Текст книги "Ниточка жизни"

Автор книги: ИВАН КАРАСЁВ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Зина быстро разобралась со всеми делами и стала ждать заведующего. Он вот-вот должен подойти. Вышла в коридор, там Фима деловито протирала пол. Мимо проскользнул один симпатичный обитатель пятой палаты: высокий, черноволосый машинист из депо витебской дороги. И не старый – лет тридцать всего.

Фима, перехватив Зинин взгляд, выжала тряпку и с заговорщицким видом шепнула:

– А что, кавалер хоть куда. И на тебя заглядывался, кстати, я сама видела.

– Ой, Фима, вечно ты мне женихов подыскиваешь! Нету их нынче! Там остались, – Зина кивнула в сторону коридорного окна, выходившего прямо на юг, где за домами прятались Пулковские высоты, – а те, что есть, сильно переборчивые, на них по пять девчонок вешается.

– Да не, говорю ж тебе, я справки наводила. Женщины из соседней палаты всё знают. Разведённый, не пьёт. Ну как машинисту пить, подумай сама! И на тебя заглядывался, точно. Ты девка симпатичная: волосы: всем бы такую смоль, брови чёрные и глазищи карие бездонные. А фигура? Эх, кабы не жизнь впроголодь у тебя б такие формы развились. Мужики бы падали. Только штабелями укладывать.

Зину, действительно, можно было считать статной красавицей, если б не слишком бледный цвет лица, плохо сочетавшийся с её большими ярко-карими глазами и аккуратными чёрными бровями (два раза в неделю выщипывала), римским носом с небольшой горбинкой посередине, жадными, чувственными губами, и тёмно-каштановой до черноты кипой волос, которые при желании Зина могла отпустить чуть ли не до пояса. Только по производственной необходимости стриглась под Любовь Орлову. И в летнем сарафане даже при всей скудости послевоенной кормёжки классическая фигура-«рюмочка» с крупными, грозящими прорвать слабое укрепление в виде лифчика, грудями заставляла оборачиваться порой мужчин, отягощённых взятой под ручку второй половиной.

Фима, потерявшая мужа на войне, окинула восхищённым взглядом Зинины пропорции, невольно сравнивая их со своими сдутыми мячиками под халатиком, и с завистью в голосе протянула:

– Мне такие данные, я бы развернулась!

– Конечно, Фима, конечно. Я подумаю. Но вот уже Квадрат Иваныч идёт. Ты тряпкой-то работай, а то заругается. Грязь не любит. Сама знаешь.

Кондрат Иваныч действительно надвигался, его из-за прямоугольной формы лица, обрамлённого коротенькой прямой чёлкой и массивными челюстями, да тяжёлого, давящего взгляда за глаза звали Квадрат Иванычем. Это был крупный, плотного телосложения мужчина лет сорока. Он шёл по длинному, плохо освещённому коридору в сопровождении ординатора, молодой невзрачной плоскогрудой врачихи в толстых очках, только закончившей институт. Поздоровался с Зиной, назвав её Зиночкой, и, в который раз, мысленно сняв с неё всё лишнее, тайно облизнулся. Кондрат Иваныч с некоторых пор активно подбивал клинья под Зину. Первые года полтора-два, казалось, даже не замечал сменной младшей медсестры, а потом как прорвало. Оставаясь с ней наедине, пытался пододвинуться поближе, коснуться коленями, если сидели. Однако Зина не принимала ухаживаний женатых мужчин. И, если честно, то и вовсе не была благосклонна к попыткам противоположного пола приударить за ней. После той страстной и нежной любви, что случилась у них с Валей перед самым его уходом на войну, ей хотелось, как минимум, чего-нибудь похожего. А короткие попойки и последующая постель, были совсем не в её жанре. К тому же она не могла до конца забыть Валю, его руки, его губы, его страсть, его нежность.

Они познакомились на танцплощадке. Оказалось, почти коллеги. Валя учился совсем рядом с Зиной, он заканчивал фельдшерскую школу. Раньше это и вовсе было одно учебное заведение – медицинский техникум. Потом их разделили, но сама судьба соединила: Зину – симпатичную шатенку, почти брюнетку, с завидной фигурой и Валю – высокого, стройного блондина и, как это водилось в то время, спортсмена. Он занимался десятиборьем. Валю нельзя было назвать красавцем. Широкие татарские скулы, многовековая дань русского народа своим средневековым поработителям, и узенькие тёмно-карие глаза совсем не отвечали канонам мужской красоты. Но на всё это была посажена густая копна кудрявых светло-серых, почти белых волос, которые, дай им волю, накрыли бы полностью широкие, дугообразные плечи атлета.

Поцеловались они в первый раз в тот самый вечер, когда познакомились. Все танго и фокстроты Зина отдавала только Вале, хотя имелись и другие претенденты. Вообще-то она не очень сильна была в движениях, из деревни всё же, но все были примерно на одном уровне. Валя тоже. Вдвоём у них что-то получалось. С каждым разом всё лучше. Они прокружились часа два. Поэтому Валя должен был, просто обязан, проводить свою напарницу до общежития. Там, на пороге, прощаясь, он вдруг положил левую руку ей за голову, сильным, но бережным движением притянул к себе, впился пылающими губами под нос. Он немного не попал, но она и не думала уворачиваться, а напротив, сама подтянулась чуть выше и нашла его жаркие уста.

Поцелуй был долгим, почти бесконечным. Лишь открывшаяся дверь и противный, визгливый голос вахтёрши прервал их первое земное счастье:

– Клещёва, тебе что особое приглашение надо? Время, закрываю! У-у, народ бессовестный пошёл, прямо на улице, прямо под дверями целуются. Уж не могли местечка поукромнее найти! – дверь захлопнулась снова.

Они долго не могли оторваться друг друга. Валя не отпускал её, он держал обеими руками лицо Зины и целовал её в щёки, в губы, в нос, в глаза, даже, как ребёнка, в лоб. Казалось, он хочет обцеловать её всю, но только место совсем не подходило. Потом обхватил за талию, сцепив руки в замке, и они, прижавшись телами, долго стояли без движения.

Наконец, Зина прошептала:

– Пора. А то она и вправду закроет дверь, она может. Да ещё завтра на меня комендантша в школу телегу напишет.

– Пора, – согласился Валя и отпустил Зину. Она повернулась к старой двери с облупившейся коричневой краской и табличкой «Женское общежитие школы медсестёр». Эта вывеска всегда смешила Зину, как будто в школе медсестёр могло быть мужское общежитие! Но сейчас она не видела ничего, кроме мрачного дверного створа, который через мгновение разъединит их.

Зина обернулась:

– Завтра увидимся?

– Конечно, только послезавтра у меня зачёт.

– А у меня после-послезавтра. Давай в среду. Так даже лучше, после консультации я буду свободна целый день.

– Давай, буду ждать, я за тобой зайду в двенадцать. Идёт?

– Идёт!

В среду они провели почти весь день в городском парке на берегу реки. Там хватало укромных местечек, и вечером Зина шла домой с распухшими губами. Усталая и счастливая, а то, что через два дня экзамен, и она ещё не в зуб ногой, её совершенно не смущало. Главное – у неё был Валя!

Их роман с поцелуями в парке и на пороге общежития продолжался почти месяц. Уже все подруги знали и спрашивали, когда свадьба. Про серьёзность намерений даже не заикались. С Зиной и так всё было понятно. Она расцвела, как весенний цветок, глаза блестели, улыбка не сходила с лица, оно светилось неподдельным женским счастьем.

– Зиночка, ты что-то задумалась. Продолжаем обход, – мягкий, всегда вкрадчивый, когда обращался к Зине, голос завотделения вернул Зину в больничную реальность. Вот она тут, рядом назойливый Квадрат Иваныч. И никакого Вали, его никогда больше не будет. Никогда. И эта кривая плоскодонка Ирина, хм, Николаевна окидывает её, Зину, пренебрежительным взглядом. «Да кто ты такая? Подумаешь, институт закончила. В эвакуации всю войну яблоки узбекские ела. Да я бы тоже закончила, если б бы родилась в Ленинграде, а не в забытой Богом глуши».

Но для Квадрата Иваныча Зина с готовностью отринула от себя грустные воспоминания и, как рядовой в строю, почти гаркнула:

– Извините, задумалась. Больше не повторится!

Обход, действительно прошёл без сучка, без задоринки. Зина вовремя подавала Квадрату Иванычу истории болезней, попутно напоминая врачу о хворях каждого больного. Заведующему даже не понадобилось листать бумагу, настолько чётко и обстоятельно Зина описывала ему дела любого пациента. Очкастая ординаторша даже рта ни разу не раскрыла. «Вот так тебе, знай наших!» – Зина победоносно глянула в её сторону.

– Да, Зиночка, тебе бы учиться дальше, ты уж добей свой десятый класс, а дальше я помогу, – Кондрат Иванович был в курсе Зининых проблем с обучением.

– Спасибо, Кондрат Иванович, обязательно добью. – поблагодарила Зина, а про себя подумала: «Как бы эта помощь мне боком не вышла. Спасибо, товарищ завотделением, я уж как-нибудь сама!»

День прошёл как обычно, ничего особенного не случилось. Рутина: «Сестра, когда меня выпишут» или «попросите судно поменять». Всё, как всегда. Только на обед в довесок к жиденькому супчику дали необычайно вкусные мясные котлеты с макаронами. «Что с ними случилось? – недоумевала Зина, имея в виду столовский персонал, – ревизия пришла что ли? Ну да твоё какое дело, котлеты вкусные, мясистые, уже хорошо».

В восемь, сдав смену ночной медсестре, она с чувством огромного облегчения засунула свой белый халат в шкафчик. Посмотрела в окно, не пошёл ли дежурный дождь. Промокать не горела желанием. Слава Богу, дождик даже не собирался. Редкие облака подсвечивало заходящее солнце. «Завтра выходной, уж отоварю всё, что смогу, и отрез на новое платье куплю. До Гостиного Двора доеду, но куплю, – и опять поймала себя, – да, вот чему приходится радоваться – карточки отоварю, отрез куплю. Ну так, маленькие женские радости. Я же такая, как все». Зина задумалась. Она такая, как все, нет уж, она ещё покажет, она ещё добьётся в жизни своего места. Так, что очкастая Ира-ординатор завидовать будет! Да, добьётся!

***

Отрез, действительно, нигде невозможно было купить. Ни в промтоварном, ни в ближайших «Тканях», до которых надо было ехать три остановки, ничего подходящего не было. Только какие-то старушечьи тона. А Зине хотелось чего-нибудь весёленького, молодёжного, с большими белыми цветочками на синем или красном фоне, например, или в мелкий, ну можно и в средний горошек на зелёном или светло-коричневом. Зине попалась интересная выкройка и при помощи ножной машинки, что стояла в гладильной комнате, она рассчитывала сшить себе новое платье. Не доставало лишь материала.

Коммерческие магазины были Зине не по карману, поэтому пришлось-таки на перекладных добираться до Гостиного Двора. На своём трамвае доехала до Садовой, а там пересела на «тройку» и вышла у Невского проспекта. Зина любила Невский, его суету, машины и магазины. Красавец «Елисеевский» с огромным, этажа в три-четыре окном на фасаде. Да что окно – сколько всего в нём, жаль, что по коммерческим ценам. На зарплату медсестры не разгуляешься. А «Норд» с его конфетами в стеклянных ящичках и пирожными на полочках! Да и вообще на Невском здорово. Красиво! Дома со львами и амурчиками, с башенками и мудрёными завитушками. Недавно восстановленный после блокады Гостиный Двор на их фоне совсем не смотрелся. Простенький такой, с колоннами только, но зато какой огромный! И будет ещё больше, когда полностью отремонтируют. Столько магазинов, столько товаров! Жаль, что всё по карточкам. Но с этим у Зины было всё в порядке. И тут уж она наверняка найдёт своё сегодняшнее счастье.

Она почти час блуждала вдоль бесконечных прилавков с неулыбчивыми продавщицами, но её ничего не устроило. На этот случай у Зины имелся запасной вариант, достаточно было перейти Невский и войти в «Пассаж». Там тоже было неплохо. В просторной центральной галерее Зина любила бывать. Красиво. В здании работало отопление, и Зина, сняв пальто, перекинула его через левую руку. Было не очень удобно, но хоть не жарко. Наконец, уже почти отчаявшись, на втором этаже Зина нашла кофейного цвета ткань в мелкий светлый горошек. Нет, конечно, белый материал с разнокалиберными зелёненькими и коричневыми пятнышками-цветочками смотрелся лучше, но Зина не решилась брать маркий цвет. Заляпаешь, потом не отстираешь. А так – и миленько, и практично, и душа лежит к нему. И всего-то сорок «одёжных» купонов! Осталось ещё на носочки.

Но, когда продавщица завернула товар, и Зина, расплатившись, стала уходить, произошло нечто совершенно неожиданное и непонятное. За ней увязался какой-то мужик. Высокий, плечистый дядька в чёрной куртке. Больше ничего толком Зина не рассмотрела. Но и этого хватило. Ей стало не по себе. Он шёл следом, держась на расстоянии трёх-четырёх метров. Зина сначала подумала – случайно, маршруты совпали. Но она проходила мимо отделов, минула лестницу на первый этаж, а незнакомец неуклонно следовал за ней. Что ему надо? Чего он хочет? Хотел бы познакомиться, уже бы давно подвалил. А он идёт и идёт следом. Хочет выследить и напасть? Зачем? Изнасиловать? В прошлом году в парке около общежития нашли мёртвой девчонку с фабрики, её взяли силой и убили. Соседки рассказывали: те, кто ходил на опознание, блевали прямо в морге – всё тело измочалили злодеи, ни одного живого места не оставили. Что ей делать? Как поступить? Милиционера не позовёшь, засмеют. Зина ускорила шаг, пока она в магазине, он не тронет. Но рано или поздно надо будет выйти. И там, там улица с галереей, где за каждой колонной он может наброситься. Зина сообразила – надо идти в сторону Невского, там много народа, легко раствориться в толпе или вскочить в отъезжающий трамвай. А если он тоже успеет? Доведёт её до дома, а там после войны пустырей не мало. Зина сообразила – надо бежать, если он побежит за ней, тогда уж никаких сомнений. Надо просто добежать до милиционера на входе и выложить ему всё. Тот и сам поймёт – девушка, убегающая от здорового мужика – это в «Пассаже» не каждый день случается. И Зина побежала, пиная локтями удивлённых посетителей.

– Девушка, подождите, пожалуйста, – раздалось сзади.

Зина, замедлив темп, обернулась – преследовавший её незнакомец махал рукой.

– Подождите, у Вас платок из кармана выпал,

Зина притормозила и машинально сунула руку в правый карман пальто, беленький, с вышитой ей самой звёздочками носовой платочек действительно отсутствовал.

– Ой, точно.

– А Вы что подумали? Я ничего плохого Вам не сделаю, – почти кричал мужчина, не обращая внимания на удивлённых покупателей и двух продавщиц мужской обуви. При ближайшем рассмотрении он оказался не таких уж солидных габаритов, ростом выше среднего, только и всего. Да и куртка на нём совсем не чёрная, а тёмно-коричневая.

Зина наконец полностью остановилась – даже, если платочек только предлог, здесь среди людей не тронет. Но всё равно какой-то странный, не мог сразу крикнуть.

– Подождите, – её преследователь запыхался и пытался перевести дух, – подождите. – повторил отдышавшийся незнакомец приятным баритоном. – Извините, я должен был сразу к Вам обратиться, но очень не хотел это делать прямо там, в отделе. Я там бываю иногда и примелькался уже. А потом Вы так рванули, что между нами всё время люди были.

Зина, успокаиваясь, начала корить себя за излишнюю подозрительность: «Нервы никуда, ну в «Пассаже»-то как я могла такого себе накрутить в голове?» Она не отвечала, лишь только рассматривала незнакомца. Умный, глубокий взгляд красивых карих глаз, длинные чёрные ресницы. Аккуратно причёсанные волосы закрывали большую часть высокого лба интересной волнистой чёлкой – она сначала уходила немного вверх и вправо, а затем спускалась вниз, доходя почти до бровей. Вообще это был мужчина в годах, лет этак пятьдесят, уверенный в себе. В целом, внешним видом он здорово выделялся из общей массы. Интеллигентный, прилично одетый, в полурасстёгнутой дорогой, явно не нашего пошива, кожаной куртке из-под которой выглядывал аккуратный галстук. Мужчина, отдышавшись, деликатно кашлянул, наверное, чтобы вывести Зину из заторможенного состояния, и заговорил с ней так, как будто в галерее магазина больше никого не было:

– Извините, я хотел задать Вам один вопрос. Теперь можно. Ничего плохого, повторяю, в моих намерениях нет, – уверил интеллигент в курточке и сунул Зине носовой платок.

Зина не переставала удивляться, но потом, хотя она не любила уличных знакомств и приставаний, однако, несколько мгновений поколебавшись, она неожиданно для себя ответила:

– Х-х-хорошо, пожалуйста.

Вокруг сновали люди, в основном, женщины, суетились продавщицы, но на несколько секунд весь мир для Зины сосредоточился на этом симпатичном пожилом человеке с умным, изучающим взглядом. Казалось, когда он смотрит на неё, он уже всё понимает про Зину и её жизнь.

– Знаете ли, я художник, пишу картины. Среди моих персонажей много женщин. Я здесь, в этом отделе неслучайно оказался, не догадываетесь почему?

– Честно говоря, нет, – Зина почувствовала, что человек этот ей интересен, хотя бы потому, что он художник, ведь было время, когда она так хотела заниматься живописью, но не довелось, – не понимаю почему. Ищите сюжеты для своих картин? – наугад выпалила она.

– И да, и нет. В отделе тканей или дамской одежды всегда можно увидеть что-то интересное в женских повадках, это так. И порой в местах, где собирается много женщин, простых женщин с улицы, я нахожу любопытные темы. Но сейчас я ищу кого-нибудь, кто бы согласился мне позировать. Я много писал девушек, особенно спортсменок. До войны у нас массовый спорт был в большом почёте, и мои картины его пропагандировали. Моя фамилия Водовозов. Не слыхали?

– Нет, честное слово, я очень люблю живопись, но всё как-то не хватало времени на современных художников. Я больше по передвижникам. – Зина запнулась, поняв, что сморозила глупость, на которой может легко попасться. Книжку о передвижниках она и вправду перечитала раза три, но это было больше десяти лет назад. – Знаете, учёба, работа, потом война. Не до того было.

– Понимаю, ну вот заодно и прикоснётесь к миру искусства. Этот труд неплохо оплачивается. А я б с огромным удовольствием написал с Вас несколько картин. У вас редкая в наше голодное время фигура, очень правильная женская фигура. Линия бёдер, талия, грудь, в общем, вы – настоящая находка для художника!

Тут Зину чуть не передёрнуло, наверняка придётся раздеваться. «Нет уж, ни за какие шиши! Старый извращенец! Не, я не из таковских!»

Она резко бросила:

– Извините, я не буду. Я тороплюсь, – и повернувшись на каблуках быстро зашагала прочь. Но назойливый деятель искусства нагнал её и чуть ли не насильно сунул в руку свою визитку.

– Возьмите, если передумаете, там мой телефон.

Зина положила карточку в дерматиновую сумочку, ведь это её ни к чему не обязывало, сухо попрощалась и двинулась к выходу. Главное было сделано, теперь остаток дня она будет строчить на машинке.

Но не судьба была ей в тот день заниматься шитьём. Прямо в проходе Зина столкнулась лоб в лоб со своей потерявшейся три года назад сестрой.

Зина охнула. Глаза на лоб полезли. На несколько мгновений даже дар речи потеряла. Перед ней замерла в таком же изумлении Стеша. Только не та деревенская девчонка, которую она видела последний раз за год до войны. Другая Стешка стояла перед ней – молодая симпатичная женщина, которая умеет ухаживать за собой и, что немаловажно, имеет возможность. Зина с некоторой завистью смотрела на сестру: губы накрашены в ярко-алый цвет, на веки нанесены тени, на ресницы – тушь, на голове красная, не нашего фасона, шляпка. Но ещё больше поразило Зину тонкого сукна светло-бежевое пальто, явно подобранное под цвет соломенных волос сестры. Не чета Зининому дешёвому пальтишку на все случаи жизни, от июльского ливня до противного ноябрьского дождя!

«И откуда только набрала всего этого, даже тушь в магазине не купишь, а уж пальтецо такое!» – мелькнуло в голове у Зины. Но, пока сёстры стояли с открытыми ртами не в силах выдавить что-нибудь из-себя, явилась разгадка чудесного превращения Стешки. Из-за спины её вырос бравый подполковник с двумя рядами орденских планок на груди. «А-а, всё-таки зацепила офицера, шмотки наверняка трофейные. Да мне-то что завидовать? Ну и молодец, нашлась Стешка!».

Наконец Стешка устала моргать своими голубыми глазами и выдавила из себя:

– Зинка, Зиночка! – и бросилась обниматься.

Зина схватила в объятия младшую сестру и заплакала – вот так неожиданно она встретила единственного родного человечка на всей Земле.

Стеша тоже не удержалась, пустила слезу, но первая взяла себя в руки.

– Зина, познакомься, это Миша, мой муж, – она, слегка отстранившись в сторону, подтолкнула молодцеватого подполковника вперёд.

– Михаил, – произнёс тот коротко и протянул руку.

От вытиравшей слёзы Зины не укрылся оценивающий взгляд – подполковник «прочесал» её с ног до головы. «Ой, бабник, ой, намаешься ты с ним, Стешка», – мелькнуло, но вслух тоже только коротко представилась:

– Зина, – её ладошка утонула в широкой клешне Стешиного мужа, – очень приятно.

«Подполковник, а манер не знает. Девушка первой должна подавать руку».

– Зинк, ты как тут оказалась? Мы-то проездом из Германии. Михаил новое назначение получил в штабе округа, вот третий день гуляем по Ленинграду, а сегодня вечером у нас поезд. Господи, как жаль, что мы тебя раньше не встретили! – затараторила Стешка, она и в детстве отличалась говорливостью. Бывало, начнёт какую-нибудь важную ерунду рассказывать, не остановить.

– Живу здесь, перевелась после снятия блокады, медсестёр в Ленинграде не хватало.

– Да ты ленинградка теперь!

– Выходит, да, – ответила Зина, незаметно вздохнув. Да уж, из неё ещё та ленинградка, девятый год жизни по общежитиям мается, впятером в одной комнате. И все ленинградки.

– А давайте где-нибудь посидим? У тебя как со временем, Зин? – осведомилась Стеша.

– Да нормально, сегодня выходной.

– Мишенька, куда ты нас пригласишь? – повернулась Стеша в сторону мужа.

«Умеет из своего благоверного верёвки вить, девка не промах, – с некоторой завистью отметила про себя Зина, – хорошо устроилась, но и он тоже не отстаёт, вон опять на мою грудь пялился. Надо будет в платье декольте чуть побольше сделать. Не слишком, но так, чтобы благодаря ему формы поднимались».

«Мишенька» взглянул на большие трофейные часы, почесал за ухом. «Да, действительно, манерами не отягощён. Даже Квадрат Иваныч ему 10 очков вперёд даст», – опять констатировала Зина.

– Ну можно в «Метрополь», он совсем рядом, и кормили там неплохо вчера.

– Конечно, котик мой, веди нас! – скомандовала Стешка.

Они просидели в ресторане часа четыре. Большущий зал, потолки метров в десять, балкон. Лепнина на стенах и над головой, белые колонны, которых венчают какие-то замысловатые подушечки, Зина забыла, как они называются. И люстры хрустальные, огроменные, тяжеленные, даже взглядом чувствовалась их подвешенная масса, и дорогущие наверняка. На круглых столах скатерти белейшего цвета, без единого пятнышка, стулья мягкие с кожаными подлокотниками и бархатными спинками. Сидели среди этой красоты, впрямь, будто буржуи в старые времена. И официант услужливый в надежде на щедрые чаевые, естественно, старался. Опорожнили три бутылки кахетинского вина, поели борща, эскалопов, не забыли про десерт. А вначале Зина как меню коммерческого заведения увидела, так попыталась уйти в глухую оборону, мол, ничего не хочу, только лимонада с булочкой. В ответ Стешка рассмеялась: «Не стесняйся, Зин, Мишенька угощает, мы в Германии на пайке жили, оклад на книжку шёл. Вот теперь гуляем».

За вином разговор полетел быстро и легко. Зина рассказала свою историю, Стешка – свою. Как попала она на фронт в сентябре сорок четвёртого, на Сероцкий плацдарм за Наревом. Все остались в тылу, а их отделению дали команду переправляться – на том берегу регулировщицы тоже нужны были. Натерпелась. Бомбёжки, обстрелы. Но зато со своим Мишенькой познакомилась. Он ещё капитаном был, только-только батальон принял. Там и ранило её. Малюсенький осколок авиабомбы в двух сантиметрах от сердца застрял. «Значит, тогда письмо не нашло её и вернулось» – сопоставила события Зина. Пролежала полтора месяца в армейском госпитале, потом вернулась в часть. Мишенька ведь её оттуда в буквальном смысле слова выкрал. Ну договорился, конечно, и к себе в штаб батальона, в связистки. Дело не хитрое, ручку индукционного генератора крутить. Но опасное, всё же километр до передовой. «Даже медаль заработала, – не преминула сообщить Стешка, – «За боевые заслуги». Сразу после Победы, 10 мая, их расписал командир дивизии, он в Действующей Армии вместо советской власти, вместо ЗАГСа. В общем, царь и Бог.

Стеша лишь умолчала о том, что любовь к Мише уже поостыла. Замечала она, как её благоверный других баб рассматривает порой. Это тогда, в сорок четвёртом, она молодая, влюблённая и неопытная не видела ничего. Со временем многое стало в Мишеньке открываться, даже про его короткий роман с машинисткой из штаба полка знала. Знала, но молчала. Какая-то внутренняя интуиция подсказывала ей, что не надо копья ломать на тему конкуренток. С одной покрутит, с другой, а Стеша-то останется. Вот только Бог дал бы поскорее ребёночка, и тогда уже точно никуда не уйдет. За аморалку карьеру поломает, а на это он не готов.

Два месяца назад Стешку демобилизовали. Могли бы и раньше, да смысл? Всё рядом с родным Мишенькой. Лучше его перед глазами держать. Он в Ленинградский округ назначение получил, а в следующем году в академию поступать будет. «Перспективный», – заключила Зина и ещё раз зыркнула в его сторону. Не красавец, но и не урод. Лет тридцать, никак не больше. Среднего роста, широкоплечий, лицо слегка рябоватое, в детстве оспой, наверное, переболел, но черты правильные – нос аккуратный, глаза карие, не утоплены и не навыкате. Стрижка – полубокс модный, виски выбриты полностью, дальше чуток волос, а сверху горка, зачёсанная слева направо. В итоге – вполне приличный кавалер, особенно с учётом карьерного положения. «Да, повезло Стешке, генеральшей будет, – в который раз за день позавидовала Зина, – если только вовремя родит».

Однако с ребёночком у Стешки не складывалось пока, то не завязывалось, а когда завязалось – выкидыш случился. Стешка переживала сильно, даже всплакнула, рассказывая эту историю.

«Ну да успеет ещё, ей только двадцать два года стукнуло. А мне и не с кем, и желания пока нет. Самой бы жизнь устроить для начала. Да как? Такие подполковники на дороге не валяются, холостые тем более. Разобраны все вот такими, как Стешка моя», – рассуждала Зина, попрощавшись с сестрой.

«Пора нам, Зинк, ещё вещи в гостинице забрать надо», – извиняющимся тоном сказала тогда Стешка. Ей от выпитого хоть бы хны, привыкла, видать, на фронте, а у Зины в голове изрядно шумело. Подполковник на прощание вдруг проявил чудеса галантности и поцеловал Зине руку, задрав при этом каким-то чудным способом голову, так что взгляд его кобелиный упёрся в Зинин. «Ой, бабник! И зачем ему Стешка, что он в ней нашёл? Разве что глаза. А так ведь не красотка, если вглядеться. Худощава. Волосики жиденькие, не то, что моя шевелюра. А перед ним девки рядами падать должны в наше-то время, – с завистью заключила Зина, – ну да это их дело».

Зина как в воду глядела. Подполковник Мишенька и на самом деле был большим специалистом по женской части. За четыре года войны он заставил плакать немало вдов и солдаток. Самой первой была хохлушка с Полтавщины, приютившая беглого пленного. В Киевском окружении Мишина часть оказалась зажатой со всех сторон, и после бесплодных попыток прорваться, стоивших немалой крови, сдалась почти в полном составе. Только Миша сбежал на привале, колонне пленных дали перевести дух, а Мишка скатился потихоньку в ложбинку и затаился в кустах. Потом, пока не стало опасно, две недели отсиживался у молодой чернобровой обладательницы длинной косы и двоих малых сорванцов. Как ни упрашивала его Олеся, Миша был неумолим, пошёл на восток, только краюху хлеба взял у полюбовницы. Добрался до своих, про плен умолчал и дальше воевал. Был ранен много раз, награждён, успевал и по службе, и по женскому полу в многочисленных городах и весях России и Белоруссии. Но к Стешке привязался по-настоящему, решил, что пришло время остепениться, а Стешка – девка симпатичная, как поведёт глазищами своими бездонно-голубыми, как посмотрит на него нежным обволакивающим взглядом, так забывал про всё Мишенька. Ну и любит как собачонка преданная и матерью хорошей детям должна стать. Но нет-нет, да прорывался наружу Мишенькин кобелизм, вот и в тот день облизывался Миша, бросая мимолётные взгляды то на высокую Зинину грудь, то на округлые бёдра, легко читающиеся под ситцевым платьем. И между всем этим богатством – осиная талия на пояске, Мишеньку от таких фигур всегда на подвиги тянуло. «Но не при Стешке же окучивать свояченицу! А какой вариантик, – пожалел об упущенной возможности подполковник, – хороша сестрица!» И, ведя свою благоверную под ручку по запруженным народом Садовой и Невскому, Мишенька ещё долго смаковал разные подробности конституции Зины.

Зина с грустью глянула парочке в спину и решила пройтись пешком до конца Садовой, так хоть немного хмель выветрится. К вечеру распогодилось, солнце пригревало совсем не по-сентябрьски, из Детского парка за Юсуповским дворцом доносились людские голоса и щебетанье птичек, на ветру шумели деревья ещё не опавшей листвой. В лучах солнца блестела гладь небольших прудов. Природа проснулась после затяжных дождей, и люди тоже старались не упустить, возможно, последний погожий денёк перед долгой серой осенью и холодной зимой. Несмотря на рабочий день, в парке было полно народа: мамаши и бабушки с детишками, школьники, гонявшие мяч, парочки, удобно устроившиеся на скамейках и просто одинокие старички, вышедшие погреть свои косточки. Зина тоже присела. В общежитие не спешила, туда уже соседки вернулись со смены и, наверняка, привычно галдят о своих проблемах, а ей хотелось побыть одной. Хоть немного, хоть чуть-чуть послушать живую музыку осеннего дня.

***

Она проснулась, когда уже стало темнеть. Протёрла глаза, огляделась вокруг, людей в парке поубавилось. Птички замолчали, исчез детский гомон, только шушуканье последних парочек нарушало вечернюю тишину. На Садовой прогремел трамвай. Обычная картина, но что-то было не так. Холодный пот выступил на лбу, свёрток, где свёрток с отрезом и носочками? Она его положила рядом и ладонью сверху прикрыла. Но её рука упиралась в холодное дерево скамейки. Отреза не было. «Стащили, сволочи поганые, – выругалась Зина, -ну почему мне всегда не везёт. Даже сегодня, когда после долгой разлуки нашлась сестра, такая удача и такой финал!» Зина выдохнула, всхлипнула раз, другой и заревела. Она плакала долго, её пытался утешить какая-то бабуля, оставившая для этого важного дела своего внучка на несколько минут. Наверное, последняя бабушка в парке. Но Зина никого не хотела слышать и видеть тоже. Она медленно поднялась и зашагала, всё быстрее и быстрее по направлению к трамвайной остановке.