Текст книги "Близко-далеко"

Автор книги: Иван Майский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Под конец своей речи Драйден почувствовал в груди прилив вдохновения. Он казался себе воплощением высшей государственной мудрости, накопленной руководителями Англии в течение веков, и это еще более увеличивало его презрение к лежавшему на соседней кровати грубому, неотесанному южноафриканскому выскочке. Ванболен был смущен и не знал, что ответить. Несколько минут прошло в молчании. Наконец Драйден философски изрек:

– Во всем, что мы делаем, нужны хорошие манеры… Хорошие манеры – большая сила! Смею сказать, целостность Британской империи до сих пор покоилась не только на могуществе ее флота, но также на хороших манерах ее политиков и администраторов.

Сестра Тилли привела Степана и Александра Ильича к Тане. Степану, впервые увидевшему жену после разлуки – худенькую, бледную, смешную в огромном больничном халате, – хотелось тут же прижать ее к груди и крепко расцеловать. Но кругом были чужие люди. Он лишь сжал ее руку и с нежностью заглянул в глаза.

Русских провели в кабинет матроны.[17]17
  В английских больницах матроной называют директрису, начальницу медицинского персонала.


[Закрыть] Здесь их уже ждала жена начальника острова, высокая, костлявая женщина лет под шестьдесят. Она заговорила официально любезным тоном:

– Я приехала повидать вас и справиться о вашем здоровье. Мне передавали обо всем, что вы претерпели. Ах, это ужасно! Но я надеюсь, что наш медицинский персонал, – тут жена начальника слегка кивнула в сторону матроны, – скоро поставит вас на ноги.

– О мадам, они уже на пути к полному выздоровлению, – поспешила заверить матрона.

– Как вы себя чувствуете? – спросила высокопоставленная гостья, обращаясь главным образом к Тане.

– Сейчас уже хорошо, – с улыбкой ответила Таня. – Я ведь сама врач и прекрасно понимаю, что после таких испытаний, какие мы перенесли, не сразу придешь в норму.

– О, неужели вы врач? – с интересом переспросила жена начальника и посмотрела на Таню, как смотрят на редкую безделушку. – Мы счастливы видеть у себя в больнице представительницу советской медицины, – церемонно продолжала она.

– Благодарю вас… – со свойственной ей непосредственностью ответила Таня. – Нет ли каких-нибудь новостей с фронта?

– Как же, как же, новости есть и очень приятные, особенно для вас, – улыбнулась жена начальника. – Доблестные русские войска под Сталинградом продолжают наносить удары немцам. Радио сообщает, что вчера снова разгромили несколько германских дивизий.

Петров быстро обменялся веселым взглядом с Таней и Потаповым.

– Мы надеемся, что ваша победа под Сталинградом приблизит окончание войны, – любезно добавила гостья и, заканчивая беседу, сказала: – После вашего выздоровления я и мой супруг будем рады видеть вас в нашем доме.

Лицо матроны приняло восторженное выражение. Жена начальника острова удалилась, расточая направо и налево привычно-официальные улыбки.

Спустя два дня большая часть пассажиров шлюпки № 3 уже настолько поправилась, что могла покинуть больницу. На этом маленьком острове, площадь которого не превышала сотни квадратных километров, а население – полутора тысяч человек (из них лишь около сотни белых), не было, конечно, ни отелей, ни пансионов. Потерпевшим кораблекрушение пришлось устраиваться у местных жителей. Драйдена и генерала Блимпа пригласил к себе начальник острова. Ванболен, Петерсен, Дрентелын и профессор Мандер нашли приют у англичан, представлявших различные ранги островной администрации. Часть африканцев и индийцев разместилась у бронзовокожих аборигенов острова; те же, для кого там не нашлось места, соорудили на берегу шалаш и кое-как устроились в нем. Труднее было решить вопрос о питании негров и индийцев. Денег у них не было, а островные власти не имели фондов, предназначенных для подобных случаев. Пока им раз в день выдавали какую-то похлебку, в которой иногда попадались кусочки рыбы, но ходили слухи, что скоро прекратится и это.

На острове имелась небольшая таверна, где коротали время представители белого населения попроще, а также матрссы изредка заходивших сюда кораблей. Над таверной был надстроен маленький и нескладный второй этаж в три крохотные комнатки. В них-то и поселились Петровы, Потапов, Карло и Мэри Таволато.

В первый же день у входа в таверну Петров неожиданно наткнулся на капитана Смита.

Прибытие на остров Девы шлюпки № 3 было для капитана горькой неожиданностью. Он рассчитывал на то, что все брошенные им на произвол судьбы лодки погибнут в океане и таким образом не останется никого, кто смог бы выступить в качестве его обличителей. В «своих» пассажирах он был уверен – ведь, в сущности говоря, они являлись соучастниками преступления, и, стало быть, им оставалось только одно – держать язык за зубами.

Появление шлюпки под командой Петрова меняло положение. Капитан Смит испугался и, как все трусы, прежде всего попытался умилостивить своего противника. Завидев Петрова, он осклабился во весь рот, снял фуражку и, пытаясь «по-простецки» обнять русского, с деланным радушием воскликнул:

– Хэлло, друг! Как я рад видеть вас живым и здоровым!

Петров резко отвел его руки и прошел мимо, не сказав ни слова. Таким образом, взаимные позиции сразу определились.

В последующие дни из разговоров с людьми капитанской шлюпки удалось выяснить, что благодаря наличию мореходных инструментов эта шлюпка добралась до острова Девы на шестой день после катастрофы, что она лучше всех других шлюпок была снабжена водой и припасами и что все ее пассажиры прибыли в полном здравии, не испытывая никаких лишений. Выяснилось далее, что капитан Смит по прибытии на остров Девы ничего не сделал для организации поисков оставшихся в океане шлюпок и что вся его телеграфная переписка с Лондоном сводилась к переговорам о скорейшей эвакуации собственной персоны с острова Девы да уплате причитающегося ему жалованья.

Все эти подробности подлили масла в огонь. Пассажиры «русской шлюпки», как ее называли на острове, и раньше до крайности возмущенные действиями Смита, теперь, не стесняясь, рассказывали жителям острова о гнусном поведении капитана. В рядах спутников Смита также начался разброд. Чтобы как-либо ослабить сыпавшиеся на него обвинения, капитан Смит, опираясь на клеветнические рассказы буров – Ванболена и Дрентельна, пустил в ход «большевистское пугало». Он утверждал, будто бы во время скитаний по океану Петров создал на шлюпке «советскую республику», потакал черным и даже грозил револьвером тем более благоразумным белым, которые пытались противодействовать его «большевистским безумствам».

Скоро все эти обвинения и контробвинения дошли до слуха начальника острова и поставили его в весьма затруднительное положение. С одной стороны, этот старый служака колониального ведомства не питал ни малейших симпатий к русским большевикам, но, с другой стороны, неблагоприятная шумиха вокруг имени капитана Смита заставляла его проявлять в отношении Смита известную осторожность…

Вообще с прибытием шлюпок с «Дианы» положение начальника острова очень усложнилось. Раньше – даже несмотря на войну – жизнь в этом далеком захолустье шла привычными, веками сложившимися путями. В сущности, не о чем было думать. На все имелись традиция, норма, образец. Именно поэтому с незапамятных времен установился обычай назначать начальником острова Девы человека, за выслугой лет выходившего на пенсию. Таков был и мистер Липер: маленький седенький старичок с благообразным румяным лицом и спокойными, неторопливыми движениями. Ему было 63 года, и в мирной обстановке он уже три года назад вышел бы в отставку. Из-за войны Липера задержали на посту сверхсрочно, но все его мысли и чувства были обращены к отставке, к пенсии, к тихой жизни на собственной ферме в Англии, в йоркшире. Он с нетерпением ждал окончания войны, чтобы поскорее погрузиться в эту желанную «нирвану» и полностью отдаться единственной страсти своей жизни – рыбной ловле. На эту тему и вообще о рыбах он мог говорить бесконечно. В такие минуты его тусклые глаза загорались внезапным огнем, а движения становились быстрыми и энергичными. Здесь, на острове, мистер Липер преимущественно и занимался рыбной ловлей – ничто не мешало ему.

И вдруг эти шлюпки – наказание господне! Одна – страшно сказать! – с русскими большевиками из Москвы, другая – с капитаном Смитом, о котором ходят нехорошие слухи… А такие солидные джентльмены, как лондонский банкир Драйден и генерал Блимп, когда спрашиваешь их совета, только руками разводят и неопределенно кряхтят. Да, никогда не было столько треволнений у почтенного мистера Липера.

«Как с ними держаться?» – думал мистер Липер, получив от жены подробный отчет об ее свидании «с большевиками из Москвы». Как и полагается английскому чиновнику, мистер Липер официально был «беспартийным», но мыслями и чувствами принадлежал к «стопроцентным» консерваторам. И хотя ни одного «живого большевика» он никогда не встречал, но питал инстинктивную неприязнь к «коммунистической России», подкрепляемую различными газетными выдумками о ней. Да, все это так… Но сейчас? Сейчас эти большевики являлись союзниками правительства его величества в войне против Германии – и какими союзниками! Сталинград показывал, какие силы таятся в нынешней России. С таким союзником обращаются вежливо, очень вежливо… К тому же трое русских, заброшенных капризом судьбы на остров Девы, отнюдь не походили на бандитов. Миссис Липер нашла их даже приятными людьми. Что же делать?

Впрочем, мистер Липер не очень долго размышлял. Он вообще не любил много думать и старался не предаваться столь опасному занятию. Мистер Липер предпочитал полагаться на традицию и на инстинкт, который у него, как у всякого англичанина, был сильно развит.

Так получилось, что через неделю после выхода из больницы Петровы и Потапов были приглашены на ленч к начальнику острова. Перед тем между мистером Липером и его супругой происходила длинная дискуссия по вопросу о том, кого еще пригласить. Само собой разумелось, что на ленче должны быть наиболее видные люди из числа спасшихся после катастрофы. Стало быть, и капитан Смит?.. Но мистер Петров и мистер Смит даже не кланяются друг другу… Сводить их вместе, за одним столом, было бы рискованно. Супруги решили: не сводить.

Но как же быть со Смитом? После долгого раздумья супруги Липер пришли к спасительному компромиссу – устроить два ленча: один, на котором будут присутствовать советские путешественники, а также все лица, относящиеся к ним дружелюбно или хотя бы нейтрально, и другой, на котором будет присутствовать капитан Смит, а также те лица, которые ему симпатизируют и избегают контактов с «советскими красными». Кто знает, как еще обернется история с капитаном? Так пусть никто ни в чем не сможет упрекнуть мистера Липера. Конечно, два ленча стоят дороже, чем один, но ничего не поделаешь: во время войны каждый должен приносить жертвы на алтарь отечества.

Завтрак, устроенный для советских гостей, прошел, как и следовало ожидать, сухо и официально. Мистер Липер поднял тост за победу союзников. Его жена пожелала здоровья и успеха всем жертвам катастрофы. Петров поблагодарил хозяев за гостеприимство и предложил выпить за победителей под Сталинградом. Хозяева выпили, но без особого энтузиазма… Впрочем, все было вполне корректно, и, проводив гостей, мистер Липер облегченно вздохнул.

Глава семнадцатая
ОКАНО И ЕГО НАРОД

Однажды, собирая с Таней на берегу океана раковины удивительной красоты, Петров познакомился с Окано, учителем местной школы для коренного туземного населения. Этот бронзовокожий высокий человек был здешним островитянином, но хорошо говорил по-английски и среди своих соплеменников являлся единственным человеком, получившим европейское образование. Судьба Окано сложилась необычно.

Лет двадцать назад к острову Девы случайно пристала роскошная яхта лорда Брума, крупного промышленника и благотворителя, совершавшего со своими друзьями увеселительную прогулку по океану. Остров Девы понравился путешественникам, и они провели на нем дней десять. В то время Окано было лет пятнадцать. Он пристроился к богатым туристам проводником и порученцем. Сообразительный и быстрый мальчик пришелся лорду по нраву, и перед отъездом Брум предложил Окано отправиться с ним в Англию и там получить образование. Лорд Брум сдержал свое слово: молодой Окано пробыл в Англии пять лет, учился на средства лорда, приобрел диплом педагога и вернулся на родину. Здесь он создал начальную школу для островитян и учительствовал в ней уже не первый год.

Разговорившись с русским моряком, Окано попросил его рассказать школьникам что-нибудь о своей стране, о России.

– Ведь это такой необыкновенный случай, что русские люди попали на наш остров! – говорил Окано. – Пусть наши дети услышат о Советской России от русского.

– Охотно исполню вашу просьбу, – ответил Петров. – Если, конечно, английские власти не будут против этого возражать… Вы понимаете мое положение? Мы здесь гости, и нам неудобно делать что-либо, что не понравилось бы нашим хозяевам.

– Вполне понимаю, – усмехнувшись, промолвил Окано. – Я поговорю с администрацией острова.

В тот же день он обратился за надлежащим указанием к помощнику мистера Липера, в ведении которого находилась школа. Помощник долго думал и, наконец, сказал, что он должен доложить начальнику острова. Мистер Липер тоже долго думал. Первым, почти инстинктивным его желанием было отказать. Но это длилось только мгновение. Потом к нему пришла, как говорят англичане, «вторая мысль».

«Конечно, неприятно, – думал мистер Липер, – что московский агитатор будет выступать в нашей школе. Ах, эта ужасная война! Она все перепутала… Отказать?

Гм-гм… Так поступил бы прусский фельдфебель, но ведь мы – англичане! Гм-гм… Это было бы не по-английски. Особенно теперь, в дни Сталинграда…»

Мистер Липер долго молчал, раздумывая в поисках «английского выхода» из трудного положения, и, наконец, сказал своему помощнику:

– Вот что, сэр… Скажите этому беспокойному Окано, что он может пригласить мистера Петрова, но, во-первых, вполне достаточно будет одного выступления, – поняли: од-но-го! И, во-вторых, проследите, чтобы в школу пришли только дети. Ни одного взрослого туземца!

В назначенный день Степан, Таня и Александр Ильич пришли в школу. Это была легкая южная постройка, окруженная цветущим садом. В классе собралось около пятидесяти мальчиков, в возрасте от восьми до пятнадцати лет. Чтобы освободить побольше места, парты вынесли, и школьники сидели на полу. В дальнем углу жались у стенки несколько взрослых – педагогический персонал школы. Сбоку, на красной доске, висела карта мира.

Петров занял место за небольшой кафедрой. В прошлом ему приходилось нередко выступать, но никогда он не волновался так сильно, как сейчас. «Сумею ли я, – думал он, – донести до сердец этих детей, воспитанных в совершенно иных социально-политических и естественно-исторических условиях, величие нашего народа и его борьбы?»

– Мои дорогие друзья! – начал он, вглядываясь в темнокожие ребячьи лица и ощущая на себе пронзительно-пристальные взгляды черных глаз. – Я хочу рассказать вам о моей стране, о России…

Петров говорил по-английски. Многие ребята уже неплохо понимали этот язык: их учили в школе на английском языке, по английским учебникам. Однако Окано, стремясь сделать рассказ Петрова более понятным, стал переводить его на язык своего народа.

– Прежде всего, – продолжал Петров, – давайте посмотрим, где находится моя страна. – Он повернулся к карте и показал на ней Советский Союз. – А где остров Девы?.. Видите, как далеко от моей страны до вашего острова!.. Теперь, как велика моя страна? – продолжал Петров, показывая на карте пространство от Балтики до Берингова пролива. – Если бы все это было море, то самый быстроходный корабль потратил бы тридцать дней, для того чтобы его пересечь.

– У-у-у-х!.. – пронесся вздох удивления по рядам.

– А сколько в моей стране населения? – снова заговорил Петров. – Вы знаете, что в Англии живет около пятидесяти миллионов человек. Так вот, в моей стране населения в четыре раза больше, чем в Англии, – двести миллионов!

По рядам снова пронеслось:

– У-у-у-х!

– Из всего нашего населения, – продолжал Петров, – половина русских. Вот таких, как мы. – Степан указал на себя, на Таню, на Потапова, – а другая половина состоит из шестидесяти разных других народов. Но все народы равноправны и живут в дружбе друг с другом. В школах все ребята учатся на своем родном языке. Все народы одинаково выбирают своих представителей в наш парламент…

Здесь один мальчик перебил Петрова.

– А если у человека вот такая кожа, – мальчик показал на свою бронзовую руку, – может ли этот человек стать летчиком или капитаном большого парохода?

– Конечно, может, – улыбаясь, ответил Петров. – У нас ни на цвет кожи, ни на форму глаз и носа внимания не обращают. Только ум, способности и честность играют роль. У нас есть министры, и генералы, и ученые – сыновья разных народов, населяющих страну.

По рядам снова пронеслись возгласы неподдельного удивления, смешанного, пожалуй, с известным недоверием.

А Петров продолжал свой рассказ. Он говорил о советских детях, о домах пионеров и пионерских лагерях, о бесплатном обучении и стипендиях для всех студентов. Тут из угла, где разместились педагоги, выступила вперед молоденькая бронзовокожая девушка и, волнуясь, спросила:

– Это правда, что женщина у вас может получить любую профессию?

– Полнейшая правда! – ответил Петров. – У нас есть женщины инженеры, ученые, директора заводов, летчицы, даже капитаны судов. – Петров повернулся и, указывая на Таню, сказал: – Вот моя жена… Она военный врач и работала в военном госпитале.

Все глаза впились в Таню.

В заключение Петров заговорил о войне против фашистов, рассказал о героизме солдат Советской Армии и партизан, о Зое Космодемьянской.

– Мы победим! – уверенно воскликнул Петров. – Потому что наше дело правое и потому что мы готовы на все жертвы в борьбе за свободу. Борьбу с гитлеровской Германией мы ведем совместно с нашими союзниками – Англией и Соединенными Штатами Америки…

Ребята проводили Петрова восторженными криками. Слух о беседе в школе разнесся по всему поселку. В каждой хижине на все лады обсуждались и перетолковывались слова Степана. Особенно поразило местных жителей сообщение о равноправии всех национальностей в СССР. Старики доказывали, что это немыслимо. Люди помоложе хотели верить в это, но сомневались. Медленно покуривая свои длинные трубки, они качали головами и думали. Кто знает… может быть, на свете народились какие-то новые белые, которые не похожи на белых? Но живут они далеко-далеко, и будет ли от этого что-либо хорошее для обитателей острова Девы, неизвестно…

Дня через три к Тане пришла та молодая девушка, которая интересовалась, действительно ли перед советской женщиной открыты все пути. С ней была сморщенная старушка. Очень смущаясь, что делало ее еще более привлекательной, девушка на ломаном английском языке объяснила, что она – сестра Окано, а пожилая женщина – их соседка и что они пришли к Тане за медицинской помощью.

Таня объяснила, что не имеет права лечить на английской территории, так как у нее нет английского врачебного диплома.

– А почему бы вам не обратиться в местную больницу? – спросила Таня.

– О, что вы! – испуганно воскликнула девушка. – Ведь в больнице только один врач, мужчина. Ни одна наша женщина не пойдет лечиться к мужчине, хоть зарежьте!

– Ну хорошо, – смягчилась Таня. – Я, пожалуй, посмотрю вашу соседку.

Исследование показало, что старушка страдает от глистов. Что было делать?.. Так просто было бы избавить эту женщину от болезни, но на пути стояли некоторые формально-юридические препятствия. Считаться ли с ними?.. Таня, которая довольно часто решала сложные вопросы сразу, сплеча, махнула рукой. Попросив своих пациенток немножко подождать, она пошла в расположенную рядом больницу. Здесь она зашла в аптеку, с заведующей которой еще раньше познакомилась, и спросила:

– Нет ли у вас сантонина?

– Есть, мадам, – ответила заведующая и кивнула на большие банки, стоявшие в шкафу.

– Можете вы мне дать немного?

– Пожалуйста!

И заведующая отсыпала Тане солидную порцию лекарства.

Вернувшись, Таня объяснила молодой девушке, чем больна ее соседка, и рассказала, как употреблять лекарство.

Потом Таня спросила:

– Как вас зовут, милая девочка?

– У меня очень трудное имя, – улыбнулась девушка. – Вам его не произнести. Зовите меня Майей. Я люблю это имя. Оно напоминает мне имя великого древнего народа с Американского континента. Легенда говорит, что мы происходим от этого народа…

Несколько дней спустя Майя прибежала к Тане веселая и торжествующая.

– Соседка совсем здорова! – радостно воскликнула она. – Спасибо вам! Спасибо! – и протянула Тане полуфунтовую кредитку.

Таня рассмеялась и, отведя руку девушки, сказала:

– Я никогда не беру денег у больных. У нас это вообще не принято. У нас лечат бесплатно. За мою работу мне платит государство.

Весть об исцелении соседки Окано быстро разнеслась по поселку, и к Тане началось паломничество темнокожих женщин. Они и сами приходили и приносили с собой детей. Майя выполняла роль переводчика. Популярность Тани возросла не только потому, что быстро исцелилась первая пациентка. Воображение индианок было поражено тем, что доктор – женщина, да еще белая! И к тому же не берет с больных денег. Последнее было просто невероятно!

Неожиданно возникшая практика поставила Таню в затруднительное положение.

Степан ей говорил:

– Надо согласовать этот вопрос с английской администрацией острова.

– Что значит «согласовать»? – горячилась Таня. – Островитяне нуждаются в медицинской помощи, а я врач. Неужели этого недостаточно?

– Надо считаться с обстановкой, – возражал Степан. – Мы не должны давать повода обвинять нас в нарушении английских законов и вмешательстве во внутренние дела британской колонии. Ты сама должна понимать, что мы не для этого посланы за границу. Ясно? Надо попробовать урегулировать вопрос с английскими властями, получить их разрешение… Ну, хотя бы в виде исключения, на время нашего пребывания на острове. Без согласия англичан у тебя все равно ничего не выйдет: откуда ты возьмешь лекарства?..

Таня обратилась к матроне с просьбой разрешить ей лечить индианок. Матрона удивленно пожала плечами и презрительно воскликнула:

– И охота вам возиться с этими цветными! Или вы состоите в дамском филантропическом обществе?

Когда матрона доложила о просьбе Тани мистеру Липеру, тот поморщился: «Новое беспокойство! Не сидится этим большевикам! Поскорей бы они убрались с острова! Но как же быть? Отказать мадам Петровой? Но это значило бы вооружить против себя местных жителей, отношения с которыми были и без того не слишком дружественные. Это значило бы также вступить в конфликт с советскими людьми. Русские, чего доброго, раздуют эту историю в Лондоне. Левые ухватятся за нее, начнутся крики о том, что колониальная администрация нарушает элементарные законы гуманности… Неудобно… И одобрит ли такой конфликт министерство колоний в Лондоне? С другой стороны, однако, затея мадам Петровой подымет престиж большевиков в ущерб престижу английской администрации… Как же быть?»

В конце концов инстинкт английского чиновника еще раз одержал в мистере Липере верх, и он пошел по пути компромисса: разрешил мадам Петровой практиковать, однако только по женским и детским болезням и не чаще двух раз в неделю. «В случае чего, – думал мистер Липер, – в министерстве увидят, что я разрешил, но с известными ограничениями. И в конце концов скоро эти большевики уедут…»

Итак, Таня одержала победу. Теперь в одной из подсобных комнат больницы был устроен маленький кабинет, в котором она принимала пациенток, и по ее рецептам больничная аптека изготовляла лекарства. В жизни острова это стало событием громадной важности. Произошла крутая перемена и в судьбе Майи.

Майя как переводчица присутствовала на всех врачебных приемах Тани, наблюдала за ее работой, помогала делать перевязки, носила рецепты в аптеку, раздавала лекарства пациентам. Майя навещала больных на дому, передавала им советы и указания врача.

Однажды, блестя глазами и запинаясь от смущения, девушка умоляюще обратилась к Тане:

– Мадам Петрова, научите меня быть врачом! Я все для вас сделаю! Я поклонюсь вам в ноги!.. Только научите…

– Глупенькая девочка, – ласково заговорила Таня и потрепала Майю по ее иссиня-черной головке. – Стать врачом не так-то просто. Для этого надо учиться много лет, в специальных школах, у многих профессоров. К сожалению, я не могу научить тебя быть врачом.

Однако, вспомнив, как поражала ее эта девочка своими замечательными способностями, сообразительностью и ловкостью, Таня сказала:

– Вот что, Майя… Врачом я тебя сделать не могу, но думаю, что помогу тебе стать чем-то вроде медицинской сестры…

И она подробно объяснила Майе, что это значит.

С тех пор они начали упорно и много заниматься. Майя приходила ежедневно, и Таня стала посвящать свою ученицу в тайны медицинской науки, начиная с анатомии человека. В больнице имелся анатомический атлас, но матрона, узнав о замыслах Тани, под благовидным предлогом отказалась его выдать. Тане пришлось делать важнейшие анатомические рисунки самой – вот когда ей пригодилось умение рисовать, приобретенное еще в детстве! Конечно, рисунки были далеки от совершенства, но все-таки служили своей цели. Подходящих руководств в больнице не оказалось. Вся учеба велась устно. Но память у девушки была блестящая, и она схватывала все на лету.

Конечно, не обходилось без курьезов, коренившихся в первобытной наивности Майи. Как-то, объясняя Майе происхождение различных болезней, Таня заговорила о микробах и сказала, что увидеть их простым глазом невозможно – они слишком малы.

Но горящая усердием Майя воскликнула:

– О мадам, я увижу их! У меня очень хорошее зрение. Я даже Скалу спасения в ясную погоду вижу.

Скалой спасения назывался пустынный утес в океане, стоявший далеко от острова Девы. Всякий, кто видел этот утес в солнечный день, считался человеком с особенно острым зрением.

Таня рассмеялась и сказала:

– Нет, Майя, тут даже твоего зрения не хватит. Но ты их все-таки увидишь.

Достав в больнице небольшой микроскоп – единственный на острове, – Таня проделала азбучный опыт. Она показала девушке стакан с питьевой водой и спросила:

– Смотри, есть ли что-нибудь в этой воде?

– Разумеется, ничего нет! – живо отвечала Майя. – Вода совершенно чистая!

Таня капнула на стеклышко и положила его под объектив микроскопа.

– Теперь смотри!

Майя взглянула в микроскоп, и на ее подвижном лице отразился ужас, смешанный с изумлением.

– Я больше никогда не буду пить воду! – воскликнула она.

– Как же так? – рассмеялась Таня. – Без воды ты не сможешь жить. Но не бойся: в нашем организме есть могущественные средства защиты от всех этих микробов, а умные люди сумели найти способы, для того чтобы еще больше усилить эти средства.

И Таня популярно изложила своей ученице историю борьбы с микробами.

Выйдя из больницы, профессор Мандер испытывал тягостное, неловкое чувство: ему решительно нечего было делать…

Сын провинциального учителя, он с детства привык трудиться. Он трудился в школе – стремясь стать первым учеником; в университете – глубоко изучая естественные науки; после окончания университета – специализируясь на орнитологии и упорно прокладывая себе путь к профессорской кафедре. Лекции, заседания, статьи, музеи, экспедиции, ученые конгрессы – все это заполняло часы, месяцы, годы жизни, не оставляя свободной минуты.

И вот на острове профессор оказался в нелепейшем положении, чувствовал себя выбитым из привычной колеи. Он уже обошел два раза остров, ознакомился с его немногочисленными достопримечательностями, побывал в туземном поселке, посидел несколько раз на берегу, любуясь безбрежностью океана. И, наконец, в глубоком недоумении задал самому себе вопрос: что же дальше?

Ведь так, в ожидании парохода, придется провести на острове много недель… может быть, даже месяцев! Утром вставать с мыслью, что сегодня нечего делать, вечером ложиться с мыслью, что завтра пройдет, как сегодня? Нелепо! В таком положении профессор никогда еще не бывал.

К этому примешивалось другое – ощущение неловкости, которое все сильнее давало себя знать. Откуда оно бралось? Когда Мандер задумывался на эту тему, ему все больше начинало казаться, что ощущение неловкости каким-то таинственным образом связано с тремя русскими, которых он узнал на шлюпке…

Мандер никогда не интересовался политикой и даже не участвовал в голосовании на парламентских выборах. Он считал политику «грязным делом».

«Мир птиц чище мира людей», – говорил он и все свои силы отдавал науке.

Когда в России пал царизм, а затем произошла Октябрьская революция и началась гражданская война, Мандер не счел нужным особо интересоваться этими событиями. Ведь все это область политики, от которой надо держаться подальше…

Неожиданно капризная судьба свела его в океане с тремя советскими людьми, представителями той страны, о которой он четверть века не хотел думать и не думал. Вначале он просто не замечал их. Однако жестокие испытания тринадцати дней заставили Мандера стать искренним – по крайней мере, с самим собой. И очень скоро он вынужден был признать, что советские люди его не только интересуют, но что он внимательно следит за каждым словом и действием русских и что они отнюдь не вызывают в нем чувства неприязни. Скорее, наоборот… Сейчас, на острове, он все чаще думал: «Что это за люди? Можно с ними иметь дело или нельзя? И что это за страна, откуда они пришли? Есть ли там что-нибудь хорошее или же в ней (как он неоднократно слышал) только хаос и насилие?»

Профессор раздумывал об этом и без цели слонялся по острову, испытывая недовольство самим собой.

Как-то невдалеке от туземного поселка он встретил запыхавшуюся, спешившую Таню. Они обменялись обычными приветствиями, и Таня, сообщив, что торопится к тяжелобольной, предложила ему проводить ее. По дороге она с увлечением рассказывала о своей работе.

Профессор выслушал Таню внимательно и потом несколько нерешительно спросил:

– И это действительно доставляет вам удовлетворение, мадам?

Таня с таким удивлением посмотрела на Мандера, что он невольно смутился.

Проводив Таню, профессор пустился в обратный путь, сердито думая, что эта молодая женщина преподала ему полезный урок, черт возьми! Пока он предается смутным размышлениям, она делает дело. Пока он с пренебрежением скучающего столичного жителя иронически посмеивается над захолустным островком, его обитателями и их нравами, она – вполне серьезно! – приняла к сердцу нужды этих чужих для нее людей и усердно работает, будто в лондонской или московской клинике.