Текст книги "Мотель Отчаяния (СИ)"

Автор книги: Иван Красавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Мотель Отчаяния

Глава 1

Я прибыл в Мотель Отчаяния неделю назад.

Вечером моё потрёпанное невзгодами «Шевроле» с трудом пересекло реку и взгромоздилось на отвесной холм, укрытый со всех сторон густым покровом хвойных деревьев. Колёса скрипнули, мотор заглох, сигарету стошнило пеплом мне на штанину. Поездка закончилась так же, как и началась – внезапно, глупо и предсказуемо. Я и раньше (по большей части безуспешно) проделывал этот долгий путь, лишь бы резко вдавить педаль тормоза, со свистом остановившись возле знакомого указателя. Дальше ничего нет, гласил невзрачный, покосившийся знак потерянного шоссе.

Шоссе в никуда. Жёлтые полосы вдоль покрытого трещинами асфальта уносили мою тяжёлую голову далеко на юг, пока ветер рычал в уши. Транспортная артерия соединяла мой дом и это затерявшиеся в сердце Орегона местечко в былые времена. Когда всё было плохо, но ещё не настолько, чтобы дерзко снимать номер в Мотеле Отчаяния.

Я вылез из машины, еле шевеля затёкшими ногами. Голова болела, в желудке крутилась карусель, мочевой пузырь угрожал взорваться. Меня укачивало на протяжении всего пути, внутри что-то булькало. Сильно клонило в сон. Радио сдохло уже через час, оставив меня в полнейшем одиночестве. Пару раз я съезжал на обочину, чтобы свериться с картами, но толку от этого было мало. Лишь единицы готовы продать душу Дьяволу, чтобы добраться до сюда. И даже в такие времена желающих прокатиться не так уж и много. Возможно, я стану последним пассажиром, который сумел добраться. Или попутчиком, севшим не в том месте, не в то время и, что особенно дерьмово, не в ту машину.

Провожу ботинком по мелкому гравию – так приятно шуршит подошва. Простое движение, но как же оно успокаивает, вселяет веру в то, что ты ещё жив и находишься где-то в пределах реальности. Запрокинув голову, я прикрыл покрасневшие глаза и жадно втянул свежий воздух, чувствуя, как неохотно расширяются лёгкие. Сознание потихоньку проясняется. Сколько я был в пути? День? Два? Такое чувство, будто хуеву вечность. Потратить столько сил, времени и бензина ради спокойного забвения – безумие, скажут некоторые. Но мне всегда этого не хватало, всегда хотелось добраться до сюда и, знаете, спокойно забить на всё. Катись оно всё к ебене матери – давно было пора залезть на водительское сиденье, плотно захлопнуть двери и пуститься в точку назначения ебись-оно-всё-конём.

Да, раньше этот путь был легче. Раньше потерянное шоссе соединяло Мотель Отчаяния с моим домом и казалось таким безопасным, бесконечным. А что теперь? Теперь снаружи бушует Апокалипсис. Теперь дорога ведёт в никуда. Теперь это путь в один конец.

Я открыл глаза. Надо мной простиралось алое, сияющее в свете пламени небо. Облака как будто плавились и медленно стекали по невидимому куполу вниз, создавая прекрасный узор потёкшей краски. Жидкое небо над моей головой горело слоями и медленно плыло к горизонту, словно кипящая магма. Долина была погружена в золотые цвета надвигающегося с севера Апокалипсиса. Белое марево приближалось, уничтожая всё на своём пути. Необъятные столпы торнадо пылесосили землю. Однажды весь этот ад доберётся и до сюда. И тогда всей жизни настанет конец. Беги не беги, а ноги оторвёт с корнем. И Бэмби сдохнет в своём вонючем лесу, и Президент сдохнет в своём кокаиновом кабинете, и ты тоже сдохнешь.

Но в то мгновение всё это казалось таким далёким, таким незначительным. Стоя у самого края шоссе, я даже не смог разглядеть языки пламени – настолько далеко бушевал Апокалипсис. Он был занят поглощением севера. Рано или поздно он двинется дальше, думал я. Время на исходе, но его пока что хватает, чтобы заскочить в Мотель Отчаяния – последнее пристанище на пути из Апокалипсиса в Ничто. Точка невозврата, булавкой торчащая на этом шоссе. И название его скрыто под крошкой хлеба.

То был величайший момент покоя. Колючие ветки тихонько шелестели под давлением тёплого ветра, а ты стоишь, прикрыв глаза, дышишь ровно и наслаждаешься моментом тишины. Лицо принимает дурацкое выражение – что-то среднее между гипсовой маской стоика и довольной рожей сытого кота. В голове невидимая рука вынимает пробку, позволяя потоку гудящих мыслей скрутиться водоворотом, чтобы сгинуть в сточную трубу. И пока небеса плавятся над тобой, готовые вот-вот рухнуть, ты желаешь объять весь мир своим вселенским спокойствием вопреки краху самой жизни.

Мои губы свернулись в трубочку, изо рта вместе с запахом сигарет стал вырываться навязчивый мотивчик. Я развернулся и окинул взглядом неказистое одноэтажное здание, стоящее в тени примитивного указателя, оповещающего, что вы прибыли точно по адресу, не ошиблись ни на милю. Подошёл к багажнику, изъял из его пасти чемоданчик, свободной рукой проверил пустые карманы твидового пиджака. Возвращаясь, нагнулся и выдернул ключ зажигания, решив унести его с собой. На всякий случай. У входа дорогу мне перебежал рыжий кот. В какой-то момент мы оба замерли и взглянули друг на друга. Животинка фыркнула и, мягко перебирая лапами, убежала за угол, равнодушно мурлыкая.

Пересекая порог Мотеля Отчаяния впервые, можно удивиться тому, как планировка здания шла вразрез всем известным законам геометрии, существуя как бы вне пространства и времени. Из-за этого твой глаз первым делом привыкал к тому, что внутренние помещения Мотеля совершенно не соответствуют его иллюзорным габаритам – комнат бесконечное множество, коридоры просторнее, всё вокруг тебя парадоксальным образом кажется шире и выше. Если б фасад Мотеля отражал его внутренности, то это была бы не скромная одноэтажная постройка, а скорее жилая многоэтажка, в которой квартиры наслаиваются друг на друга, постоянно раздуваясь изнутри и ломая всякую перспективу. Мотель не имел привычных архитектурных границ в форме стен – он существовал вопреки самой логике, вопреки объективной реальности, вопреки ограничениям. Иногда мне казалось, что при желании он способен вместить внутрь себя хоть миллион таких же мотелей, бизнес-центров и парочку дворцов, так, на сдачу.

Внутри Мотель походил на весьма симпатичный, я бы даже сказал, стильный сплав бара и старинного салуна прямиком с просторов Дикого Запада – скрипучий деревянный пол под ногами, приятный запах лака, ни единого кусочка мрамора, который обычно отвечает за создание унылого, безжизненного, античеловечного модернистского духа. Стены украшали странные, словно бы потёкшие от жары и запертые внутри толстенных рамок картины, сюжеты которых не поддавались пониманию. Окна, робко прикрытые потёртыми жалюзи, открывали лишь проблески внешнего мира, охраняя обитателей Мотеля от алых отблесков расплавленного неба. Над головой лениво вращали лопастями кисельные вентиляторы, отбрасывая мягкие тени в вечернем сумраке. Тёплый свет, исходящий от масляных ламп, лишь усиливал отчасти уютную, отчасти тревожную атмосферу.

В самом сердце всей этой реставрации эпохи охотников за головами взгромоздилась отполированная барная стойка, которая органично сливалась с ресепшеном, вытягиваясь в ширину комнаты перевёрнутой буквой J и служа своеобразным смысловым центром всего Мотеля. Круглые столики, украшенные эксцентричными безделушками и сувенирами, усеивали пространство вокруг. Мягкие кожаные диванчики настойчиво предлагали моим уставшим ногам согнуться. Где-то в углу стоял музыкальный автомат. Приглушённый хруст виниловых пластинок наполнял слегка спёртый воздух.

Дверь со скрипом закрылась за моей спиной. Несколько капель пота скатилось по шее куда-то вниз, под уже и без того липкую рубашку. Я выдохнул, скорректировал мину своего болезненного лица, хрустнул спиной и двинулся вглубь Мотеля Отчаяния.

Играл Pale Rider.

Подходя к барной стойке для регистрации, я заметил краем глаза, что, несмотря на не сезон, в Мотеле хватает гостей и без меня. Не успел я окинуть взглядом занятые столики, покуда приземлялся на стул, как меня тут же заставил вздрогнуть голос:

– Не желаете ли выпить?

Передо мной стоял верхом на передвижной тумбочке весьма громоздкий телевизор, а с его слегка затянутого сепией экрана на меня глядело загорелое мужское лицо с глубокими морщинами.

– Не желаете ли выпить? – настойчиво, но добродушно повторила говорящая голова человека. – Не стесняйтесь, вся выпивка за счёт заведения. Я ведь знаю, как сюда бывает тяжело добраться.

Я перевёл взгляд с лица мужчины за его… «спину», где на полках, тесно прижавшись друг к другу, громоздились разноцветные стеклянные бутыльки – богатый ассортимент бара.

– Нет… – нерешительно ответил я, всё ещё прикованный к выпивке. – Как-нибудь в другой раз.

– А я и не тороплю, – хохотнула голова в телевизоре и расползлась в искренней улыбке. Над его губами висели до неприличия пушистые усы. – Я не закрываю бар даже на ночь, знаете ли. Возьмёте буклетик?

Я проследил за его взглядом – на дальнем конце стойки стоял позолоченный кувшинчик, внутри которого торчал букет тоненьких брошюр.

– Или как насчёт выпить? – глаза черноволосого мужчины блеснули детским озорством. – Бренди, тоник, джин, что желаете? Налью столько же, сколько капель пота помещается сейчас у вас на лбу.

– Да чего вы прицепились ко мне с этой выпивкой? – не выдержал я, утирая пот тыльной стороной ладони. – Сказал же – не хочу. Кончайте с этими трюками, я и так знаю, чего вы тут наливаете.

На самом деле я ещё как хотел залить себе в глотку чего погорячее. Проблема была только в том, что в баре Мотеля Отчаяния нет никакого алкоголя.

Здесь подают только яд. Но, стоит отметить, лучший из лучших – отправит на тот свет почти мгновенно, без боли. Прекратит всякие страдания и даже не заставит расплачиваться за свою шалость кровавым фонтаном изо рта. А потому нет смысла даже выбирать бутылку – они все до горлышка наполнены одинаково смертельной амброзией. Количество – это так, показухи ради, чтобы создать впечатление смерти в ассортимент. Как будто у тебя здесь есть выбор, как прикончить себя.

– Жаль, – причмокнула голова с досадой. По выражению его лица я понял, что ему действительно жаль. – Нынче никто не хочет выпить.

– Неужели? – театрально удивился я. – Мне казалось, что в такое-то время ваш товар должны сметать с полок.

– Вы из породы остряков, да? Ваша правда, признаю. Но попытаться-то стоило. Раньше сюда заезжали только для того, чтобы пропустить стаканчик. Поставить точку в задорном дорожном турне, понимаете? Стефан Вуйкович Третий – владелец этого чудесного места, – он слегка захрипел, как будто попытался протянуть мне несуществующую руку. – Что привело вас в Мотель Отчаяния?

– Вы и так знаете, – ответил я. Мне не хотелось вдаваться в терапевтические подробности своего решения, перечисляя все те мерзости, которые довели меня до предела. – Достаточно выглянуть наружу, чтобы понять.

– А, так вы тоже бежите? – голос Вуйковича сменился на вкрадчиво-доверительный тон, словно он сейчас начнёт вытягивать из меня все секреты, а затем играть ими в гольф с самим собой. – Сдаёте все фишки, чтобы закончить партию?

– Или начать новую полным банкротом, пока не решил.

– Понимаю, каждый спасается как может, – он мечтательно обвёл взглядом помещение. – Хотя мало кто решается вернуться в игру после того, как растратил все накопления. Сейчас это место имеет репутацию сравни той, что носит эвтаназия – большинство людей, которые приезжают сюда, ищут стратегию выхода, а не грандиозного возвращения…

– Оставьте при себе эти истории и лучше дайте мне ключ от номера, – я прервал его поток рефлексии, зная, куда всё это идёт и как долго может продолжаться. Как уже было сказано выше – Мотель Отчаяния возникал на моём пути и раньше, в былые времена до Апокалипсиса.

Пелена спала с глаз Вуйковича. На мгновение он растерялся, прежде чем указать мне взглядом на лежащий рядом размеченный бланк, над которым я тут же поспешил согнуться и начать орудовать пером.

– Я буду сильно мешать вам своей болтовнёй? – скорее из вежливости, чем искренне поинтересовался он, пока я искал свободную строку, разглядывая имена тех многочисленных путников, которые заглядывали сюда до меня. Интересно, как много из них выбрали яд по незнанию, с подачи владельца? А как много выбрали смерть осознанно, вот так сразу решив прикончить себя, едва сойдя с шоссе и пересеча порог?

– Валяйте, – вздохнул я, смирившись с тем, что мне придётся слушать этот трёп в который раз. – Что угодно говорите, только дайте зарегистрироваться.

– Кхм, – прокашлялся Вуйкович, наблюдая за мной. – Я ведь не пытаюсь быть надоедливым, вы же понимаете?

Я промолчал. Чем быстрее он выговорится, тем мне будет спокойнее.

– Я просто хотел объясниться, что для меня это лишь дело привычки – раньше мы предлагали кров, крышу над головой и хоть какое-то подобие утешения, а теперь… – он задумался. – Теперь я привык с порога предлагать гостям утопиться в бокале с надёжным ядом. Сейчас уже никто не ищет освобождения или некоего убежища на пересечении старых дорог. Такие постояльцы были редкостью раньше, откуда им браться теперь, м? Мой дед ведь изначально закладывал фундамент в надежде создать такое вот место для всех, кому некуда податься. Конечный пункт, хоспис для утомлённых и разбитых. Он был во многом энтузиастом, который только-только вырвался с юга, перебрался сюда и загорелся идеей создания места, в котором каждый человек способен найти истинное освобождение. Наверное, тогда в нём говорил романтик и филантроп, окрылённый верой в человека. Для его замысла больше подходила церковь, приют, что угодно, но не Мотель, упрятанный в лесах Орегона. А весь этот фокус с баром – задумка отца, конечно же. Нет лучше покоя, чем спокойная и бесплатная смерть, говорил он, когда первые постояльцы падали замертво. Особенно в стране, где даже такие низменные права приходится покупать, чуть ли не залезая в кредит. Конечно, у них было разное понимание покоя – дед строил скорее больницу, чем Мотель, а отец превратил это место в… Ну, в то, чем оно является теперь.

Вуйкович каждый раз выдумывал новую историю того, каким образом он заполучил Мотель и зачем запихал свою голову внутрь телевизора. Как правило, в его рассказе всегда фигурировали дед и отец, но их роли постоянно менялись, то обрастая подробностями, то теряя важные детали.

В одной из вариаций оказывалось, что дед Вуйковича – Стефан Первый – сбежал на север после убийства своего начальника то ли случайно, из-за недоразумения, то ли намеренно, из личных счётов. По прибытии в Орегон, виновного так сильно заели блохи совести, что он поспешно нанял неизвестного подрядчика, чтобы тот возвёл бесплатный хостел – современную церковь нашего одноэтажного мира. Кто раздаёт суп из бычьих хвостов бесплатно – тот и святоша, тому все грехи бог отпускает, видимо.

Своровав часть денег, нанятый рабочий всё-таки воплотил придурь убийцы, построив странный Мотель, который отказывался работать по правилам измеряемой реальности, тем самым постепенно сводя деда Вуйковича с ума. От своей самодурной миссии он, правда, так и не отказался – денег ни с кого не брал, принимал даже самых ободранных прямо с улицы, а ещё каждый вечер читал молитву и засыпал при свечах, вымаливая прощения за свой проступок в прошлом.

Откуда такие расхождения – я не знаю, меня это особо и не волнует. Возможно, Вуйкович постепенно тоже сходит с ума после того, как его отец трансплантировал сознание сына внутрь телевизора в угоду прогресса. Я его не виню – в те времена телевидение правило бал, сопротивляться его шарму было невозможно, особенно когда в прайм-тайм начинали крутить рекламу всякого мусора. Отец нынешнего владельца Мотеля может и не верил в благодетель и некую сакральную миссию по искуплению грехов, но зато он верил в будущее, верил в технологии, верил в TV! Ему казалось, что телевидение – пик эволюции человека, лучшее, что он способен гордо показать инопланетянам, когда те явятся, чтобы расщепить нас всех на атомы. Всё, капут, дальше двигаться некуда. Человека засунули в экран, превратили в чистейшее электричество, научились размножать и передавать везде и сразу – чего ещё желать от науки?

Я это всё к тому, что отец Вуйковича, разумеется, был идиотом, но его телевизионный угар можно понять, если на секунду забыть о том, как на смену TV-мэна пришёл WEB-мэн. А у его сынка явно начали плавиться микросхемы, поскольку (вот же блять!) телевизор оказался не вечен. Может, сейчас он ещё и остаётся владельцем Мотеля, но это не долго – рано или поздно сгорит изнутри от своего желания всё контролировать.

Необходимые столбцы я заполнил быстро, а остаток речи Вуйковича старательно пропустил мимо ушей, кропотливо обводя буквы и разглядывая краем глаза остальных посетителей Мотеля. По правую руку от меня за одним из столиков сидел нервного вида бородатый мужчина, замотанный в несколько слоёв отдающих античностью тряпок, старательно перемешивающий карты, резко жестикулируя и время от времени поправляя спадающие с переносицы очки. Его лысая голова слегка блестела, то и дело вздрагивая, пока он шептал сам себе что-то под нос.

Неподалёку от него из угла в угол шатался мрачного вида парень с длинными черными волосами, скрывающими его бледное лицо. Держа тонкие руки сцепленными за спиной, он с подозрением оглядывался на меня, мерил спокойным шагом расстояние от одной тени к другой и, поджимая губы, с нескрываемым презрением окидывал взглядом остальных гостей.

Чаще всего он метал молнии в сторону развалившегося по левую руку от меня мужчины, разодетого в пёстрый, словно украденный на каком-то карнавале наряд. Беззаботно закинув ногу на ногу, он откинулся на спинку диванчика и поглядывал на меня с любопытством, улыбаясь краешком ярко-красных губ. Глаза его как будто смеялись, весело мерцая в тени широкополой шляпы гранатового цвета. Спутанные локоны красиво обрамляли заострённые черты слегка вытянутого лица.

За его спиной сидела, подперев голову рукой, уже не очень молодая девушка, скрывающая свою пышную фигуру в сиреневом платье. Вздыхая полной грудью, она с томной тоской смотрела в окно, разглядывала свои руки или мечтательно закатывала глаза, чтобы расплыться в улыбке, после чего вновь окунуться в одну только ей известную дрёму. Всё происходящее, казалось, лишь вызывало в ней скуку.

Между столиками иногда проскакивала одетая в мешковатую кофту фигура кудрявого юноши. Он держался в стороне ото всех, избегал любого зрительного контакта, вечно краснел, обливался потом и смущённо глядел себе под ноги, прижимая руки к телу, словно оловянный солдатик. Лишь иногда он останавливался, чтобы пощупать собственное лицо, придирчиво поправить причёску, скривив при этом рот, или закатить рукава.

Но более всего мой глаз цеплялся за сидящую в полумраке женщину, лениво курящую тонкие сигареты. Она сидела одиноко за столиком, смотрела сквозь меня куда-то перед собой, практически не шевелясь, иногда стряхивая пепел или переставляя ноги, частично скрытые под длинным чёрным платьем. Я пытался внимательнее разглядеть её лицо, но каждый раз мои глаза словно теряли фокус и видели лишь перламутровый круговорот постоянно сменяющих друг друга лиц, образующих смутный калейдоскоп воспоминаний. Как бы я ни пытался сосредоточиться, у девушки не было её настоящего, постоянного лица – лишь переливающийся всеми цветами радуги клубок висел над шеей, приманивая мой взгляд. Эти призрачные черты казались одновременно и такими знакомыми, и такими чужими, что я никак не мог оторваться.

Я проследил за тем, как незнакомка потушила сигарету, бесшумно поднялась, прошла лёгкой походкой мимо барной стойки к столику, за которым странного вида бородатый мужчина разговаривал с картами. Остановившись, она скрестила руки на груди и замерла, с любопытством наблюдая за действиями чудака. Как только бумага угрожающе заскрипела под моим пером, я вырвался из транса и развернул бланк к Вуйковичу. Тот внимательно пробежался по ровным столбцам, после чего нахмурился.

– Дамиан Кровник. Кровник. Хм… – Вуйкович задумался, разглядывая мои каракули. – Кровник… Я ведь вас откуда-то знаю, верно?

Я равнодушно пожал плечами, разворачивая бланк к себе.

– Кровник, – он старательно помусолил моё имя между зубов. – Нет-нет-нет, постойте, я ведь знаю вас, да! Вы тот самый писатель, верно? Ну который ещё…

– Бывший писатель, – поспешно поправил его я, инстинктивно поправляя ворот рубашки.

– Ой, да как прикажете, – отмахнулся Вуйкович. – Но ведь это вы, я прав? Вы – тот самый Дамиан Кровник, преследующий призраков, всё так?

– Автографы не даю.

– Ха, я знал! Я так и знал, что это вы! Кажись, я видел одно ваше интервью на CBS. Года два назад это было, не так ли?

– С вашим положением было бы забавно, если б вы его не видели.

Он пропустил мой подкол мимо ушей.

– Дамиан Кровник, автор цикла «Преследуя призраков», – Вуйкович закрыл глаза, захрипел и попробовал повторить дикторский голос. – Скандальный писатель, национальный автор, идущий по стопам мёртвых подростков, документируя последние дни их жизни перед роковым выбором. Смельчак, глядящий в глаза самой смерти, без страха срывающий покровы с табуированной болезни под названием «подростковое самоубийство» – нашей новой эпидемии. Его книги стали бестселлерами, исследующими природу добровольного отказа от жизни, публика его обожает и требует больше грязных подробностей, а обеспокоенные родители ненавидят, считая самым равнодушным куском дерьма, который лишь наживается на семейном горе, продавая красиво написанную и порой приукрашенную трагедию ради хлеба и зрелищ. Сегодня мы дадим ему слово, чтобы узнать о содержимом его груди – остались ли у охотника за призраками человеческие чувства? Или же их полностью поглотила циничная жажда наживы и погоня за славой по мосту из детских костей?

– Вы очень внимательно смотрели программу, – сухо произнёс я, пытаясь вытащить остатки своей гордости из-под завалов этих регалий.

– В мои обязанности входит помнить множество разных вещей, – усмехнулся Вуйкович и предложил мне взять ключ от комнаты.

В действительности я не очень-то горел желанием вспоминать то интервью и вообще что угодно, связанное с моей прошлой жизнью. Тогда его брала симпатичная шатенка, обещавшая до записи не задавать мне никаких спорных вопросов, а лишь напомнить о выходе пятой книги, сделать мне такую журналистскую рекламу под соусом комплементарного интервью. Сидя в гримёрке, я решился пригласить её на свидание, но она лишь улыбнулась и покачала головой, видимо, прокручивая в голове те вопросы, которыми она планировала меня задушить.

Эта дотошная сука не слезала с меня, постоянно давила настолько провокационными вопросами, что мне оставалось лишь притвориться мешком с картошкой и слиться с красным креслом, иногда судорожно хватая ртом воздух и думая о том, какую взбучку мне потом устроит главный редактор накануне старта продаж. А он устроит, поскольку, знаете ли, держался я как полный идиот, то и дело запинаясь, когда ведущая осаждала мой словесный понос цитатами из прошлых книг, ловила на противоречиях и всячески старалась заставить меня сказануть чего свыше.

Прогнав эти мысли, я склонился над барной стойкой, заметил висящие на крючках бронзовые ключи и схватил первый попавшийся. Взглянул на номер – 2211.

– Добро пожаловать в Мотель Отчаяния, – с присущим ему официальным пафосом сказал Вуйкович, как только ключ от комнаты спрятался в кармане моего пиджака.

Особой радости от этих слов я не испытал.

– А вот скажите, раз уж вы заскочили сюда, – Вуйкович заговорщически зашептал, стоило мне начать слезать со стула, – как вы это делали? Как находили новые истории? Как собирали материал и вот это всё?

Я засомневался, что нам стоит обсуждать то, что уже давно сгорело в пламени надвигающегося Апокалипсиса.

– Но это ведь жуть как интересно! – заискрился Вуйкович. – Вы ведь были тогда всё равно что рок-звезда телевидения, как такой детектив судеб, Шерлок Холмс, копающийся в грязном белье несчастных детишек…

– Здесь вы правы – по своей сути это и было копание в грязи, – вздохнул я и, достав из кармана зажигалку, принялся мусолить её гладкий металлический корпус в руке, чтобы успокоиться. – Сам я никогда не видел в этом ничего рок-н-рольного. Ну, не считая аванса за каждую новую книгу – вот там уж действительно цифры заставляют почувствовать себя Элвисом. Роешь, словно свинья, корни гнилых деревьев и пытаешься извлечь как можно больше вкусностей для публики. Особенно записки, письма или дневники жертв – вот это прям крупная находка, можно хоть целиком публиковать, людям всегда интересно такое. Иногда везёт наткнуться на свежак быстро. А иногда приходится перебирать варианты в поисках чего-то, с чем можно работать, чтобы раздуть историю на 300 страниц. Издательству не нужны, знаете, скучные самоубийства, повседневности и рядовые случаи, когда кто-то себя просто повесил, просто зарезался, просто вынес себе мозги… В таких делах всегда должна присутствовать драма, трагедия, крючок, чтобы зацепить читателя.

– И вы этот крючок находили?

– Я его проглатывал, чтобы отыскать самый острый, самый цепляющий. Может в этом и заключается мой скромный талант – дырявить себе щёки крючками интересных историй о подростковой смерти, чтобы потом позвать весь косяк рыб попробовать. А, к чёрту, говорю же – мне не нравится вспоминать об этой главе своей жизни. Прекратите вы уже расспрашивать меня об этом! В конце концов, я ведь писал не только «Преследуя призраков». Это вообще задумывалось как хобби, а не основной вид деятельности. Но, как это обычно бывает, что удалось продать, тем и занимаешься, боясь потерять солидный чек.

– Не знаю, есть в этом какой-то мрачный шарм, – хохотнул Вуйкович. – И в том, что мы теперь встретились здесь и обсуждаем это он тоже присутствует. Всё это крайне интересно, особенно для меня, как для владельца…

– Чего в этом интересного? Вы общаетесь с исписавшимся автором, который давно вышел в тираж и ненавидит каждое своё напечатанное слово.

– Это интересно, – подхватил Вуйкович, – потому что у каждого человека свой путь в Мотель Отчаяния. Далеко не каждый день, знаете ли, ко мне заглядывают столь известные личности. Пускай и вышедшие в тираж. Или вы думали, что я так просто от вас отстану? Мне казалось, что вы давно смирились с тем, что ваше прошлое превратилось в обугленные развалины. Всему пришёл конец, так чего уж не поболтать о жизни прошедшей? Вы ведь так и не ответили мне честно – что вас сюда привело.

Я поспешил сменить тему и в шутку предложил осыпать такими вопросами остальных его гостей.

– Кстати, кто они? – осторожно поинтересовался я, оборачиваясь через плечо. – Тоже бегущие от Апокалипсиса? В бланках ведь есть их имена?

Вуйкович засомневался.

– Думаете, это этично – обсуждать других постояльцев Мотеля? – спросил он.

– А почему нет? Всему пришёл конец. Не вы ли это заметили только что? Возможно, мы закончим тем, что хлебнём на брудершафт вашего фирменного пойла перед тем, как нас сожрёт пламя. Хотелось бы в таком случае знать, с кем умирать рука об руку. Ну вон, скажем, – я указал пальцем на патлатого парня, с презрением поглядывающего на меня время от времени, – как его звать?

– Александр Туманов, если я всё правильно помню, – Вуйкович покосился на заполненный бланк, напрягая свои микросхемы. – Прибыл сюда вместе со всеми остальными.

– Со всеми остальными?

– Ну да. Со всеми остальными. Мне иногда кажется, что они всегда здесь были, настолько я уже к ним привык.

– Так, хорошо, – я потёр руки и развернулся на стуле, чтобы лучше видеть помещение. – А как зовут того чудика с картами?

– Вы про бородатого? Это Виктор Мрачни, астролог.

Заметив мой удивлённый взгляд, Вуйкович добавил:

– С его слов, разумеется. Специализируется на истории Древнего Египта, изучает природные средства минералов, когда-то преподавал философию в университете Айовы.

– Это он вам рассказал?

– Я склонен ему верить, если вы об этом. А это, – Вуйкович сверился с журналом постояльцев, когда мимо нас прошерстил кудрявый юнец, – Михаэль Огледало. Не особо разговорчивый, крайне замкнутый и застенчивый, но проблем не доставляет.

– Никогда не поверю, что это их реальные имена, – сказал я, внимательно изучая странных гостей.

– То же самое я могу сказать и о вас. Кровник – это сценический псевдоним?

– К сожалению, нет. Ну так, а что там с той леди в сиреневом платье? Она единственная, кто выглядит относительно нормальной.

– В журнале расписалась как Софья Бездухова. Я запомнил её, поскольку она постоянно требовала телефон, чтобы позвонить своему мужу.

– Мужу? Она вообще видит, что там за окном творится?

– Да, но ей это не мешает ждать его возвращения. Если захотите послушать ворох другой романтических историй, то просто спросите у неё, когда там прибудет её таинственный муж, назначивший ей встречу в Мотеле. Между нами, – Вуйкович перешёл на шёпот, – я склонен считать её слегка…

– Ку-ку?

– Недалёкой, – мягко поправил меня владелец. – Инфантильной, если хотите. Романтичной, ветренной натурой, которая сама уже не знаете, чего хочет от жизни. Долг не позволяет мне выставить её за дверь, подобные действия противоречат политике Мотеля. Но мне кажется, что муж её уже давно мёртв, а бедняжка просто не может смириться с утратой. Как я говорил – у каждого человека свой путь в Мотель Отчаяния.

– А как по мне она сумасшедшая, – спокойно заметил я, глядя на Бездухову. Кажется, она скучала, совершенно не замечая проникающие сквозь жалюзи алые лучи света. – Встречал я таких. Голова в облаках, вечная оторванность от реальности, вера в песочные замки и кисельные берега. Весь багаж книг состоит из унылых романов Остин и Бронте. Вечные домохозяйки, чьи мечты не способен разрушить даже конец света. Такие обычно и заваливали редакцию гневными письмами, стоило мне написать очередную книгу и указать на то, как их фантастический мир рушится под весом реальности.

На секунду я задумался, а потом вновь посмотрел на многоликую девушку в чёрном платье. Заметив мой взгляд, Вуйкович поспешил представить незнакомку:

– Это Анна Маскова, единственная, кто прибыл в Мотель совсем недавно, чуть ли не перед самым вашим появлением.

– А что у неё с лицом? Вы это видите?

– Очень даже красивое личико, – осторожно сказал Вуйкович после того, как потратил несколько секунд на то, чтобы разглядеть стоящую поодаль девушку. – Вас разве что-то в нём смущает?

– Да нет, просто, – я вовремя осёкся, – просто мне что-то показалось. Говорите, она приехала недавно?

– О да, буквально пару часов назад.

– Не сказала, с какой целью?

– Друг мой, вы ведь уже сами отметили – в такие времена все только и могут, что убегать на юг. Разве у человека может быть цель, когда по его стопам мчится огненный смерч?