Текст книги "Мы родом из СССР. Книга 2. В радостях и тревогах…"

Автор книги: Иван Осадчий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Спустя час Коля вышел из учебного корпуса и направился к нам. В приемной комиссии присутствовавший заместитель декана посоветовал ему: «А почему бы тебе не пойти на философское отделение? У тебя для этого есть все основания».

Коля пришел за советом. Я, естественно, без колебаний поддержал идею заместителя декана: «Конечно, это разумное предложение. „Научный коммунизм“ – узкая специализация. К тому же, он основательно изучается и на философском отделении…» И Коля переписал заявление. «Корректировка» была очень важной и своевременной. Правда, конкурс на отделение философии был значительно больший. Но, как принято в таких случаях говорить, – «игра стоит свеч…»

Оставшиеся до вступительных экзаменов дни были максимально использованы для повторения слабых и уязвимых мест. Тем же занимался Коля и после предэкзаменационной консультации.

Казалось, всё изучено, повторено и закреплено. Но, глядя в программу курса истории, неизбежно натыкаешься на вопросы, требующие возвращения к ним. И так до последнего дня. Чем меньше оставалось дней до вступительных экзаменов, тем сильнее росло волнение. И у Коли, и у нас…

Особенно трудным было утро решающего дня. Напряжение достигло предела. И мы решили ехать с Колей. Жили в Москве на квартире Трифоновых в Нагатино. Добираться до университета надо на двух видах транспорта: трамваем до метро «Коломенская», а затем – на метро до станции «Площадь Свердлова» (ныне «Театральная») с переходом на станцию «Проспект К. Маркса» («Охотный ряд»). И далее – до «Университетской».

Коля решительно запротестовал: «Нечего вам там делать. Я поеду сам». Пришлось уступить. Благословили традиционным «ни пуха – ни пера». С балкона проводили Колю глазами, пока он не исчез за поворотом.

Но… Не успели уйти с балкона, как увидели, что Коля возвращается назад. Мелькнула мысль: «Что-нибудь забыл?»

Через две-три минуты Коля уже переступил порог квартиры. И сразу все прояснилось. Нервное перенапряжение вызвало тошноту и рвоту.

Дали Коле успокоительное. Побыв с нами не менее получаса, он снова стал собираться в путь. Теперь Коля уже не возражал, чтобы я поехал с ним. И мы отправились вдвоем.

…У входа на территорию МГУ со стороны проспекта Вернадского я с ним расстался. Экзамены уже начались, и надо было торопиться. Коля быстро направился к входу в здание «стекляшки», а я остался коротать время, вышагивая вдоль металлической ограды территории университета, по проспекту Вернадского. Так условились с Колей…

Спустя час-другой, подъехала и Нина. Теперь волновались вдвоем. Успокаивали друг друга: «Если не получит по истории СССР „пятерку“, сдавать остальные предметы, надеясь на „авось“, вряд ли целесообразно. Отслужит в армии, там вступит в партию, и тогда у него уже не будет никаких преград для поступления в МГУ». Этот «вариант» был известен Коле. Он соглашался с ним, так как ни в какой другой вуз, кроме МГУ, на любую другую специальность, кроме философии, он поступать не хотел. Этим и «утешали» себя, вышагивая несколько часов подряд у «гуманитарного» корпуса.

Вошел Коля в подъезд «стекляшки» около 11 утра. Прошло два, три, четыре, пять часов – Коли нет. За это время мы насмотрелись с Ниной на всё: видели выбегающих юных девчонок, веселых и счастливых; видели плачущих; видели «скорую», подъезжавшую к подъезду, «проглотившему» Колю. А Коли всё нет и нет. Чего только не передумали. Ко всему были готовы, – лишь бы какая беда со здоровьем не случилась…

День клонился к концу. Уже лишь редкие юноши и девчонки выходили из «стекляшки». А Коли нет. Вот уже и тучи нависли над университетским городком, а спустя полчаса прорвались сильным дождем. А Коли нет.

– Что же случилось? Может попытаться пройти в здание «стекляшки» и там прояснить: что с Колей, где он?

…И вот, наконец, сквозь пелену дождя (мы уже стояли у стен учебного корпуса, чтобы не промокнуть до «последней нитки»), увидели, что сын вышел из подъезда и направился в нашу сторону. Показалось, что в слезах. Мы бросились навстречу Коле с утешением: «Не расстраивайся, сынок, все будет хорошо. Через год-два ты будешь учиться в МГУ»…

И услышали в ответ: «Все хорошо. Я получил „отлично“. Можете меня поздравить… А задержался потому, что „медалистов“, получивших „пятерку“ и фактически ставших студентами, попросили остаться до конца сдачи экзамена. Мы должны прийти на экзамен по „сочинению“, чтобы помочь приемной комиссии… Была консультация… Так что все в порядке…»

Только теперь мы увидели, что по щекам сына текли не слезы, а капли дождя. Как, впрочем, и по нашим. Но на самом деле нам хотелось «плакать от счастья». И мы бросились обнимать, целовать и поздравлять Колю. Тем временем, тучи, висевшие над университетским городком, ушли. Дождь прекратился. И объявилось солнце. Как в той лирической песне: «Ветер утихает. Тучи уплывают. И опять синеют небеса…»

– Коля, мы здесь всё передумали, переволновались, испереживались. Разве нельзя было выйти к нам на минутку и сказать?

– А я думал, что вы меня видели и всё знаете. Я вас видел с … 11-го этажа. И показывал из окна ладонь – «пятерку», мол, все нормально…

Не успев выйти из напряженного состояния, еще не поверив до конца, что наш сын – студент философского факультета МГУ, – даже не рассмеялись по поводу этого «объяснения» сына.

Сколько этажей, сколько окон в учебном корпусе гуманитарных факультетов, сколько часов (!) и минут прошло за время нашей «разлуки» с сыном, чтобы можно было нам «сообразить»: на каком этаже, в каком окне и в какую минуту появится Коля и даст нам «хороший знак». Да, конечно, вряд ли бы мы увидели его в окошке 11-го этажа. Но теперь это уже была, как говорят в подобных случаях, «несущественная деталь».

Главное, – Победа, одержанная сыном! И сбывшаяся Мечта…

…Уже вечером, в квартире Трифоновых, Коля рассказал: «Я как подошел к лифту и увидел плачущих девчонок, почти невменяемых от переживаний, так и успокоился. Подумал: „Я же не девчонка. Я же сильнее их“. И больше до самого оглашения оценки уже не переживал».

…Потом были пять лет учебы в Московском университете, интересной, впечатляющей для сына, каждодневно тревожной для нас, родителей. Особенно в те дни, когда, как было условлено, Коля должен был звонить, а он не звонил: у телефонов-автоматов – очереди во все учебные часы.

Однажды мы «завелись» до крайности. Не выдержали и позвонили Крыловым – моей двоюродной сестре Ане и ее мужу Николаю Леонидовичу – начальнику Главного военного госпиталя имени Бурденко. В Москве у нас было много друзей, и никто бы не уклонился от нашей просьбы. Но Крыловы жили ближе всех других, на Ленинском проспекте.

Аня и Николай Леонидович с пониманием отнеслись к нашей тревоге и поздним вечером поехали в МГУ. Разыскали Колю. Потом сообщили нам: «Всё в порядке. Нашли его на университетском стадионе. Играл в футбол…» Конечно, с Колей было объяснение. И больше таких «недоразумений» с ним не случалось. Да и мы стали спокойнее…

А вообще Колина жизнь была сплошь в заботах и делах. Конечно, на первом плане – учеба; аудиторные и внеаудиторные занятия. Потом – комсомольские и другие общественные дела. Вскоре он был избран секретарем комсомольского бюро своего курса, а впоследствии – секретарем комитета комсомола философского факультета. А это – несколько сот студентов.

В одном ряду с этим стоял и спорт: футбол, баскетбол, волейбол… Но «жил» большим футболом и хоккеем. Особенно футболом. Редкими были случаи, когда ему не удавалось попасть на матч чемпионата СССР по футболу, на игру «Спартака». Не оставались без внимания также игры спартаковских дублеров. Большей частью – в Тарасовке или на «Красной Пресне», на других футбольных полях Москвы и Подмосковья.

Конечно, если бы Коля был единственным ярым болельщиком «Спартака», то вряд ли смог он в «одиночку» устремляться на стадионы, где играла любимая команда. В этом отношении Коле повезло. Еще на вступительных экзаменах он познакомился с Володей Маркиным из Севастополя, тоже медалистом, досрочно отлично сдавшим экзамен по истории и ставшим, как и Коля, студентом философского факультета. Но в данном случае главное другое: в первые же дни их знакомства обнаружилось, что Володя тоже неистовый спартаковский болельщик. Досрочное зачисление в студенты Коля с Володей вместе с нами «отметили» посещением игры «Спартака» в Лужниках. Это футбольное родство душ сблизило их на все годы студенческой учебы, затем и аспирантской жизни в МГУ. Мы были очень рады этому. Володя стал и для нас своим, близким человеком. И где бы мы ни жили, он приходил к нам с Колей на выходные домашние обеды, которые готовила Нина, иногда даже с ночлегом; хотя жили мы в большинстве своем на снимаемых частных квартирах.

Спартаковские игры приносили не только радость и вдохновение, но и горечь от поражений и даже от «ничьих». Особенно переживали за команду, когда она «обвалилась» в первую лигу. Нежданно-негаданно… Но мы были в числе тех, истинных друзей команды, которые «не отрекаются, любя», «ведь жизнь кончается не завтра». Всегда искренне и глубоко переживали неудачи команды, сочувственно относились к ним, а главное – верили в «команду, без которой нам не жить».

Приход в «Спартак» знаменитого динамовского тренера Константина Бескова поначалу встретили настороженно, «как бы он не „похоронил колоритную, художественную“» игру «Спартака». Но Николай Петрович Старостин, тогдашний начальник команды, развеял наши сомнения в одной из «приватных» бесед с нами: «Костя был превосходный футболист, знающий и опытный тренер-профессионал. Мы верим в него, в его тренерский талант. И согласились с его „условием“ – „не вмешиваться в тренерскую работу: и в комплектование команды, и в организацию тренировочного и игрового процесса“. Поживем – увидим».

Очень скоро сама игра обновленного бесковского «Спартака» стала давать желанные результаты: вернулась к «Спартаку» яркая игра, а вместе с ней и яркие победы. Спустя всего год, «Спартак» возвратился в высшую лигу и в тот же год занял шестое место в чемпионате, а в следующем сезоне, в 1979-м году – стал чемпионом СССР.

К. И. Бесков не просто оправдал доверие, а стал одним из лучших тренеров во всей спартаковской истории…

Не буду больше распространяться на «футбольную» тему, хотя о ней хочется писать и размышлять много. Но именно «Спартак» и «футбольный» Колин друг Володя Маркин приносили нам «успокоение» за благополучную университетскую учебу и жизнь сына. К тому же, Володя тоже все годы преуспевал в учебе, окончил с отличием философский факультет МГУ, успешно учился в аспирантуре, защитил кандидатскую диссертацию, и был оставлен работать на кафедре того же философского факультета МГУ. Женился на москвичке-сокурснице. И самый трудный вопрос – «квартирный» – разрешился сам собой.

…У меня никогда не возникало сомнений о будущих отношениях Коли и Володи, – той дружбе и взаимопонимании, которые сложились у них и объединяли их на протяжении восьми лет.

Но… увы. Нам всем троим, всему КИНО, было очень больно, когда уже в 1990–1991 годы бывшие сокурсники и преподаватели философского факультета говорили: «Маркин стал ярым демократом…»

А ведь многие годы казался хорошим и умным парнем; был комсомольцем, еще студентом стал коммунистом. Крутой излом в истории советской страны развел нас по разные стороны «баррикад». Жаль, конечно. Но сколько людей, подобно ему, легко и просто поменяли свои взгляды и убеждения, свое мировоззрение, оказались в «демократическом» лагере…

Свой быт, питание в особенности, Коля постепенно тоже упорядочил. Хотя, оставшись без каждодневной материнской заботы, ему надо было привыкать к самостоятельности. Питался в университетских столовых и буфетах. Кое-что дополнял вечерами. Студенческие вечера длинные, а ночи короткие. С каждой оказией, особенно в первые годы учебы, старались кое-что передавать Коле, чаще всего, с проводниками поездов, зная о его домашней привычке «что-нибудь пожевать» вечерами.

Жил Коля в студенческие годы в разных местах: сначала в университетском общежитии рядом с гостиницей «Университетская»; потом – на проспекте Вернадского, а на старшем курсе и в аспирантуре – уже в «высотке», в «блоке» на двоих…

Конечно, самым сложным был первый год учебы. Постепенно втянулся в новый уклад жизни, и всё вошло в норму. В летние каникулы он, как правило, работал в студенческих стройотрядах в Москве и в Подмосковье. Работал на строительстве крупнейшего полиграфического комбината в Можайске. В Можайский район, над которым шефствовал МГУ, осенью выезжал на уборку картофеля.

Мы находили его везде, навещали, проведывали. Скучали, беспокоились, переживали: «Как там Коля? Что у него?» И было от чего…

Как-то завелся в студенческой среде непорядочный человек, «обирал» своих однокурсников. Брал в долг, чтобы снимать для себя отдельную однокомнатную квартиру и там «привольно» жил. Долги не отдавал. Коля тоже оказался в числе «кредиторов». И почти все, что мы положили ему на сберкнижку на «черный день», перешло в карман этого «ловкача». Всем обещал отдать долг, но… исчез бесследно…

А на строительстве Можайского полиграфического комбината рядом со студенческим отрядом из МГУ работали «декабристы», как называли осужденных за мелкое хулиганство и прочие «дела». Они третировали студентов, заставляя «вкалывать» и за них, угрожали расправой, если те не будут подчиняться их уголовным прихотям…

Пришлось мне идти в стройуправление, возводившее этот комбинат, и просить его руководителей избавить стройотрядовцев от уголовного «соседства».

…Дважды выезжал Коля в составе «интернациональных» стройотрядов на стройки в тогдашние братские, социалистические Болгарию и Чехословакию.

Но самая большая тревога за сына была, когда позвонил из подмосковных Электроуглей Володя Маркин и сказал: «Приезжайте и заберите Колю отсюда. У него тяжелый приступ, скорее всего, почечные колики. Даже сознание терял…»

Было это в 1980-м – в год Московской Олимпиады. Строители не справлялись со сроками завершения работ на каком-то олимпийском объекте. Туда бросили рабочих-специалистов из Электроуглей, а на их место отправили стройотряд из аспирантов и студентов МГУ…

Переволновался я тогда очень сильно. Находился в то время в Москве, и, получив тревожный сигнал, тут же выехал в Электроугли.

Колю застал в общежитии. Выглядел он очень болезненно. У него действительно был острый приступ почечно-каменной болезни. Боли обозначились рано утром. Но он поднялся и, превозмогая боль, вместе с другими стройотрядовцами направился в заводскую столовую, на втором этаже. На лестнице от острой боли потерял сознание. Хорошо, что рядом шли товарищи, подхватили его и занесли в столовую. Туда же вызвали «скорую». Сделали укол и отвели в общежитие. Там я его и нашел. Спросил: «Сможешь ехать со мной в Москву? Хватит ли сил?» Коля ответил успокоительно: «Наверное, смогу. Приступ прошел».

И мы уехали с Колей в Москву. С вокзала прямо к своим родственникам – Крыловым. Николай Леонидович, осмотрев и прослушав Колю, сказал: «Да. Был приступ почечно-каменной болезни. Надо попить „Ессентуки“. Может, камушек или песок выйдет. И тогда все в порядке. Волноваться сильно не надо. Может, это единственный случай, который больше не повторится. А может, когда-нибудь снова напомнит о себе. Надо бы полечиться в Железноводске. Три года подряд…»

Через несколько дней камушек, ставший причиной острого приступа, вышел. Но, начиная с осени 1980 года, Коля три года подряд ездил в Железноводск.

Так что было от чего тревожиться за единственного сына. И в студенческие, и в аспирантские годы…

Впрочем, в тревоге за сына мы были всегда. Особенно в годы ельцинского беспредела и разгула преступности и бандитизма. Но об этом еще речь впереди…

А сейчас вернусь к последним годам пребывания Коли в аспирантуре на кафедре исторического материализма. Проблемой его научного исследования стала «власть». Как и сейчас, так и тогда, эта тема была актуальной и сложной. И Коля взялся за нее с большим интересом, научной добросовестностью и ответственностью. Режим аспирантской жизни, как мне представляется, основательно отличается от студенческой. Здесь нужна была большая самостоятельности и самоконтроль…

Самостоятельность. На протяжении всей его дошкольной, школьной и университетской жизни отпуска-каникулы мы проводили всей семьей. В экскурсионных поездках в Москву и в Ленинград, в домах отдыха и пансионатах Туапсинского побережья Черного моря, Подмосковья или в Смоленской области, на Оке (в Копаново) Коля всегда был с нами. А в отдельных случаях, в туапсинских здравницах, – с нами были и его школьные друзья…

1982 год в этом смысле стал исключением. Как обычно летом, мы находились в Москве, но на вторую половину августа у нас были путевки в пансионат «Шепси». Это в десяти километрах от Туапсе по железной дороге на Сочи. Сейчас уже точно и не помню, но какие-то важные обстоятельства побудили нас с Ниной отказаться от этой поездки. А Коля, как никогда, был неумолим: «Я поеду. Хочу побыть на море». Наши уговоры не помогли. И мы уступили просьбам сына. Так, впервые Коля отправился на отдых к морю один. Как вскоре выяснится, на встречу со своей судьбой.

Мы остались в Москве еще на две недели. Наше возвращение в Краснодар совпадало с окончанием срока Колиной путевки. Мы даже упредили его. Из Шепси Коля приехал на день-другой домой, а затем – в Железноводск на лечение, третий год подряд, как и советовал Николай Леонидович.

Отъезд Коли из Краснодара в Железноводск на этот раз был для нас тревожным. В одном купе с ним ехал какой-то юноша со здоровенным псом. Один вид собаки был устрашающим. А тут надо ехать с ним всю ночь. Попытки упросить проводницу предоставить место сыну в другом купе остались безуспешными: «Нет у меня ни одного свободного места». Обратились к начальнику поезда с просьбой перевести Колю в другой вагон. Ответ был тот же: «Мест нет».

…Вечер и ночь, пока Коля ехал до Минеральных Вод, были для нас жестокой пыткой. Созвонились с Галей Кулаковой – приемной дочерью Андрея Кузьмича и Апполинарии Логвиновны Фроловых из Ростова, о которых я рассказывал в первой книге. Она с мужем жила в Минеральных Водах, где Коля должен был сойти и пересесть на электричку, идущую в Железноводск. Попросили их встретить Колю и сообщить нам: все ли у него благополучно.

Глаз не сомкнули до утра, пока не дождались звонка из Минеральных Вод и не узнали, что у Коли все хорошо, и он уже поехал в Железноводск. Там подлечился и через три недели, не заезжая в Краснодар, отправился в Москву…

В 1983 году Коля успешно защитил кандидатскую диссертацию, там же, на философском факультете. Научным руководителем по кандидатской диссертации у Коли был доцент кафедры исторического материализма философского факультета МГУ Владимир Семенович Манешин. К горькому сожалению, он рано ушел из жизни в самом начале «демократического» переворота. Кафедрой заведовал доктор философских наук, профессор Владимир Иванович Разин. К общему удивлению, ученый-марксист МГУ на крутом изломе истории нашей Отчизны ушел вправо. А ведь убеждения – не перчатки и не носки; не одежда и не обувь.

Износились, перестали нравиться, надоели – куплю новые. Виднейший русский критик Д. И. Писарев завещал нам бесспорно мудрый совет: «Готовых убеждений нельзя ни купить в книжной лавке, ни выпросить у добрых знакомых».

А вот что по этому вопросу писал К. Маркс: «Идеи… которые овладевают нашей мыслью, подчиняют себе наши убеждения и к которым приковывают нашу совесть, – это узы, из которых нельзя вырваться, не разорвав своего сердца…» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т.1, стр.118).

…Первым оппонентом на защите сыном кандидатской диссертации выступал декан юридического факультета МГУ, доктор юридических наук, профессор Михаил Николаевич Марченко. Он дал высшую оценку научной зрелости сына и его диссертации.

Замечу, что на протяжении многих лет, особенно в постсоветское время, мне приходилось много раз обращаться к М. Н. Марченко за советом и помощью. Был ли Михаил Николаевич деканом или проректором МГУ, – он неизменно откликался на мои просьбы…

Ученый Совет единогласно проголосовал за присуждение Коле ученой степени кандидата философских наук. Вскоре ВАК утвердил это решение…

Мы были рады, что желание и цель Коли осуществились. За восемь лет пребывания в МГУ он непросто стал дипломированным специалистом, но и ученым-философом. Впереди его ждала работа на кафедре философии Кубанского государственного университета…

Коля всегда с гордостью говорит о своей учебе в главном вузе страны, об атмосфере университетской жизни, о тех, кто был рядом с ним. Тепло вспоминает своих близких друзей-однокурсников: Игоря Федорова, Виктора и Людмилу Фирсовых, их крохотную дочурку Иришку. Они к нам с Ниной Тимофеевной относились с добрым душевным чувством. А мы боготворили их…