Текст книги "На Варшавском шоссе (Документальная повесть)"

Автор книги: Иван Стрельбицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Поступали донесения о гибели многих командиров, курсантов. Погиб лейтенант Василий Алешкин. Почти двое суток он удерживал шоссе в районе деревни Сергиевки, отражая натиск крупных сил противника. Пали смертью героев курсанты его батареи Николай Маслов, Сергей Журавлев, Михаил Климкин, Вадим Соколов, Александр Илюшин, Василий Шипилов.

17 октября выпал снег, и вокруг все стало белым– бело. Наступали холода.

Вражеское кольцо сжималось. Чтобы раненые не попали в лапы фашистов, их заранее перенесли в землянки, расположенные возле командного пункта. Но и там уже было тесно.

Бои не прекращались ни на час. В критические минуты КП направлял взводы и отделения курсантов, чтобы освободить блокированные доты и батареи. Не всегда эти операции проходили успешно, и курсанты несли потери. Заметно редели их ряды.

Противнику удалось подавить почти всю первую линию наших дотов. Однако с теми огневыми точками, что находились возле моста и на шоссе, враг ничего сделать не мог. Он упорно лез на штурм и всякий раз откатывался, неся большие потери.

Старшему политруку Лепехину было приказано координировать действия гарнизонов наиболее ответственных орудийных полукапониров, расположенных у разрушенного моста. Он сумел так организовать взаимодействие между гарнизонами этих дотов, что гитлеровцы называли их «воскресающими».

К вечеру обстановка еще более осложнилась. Взводы, которые направлялись к переднему краю, теперь не могли пробиться даже на позиции второго эшелона. А вражеская пехота все лезла и лезла на последнюю линию обороны – вокруг командного пункта. Но реденькая цепочка курсантов встречала врага гранатами, автоматными очередями, последние уцелевшие пушки – картечью в упор.

Когда почти стемнело, наблюдатель доложил полковнику Костину, что колонна вражеских танков перешла речку и движется по шоссе. Как остановить фашистов? Орудия, что занимали позиции возле КП, могли поразить танки только прямой наводкой. А до шоссе было километра полтора.

«Далековато… Что же предпринять?» Костин лихорадочно искал решение. А наблюдатель Гога Чалов тем временем докладывал:

– Танки движутся по Ильинскому. Наших там не видно… Входят в Сергиевку… Проходят мимо разбитой зенитной батареи… Ура! – вдруг закричал боец. – Горят, горят! Кто-то подбил сразу два танка! А вот и еще один загорелся! Еще один! Товарищ полковник, танки разворачиваются и уходят к речке…

Кто стрелял по вражеским машинам, Костин не знал. Но это были настоящие герои.

В ту ночь на КП и в окопах никто не спал. Каждый понимал, что наступает решающее время, и противник, захватив Ильинское и Сергиевку, не остановится на этом. Он будет пытаться ликвидировать последнюю преграду на Варшавском шоссе, чтобы открыть себе дорогу на Малоярославец.

Повзводно курсанты расположились вокруг КП. В редком лесу вблизи противотанкового рва занимали позиции орудие капитана Базыленко и сорокапятка Карасева в готовности к стрельбе по вражеским танкам. Разведчики доложили, что в трехстах метрах от КП в противотанковом рву скопилось до двух вражеских батальонов. Южнее шоссе тоже накапливалась фашистская пехота.

Возвратился взвод курсантов, сопровождавший машины с ранеными. Автомобили благополучно прошли по лесным дорогам до Малоярославца, не встретясь с противником. Костин с удовлетворением подумал, что теперь ребята прибыли в Подольск. Но тут подошедший врач доложил, что более двадцати раненых курсантов самовольно остались в лесу, заняв позиции.

Их разговор прервал шум мотора. Появился вражеский самолет. Резко снизившись, пролетел над траншеями и опушкой рощи. Странно, но с нашей стороны не раздалось ни одного выстрела. Летчик высунулся из кабины, помахал рукой и выбросил листовки.

Майор Загоскин бросился к бойцу, стоявшему вблизи с ручным пулеметом.

– Почему не стреляешь? Огонь!

Но было уже поздно: самолет быстро скрылся за лесом.

Через час начался минометный обстрел опушки леса. Мины рвались кучно, по-видимому, стрельба велась многими батареями. Появилась группа бомбардировщиков. Прошли над КП, не сбросив бомб. Только потом по звукам разрывов поняли, что они бомбили загадочную батарею. Через полчаса появилась еще одна группа самолетов. И только после второй бомбежки гитлеровцы стали боязливо подниматься в атаку. Пулеметным огнем курсанты прижали их к земле. Поднялись в контратаку. Ее возглавил майор Загоскин. На шоссе загорелись два танка, подбитые из сорокапятки, третий свалился в глубокую воронку.

В полдень противник снова предпринял артиллерийскую подготовку. Падали вековые березы и ели. Со стороны шоссе доносился удушливый запах гари и дыма от подбитых танков. Но вот из противотанкового рва поднялись цепи фашистов и, стреляя на ходу, устремились к нашим траншеям на опушке рощи. Снова курсанты обрушили на противника пулеметный и автоматный огонь. То тут, то там слышались разрывы ручных гранат.

В ходе очередной атаки противнику удалось снова потеснить обороняющихся; курсанты отступили в глубь лесной поляны, наспех отрывая окопы, соединяя их ходами сообщения. Фашисты укрепились на кромке леса.

Но вот последовала атака противника уже с другой стороны. Ее отбили сосредоточенным огнем. Костин в недоумении: почему фашисты не пытаются атаковать танками по шоссе? Видимо, не хотят рисковать? А ведь сейчас их нечем было бы задержать. Не осталось у защитников укрепрайона ни орудий, ни гранат!

Тут курсанты представили полковнику незнакомого красноармейца-пехотинца. Он был ранен, с трудом держался на ногах.

– Товарищ полковник, нас было семеро… Вот пробился один… Получите пакет из штаба армии…

Костин вскрыл конверт. Строки перед глазами расплывались: «…вывести подразделения артиллерийского училища из боя в Подольск и произвести выпуск…»

Поступившее из штаба 43-й армии распоряжение было слишком запоздалым: очень поредели в боях подразделения артучилища. Но приказ есть приказ, и его следовало без промедления выполнять.

– Без тщательной разведки мы из окружения не выйдем, – ответил Костин на нетерпеливые вопросы сослуживцев. – Ведь фашисты всюду устраивают засады, ловушки. В первую очередь надо организовать вывод раненых, выделить охрану.

– Это я возьму на себя! – сказал Суходолов.

– Второе, – продолжал Костин. – Копелеву организовать три отдельные группы курсантов с автоматами и гранатами для разведки путей выхода из окружения. Командиром первой группы назначаю лейтенанта Никольского. Ваше направление – вдоль шоссе. Командиром второй – лейтенанта Деремяна – в направлении на северо-восток. Гиммельфарб идет командиром центральной группы – на деревню Рылово, а далее на северную окраину Малоярославца…

– Товарищ полковник, – послышались взволнованные голоса его помощников. – В километре к югу фашисты пытаются атаковать наш взвод…

– Пусть держатся! Будем отходить, когда стемнеет!

Теперь задача состояла в том, чтобы продержаться здесь до темноты.

– Копелеву организовать два взвода с пулеметами для прикрытия группы с тыла и с флангов. Всем курсантам разъяснить: без команды не стрелять и не бросать гранаты.

Но обстановка складывалась не так, как рассчитывали. До сумерек оставалось еще часа два, а враг нажимал отовсюду. Число раненых увеличивалось. От опушки пришлось отойти в глубь леса.

Последняя решительно отбитая атака фашистов, видимо, обескуражила их. Обложив нашу оборону со всех сторон, они перешли к минометному обстрелу. В воздухе непрерывно кружил самолет и корректировал огонь.

Вскоре возвратился со своей группой Гиммельфарб и доложил:

– Дорогу через лес нашли, но на обратном пути фашисты нас обстреляли, одного курсанта ранили. Здесь в нашем тылу расположилась какая-то часть – до трех сотен фашистов.

Вскоре прибыл Никольский, разведывавший направление вдоль шоссе, и сообщил, что и там обнаружена вражеская часть, солдаты окапываются и устанавливают легкие минометы.

Третья группа разведчиков тоже принесла невеселые вести. По всей вероятности, фашисты торопятся до темноты окружить наше расположение, покончить с курсантскими подразделениями.

– Дальше ждать нельзя, – решает Костин. – Еще полчаса – и будет трудно пробиться к своим.

Он приказал подтянуть взвод, назначенный для прикрытия раненых, к его землянке, а всем другим приготовиться к атаке.

Полковник то и дело поглядывал на солнце и на часы и с тревогой отмечал, что очень медленно тянется время. До захода солнца оставался еще целый час…

Все боевые группы изготовились к прорыву вражеского кольца, ждали только сигнала.

– Товарищ полковник, – сказал вполголоса батальонный комиссар Томилин, – минометный обстрел затихает. Что это значит?

Костин прислушался и ответил:

– Фашисты боятся поразить своих…

И как бы в подтверждение его слов от шоссе с тыла появились цепи фашистов – не менее двух рот.

Подошло время действовать.

– Вперед! За Москву!

Неудержимой лавиной курсанты с криком «Ура!» бросились навстречу гитлеровцам, огнем из пулеметов и автоматов обратили их в бегство. Тут неожиданно из воронки поднялся здоровенный верзила с флагом в руке. Хлестнули по нему автоматной очередью. С головы фашиста слетела каска, и он, как подкошенный, взмахнув руками, свалился в ту же воронку.

Отойдя километра на четыре от рубежа, курсанты разобрались по ранее составленному расчету и, выставив охранение, двинулись в направлении деревни Рылово.

Вскоре вышли к новому КП пехотного училища. Генерал-майор Смирнов, прочитав распоряжение командующего 43-й армией, попросил Костина доложить по команде, что пехотное училище также выполнило свои задачи, а силы на исходе…

Наметив маршруты движения и выслав разведку, курсантская колонна двинулась по лесным дорогам на Малоярославец. До рассвета оставалось не более трех часов. Надо было быстрее пройти через расположение противника.

Не менее часа полковник инструктировал курсантов о порядке движения ночными дорогами, где возможны засады. Требовалась самая строжайшая дисциплина. Никто не смел без команды открывать огонь. Костин сообщил при этом, что по вине отдельных недисциплинированных бойцов гибли сотни и тысячи выходивших в начале войны из окружения красноармейцев.

Перед выходом к опушке леса появился Гиммельфарб и взволнованным голосом доложил Костину, что на поле расположились танки, их пушки направлены в сторону леса. Танки можно обойти только слева, на близком расстоянии. А дальше и левее расположилась еще одна часть противника.

Что предпринять? Увести колонну из двухсот человек в глубь леса и попытаться найти другую дорогу? Но где гарантия успеха? Костин подал команду «Вперед» и сам занял место в голове колонны. Суходолов и Копелев задержались, чтобы разъяснить курсантам, как следует соблюдать тишину.

Возле дороги в поле расположилось десятка два танков. Курсанты проходили рядом с ними. Вражеские танкисты, вероятно, спали, даже не выставив охранения. Проходя рядом с танком, Костин подумал: «А что, если кто-нибудь из курсантов забудет про осторожность и швырнет в него гранату?» И тут же он услышал шепот: «Не смей! Погубишь всех!..» Костин остановился как вкопанный. К счастью, многие командиры чересчур горячих курсантов не выпускали из поля зрения, сдерживали.

Утром подходили к Малоярославцу. Встретили красноармейца на коне, который сказал: «В Ярославце наших частей нет, а дивизия окапывается за рекой Мочей». Чувство облегчения охватило всех. Вот они рядом, наши войска. Решили сделать привал в кустарнике на склоне бугра. Справа как на ладони был виден город с пустыми улицами. Внизу небольшая река поблескивала на солнце льдом.

Настроение у всех было приподнятое. Даже раненые, несколько суток не менявшие бинтов, и те приободрились. Появился Гиммельфарб и возбужденно доложил:

– Товарищ полковник! Направо от нас из леса выходит колонна фашистов! Направляется в город!

– Их не больше батальона! Вот бы ударить!

Там и тут слышалось лязганье затворов автоматов, винтовок.

Появились майор Копелев, лейтенант Никольский и другие командиры.

– Товарищ полковник! Давайте ударим в последний раз, по-курсантски!

– Приготовиться к атаке! – скомандовал Костин. – Без сигнала не стрелять! – еще раз предупредил полковник.

На опушке леса показались цепи фашистов. Двигались одна за другой, словно на параде. Офицеры впереди. Это, очевидно, была какая-то новая часть, прибывшая из тыла. Не хватало только оркестра. Костин уже прикидывал, что цепи будут проходить своим флангом, примерно в километре отсюда.

Огляделся и вдруг увидел выползавшие из леса справа и сзади, всего в полукилометре, вражеские танки.

Многие курсанты уже высматривали для себя цели, и поданную команду могли понять неправильно, броситься в атаку. Полковник Костин поднялся во весь рост и стал руками показывать в сторону танков. Внимание бойцов приковал вначале шум моторов, затем они увидели и сами танки. Так удалось предотвратить катастрофу.

Танки, стреляя по противоположному берегу реки, обогнали свою пехоту и приблизились к городу.

Лейтенант Никольский сообщил, что справа к реке движется вражеская пехота.

Выход был один: быстро преодолеть реку, берега которой густо поросли кустарником. Разведчики ринулись в воду. После недолгих поисков они обнаружили брод до полутора метров глубиной. Полковник приказал всем раздеться и с оружием над головой начал переправу. Лед был не толстый и, раздвигая его руками, курсанты один за другим выходили на противоположный берег в расположение занявших оборону войск.

МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ

Мало осталось курсантов подольских училищ, героически защищавших Москву в трудные октябрьские дни 1941 года.

Многие эпизоды этого подвига остаются еще нераскрытыми. И каждая встреча автора этих строк, Ивана Семеновича Стрельбицкого, с участниками боев на ильинском рубеже – это новая страница…

Даже через толщу лет, прошедших после окончания войны, чувствовалось ее горячее дыхание. Это можно было заметить и на лицах, и в интонации голоса участников боев на ильинском рубеже. Особенно обращал на себя внимание Александр Иванович Оношко – бывший курсант Подольского пехотного училища. Взгляд его больших, выразительных глаз был взволнованным, лицо нервно подергивалось.

Направляемся к рубежу обороны. Миновав мост через речку Выпрейку у села Ильинское, мы оказались возле пулеметного железобетонного дота. На нем еще сохранились следы вражеских снарядов и бомб. Слушаем взволнованный рассказ Оношко.

– Я родился в двадцатом, в бронепоезде на Туркестанском фронте. Командиром и комиссаром поезда был отец. Мать служила там же медицинской сестрой. Рос я среди военных и еще мальчишкой мечтал стать военным. – Он на минуту остановился и снова продолжал: – В начале войны нас, нескольких бойцов, окончивших полковую школу, направили в Подольское пехотное училище. Пятого октября сорок первого с пулеметной установкой мы выехали на фронт. Нас привели к этому бетонному доту и объявили: «Ваша боевая задача – не допустить фашистов к мосту и прикрывать своим огнем расположенный слева орудийный дот».

Оношко осмотрелся по сторонам, как бы уточняя местность, затем быстро поднялся на боевое покрытие дота.

– Тогда здесь было открытое поле. Лес, который шумит сейчас, вырос позднее. Взяв с собой несколько коробок с патронами, мы разместились в доте, установили пулемет «максим». Дот был замаскирован под стог сена. Я был командиром пулеметного отделения, в расчете – пять курсантов, из них четверо из Коми АССР. Вскоре начались ежедневные бомбардировки. Тогда мы не догадывались, что вражеские летчики стремились сорвать маскировку и тем самым обнаружить железобетонные огневые точки. Вдруг мы увидели, как прямым попаданием бомбы разметало сарай над орудийным дотом. Во все стороны разлетались комья земли, обломки досок, и обнажились его светло-серые бетонные стены.

– А как же с артиллеристами? – спросил кто-то из ветеранов.

– Мы сразу же бросились к ним на помощь. К счастью, бомба не пробила метровую толщу боевого покрытия, по пушкарям досталось: амбразура дота была широкой, и осколки залетели в каземат, ранив двух курсантов. Кстати, и нам доставалось. Броневой заслонки на амбразуре тоже не было. Залетали осколки, проникала гарь. А налеты с каждым днем усиливались.

С ребятами из орудийного дота мы быстро подружились. Это были курсанты Подольского артиллерийского училища, комсомольцы. Душа радовалась, глядя, как они били фашистские танки перед мостом. Мы тоже не терялись и пулеметным огнем пришивали вражескую пехоту к земле! – Оношко размахивал руками, глаза его горели. Он снова переживал радость боевых успехов.

– Когда гитлеровцы убедились, что в лоб нас не возьмешь, они перешли к ночным действиям, стали засылать к нам диверсантов. Ночью то справа, то слева слышались автоматные очереди, взрывы ручных гранат. А утром нам сообщили, что гитлеровцам удалось пробраться к одному из наших дотов и забросать гарнизон ручными гранатами.

Артиллеристов в орудийном доте было больше, чем нас, – десять курсантов и два командира. Особенно запомнился лейтенант, кавказец. Это был настоящий герой. Он не мог усидеть на месте и все придумывал, как бы больше уничтожить фашистов. Жаль, фамилию его забыл!

– А если я покажу вам фотографии артиллеристов – узнаете?

– Да, конечно!

Среди десяти фотографий Оношко сразу указал на карточку лейтенанта Деремяна и радостно воскликнул: «Вот, вот он!» И продолжал свой рассказ:

– Как-то под вечер пришел к нам лейтенант Деремян и говорит:

– Пехоты у нас осталось мало. Давайте на ночь устроим засаду у самой речки. Фашисты хотят забросать наши доты гранатами, а мы перехватим их.

Лейтенант мне нравился, и я согласился. Оставил за себя одного бойца, а сам с ручным пулеметом поступил в его распоряжение. С наступлением темноты мы укрылись в кустарнике у самой речки. Холодно, зуб на зуб не попадает. Ждали долго. Но вот послышался шорох, показались силуэты ползущих фашистов. Много ли их? – мелькнула мысль. А лейтенант шепчет: «Не стрелять, пока не переправятся через речку. Нам их автоматы нужны!»

Как так не стрелять? Он почувствовал мое нетерпение и снова шепчет: «Спокойно, дарагой, шашлык будет первый сорт!» Его шутка меня успокоила.

Без шума гитлеровцы переправились на наш берег. «Ползут прямо на нас, видимо, наш дот их интересует», – подумал я. Гитлеровец улегся в одном шаге от меня. Слышно его прерывистое дыхание, вот он отвинчивает пробку на фляге и, стуча зубами, жадно пьет. «Пора!» – думаю, делая движение, но лейтенант молча сжимает мой локоть. Лежу не дышу, кажется, сердце разорвется, ведь сейчас немец перестанет пить и услышит мое дыхание. Не помню, по команде или так мы открыли огонь из пулеметов в упор. Что произошло – трудно передать! Даже сейчас волнуюсь, когда вспоминаю: ни один из них и выстрела не сделал. Кто уцелел, сразу плюхнулся в воду.

– Ну а много автоматов вы добыли тогда? – спросил кто-то Александра Ивановича.

– Тогда ночью? Ни одного…

– Как же так?

– Левее взорванного моста вновь прибывшая рота еще с вечера заняла окопы, и мы не успели с бойцами договориться. Пехотинцы, услышав стрельбу, застрочили из пулеметов в нашу сторону. К своим дотам мы добрались, можно сказать, чудом. Перед рассветом поползли к речке, собрали десятка полтора автоматов, взяли у убитых обоймы с патронами.

Бойцы нашего дота хорошо выполняли свою задачу, и артиллеристы не раз благодарили нас за точность огня. Но вот наступили тяжелые бои. Мы отказывали себе в воде, берегли ее для «максима», опасались, как бы от перегрева не разорвало кожух ствола. Кипела вода, а когда фашисты приближались к реке, пулемет снова и снова преграждал им путь. Я вел огонь, а остальные бойцы набивали ленты патронами.

На пятый день мы увидели, что к нам приближается группа «юнкерсов» – семнадцать самолетов. В результате бомбежки наш дот замолк. Пришел я в сознание спустя двое суток в подольском госпитале. Мои товарищи погибли.

После выздоровления курсант Оношко получил звание младшего лейтенанта и приказ об отправке на фронт. Командуя стрелковой ротой, он был снова тяжело ранен. Встал на ноги офицер, и ему предложили должность в запасном полку, вдали от фронта, но Оношко не согласился.

В октябре 1943 года старший лейтенант Оношко прибыл в ровенские леса. Здесь орудовали бандеровцы. Вначале все благоприятствовало Оношко, и он со своим отрядом одержал несколько побед над противником. Но нашелся предатель, небольшой отряд советских патриотов был схвачен бандитами. Первой жертвой стала девушка – комсомолка, радистка. Но она не выдала врагам тайны. Может быть, ее стойкость придала твердость и силу духа советским бойцам в тяжкие минуты испытаний. Никто из них не просил пощады.

Последним подтащили к могиле Оношко. От него потребовали стать на колени спиной к бандитам. Обессиленный, он истекал кровью, но не склонил головы перед врагами, не стал на колени. Он встретил смерть стоя…

Очнулся Оношко ночью с двумя пулевыми ранениями. Окликнул своих, никто не отозвался. Все восемнадцать разведчиков погибли от рук бандитов. Лейтенант с трудом выбрался из ямы и пополз. Всю ночь, окровавленный, медленно передвигался он, временами впадая в беспамятство. Бил озноб. Ему казалось, что он замерзает. Не помнил Оношко, как подобрали его свои люди, был без сознания. А потом, словно через мутную пелену, он вдруг услышал приглушенные голоса:

– Ну и счастливый парень! Сразу видно, что ушел из-под расстрела.

– А сегодня ночью он будет в Москве!

Оношко очнулся окончательно: «Как в Москве?.. Кто вы такие?»

– Мы – советские люди. Нашли тебя случайно, вот здесь на тропе. А насчет Москвы, придем на место – узнаешь.

К полудню они бережно принесли его в свое расположение. Тщательно замаскированный на поляне стоял транспортный самолет.

В сумерки Оношко погрузили в самолет, а через несколько часов он был уже на операционном столе. Организм у него оказался крепкий. Через полгода он вышел из госпиталя и снова попросил направить его на трудное дело…

Кто он, этот офицер? За какие подвиги ветераны войны отдают в Ярославле почести курскому гражданину, а пионеры приносят цветы и клянутся быть достойными Ивана Докукина?

В Ярославском краеведческом музее-заповеднике есть уголок, посвященный разведчикам-докукинцам, сообщил подольским ветеранам полковник запаса В. И. Малков.

В центре уголка – бронзовый бюст и фотографии командира разведроты Ивана Докукина. Он изображен в маскировочном халате, в шапке-ушанке, на груди автомат, в руке бинокль, за поясом противотанковая граната. Серьезные, умные глаза. Внизу на фотографии надпись, сделанная им самим в сорок пятом году: «Достоин жизни тот, кто борется за жизнь и не достоин ее тот, кто боится борьбы».

Еще одна фотография. Офицер в гимнастерке, туго перетянутой ремнем, фуражка надвинута на лоб. Это фуражка курсанта Подольского пехотного училища, с ней лейтенант Докукин не расставался даже на фронте, берег ее как талисман. Рука сжимает приклад автомата. И опять надпись: «Жизнь моя – жизнь народа. Родине – вечная свобода».

Здесь же рядом с фотографией Докукина – портреты разведчиков: командиры взводов – украинец лейтенант Яков Шевченко и чуваш Петр Васильев; веселый, вовсе мальчишка – боец Михаил Голубев. Это о нем писала газета: «Рота залегла под пулеметным огнем, и тогда Михаил Голубев подполз с правого фланга по косогору к амбразуре дзота и за ствол выдернул пулемет из рук гитлеровца. Затем, забросав дзот гранатами, лейтенант Докукин, старший сержант Борисов и красноармеец Голубев ворвались внутрь и захватили „языка“».

У старшего сержанта Борисова строгое волевое лицо. Вот друг Голубева – Михаил Круглов. Здесь же ярославец Владимир Чистяков, Дмитрий Ершов из села Брейтова. Суровое, умное, как будто высеченное из гранита лицо пулеметчика Алеши Сотскова. Это он прикрывал отход групп захвата, а когда было необходимо, вызывал огонь на себя.

В каждом портрете разведчика есть что-то общее с командиром: это и внутренняя сила, и душевная чистота, и твердость характера. Они, как бы вглядываясь в будущее, хотят разгадать: «А каким ты будешь, наш преемник, за счастье которого отдано столько жизней?»

Отец лейтенанта Докукина Афанасий Андреевич служил на броненосце «Потемкин». В 1905 году моряки перешли на сторону революции и под красным флагом привели свой броненосец в Одессу. За докукинцами на всю жизнь установилось прозвище «Матросовы». Спросят в селе: «Вам кого? Докукиных? – А! Матросовых!»

Окончив школу, Ваня Докукин поступил в Подольское пехотное училище. Боевое крещение принял под Москвой, на ильинском рубеже. А затем с группой лейтенантов – выпускников училища Докукин был направлен в Ярославскую коммунистическую 234-ю дивизию командиром отдельной 225-й моторазведывательной роты.

В первых боях на Калининском фронте бойцы роты Докукина уничтожили из засады штабную автомашину противника, захватив важные документы. Вскоре разведчики берут своих первых «языков». Затем, получив задание, идут в рейд по тылам врага. Подрывают мосты на железной и шоссейной дорогах, склады с боеприпасами.

В одном из вражеских складов лейтенант Докукин обнаружил ящики с патронами.

– Нам везет! – сказал он своему помощнику, указывая на патроны. – Они нам будут очень кстати для трофейных автоматов. Подготовьте десяток ящиков. Возьмем с собой.

– А кто же их понесет?

– Рабочая сила есть, – улыбнулся Докукин, – нести ящики заставим пленных! Дайте каждому по два ящика, обеспечьте веревками, чтобы могли нести через плечо.

И как же пригодились потом эти патроны!

Дивизия, отрезанная от основных коммуникаций, вела тяжелые бои. До сих пор о них вспоминают ветераны.

Лейтенант Докукин получил задание пробраться в тыл противника и разгромить его гарнизон в одной из деревень.

Саперы заминировали перекресток дорог. Оставив в засаде часть сил, Докукин повел роту на деревню, где расположился противник. Пытаясь уйти от огня, гитлеровцы отступали к перекрестку дорог. На рассвете там прогремели взрывы. На воздух взлетали танки и автомашины с немецкими захватчиками.

Новое важное задание. Докукин тщательно готовился к проведению операции: изучал оборону противника, регламент жизни его гарнизона. Возглавив группу захвата, офицер ночью, обойдя опорный пункт оврагами, снял часовых и прошел по селу в белом маскхалате, засекая огневые точки. Разведчики взорвали здание немецкого штаба и, захватив «языка», исчезли.

Много замечательных боевых дел совершили разведчики во главе со своим отважным командиром.

Подразделение готовилось к выступлению. Воины давно ждали этого часа. Но не суждено было майору Докукину возглавить бойцов. В один из дней 1943 года он был тяжело ранен.

На занесенной снегом железнодорожной станции стоял одинокий состав. Здесь разведчики простились со своим командиром. Его образ каждый солдат уносил в своем сердце.

Опираясь на палку, подошел подтянутый сухощавый майор с Золотой Звездой Героя Советского Союза.

– Товарищ генерал-лейтенант, бывший курсант Подольского артиллерийского училища Дмитрий Трофимович Иванов, – четко доложил он. – А сейчас старший инженер орехово-зуевского завода «Респиратор».

Трудно было узнать в нем того, семнадцатилетнего, ловкого и порывистого в движениях курсанта. А его бывшие товарищи, ныне ветераны войны Мусерадзе, Пилац и Бутурлов, едва не задушили бывшего курсанта в своих объятиях.

– Это ведь вы, именно вы, Митя Иванов, сообщили, что курсанты между собой называют взводного лейтенанта Мусерадзе «Бусол нол-нол!».

– Так точно! – улыбаясь, подтвердил Мусерадзе. – Такую команду я подавал на занятиях с буссолью.

Все рассмеялись. Громче всех смеялся Мусерадзе.

Мы начали обход участка. Несмотря на протез, Иванов шагал уверенно, твердо, поспевал за Мусерадзе и Ремезовым. Они довольно быстро нашли свой участок.

Все остановились возле развалин дота, гарнизоном которого в то время командовал Мусерадзе, а пулеметчиком был Дмитрий Иванов.

– Вон там впереди, – указал рукой Дмитрий Трофимович, – проходил противотанковый ров. Помню, получил ручной пулемет. Моей обязанностью было охранять подступы к доту. Больше всего запомнился бой 15 октября. Фашисты, чтобы сломить нас, кружным путем направили к нам в тыл колонну танков, бронетранспортеров и грузовиков с автоматчиками. – Как бы проверяя себя, Дмитрий Трофимович умолк и через минуту снова продолжил рассказ. – Ведя бой, мы все посматривали в сторону Малоярославца, откуда ожидали подхода подкрепления. Но вот послышался гул моторов. Наблюдатели доложили, что с тыла, прямо по шоссе, приближается колонна танков, бронетранспортеров. Я заметил на переднем танке большой красный флаг и учуял в этом что-то подозрительное. Не могут быть эти танки нашими. Наши не ездят с такими огромными флагами, – подумал я и тут же крикнул: «Фашисты!» Мусерадзе подал команду «К бою». Сначала было трудно разобрать, но вскоре мы различили кресты на бортах танков. Мусерадзе и Белов скомандовали: «Бронебойным, огонь!»

Наводчик поймал в прицел головной танк с заданным упреждением. Выстрел! И танк вспыхнул. Но с наводчиком произошло что-то неладное: он присел на землю, закрыл руками глаза, по лицу текла кровь. Оказывается, он не рассчитал отката, и прицелом повредило ему глаз. Секундная заминка. За наводчика встал другой курсант, и стрельба продолжалась. Вижу, как башни вражеских танков поворачиваются орудиями в сторону нашего дота. Тут, как назло, три снаряда прошли мимо танка. Наконец четвертый попал, и бронированная машина загорелась.

Слева вело огонь орудие Юры Добрынина. Оно поразило еще один танк. Включились в бой и те орудия, которые стояли на позициях возле шоссе, и в том числе пушки капитана Прокопова. Один за другим загораются танки, но фашистская пехота изготовилась к бою и ринулась на наши позиции. Этого словно ждали пулеметчики, и вскоре гитлеровцы под ожесточенным огнем поползли с поля боя. Но не таковы курсанты, чтобы не воспользоваться выгодным моментом: они поднялись в решительную контратаку…

Через две недели после этого боя, уже в Куйбышеве, был произведен в училище досрочный выпуск. Тем курсантам, которые отличились в боях, присвоили звание лейтенанта. В их числе оказался и Дмитрий Трофимович Иванов.

– В сорок втором мне не повезло, – говорит Иванов. – Был ранен. Но в сорок третьем был снова на фронте – стал командиром отдельного противотанкового дивизиона. Участвовал в освобождении Белоруссии, Польши. Особенно запомнились бои на Висле…

Однажды командир дивизии крепко отчитал меня за то, что сам берусь за наводку. Он правильно указывал – артиллерийский командир должен управлять дивизионом. Однако в бою бывали такие обстоятельства, когда приходилось вставать за орудие и стрелять. В то время дивизия, прорвав оборону противника, наступала. Орудия, как и полагается, следовали в боевых порядках пехоты, их продвигали на руках. И вдруг противник, собрав силы, контратаковал нас. Пехотинцы залегли. Пушки остановились в мелком кустарнике. Ни ровиков, пи окопов. Кругом свистят пули. А тут еще на бреющем полете проносятся вражеские истребители и строчат из пулеметов по нашим пушкам. Расчеты тоже залегли. Во фланг нашей пехоте выходят два бронетранспортера и открывают огонь из пулеметов. Я подбежал к ближайшему орудию, дослал в патронник снаряд и выстрелил, да так удачно, что бронетранспортер сразу же загорелся. Потом нагнулся за другим снарядом, но тут меня ослепило и отбросило в сторону. Оказалось, из-за бронетранспортеров вышел легкий танк и, обнаружив наше орудие, выстрелил по нему. Снаряд разбил левое колесо пушки. Но расчет соседнего орудия не растерялся, уничтожил все три вражеские машины. Меня в тот раз контузило. Командир дивизии снова отчитал, но представил к ордену Красного Знамени.