Текст книги "Мастер (СИ)"

Автор книги: Иван Сабило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Этого никто не знает. Может быть, из солидарности с нами, людьми. У нас ведь тоже грустного больше, чем весёлого. Веселятся только в телевизоре.

– У меня, как вы заметили, нет телевизора, а надо бы купить: иногда дети что– то посмотрят и обсуждают в классе, а я не знаю, о чём они.

Вечерняя заря стала гаснуть, подступала темнота. Они молча вернулись к дому и здесь расстались. Виктор поборол в себе искушение поцеловать её в щёку и пошёл на станцию. В домах уже зажглись окна, в конце села визгливо лаяла собака, в ближнем доме играла музыка.

На этот раз дорога показалась ему нескончаемо длинной. Но подошёл он к электричке как раз вовремя и в непонятном для себя настроении покатил в город. Дома позвонил тётке, поведал о своей поездке и сказал, что, возможно, примет её предложение и займётся обустройством дома. Тётка, выслушав, словно между прочим, спросила:

– Правда, симпатичная у нас жилица?

– Не знаю, она явилась, когда мне пришла пора уезжать, – слукавил Виктор, не собираясь откровенничать. Но только сейчас понял, что тётка не только о доме думала, когда предлагала ему съездить в деревню.

В понедельник утром его группа была на теории. Он приехал на работу к началу занятий, отправил учащихся на первый урок, и тут же секретарь директора Галина Львовна пригласила его к шефу.

Большеголовый, носатый Валентин Трофимович сидел в своём кабинете за компьютером и не сразу оторвался от него, хотя увидел, что к нему пришёл Виктор Алексеевич. Он вперил взгляд в экран, и, казалось, нет силы, которая сможет его оторвать от всевластного магнита. Но вот он перестал терзать мышку и повернул голову:

– Как дела?

– Вы о чём?

– О вашем опоздании на работу.

– И что? Я примчался к проходной, когда только начали пропускать моих ребят.

– Причина опоздания?

– Никакой причины. Просто не задалось утро, и всё. А тут ещё тётка позвонила – муж умер... Но как вы узнали?

– Короеды ваши постарались. Поймали меня во дворе училища и брякнули.

– Какие оригиналы! И кто же из них?

– Будете много знать – скоро состаритесь, – усмехнулся директор. – Честно говоря, я их сам не знаю. Первогодки, ещё не примелькались. Но ведь правду сказали?

– Ну да, если донос кто-то считает правдой, – не удержался Виктор Алексеевич.

– А как учащиеся без вас оказались на проходной?

Виктор Алексеевич лишь мгновение сомневался, нужно ли говорить директору, что привёл их туда староста группы. И, решив, что ничего зазорного в том нет, назвал Мишу Матвеева.

Валентин Трофимович почесал затылок и снова уставился в экран. Понятно, что ничего он там не разбирает, а думает. Виктору Алексеевичу даже показалось, будто он видит, как в большой голове директора крутятся массивные думательные шестерёнки. Он в училище самый старый и опытный. Тоже из мастеров. Сначала окончил тот же техникум, что Плетнёв. Потом много лет работал старшим мастером и заочно учился в техническом университете. Даже, как он выражался, рекорд мира установил – пятнадцать лет плёлся к диплому. Но доплёлся и теперь подчёркнуто бережно и всегда с большой буквы писал в графе «образование» – «Высшее».

– Хотел вам за опоздание поставить на вид. Но группа вышла из положения, в которое вы её поставили?

– Как будто.

– Старосту поощрить. А вас прошу больше не опаздывать. Дядьку похоронили?

– Да, на Северном кладбище. Хорошее место, песок. Тётка довольна.

– Ну и ладно, если довольна. Что у вас ещё? – спросил директор, как будто не он позвал Виктора Алексеевича, а мастер сам явился к нему со своими вопросами. Можно сказать, что сегодня должен состояться суд над Юрой Бородиным, но Виктор не стал торопиться. Скажет потом, когда будет известно решение.

– Пока всё.

– Тогда свободны.

Виктор Алексеевич вышел из кабинета, кивнул секретарю Галине Львовне и поднялся этажом выше, в преподавательскую. Здесь никого, он сел на диван и стал смотреть в окно. Отсюда видны железная крыша дома на противоположной стороне улицы и серое, низкое небо. Шёл дождь. Он вспомнил вчерашний день в деревне, поблагодарил погоду за то, что позволила порезвиться с дровами, и пальцами помял плечи, где ощущалась приятная боль от колуна. Тут же в памяти возникла учительница Елена Владимировна, её большие, умные глаза, высокая шея, тонкая талия. Он стал вспоминать свои разговоры с нею, в особенности её слова о том, что её любимого «гниды» убили. И вчера вечером, когда он ехал домой, и сейчас она не выходила из памяти, всё время хотелось думать о ней и хотя бы мысленно продолжать разговор. И усмешливо спрашивал себя: «Что с тобой, Витя? Не хочешь ли ты подтвердить вечную истину, что самое лучшее лекарство от любви – новая любовь?»

В кармане дал о себе знать телефон. Звонила мама Юры Бородина:

– Виктор Алексеевич, нам сын сказал, что вы тоже собираетесь на суд.

Кровь ударила ему в голову. От её голоса, от чувства, с которым она задала этот вопрос, сделалось жарко.

– Да буду.

– Приходите, пожалуйста, мы вас очень просим. Мы заявили вас как свидетеля.

– То есть как?

– Мы заявили вас не как свидетеля поступка, а как свидетеля его жизни в училище.

– Тогда иное дело.

– Такая у нас беда. Если бы вы знали, как нам плохо. В особенности сыну. Он так переживает.

– Вот видите, как всё может повернуться. Насколько я знаю, раньше у него не было неприятностей с полицией?

– Что вы! Хороший мальчик, мы просто поражены его поступком. Учиться не хотел, это правда. Но чтобы такое...

– Сейчас учёба мало кого увлекает. Но хорошо, что у него это впервые. Беда послужит ему уроком.

– Да, да, именно беда, – сказала она. – Ужасный случай, от которого он сам пострадал больше, чем девушка. Хотя поступок действительно гадкий.

– Глупый поступок, иного не скажешь. Дал бы вам совет не переживать, но вряд ли вы послушаете. Вообще в последнее время вы не хотите ни слушать меня, ни разговаривать...

– Большое спасибо, до встречи в суде.

Он хотел, чтобы она говорила ещё, и не только о сыне, однако Нелли Георгиевна выключила телефон. Можно снова связаться с ней, но он задумался, нужно ли сейчас, когда она думает только о сыне, и не стал. Уже хорошо, что позвонила, а там будет видно.

Несмотря на то что директор спустил на тормозах его опоздание, в душе остался неприятный осадок за гадкий донос, на который пошли его ученики. Он недолго думал о том, кто у него такой шустрый. Перед глазами всплыли две тщедушные фигуры – Богданчика и Воронкова. Конечно, они, больше некому.

Прозвенел звонок, и в кабинет, где он сидел, пришли преподаватели. Евгения Борисовна как-то особенно приветливо поздоровалась с ним за руку и вдруг сказала, что сегодня она его увидела во сне. Как будто Виктор Алексеевич пришёл к ней в гости и принёс букет ярких роз, но потом это оказался вовсе не букет, а факел.

– То было сердце Данко! – хорошо поставленным голосом произнёс физрук – высокий красавец Пётр Васильевич.

– Нет, совсем не то, – сказала Евгения Борисовна. – Это было – как факел, как часть утренней зари.

Она бы и дальше рассказывала свой сон, если бы Виктор Алексеевич не остановил. Он прикоснулся к её руке и сказал, что сейчас ему нужно в группу и он будет рад чуть позже узнать продолжение сна.

– Ради бога! – кивнула она, хотя было видно, что недовольна. – Потом доскажу, если не забуду. Он касается не только вас, но и Марины, и не только её.

Он пришёл в кабинет математики, где в это время была его группа, и сразу увидел Богданчика и Воронкова – они боролись за столом руками. Подождал, когда Воронков одолеет Богданчика, и попросил их выйти с ним. Привёл к спортивному залу и стал поочерёдно смотреть то на одного, то на другого:

– Вас директор благодарит, но не сказал, за что. Итак?

Оба опустили глаза. При этом Богданчик что-то пробубнил, но не разобрать, что именно. А Воронков сказал:

– Не наше дело. Мы ему ничего не говорили.

– Ладно, прощаю. Считайте меня своим другом, поэтому не отвлекайтесь на пустяки. Мы с вами одна команда, у нас впереди Олимпиада. Идёт?

Они закивали головами, и Виктор Николаевич их отпустил. А тут звонок, и многоголосье короткой перемены угасло – в училище продолжалась работа.

***

После занятий Виктор Алексеевич пешком отправился на суд. Дождь перестал. Сквозь толщу туч пробилось солнце, его лучи походили на прожектора, ударившие с неба упругим светом по жёлтым домам на другом берегу реки. На мосту суетились школьницы, они столпились у перил, бросали чайкам печенье и со знанием дела рассуждали о презервативах. У парапета пожилая женщина продавала разноцветные гладиолусы. Он давно не дарил никому цветов. Вспомнил Лену и представил себе, как преподносит ей букет. И тут же подивился такой картине: цветы Лене, а не Нелли Георгиевне. Это был первый сбой в его сознании. Значит, в нём происходят неуправляемые изменения, от которых может зависеть его дальнейшее отношение к обеим. Везёт ему на проблемных женщин, а беспроблемные есть? По крайней мере, лично он их не встречал.

«Не до букетов, – одёрнул он себя. – Сейчас приступят к судебному разбирательству, хотя что там разбирать? Так и скажу: дурак, мол, но никаких корыстных целей не преследовал. Значит, на первый раз можно ограничиться строгим внушением. И не ломать парню жизнь. А мне там посоветуют не путать дурака с бандитом, потому что дурак, как правило, вредит самому себе, тогда как бандит – всем окружающим. Поэтому лишить его свободы, и никаких гвоздей!»

Виктор Алексеевич поднялся по каменным ступенькам крыльца в здание суда, предъявил полицейским на входе паспорт и здесь заметил Юру Бородина – он стоял возле мамы и слушал, что она ему говорила. Виктор Алексеевич на мгновение зажмурился и тяжело вздохнул. И решил сейчас же, немедленно выяснить причину её ухода. Тут же к ним подошёл высокий мужчина, обрадовался, увидев мастера. И представился – адвокат. Виктор Алексеевич кивнул ему и, взяв Нелли Георгиевну под руку, отвёл на несколько шагов.

– Не сердитесь на меня, что отрываю от сына, только всё же хочу знать, в чём главная причина? Обещаю с уважением отнестись к вашим словам, но скажите правду.

– Я вернулась к мужу, – сказала она. – Все эти годы он действительно жил для семьи и был сыну отцом и другом. И я простила его. А вас прошу простить меня. Понять и простить. Идёмте, а то сын переживает.

Они вернулись к Юре и адвокату и все вместе направились к залу, где будет слушаться дело. Адвокат – сутулый человек, с жёлтым, явно болезненным лицом, хотел что-то сказать, но Юрина мама заговорила первая:

– Там уже пришла эта девушка со своей мамой, такие недоступные. Не поздоровались с нами и, судя по их виду, настроены решительно. Мы хотели с ними поговорить, предложить оплатить им моральный ущерб, но не получилось.

– Ну что ж, – сказал Виктор Алексеевич, – им важно не столько наказать, сколько отомстить.

– Вот именно, – сказал адвокат. – Они будут настаивать на максимальной мере наказания, поэтому с нашей стороны нужны особая сдержанность и такт. Вас, Виктор Алексеевич как свидетеля в зал не допустят, я вас вызову, когда вы понадобитесь.

– Да, знаю.

У дверей зала, где должно состояться судебное заседание, стояла пострадавшая девушка и её мама – обе рослые, черноволосые, в светлых коротких куртках и высоких сапогах. Мама что-то внушала дочери, а та, опустив голову, рассматривала свои руки. Тут же открылась дверь, выглянула секретарь и пригласила в зал всех участников процесса.

Виктор Алексеевич присел в коридоре на стул и задумался. Выходило так, что судьба пожалела его самого и не поместила на скамью подсудимых. А могла. Хотя бы за драки, которых не удалось избежать в нескольких стычках. Сложись обстоятельства иначе, он тоже оказался бы в роли ответчика. Здесь как повезёт.

Особенно, когда ты молод, силён, а тренированные в секции каратэ мышцы восьмидесятикилограммового тела радуют тебя готовностью к физическим нагрузкам и тоскуют от недостатка работы. Но уже после первых стычек стало ясно, что ему нельзя входить в боевой контакт со своими оппонентами, как нельзя киянке входить в контакт с бабочкой. Памятен случай, когда в армии, будучи салагой, он раскидал троих кавказских «дедов», что позволили себе издеваться над другим салагой – Гришей Топляковым. Сначала они исковеркали его фамилию и стали называть Сопляковым. А узнав, что он получил от родителей денежный перевод, потребовали половину. Топляков заартачился, спросил, на каком основании. «Деды» сначала удивились такому непониманию, а потом стали пригибать парня и устроили ему «пятый угол». Топляков летал от одного «деда» к другому, его стали бить, и Виктор, хотя понимал, что лезет на рожон, рявкнул, чтобы оставили парня в покое. Тогда все трое бросили Топлякова и навалились на него. Но два приёма каратэ – и двое «дедов» рухнули на колени. Третий, по фамилии Шалов, выскочил из казармы и вскоре вернулся, но не один, а с командиром роты капитаном Михеевым. Стали разбираться. У одного «деда» повреждена ключица, не может поднять руку, у другого – ребро, не может вздохнуть. Надо вызывать военную прокуратуру. Но капитан Михеев пошёл иным путём. Сначала объяснил «дедам», как они неправы. А затем предложил представить дело так, что это они сами схватились бороться и нечаянно нанесли друг другу травмы. «Деды»-кавказцы уважают силу, они быстро согласились, оба направились в санчасть и тут же оказались в госпитале, где провели две недели. В часть вернулись мрачными, но больше никого не задирали – понимали: себе дороже.

А случись на месте капитана кто другой, всё повернулось бы иначе. Тогда не отвертеться бы от статьи «за превышение необходимой обороны».

Вспомнился и другой случай. Произошло это четыре года назад, в подъезде его дома. Здесь, на первом этаже проживала со своим мужем молодая красивая женщина по имени Рита. Он часто встречал её и здоровался, хотя не был знаком, и по её ответу, по улыбке понимал, что между ними есть дружба, только не выявленная, не конкретная. Её муж Борис – крупный мужик с красным, как будто только что загоревшим лицом, – никогда не отвечал на приветствия. Он часто выходил из дома с огромной спортивной сумкой и хоккейной клюшкой, садился в чёрный «Форд-Фокус» и уезжал то ли на тренировку, то ли на соревнования. Как-то поздним субботним вечером Виктор возвращался домой от своей подруги. Вошёл в подъезд, и тут на этаже с грохотом распахнулась дверь, из неё в ночной рубашке выбежала Рита, а за ней с обломком хоккейной клюшки гнался муж – то ли хотел вернуть жену домой, то ли ударить, кто их разберёт. Как говорится, муж и жена – одна сатана. И ещё: милые ссорятся – только тешатся. Виктор, даже не думая, что делает, перехватил его руку, дёрнул на себя и остановил – не мог он видеть, когда у него на глазах сильный обижал слабого. И заметил, что перекошенное злобой лицо хоккеиста-нападающего выровнялось, глаза остановились, как будто перед их владельцем выросла скала. Но замешательство длилось недолго – Борис замахнулся обломком клюшки, и не отшагни Виктор в сторону, врезал бы ему по голове. Пока тот поднимал руку в новом замахе, Виктор коротко ударил его ребром ладони по горлу – Борис закашлялся, бросил клюшку и схватился обеими руками за шею. И тут произошло нечто совсем неожиданное. Увидев, что её муж оказался в плачевном состоянии, Рита с кулаками набросилась на Виктора, и гневу её не было предела. «Бандит! – кричала она. – Что ты сделал с моим мужем? Милиция! Убивают!» – она подхватила мужа под руки, повела в квартиру. Виктор постоял в растерянности, а потом нажал кнопку лифта и поехал на свой этаж. Так он помирил мужа и жену и сразу обоих сделал своими врагами.

С Борисом ничего страшного не произошло, просто несколько дней походил с повязкой на горле, похожей на корсет. Но теперь, встречая Виктора на улице, отворачивался и смачно сплёвывал на газон. И жена его больше не здоровалась – презирала за мужа. Ещё хорошо, что не догадались заявить в полицию.

И тогда он сказал себе: «Баста! Хотя многие считают, что добро должно быть с кулаками, лично мне это не подходит. Буду жить смирно». Однако такой возможности жизнь ему не предоставила. Он продолжал лезть на рожон, иногда проклиная своё владение каратэ, а иногда радуясь, что оно позволяет объяснить кое-кому, что этот кое-кто неправ. И усмехался, вспоминая умопомрачительные драки в американских фильмах с участием супермена Сигала. Ах, как он эффектно дерётся, причём его драка может продолжаться несколько минут, за которые он противникам и противники ему наносят десятки сокрушающих ударов. Хотя в реальной драке достаточно одного такого удара, после чего можно заказывать похоронную музыку.

Виктор Алексеевич подошёл к двери и прислушался – нет, не расслышать, о чём там говорят. Но вот она открылась, и его тоже пригласили в зал.

Это был даже не зал, а небольшая комната, где у стены за столиком с компьютером устроилась секретарь, справа от неё – пострадавшие и ответчики, а на возвышении за массивным столом сидела молодая судья в чёрном одеянии. Перед ней лежало несколько листов бумаги и торчал на подставке деревянный судейский молоток – символ строгости и лаконизма. И впрямь, не стучать же судье кулаком, чтобы кого-то утихомирить. Кстати, тоже столярное изделие.

После необходимых церемоний судья предоставила слово адвокату Юры Бородина, и тот спросил Плетнёва, что он может сказать о своём ученике.

Виктор Алексеевич оглянулся на Юру и его маму, перевёл взгляд на маму пострадавшей девушки – о, как она смотрела, настоящая орлица. И сказал, обращаясь к судье:

– Только то, что удивлён таким его поступком. В столярной группе, где он учится, его знают как сдержанного, работящего парня. Успевает по всем предметам...

– Хорошо, нам это известно из характеристики, – сказала судья. – А как вы оцениваете его поступок в отношении пострадавшей?

– С крайним удивлением, и жалею обоих – и девушку, и своего ученика. Для неё это большое разочарование и обида: как же так? Рыцарь, мужчина. Должен быть помощником и защитником, но вместо этого нанёс боль. А для него – большое несчастье, и я знаю, как он переживает...

– Переживать нужно до совершения преступления, а не после, – вскрикнула мама девушки. – Кто ему дал право устраивать пытку моей дочери?

– Прошу не перебивать, – судья возвысила голос. – Продолжайте, Плетнёв.

– Собственно, я всё сказал. Осталась только просьба, – он повернулся к девушке и её маме. – Пощадите мальчишку, и он отплатит вам добром. Представьте себе, что он ваш сын и брат, и тогда вам легче будет решать его судьбу.

Он посмотрел на Юру Бородина:

– Попроси прощения у девушки.

– Уже просил, – сказала судья. – Всё у вас? Тогда можете присесть.

– Спасибо, я неважно себя чувствую, так что пойду.

Уходя, он увидел благодарный взгляд мамы Юры Бородина. И мама пострадавшей девушки уже не смотрит на него орлицей. «Дай бог этим людям милосердия, а мне способности и дальше понимать таких, как Юра Бородин...»

Вечером, перед тем как лечь спать, Виктор Николаевич позвонил Бородиным и узнал, что суд приговорил Юру по статье за хулиганство к одному году условно и штрафу в пользу потерпевшей – в тридцать тысяч рублей. Мама Юры поблагодарила мастера за добрые слова на суде о сыне и пообещала впредь строже контролировать его. Прежде всего, не пускать на стадион. И уже лично от себя: «Вы славный человек, Виктор Алексеевич, мы вас очень уважаем!»

Он завершил разговор и ещё долго вспоминал фразу Нелли Георгиевны: «Вы славный человек, Виктор Алексеевич, мы вас очень уважаем». Она была не одна и не могла сказать ничего другого.

«В общем, парень легко отделался, – подумал он, понимая справедливость такого наказания. – Родители взбучку дали, потому что нет у них лишних денег на штрафы. Но зато сыну теперь можно жить спокойно, не помышляя даже о мелкой шалости. Посоветую заняться спортом. Он тонкий, высокий и будет ещё расти. Скажу физруку, чтобы взял на баскетбол».

В постели он уже не думал о Юре Бородине, а мысленно то встречал на пороге своей квартиры Нелли Георгиевну, то опять был в доме на берегу и, засыпая, вслушивался и пытался разобрать, что ему говорила сельская учительница Елена Владимировна.

***

Утром, выйдя из дома, он позвонил Лене. Она завтракает, собирается на работу. Сказала, что вчера после школы долго складывала дрова и на дворе теперь осталась только половина. Было видно, что она рада его звонку, и он попросил оставить дрова как есть – он сам перенесёт их в сарай, когда приедет.

– А если дождь?

– Накройте куском плёнки, что я видел в сарае. И пусть лежат.

– Ладно, я подумаю. Когда вы снова собираетесь к нам?

– Если позволите, в субботу вечером. Тогда в воскресенье будет больше времени, чтобы заняться домом.

Она замолчала, дышала в трубку. Ему показалось, вообще больше не заговорит. Но вот опять раздался её голос:

– Вы хозяин, решайте сами. Только мне придётся переночевать в другом месте.

– Почему? – рассмеялся он. – Боитесь, что я на вас нападу?

– Нет, просто не хочу лишних разговоров. Я учительница, мне далеко не безразлично, какой меня видят ученики и родители. Тем более здесь, где каждый человек на виду.

– Резонно, – согласился он. – Тогда утром в воскресенье. Или вот что: может быть, вы приедете ко мне в субботу? Я вас встречу на вокзале, мы сможем пообщаться, поговорить, а в воскресенье утром поедем вместе.

– Смелое предложение, только оно тоже исключено.

– А теперь почему?

– Потому что мне важно и ваше мнение. Так что буду ждать вас в воскресенье.

– Вы серьёзно?

– Да, вполне. Всё, что касается меня, очень серьёзно. Вы это ещё не поняли?

Он подходил к метро и не знал, что ответить. И потому задал, как ему показалось, лишний вопрос:

– Можно, я приеду с вином?

– Конечно! – сказала она, очевидно, довольная и своим разговором, и тем, что он собирается приехать.

Перед самым входом в метро его обогнала соседка Рита и впервые приветливо кивнула ему. С чего бы? Может быть, в его жизни начинается светлая полоса?

***

Явившись в училище, он привёл ребят на практику и дал задание. Позвонил директору и в нескольких словах рассказал о суде над Бородиным.

– Хорошо, что не посадили, – сказал директор.

– Не говорите! Взрослого бы точно упекли.

– Ладно, пускай думает. Завтра ваша группа на теории, и я прошу вас подойти ко мне в три часа – явится представитель мебельного комбината подписать договор. Ещё они предлагают нам сделать полсотни скворечен для детских домов, вы как?

– Запросто. Причём бесплатно.

– Оригинально! Только зачем нам обижать одних детей, чтобы радовать других? Комбинат возьмёт расходы на себя – для него это мизер.

– И то верно. Завтра буду.

Виктор Алексеевич положил трубку и вышел к ребятам. Сегодня они орудуют рубанками – строгают царги и проножки для будущих табуреток. В дальнем углу корпит Юра Бородин. Интересно, что он чувствует после вчерашнего суда? Дождавшись, когда он оглянется, Виктор Алексеевич махнул ему рукой – позвал в комнату мастеров. Тот пришёл, ждёт вопросов.

– Родители вчера долго выступали?

– Нет, не особо, всё уже высказали раньше. Батя признался, что он тоже в молодые годы не был мягким и пушистым. Но девушек не обижал. Они его обижали.

– А мама?

– Она вас хвалила. Сказала, что вы подействовали на судью.

Виктор Алексеевич кивнул и убрал руки за спину, почувствовав, что задрожали пальцы. Слова сына близкой ему женщины взволновали его. Он в который раз пожалел о том, что она прервала их отношения, и поскорее перешёл к её сыну:

– В школе ты в настольный теннис играл?

– Откуда вы знаете?

– Мама говорила.

– Ну да, на районных соревнованиях в призёрах был.

– А здесь? В баскетбол пойдёшь? У тебя рост подходящий, могут взять.

– Спасибо, я готов.

– Ладно, иди.

Нужно срочно чем-то занять себя, успокоиться и не думать сразу о двух женщинах. Виктор снова отправился к ребятам, стал обходить их, показывая, как нужно строгать, чтобы плоскость обрабатываемого вручную изделия выходила ровной и гладкой. Но не думать не получалось. Теперь, когда суд разобрался в деле Юры Бородина и вынес наказание не такое суровое, как ожидалось, он стал больше думать о Елене Владимировне и доме на берегу. Всё, что касается её нынешней жизни не только серьёзно, но и проблемно. Виктор Алексеевич попытался в своём сознании собрать по частям образ её непутёвого брата: маленький, закомплексованный, с бледным, подозрительным лицом и бегающими глазами. Одним словом, игрок. К тому же невезучий, а значит, потерявший уверенность в себе и падающий в пропасть. Ты падай, но не тяни сестру за собой. Что же ты, сукин сын, обвалил на неё такое несчастье?

Чем больше он думал о ней, тем понятнее становилось её состояние. Она одинокая, а что для молодой женщины может быть страшнее одиночества? Сейчас осень, впереди зима – как быть одной, хотя бы и учительнице? Шумное окружение, школьное многолюдье только подчёркивают её удалённость от людей и даже от самой себя. А сколько в стране таких, как она! Как по капле морской воды мы судим о целом море, так по ней одной можно судить о целой стране. Жуть, а не страна. С попсой, но без радости, с терпеливыми людьми, но без будущего.

Он увидел, что Богданчик отбросил рубанок и, подпрыгнув, сел на верстак. Отряхнул руки и закричал:

– Ко-онь!

Его дружок Воронков встал на четвереньки у своего верстака и поскакал по проходу к Богданчику. Здесь поднялся на дыбы, заржал и уселся рядом с дружком.

Мастер подошёл к ним:

– Что случилось?

– Ничего, тошно строгать, – объяснил Богданчик.

– Бывает, – подтвердил Воронков.

– Правда? – удивился мастер. – И в чём причина?

– Нет желания, – сказал Воронков. А Богданчик добавил:

– Питание плохое. А когда я подумаю, что всю нашу строганину можно сделать на станке, сразу в голове мысля: а на фига?

– Интересная мысля. По-вашему, если есть экскаватор, то и лопату вон?

– А то!

Ребята за ближайшими верстаками тоже бросили работу, прислушиваются к разговору. Пускай слушают, авось пригодится. Виктор Алексеевич отправился к своему верстаку и попросил внимания.

– Во всяком деле, – сказал он, – бывает такая черта, за которой вдруг чувствуешь – устал. Пропало желание, работа не приносит удовольствия, а только раздражает. И что же делать? Можно, конечно, бросить и заняться чем-то другим. Если пойдёт у тебя новое дело, слава богу. А если и там затор?

– Короче, в чём вопрос? – вытаращил глаза Воронков.

– Вопрос в правильном ответе самому себе: «Хоть мне и не хочется, но я проявлю характер. Скажу себе: надо – и вперёд! А когда сделаю это, возьмусь за другое». «Надо» – волшебное слово. Знаменитый немецкий философ Энгельс когда– то сказал: «Труд обезьяну сделал человеком». А лично я, ваш мастер, утверждаю: некто первобытный стал человеком, как только произнёс слово «надо».

– Словом «надо» мы убьём лентяя-гада! – вдруг пискнул у дальней стены маленький толстяк Миша Мартончик.

– Блеск! – похвалил мастер. – Когда будем осваивать художественную мозаику – маркетри, наберём буквы твоего стиха особо красивыми породами. И приколотим на самую видную стену.

– Нам не нужно марки-три, нам бы нужно евро-сто!– тоже пытался острить Воронков, но Виктор Алексеевич не поддержал его. Он вернулся к Богданчику, отправил Воронкова на место и взял рубанок. Несколькими точными движениями выровнял царгу и передал инструмент ученику.

***

Ещё никогда неделя не тянулась для него так медленно, как эта. В конце её он понял: нужна встряска. А чтобы расслабиться и чтобы нервы могли передохнуть от затяжного стресса, в который ввергла его Нелли Георгиевна, нужна баня! Да, баня на Боровой, что в пяти кварталах от его дома. «Где Лёша?– думал он. – Давненько мы не охаживали друг друга дубовыми и берёзовыми вениками. Давненько не натирал я хваткой мочалкой его широченную, как палуба авианосца, спину. Возьмём по термосу с чайком, чтобы не только снаружи чувствовать восторг, но и внутри».

Долго не мог дозвониться, Лёша не брал трубку. Но вот ответил, обрадовался.

– Послушай, мастер, – сказал он, – я часто ловлю себя на мысли, что из тебя получился бы лучший психолог, чем из меня.

– Поясни.

– С утра собираюсь тебе звонить и звать в баню. Ты настоящий телепат-приёмник.

– Сам ты телепат-передатчик! – засмеялся Виктор. – Идём?

– Но сегодня суббота, народу...

– Не факт. Все инвалиды и пенсионеры ходят в льготный для них четверг. В пятницу – тот, кто привык чистым встречать выходные. А мы – в субботу, и никаких гвоздей! Кстати, знаешь, откуда это выражение – «никаких гвоздей»?

– Похоже, из твоего столярного дела?

– Конечно! Истинное мастерство настоящего столяра и плотника в том, чтобы делать и строить без гвоздей. Отсюда различные соединения деталей – «ласточкин хвост», «потай», «полупотай», «потёмок» и так далее. Одним словом, лепота!

– Тебя послушать, так почти всё в мире сделано столярами.

– В мире нет, а в доме да. Оглянись вокруг себя и узришь, что это так. Кроме техники. Но разве техника сделала человека счастливее?

– Видимо, так, – согласился Лёша. – Берём чай или что покрепче?

– Нет, чай. Крепости нам своей хватает.

Из дома они вышли вместе. На Лёше тёплая кожаная куртка с меховым воротником и массивная вязаная шапка. На руках толстые краги. Глыба, а не человек.

– Ну и вырядился! Плюсовая температура, а ты одет как на мороз.

– Сойдёт, – сказал он, не поворачивая головы. – В эту пору года и нужно одеваться, как зимой. Переходный период, легче всего поймать простуду.

– Ну да, а тебе как жениху надо быть здоровым. Положение обязывает.

Лёша не ответил. Шагал тяжёлой походкой, слегка покачиваясь и высоко держа голову – будто вглядывался в море.

Им навстречу по проезжей части двигалась поливальная машина. Тугими струями воды она мыла асфальт и сигналила пешеходам хриплым, каким-то хрюкающим голосом. Они вместе с другими взяли влево, чтобы не задело.

Повернув на Боровую, увидели яркие окна бани – предзакатное солнце выкрасило их в золотой цвет.

– В хорошем городе живём, – сказал Виктор, чтобы не молчать. Он знал особую черту характера друга – тот медленно набирал скорость в разговоре. Но уж когда набрал, остановить его почти невозможно.

– Тонко подмечено, – отозвался Лёша. – А что ещё?

– Разве этого мало? Откуда бы кто к нам ни приехал, все в восторге. Это мы, местные жители, давно свыклись с красотой. Правда, москвичам не угодить, всё им кажется, что мы искусственные. И сони. Они считают, что мы ходим и спим.

– А как же с газпромовским клыком, которого мы не допустили на Охте?

– Да, здесь не проспали. Я часто ездил в Москву на соревнования и видел, как хаотично она застраивается. Денег много, а толку мало.

– Юрий Тынянов, сравнивая архитектуру Ленинграда и Москвы, говорил, что в Москве, куда ни посмотришь, взгляд упрётся в дом. А в Ленинграде он тебя обязательно выведет на площадь.