Текст книги "Неизвестный Кожедуб"

Автор книги: Иван Кожедуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Помните: главное – распределять в воздухе внимание и действовать так, как я учил.

Самолет начал взлетать.

Инструктор стоял, закинув голову, и с напряженным вниманием следил за самолетом.

– Волнуется не меньше, чем мы, – тихо сказал кто-то.

Самолет сделал один круг над аэродромом, а затем уверенно и правильно пошел на посадку.

– Хорошо, хорошо! – закричал инструктор. – Так, так! Выравнивайся, есть, хорошо!

Самолет приземлился. Кохан вылез из кабины. Он был бледен, но радостно улыбался. Направился к Калькову и доложил о полете.

– Поздравляю с первым самостоятельным вылетом! – сказал ему инструктор. – Но предупреждаю: не зазнавайтесь!.. Однако вы побледнели.

Вдруг Петраков подтолкнул меня:

– Смотри-ка, мешок не вынимают.

Я не успел ответить. Меня подозвал инструктор.

– Полетите самостоятельно? – спрашивает он и пристально смотрит мне в глаза, словно стараясь узнать, что сейчас у меня на душе.

Выдерживаю его взгляд и отвечаю, отчеканивая каждое слово:

– К полету готов!

– Только своего не выдумывайте, действуйте, как я учил.

Сажусь в машину. Волнуюсь – впервые мне доверен самолет. Преодолеваю волнение. Осмотревшись, прошу разрешения-взлететь. Стартер машет белым флажком. Даю газ.

И вот я в полете, в первом самостоятельном полете!

Выполняю все по порядку, как учил инструктор. Делаю круг над аэродромом. Управление кажется удивительно легким. Ровно рокочет мотор. Чувствую себя уверенно. Захожу на посадку. Хочется сесть как можно красивее. Но тут я перестарался: не заметил сгоряча, как высоко выровнял. Сел «по-вороньи».

Ругая себя, выхожу из самолета. Знаю – сейчас попадет от инструктора. Он подходит ко мне.

– Так моя бабка с печки плюхалась, – говорит он сердито. – Отсебятиной больше не занимайтесь. Сколько раз надо вам повторять: летайте так, как я вас учил. Инициатива дело хорошее, но вы еще не оперились. Терпение прежде всего… Ну, поздравляю с первым полетом! Завтра исправите ошибку.

И он обращается к ребятам:

– Двое курсантов из нашей группы вылетели первыми во всем аэроклубе. Полагаю – и другие не отстанут.

В этот день все поздравляли Кохана и меня. И хотя во время так называемого методического часа мне еще раз досталось от инструктора за «воронью посадку», я без конца делюсь с приятелями-учлетами впечатлением от первого самостоятельного вылета.

19. Ближе узнаем нашего инструктора

Несколько дней я особенно тщательно отрабатываю посадку и старательно выполняю указания инструктора.

Мы получаем все более и более сложные задания. Наша группа успешно освоила полеты, но единственная девушка среди нас отстает. Это очень огорчает нашего инструктора, тем более что две девушки из группы, где учится Панченко, работают отлично и даже наш требовательный инструктор ставит их всем нам в пример. А заслужить у него похвалу – дело нелегкое. Они, действительно, всегда в первых рядах отличников, по ним равняются многие. Они прекрасно изучили теорию, хорошо летают. Одна из них – она тоже учится в техникуме, только на другом отделении – умная, волевая девушка. Кальков часто говорит: «Из нее выработается отличный летчик». А девушка из нашей группы так и не научилась летать. Кальков много с ней работал. Девушка старалась, но у нее было рассеянное внимание, и инструктору пришлось ее отчислить.

…Занятия на аэродроме подходили к концу. Наша группа работала хорошо. Отстающие подтянулись. Кальков был доволен.

Рано утром я полетел с ним по маршруту. Слежу за компасом и высотомером. Все в порядке. Курс правильный, высота семьсот метров. Сличаю карту с местностью. Все как будто в порядке, инструктор замечаний не делает. Вдруг он без предупреждения берет у меня управление и начинает снижаться. Я в недоумении. Мотор работает нормально. Еще раз посмотрел вниз – под нами стадо коров. Оно только что вышло из деревни и направилось на пастбище. Не понимаю, что хочет сделать инструктор. Вот-вот врежемся! Проносимся над самыми спинами коров и взмываем вверх. Коровы, задрав хвосты, бросились врассыпную, а я не мог опомниться от удивления: зачем понадобилось инструктору разогнать стадо?

– Понял, как надо летать? Вот она, техника пилотирования! – раздался голос Калькова. – Только сам так никогда не делай. И смотри, если скажешь кому…

Его мастерство, действительно, меня поразило. Но в душе остался неприятный осадок: ведь инструктор сам учил нас, что ухарство несовместимо со званием летчика, что лихачество в летном деле – позор… Как же так?.. Никому из товарищей я ничего не сказал.

Инструктор во весь вечер не обратился ко мне ни с одним вопросом – обычно он часто вызывал меня. Ребята решили, что Кальков мною недоволен. Я понял это по-иному: Калькову было неловко.

На следующий день группа быстро подготовила самолет, и я полетел с инструктором. Оторвались от земли. Вдруг вижу – прибор скорости не работает. До вылета мы осмотрели самолет, но не заметили, что не снят чехол с трубки приемника воздушной скорости. Заметался я было в кабине, но в это время инструктор, очевидно увидев в зеркале мое лицо, сказал:

– Управление беру я, – и, по-инструкторски закладывая глубокие крены, чувствуя самолет всем телом, уверенно пошел на посадку.

– В воздухе все бывает, – говорил он в тот вечер. – Запомните: во-первых, тщательно контролируйте машину перед вылетом; во-вторых, в полете сохраняйте полное спокойствие – делайте все по порядку, не спеша, но поторапливаясь.

После этого я не вспоминал о случае с коровами… Мы уже самостоятельно делаем фигуры пилотажа в зоне.

Инструктор отпускает определенное время в минутах на выполнение фигур.

Оставшись на земле, инструктор не сводит глаз с самолета. Мы даже не ожидали, что Кальков будет так волноваться, выпуская в воздух своих учеников. Если вылетал слабый учлет или если что-нибудь у учлета не ладилось, он швырял на землю перчатки, делал руками такие движения, словно хотел помочь учлету управлять самолетом, топал ногами и кричал:

– Да не так… не так! Вот как надо действовать! Когда машина приземлится, инструктор сядет на

скамейку, облегченно вздохнет и, вытирая пот со лба, скажет:

– Наконец-то здесь летуны! – вытащит портсигар и закурит.

Если учлет провел полет удачно, Кальков говорит ему с довольной улыбкой:

– Хорошо летал, грамотно! Молодец!

Но тут же, словно одумавшись, сердито добавляет:

– Вы хоть сами с усами, а делайте так, как я учу вас.

Уже почти все курсанты летали самостоятельно. Инструктор стал еще требовательнее. Он не упускал ни малейшего промаха. Нелегко было с ним. Но я всегда с благодарностью думаю о своем первом учителе летного дела. Как он был прав, указывая нам на каждую ошибку, своевременно предупреждая ее!

20. Прыжок с парашютом

Как-то после полетов Кальков торжественно объявил нам:

– Программа вашего обучения завершена. Но мы будем продолжать летную практику до прибытия комиссии из училища. Работайте тщательно. Учтите: комиссия будет строгая.

Он ушел, а мы долго не расходились. Подготовляя к завтрашнему дню самолет, обсуждали новость и строили планы, куда нас пошлют – в бомбардировочную или истребительную авиацию. С тех пор как у нас побывал летчик-истребитель – воспитанник нашего аэроклуба, мне хотелось в истребительную, хотя я еще мало разбирался в военной авиации.

Когда на следующий день, собравшись у аэроклуба, мы ждали машину, начальник летной части, внимательно наблюдая за выражением наших лиц, сказал:

– Сегодня, товарищи, возьмете с собой на аэродром парашюты. Начнете тренироваться в прыжках.

У меня сердце екнуло. Вижу, и на лицах ребят растерянность. Все заволновались. Оказывается, нам нарочно не сказали заранее о парашютных прыжках с самолета, чтобы хорошо спали ночь.

Подошел инструктор парашютного дела и, добродушно улыбаясь, дал нам последние указания, закончив так:

– Летаете вы, я знаю, неплохо, хотя дело это непростое. А прыжок ничего особенно сложного собой не представляет, если так же, как и в полете, будете делать все последовательно. Помните, чему я вас учил на вышке?

И пока мы ехали на аэродром, инструктор отвечал на наши вопросы; его уверенность и спокойствие передались и нам.

…Мы на старте. Аэроклубовский врач – он приезжает и уезжает ежедневно вместе с нами – проверяет пульс у учлетов. И говорит то одному, то другому:

– Волнуетесь? Полежите-ка здесь на травке. Аэроклубовец смущен, ему неловко перед товарищами, но он покорно ложится.

Мне казалось, что я совсем спокоен, но пульс у меня немного частил.

Первым прыгнул инструктор, показав нам, как надо приземляться. Прыгал он мастерски. После него прыгнули несколько ребят из другой группы. Глядя на товарищей, я почувствовал уверенность в себе и с нетерпением ждал своей очереди. Но у меня засосало под ложечкой, когда инструктор привез обратно учлета и сердито высадил его.

Раздался голос инструктора:

– Сейчас со мной полетит учлет Кожедуб. Ребята закричали:

– Приземляйся осторожнее, Иван! На обе ступни! Сажусь в самолет. Инструктор по парашютному

делу – он сам управляет машиной – дает газ. Взлетаем. Смотрю на приборы. Мне кажется, самолет медленно набирает высоту. Вот уже семьсот метров. Переходим в горизонтальный полет. Инструктор убирает газ. Самолет начинает парашютировать, терять скорость – так легче вылезть на плоскость, не сдует с крыла потоком воздуха. Становится тихо. Вот тут пульс у меня начинает сильно частить… Слышу команду:

– Вылезайте!

Отвечаю неестественно громко:

– Есть вылезать!

Сначала встал одной ногой на крыло, потом другой. Вылез. Уцепился за кабину. На ногах держусь крепко. Посмотрел вниз – ух ты, земля как близко! Если не успеет парашют раскрыться…

Снова слышу команду:

– Приготовиться!

– Есть приготовиться!

Нащупал кольцо, сжал его. Еще раз посмотрел вниз. Правда, страшновато… Нет, постараюсь не подкачать!

Почему-то делаю глубокий вдох и решительно рапортую:

– Товарищ инструктор, готов к прыжку. Разрешите прыгать?

– Пошел!

– Есть пошел! – отвечаю и прыгаю в бездну.

Дух захватило. В первое мгновенье ничего не сознаю. Полуинстинктивно дергаю за кольцо. Меня сильно встряхивает. Смотрю вверх – надо мной белый купол. Все в порядке! Испытываю блаженное ощущение легкости, покоя, словно купаюсь в голубоватом прозрачном воздухе.

Поправляю лямки, чтобы удобнее было сидеть. Инструктор делает вираж вокруг меня и, убедившись, что все благополучно, уходит на аэродром. Наступает удивительная тишина. Земля приближается медленно, почти незаметно. Плавно снижаюсь. Стараюсь повернуться так, чтобы ветер дул в спину, ноги держу вместе.

Неожиданно начинаю стремительно лететь вниз. Земля набегает все быстрее, быстрее. Резкий толчок. Ударяюсь ногами. Я на земле.

Приземлился удачно – встал на обе ступни, по всем правилам. Очень хочется прыгнуть еще, но сегодня полагается прыгать по одному разу.

В машине, на обратном пути, мы делимся впечатлениями и болтаехМ без умолку. Каждому хочется рассказать, как вылезал на крыло, как прыгнул, что испытывал в воздухе, как раскрылся парашют. Инструктор доволен; посмеивается, следя за нами. Учлеты, не решившиеся прыгать, сидят хмурые и молчат…

Первый прыжок произвел на меня такое же впечатление, как и первый полет с инструктором. Потом я никогда не испытывал ни боязни, ни тревоги, а только острый интерес и чисто спортивное волнение.

21. Прощай, аэроклуб!

Лето кончилось, кончились и каникулы.

Началась учеба на последнем курсе техникума. Зимой нас, четверокурсников, должны были послать на практику.

Я был в том приподнято-радостном настроении, какое всегда бывает у человека, когда он, преодолев трудности, достигает цели. Моей целью, моим обязательством перед комсомолом было научиться летать и в то же время не сорвать учебу в техникуме. И теперь я мог смело сказать: обязательство выполнено!

Учебные полеты продолжались. В первых числах октября после занятий нам было приказано выстроиться в центре аэродрома. Собрались все группы.

– Товарищи учлеты! – торжественно объявил начальник аэроклуба. – Прибыла комиссия – завтра с утра испытания. Те, кто их выдержит, будут зачислены в военное училище летчиков-истребителей. Комиссия состоит из людей требовательных, но я надеюсь, что вы покажете хорошую технику пилотирования.

Мне уже не раз приходилось испытывать чувство волнения перед экзаменом. Но сейчас я волновался, как никогда. Решалось мое будущее. Все зависело от моих знаний, моей техники пилотирования: одно неправильное движение – и о самолете придется забыть навсегда.

Рано утром мы уже стояли на линейке. Кальков держался спокойно, уверенно, и мы, глядя на него, подбодрились.

– Нашу группу будет принимать старший лейтенант Сулейма, – сказал он, зорко оглядывая нас, – вон тот коренастый брюнет в реглане. Предупреждаю: летчик он опытный и требовательный. Понятно?.. Вопросы есть?

Вопросов не было. Мы стояли навытяжку и молча следили глазами за старшим лейтенантом.

Кальков внушительно произнес хорошо знакомое нам напутствие:

– В воздухе не спешите, но поторапливайтесь. Слежу за полетом товарищей, забыв о том, что

скоро придет и моя очередь. Большинство летает грамотно. Но вот один учлет произвел посадку «с плюхом». Инструкторы волнуются. Кто-то тихо говорит:

– Боюсь, что перестараюсь.

И на меня нападает экзаменационный страх. Волнуюсь так, что уже не вижу, как летают другие. Словно во сне слышу бас Калькова:

– Четвертая летная группа готова к сдаче зачетов!

Подходит моя очередь.

На месте Калькова – старший лейтенант. Он внимательно следит за каждым моим движением. Сажусь в самолет и сразу успокаиваюсь. Взлетаю. Делаю виражи, петли…

Старший лейтенант все время молчит. Это меня беспокоит: может быть, я что-нибудь неправильно делаю?

– Идите на посадку! – неожиданно для меня кричит он в переговорную трубку.

Все мое внимание сосредоточено на том, чтобы произвести посадку по всем правилам. Приземлился удачно.

Вышел из самолета и обратился к экзаменатору:

– Товарищ старший лейтенант, разрешите получить замечания.

Он ответил коротко:

– Отлично!

Все ребята моей группы летали хорошо. Кальков сиял. Таким веселым и довольным я еще никогда его не видел.

Когда кончились испытания всех групп, инструктор подошел к нам и сказал:

– Хорошо летали, молодцы! – И добавил строго: – Впрочем, там видно будет. Завтра узнаете результаты.

Наутро мы в последний раз собрались у своего самолета. К нам подошел начальник аэроклуба и сказал:

– Товарищи, все учлеты вашей группы определены кандидатами в училище летчиков-истребителей. Вам будет прислан оттуда вызов. На месте пройдете врачебную комиссию… Поздравляю, товарищи! В добрый час!

Он ушел, а мы окружили инструктора:

– Спасибо, Александр Сергеевич, за выучку… Всегда будем вас помнить…

Кальков был растроган:

– Уж извините, если бывал резок. Дисциплина прежде всего. Может, вы сами станете инструкторами, тогда вспомните меня… Желаю вам хорошо летать, совершенствоваться, а если понадобится – храбро защищать Родину…

Он крепко пожал нам руки.

– А теперь в последний раз осмотрите машину и вкатите ее в ангар. В будущем году на ней начнут учиться новые аэроклубовцы. И помните мой наказ, – как обычно, строго и раздельно говорит инструктор, – с машиной надо обращаться на «вы», уважать ее нужно.

Прощай, инструктор! Прощай, маленький аэродром и «По-2» с хвостовым номером «4»!

22. Мечта сбывается

Я очень занят. И все же в первые дни после окончания аэроклуба чувствую какую-то пустоту. Не хватает друзей-учлетов, самолета, аэродрома…

С Коломийцем, Панченко, Петраковым, Коханом вижусь часто. При встрече мы задаем друг другу один и тот же вопрос: «Ну как, вызова нет?» И ведем длинный разговор о будущем – о жизни и учебе в военной школе. И без конца вспоминаем полеты на «По-2».

Жизнь в техникуме идет своим чередом. Накануне двадцать второй годовщины Великого Октября меня вызывают в бюро комсомола.

– Ты премируешься грамотой и деньгами. Поздравляю! – говорит мне секретарь.

– Я премируюсь? За что?

– За успешное овладение самолетом без отрыва от основной учебы, – улыбаясь, отвечает секретарь и деловито добавляет: – Сейчас тебе надо подумать о дипломном задании. Вызова, может быть, придется ждать долго, а в техникуме нельзя учебу бросать.

В тот же вечер пришли ко мне Панченко и Коломиец; заводская комсомольская организация тоже премировала их и наградила грамотами.

Двести рублей премиальных я отнес отцу.

– Радуешь старика, сынок, – сказал он мне.

– Вот видишь, папаша, а ты говорил: за журавлем в небе погнался.

– Вижу, ты, сынок, прав. Но я рад, что ты техникум не бросил.

…Я работал много и стал реже встречаться со своими друзьями-аэроклубовцами.

Радио сообщило, что в ночь на 30 ноября финские войска попытались вторгнуться на нашу территорию, началась война с белофиннами.

У моего однокурсника Феди, жившего со мной в комнате, брат был на фронте, и мы вслух читали и перечитывали его бодрые боевые письма.

В эти дни мне так хотелось скорее получить извещение из училища, скорее стать летчиком-истребителем!

Незаметно пролетел январь 1940 года. Прошли и экзамены. Я получил дипломное задание. 3 февраля должен ехать на практику.

На душе у меня было неспокойно. Еще год назад я так мечтал об отъезде на практику, но сейчас все мои мысли были в неведомом мне училище, там, где готовят летчиков-истребителей.

Оформил в последний раз стенгазету, собрал пожитки и подготовился к отъезду. И вдруг 1 февраля меня вызвали в канцелярию техникума. Сердце у меня учащенно забилось.

Секретарь сказал:

– Ну, наконец пришел вызов в летное училище. Идите к директору.

Я чуть не вбежал в кабинет.

– А, здравствуй, летчик! Как же нам с тобой быть? – сказал мне директор, и его добродушное лицо показалось мне сейчас еще добрее. – Мы тебя растили, учили, а теперь отпускать приходится. Ну хорошо, условие такое: не пройдешь медицинскую комиссию – поедешь на практику.

– Спасибо, товарищ директор! Согласен на все условия!

Теперь предстоял неприятный разговор с отцом. Я знал, что мой отъезд в летное училище его огорчит. Быть может, расстанемся надолго. По дороге в деревню я обдумывал, как лучше сказать отцу о новости.

– Думаешь ехать, Ванюша? – встретил он меня. – Собраться успеешь?

– Все будет в порядке, папаша. Ты не волнуйся… но только я ведь на практику не поеду.

Отец испуганно посмотрел на меня:

– Что еще выдумал?

– Получил вызов в летное училище. Еду туда послезавтра.

Отец всплеснул руками и медленно опустился на стул.

Я молчал: было жаль отца.

Вдруг он неожиданно спокойно сказал:

– Что ж, ты у меня не маленький. Тебе виднее… Ну, говори, что там будешь делать.

Я рассказал, на каких условиях меня отпускают. Он встал, подошел ко мне, обнял и сказал:

– Вон дела-то какие с белофиннами… На фронт, может, пошлют тебя, сынок. Бей врага насмерть… Ты пиши чаще.

В общежитии меня уже ждали товарищи-аэро-клубовцы. Они прибежали сообщить, что получили вызов. Запоздай извещение на два дня – и я бы уехал на практику.

2 февраля утром, накануне того дня, когда студенты уезжали на практику, я, сидя в вагоне, под стук колес с воодушевлением пел вместе с ребята-ми-аэроклубовцами военные песни. Не отрываясь смотрел в окно на запушенные снегом леса, поля, белые мазанки, на новостройки, заводы, фабрики.

Волнующее, радостное и гордое чувство овладевало мной.

Вот она, моя Родина, могучая, никем не победи-мая! Вот что я, летчик-истребитель, буду охранять, а если придется – защищать, пока не перестанет биться мое сердце!..

Часть третья В АВИАЦИОННОМ УЧИЛИЩЕ

1. Годен

На станции нас встретил представитель училища – худощавый лейтенант. Пока мы ждали машину, к нам подошел незнакомый паренек с хмурым лицом и сказал, что медицинская комиссия его забраковала, врачи очень придирчивы и нечего нам заранее радоваться. Мы встревожились, но расспросить его толком не успели: лейтенант позвал нас к машине.

Поехали к авиагородку. Остановились у большого поселка. Новые дома, аллеи, спортплощадки. За постройками виден аэродром.

Шум самолетов заполнил, казалось, все пространство. В ясном зимнем небе летало несколько истребителей. Закинув голову, я следил за ними и забыл обо всем на свете.

– Товарищ будущий курсант, фуражка с вас слетит, – раздался чей-то голос.

Передо мной стоял сопровождавший нас худощавый лейтенант.

– Идемте, товарищи, – сказал он. – Пообедаете, отдохнете, а там и на комиссию.

Построились. Чтобы не ударить лицом в грязь и показать свою строевую выправку, чеканным шагом вошли в широкие ворота и, поглядывая по сторонам, направились к казармам.

После обеда наступило наконец время идти на медицинскую комиссию – она казалась нам чем-то очень страшным. Долго и тщательно устанавливали врачи нашу пригодность к летному делу. Надо было побывать в нескольких кабинетах, и после каждого осмотра я тайком заглядывал в бланк. Всюду стояло – «годен».

Я был очень огорчен, узнав, что Кохана забраковал терапевт – у нашего товарища оказалось повышенное кровяное давление. Жаль было с ним расставаться.

Через несколько дней, когда кончила работать комиссия, нам, принятым в училище, выдали красноармейское обмундирование.

Подтянутые, веселые, выстроились мы во дворе. Комиссар поздравил нас: мы вступили в ряды Советской Армии. Перед тем как отпустить нас, он объявил:

– Сегодня, в восемнадцать часов, у вас будет комсомольское собрание. Политрук подробно расскажет вам о распорядке жизни в училище и проведет политинформацию. Такие политинформации у нас в Ленинской комнате проводятся каждый вечер… В добрый час, товарищи! – закончил комиссар.

…Моя мечта осуществилась. Началась новая жизнь, жизнь курсанта авиационного училища.

2. Становимся военными

Вечерами мы собирались в Ленинской комнате. Политрук читал нам «Красную звезду», «Комсомольскую правду». Каждый из нас по очереди делал доклад по вопросам текущей политики. Конечно, с особенным вниманием мы следили за ходом войны с белофиннами. Трудно описать наше ликование, когда мы узнали, что 11 февраля советские войска начали штурм финской обороны и в первый же день пробили брешь в линии Маннергейма.

Нам очень нравилось, как политрук проводил занятия. Он делал доклады и о международном положении, и о литературе, кино, театре. Мы поражались, как он успевает готовиться к занятиям. В своих докладах он связывал вопросы текущей политики с нашими повседневными задачами: с обязанностью соблюдать железную воинскую дисциплину, быть исполнительным, быть верным воинской присяге. У него всегда была наготове шутка, а это курсанты очень любили. Он знал наизусть множество стихов и всегда кстати приводил их в своих беседах.

Был он человеком требовательным, в особенности когда речь шла о дисциплине, и в то же время чутким, внимательным товарищем.

…Коломиец и я попали в одно отделение. В нем – двенадцать человек. Все закончили аэроклубы. Перезнакомились быстро. Из новых товарищей мне особенно нравится Гриша Усменцев. Он привлекает своей энергией, поразительным трудолюбием, жизнерадостностью.

Вскоре меня назначили командиром отделения: на петлицах по два треугольника. Ребята подобрались дружные, дисциплинированные. Все они горячо любят авиацию. Я стараюсь узнать каждого курсанта в отделении. Это моя обязанность. Белорус Иванов, веселый белокурый, сероглазый паренек, полушутя назвал меня «батько». Кличку подхватили и другие товарищи. Я даже сердился, когда слышал, как ребята говорили про меня: «Вот наш батько идет».

Мы живем дружно и весело. Быстро привыкаем к размеренному темпу жизни училища, военной дисциплине, к жизни по уставу.

По субботам ходим в город, в баню. Идем с песнями. Запевает мой земляк – Вася Лысенко, – а мы подхватываем. По сторонам глядеть не положено, но мы все же замечаем, что на нас смотрят, и каждый хочет поразить «гражданских» своей воинской выправкой. По воскресеньям нас иногда отпускают в кино.

Выходной день проходит незаметно и быстро. Кто пишет письма домой, кто идет в спортзал, кто читает книгу. Отбой бывает на час позже обычного. После отбоя в школе наступает тишина. Не спят только дежурные.

Наш строевой командир Малыгин – тот самый худощавый лейтенант, который встретил нас на станции, – строг и требователен. Первое занятие с нами он провел так: приказал вытащить на середину комнаты кровать и показал, как ее нужно заправлять по единому образцу, чтобы не делать ни одного лишнего движения. Сам он все делает быстро, аккуратно и этого требует от нас.

Малыгин вникает во все мелочи нашей жизни. Он приучает курсантов жить и учиться точно по уставу, воспитывает ту любовь к роенной профессии, которая проявляется во всем: и в ревностном исполнении приказа командира, и в том, как начищены сапоги, как затянут ремень, как подшит воротничок.

И незаметно – вчера еще сугубо штатские – становимся мы военными людьми. Трудно установить, как совершается этот переход, как появляются сознание воинского долга перед Родиной, воинская подтянутость, дисциплинированность.

Вначале, когда наш строевой командир отчитывал кого-нибудь из курсантов за слабо затянутый ремень или плохую заправку койки, нам казалось, что он чересчур придирчив. Но мы скоро поняли, что и ремень, и заправка койки только на первый взгляд кажутся мелочами, что отсюда-то и начинается воспитание дисциплины, собранности, воинского долга.

Командир часто напоминает нам об этом долге, о высоком достоинстве советского воина.

– Вот вы еще присягу не принимали, – говорит он. – Примете присягу, тогда уж на вас как на настоящих советских воинов смотреть будут…

3. Слова присяги

Когда же наконец наступит торжественный день принятия присяги? С каким волнением мы знакомимся с ее текстом, слушаем беседы о ней! Я уже, кажется, наизусть знаю полные глубокого смысла слова воинской присяги. И вот наконец настал долгожданный день. В Ленинской комнате собрались курсанты. Тут несколько отделений. Мы выстраиваемся по два. Я стою в паре с Василием Лысенко. Лица у ребят сосредоточенные. В торжественной тишине раздаются слова присяги. Их взволнованно читают мои друзья, и большое, горячее чувство, от которого делается светло на душе, наполняет меня…

Курсанты по очереди подходят к столу, за которым стоят командир эскадрильи и комиссар. У меня от волнения пересохло в горле. Но начинаю читать текст и забываю обо всем, кроме слов присяги: в них вложены моя душа и все мои помыслы.

Этот день запоминается навсегда. Мне кажется, что только теперь я стал настоящим воином, и жизнь в училище, хотя в ней ничто, по существу, не изменилось, представляется мне иной, более значительной… Ведь я дал присягу быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным, мне доверено оружие, я с заряженной винтовкой пойду в караул на аэродром, мне выдали красноармейскую книжку…

Впервые меня посылают ночью в караул на аэродром. Тихо. Вдали темнеет лес. Под луной поблескивают самолеты. Необычайно красивыми кажутся мне они в лунном свете. В сотый раз обхожу «УТ-2» – «стрекозу», как мы его называем. Ребята говорят, что на нем сидишь, как на тарелочке: кабина, действительно, сверху открыта, не то что на аэроклубовском «По-2». Иногда в ночной тишине раздается знакомый голос приятеля-курсанта: «Стой, кто идет?» Пристально всматриваюсь в темноту и крепко сжимаю винтовку. Мне доверена охрана военного имущества. Невольно вспоминаются слова присяги…

4. Учебные будни

– Делайте все, чтобы быстрее построить отделение по учебной тревоге, – предупреждает нас командир на строевой подготовке. – Помните: стоит одному замешкаться – все отделение задержится.

И когда был объявлен сбор по «тревоге», я очень волновался: успею ли вовремя построить свое отделение?

После двух-трех ночных тревог я сказал своим товарищам:

– Порядок экономит время. Если знаешь, где что лежит, – соберешься быстрее. Давайте постараемся не делать ни одного лишнего движения при построении.

Через несколько дней в казарме раздалась команда дежурного: «Тревога!» Мы выбежали во двор в полной боевой готовности, когда там еще никого не было. В темноте кто-то подошел к нам – это был дежурный командир. Он спросил номер нашего отделения.

Через минуту-другую построились все отделения.

Утром нас выстроил командир роты и зачитал приказ начальника училища:

«Четвертое отделение построилось первым – в 2 минуты 45 секунд, быстрее всех в училище. Командиру отделения объявляю благодарность с занесением в личное дело и выдачей денежной награды – 50 рублей».

Этот, может быть, незначительный случай показал нам, как велика роль спаянности и дисциплины; мы поняли, что быстроту действий, внимание, расторопность, четкость, необходимые в воздухе, нам нужно развивать в себе и на земле.

Наградные пятьдесят рублей я отослал отцу – знал, как это его порадует.

Занимаемся много. В классах решаем задачи, изучаем различные системы машин, сложную современную авиационную технику. Подробно знакомимся с материальной частью истребителя «И-16». Занятия в аэроклубе, оказывается, были всего лишь «приготовительным классом». Вот она, настоящая сложная боевая авиационная техника!

Так же как в аэроклубе, мы, не закончив еще теоретических дисциплин, должны познакомиться с нашими будущими инструкторами. К нашему отделению прикреплен лейтенант Тачкин. Мы уже, как водится, получили о нем некоторые сведения от ребят, летавших с ним в прошлом году. Они его хвалили. Говорили, что лейтенант – отличный инструктор.

Каждый день мы ждали встречи с инструктором. И вот по распорядку дня – первый методический час с инструкторами. Курсанты собрались по отделениям в казарме. Вошла группа военных. Это были инструкторы. Мы встали по команде. Очень молодой коренастый лейтенант не спеша, чуть вразвалку, направился к моему отделению, и пока мы стояли навытяжку, он оглядел нас, а мы его. Конечно, это Тачкин!

Я доложил:

– Товарищ лейтенант! Четвертая летная группа собралась на методический час.

Лейтенант разрешил нам сесть, расспросил, как учились в аэроклубе, задал ряд вопросов по курсу учебно-летной подготовки, коротко, по-военному, дал нам несколько наставлений. Мне он очень понравился, хотя показалось, что наш инструктор несколько медлителен. Правда, это не вязалось с его энергичным, выразительным лицом и вообще с обликом летчика-истребителя.

С нетерпением мы ждали начала занятий на аэродроме.

В жизни летчика инструктор занимает особое место. От него во многом зависит летное будущее неопытного, горячего юнца. Приемы инструктора, его поведение в воздухе и на земле невольно перенимаются. Инструктор делает так-то, инструктор учит так-то – этим долго еще живешь в воздухе, пока не выработаешь свой «почерк». На земле во всем подражаешь инструктору, вплоть до манеры двигаться, говорить, заправлять гимнастерку.

…Зима кончается. У нас в училище идут напряженные занятия. Мы совсем освоились с военным укладом, вошли в размеренный ритм новой для нас жизни. Командование и инструкторы сумели воспитать в нас любовь к училищу, к нашей профессии, чувство воинской чести, сознательной воинской дисциплины, высокое чувство долга перед Отчизной. По-прежнему много занимаюсь спортом, а по вечерам, когда бываю свободен, читаю или иду в уютную Ленинскую комнату – там мы горячо обсуждаем текущие события, следим за ходом военных действий на Западе, за боями в Финляндии.