Текст книги "Мастер (СИ)"

Автор книги: Иван Сабило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Зато у тебя большой летний отпуск, ты мог бы проводить лето в деревне. Придёт пора, женишься, дети пойдут – лучшего места не найти. Нам с Колей Бог детей не дал, так я бы за твоими деткам и походила, за внучатыми племянниками. Подумай, родной. А для полноты понимания съезди туда, окунись в нашу природу. Глядишь, дрогнет сердце и подскажет решение. Коля тоже был против продажи.

– Хорошо, ладно. Завтра-то куда приезжать?

– К десяти часам в нашу больницу, где морг. И священник будет, сделаем всё по-людски.

Он посидел, размышляя над тёткиными словами, отключил телефон, чтобы никто не звонил, и пошёл к ребятам.

***

Больше о доме тётка не заговаривала. На похоронах было некогда и не до того. Лишь передала ему ключ на случай, если он всё же соберётся посмотреть. Он бы, может, и не собрался, но мучили, не давали покоя мысли о Нелли Георгиевне. Он пытался поговорить с нею, но в ответ слышал одно и то же. И от встречи отказывалась, боясь, что не выдержит обороны, не устоит. Нужно было чем-то занять себя, и он вспомнил тёткину просьбу. Через три дня после похорон он ей сам позвонил и сообщил, что в ближайший выходной планирует поехать и взглянуть что к чему. Позвал и её, но она, сославшись на то, что после смерти мужа совсем обессилела – «руку не поднять, шагу не ступить», – отказалась. В субботу вечером он пригласил своего друга Лёшу Калинкина, а тот огорошил его, заявив, что завтра собирается сделать предложение какой-то Марине, с которой познакомился лишь две недели назад. Хорош Калинкин! Два года встречался с Дашей Капустиной – и ничего, а здесь подкатило.

– Так возьми её с собой, и махнём втроём.

– Нет, Витёк, она церемонная, не может просто так рвануть неведомо куда. Отличное воспитание, сам понимаешь.

В словах друга сквозили как будто несвойственное ему самодовольство и даже некоторая хвастливость, и Виктор не оставил это без внимания:

– Я смотрю, ты ещё не женился, а уже расхваливаешь. Не забывай пословицу: «Умный хвалит мать, а дурак – жену».

– Фу, Витёк, как грубо. Не выспался ты, что ли? Сегодня суббота? Тогда прощаю. Надеюсь, ты меня тоже простишь, если и я когда-нибудь выступлю невпопад.

– Извини, – рассмеялся Виктор, оценив лёгкость, с которой Лёша Калинкин вышел из назревавшего конфликта. Впрочем, это не первый случай, он и раньше мог запросто перевести разговор на другую тему, если чувствовал, что в начинающейся перепалке оба готовы не на шутку повздорить. В чём тут дело? Не в том ли, что у Лёши за плечами университет, а значит, более зрелый и понятливый ум? Не в его ли профессии социального психолога? Или вся причина в Лёшином характере, который не позволял распустить язык и наделать кучу глупостей. – Извини, – повторил он, – просто лень ехать одному. К тому же ты меня рассердил, что не хочешь составить компанию. Я бы и сам не поехал, но тётка попросила.

– В другой раз, – сказал Лёша. – А пока, в случае положительного ответа моей избранницы, приглашаю тебя на свадьбу.

– Ну, то-то же, – рассмеялся Виктор, понимая, что они преодолели вдруг возникшие сложности и снова оказались на тропе мира.– Скажи, что вам подарить?

– Ничего не нужно, просто сам приди. А ещё лучше – с Нелли Георгиевной.

– Подарил бы вам книгу, но книга у тебя уже есть.

– Ага, я знаю этот анекдот. Лучшим подарком для меня будет, если ты придёшь не один.

– Не знаю, не уверен, – ответил он, а для себя решил, что подарит им по велосипеду. – Всё, пока. Привет невесте!

Положив трубку, задумался. Друзьями они стали ещё в детском саду, хотя были совершенно разными. Виктор – крупный, самый сильный в группе, с прекрасной памятью и музыкальным слухом – был активен во всём: дрался, читал стихи о «милой маме» и Новом годе, пел любимую песню отца «Прощайте, скалистые горы!». А Лёша, тоненький, светловолосый, отличался покладистым нравом и какой-то недетской задумчивостью. Они и в школе дружили, пока живы были Витины родители. А когда ушли из жизни, он переселился к тётке, и видеться почти перестали. Потом совсем разошлись, когда Виктор поступил в училище, а Лёша после средней школы – в университет. Прошли годы, и, вернувшись из армии, Виктор еле узнал своего закадычного... нет, никогда они вместе не выпивали, своего давнего друга. Это был уже не тот хрупкий, милый мальчик из детского сада. На него смотрел раздавшийся до невероятных размеров мужик с толстыми щеками, ранними залысинами и низким, рокочущим голосом. Такими же выглядели его родители; и всех троих, пока они жили вместе, соседи по дому называли слонами. Объяснение подобной перемены простое: когда началась перестройка, больным оказалось не только государство, но и так называемое общество. Телеэкран заполонили рогатые и хвостатые бесы – чумаки, кашпировские, ильины и прочие глобы. Тут же подоспела мода на гербалайф, и родители стали торговать этим, как утверждалось, волшебным продуктом. Хлынули деньги, да такие, что вскоре они открыли несколько торговых палаток, а затем большой продовольственный магазин в людном месте, у метро. Продавая гербалайф, не удержались от искушения, стали сами глотать его и принялись пухнуть как на дрожжах. Заметив это, бросили, но было поздно – они продолжали полнеть. Вначале шутили, как все ненормально толстые люди: мол, «хорошего человека должно быть много». Но когда их тела приобрели безобразные формы, бросились к врачам.

Лёша не особенно переживал, что перевалил за стодвадцатикилограммовую отметку. Умный, образованный, он надевал очки и весело спрашивал: «Тебе не кажется, что я – типичный Пьер Безухов?» – «Послушай, Пьер, – отвечал Виктор, – хочешь, пойдём к моим каратистам, пускай они тебя немного растрясут?» – «Да, как-нибудь», – соглашался Лёша, но дальше этого не шёл. Ему нравилось поддерживать отношения с другом детства, прежде всего потому, что он видел в Викторе надёжного человека. Он знал, что Виктор любит женщину много старше себя, а увидев её, сказал, что она прекрасна. И ещё сказал, что появление такой женщины в жизни друга не случайно – рано оставшись без матери, он видел в ней не только любимую. – «Не усложняй, – отвечал Виктор. – Вы, психологи, часто видите то, чего нет. Если хочешь знать, я сам чувствую себя старше её. Хочется приласкать, взять на руки, сказать ласковые слова, как ребёнку. И я это делаю, а она смеётся и называет меня “слепым и сумасшедшим”».

Лёше нравилось то, что рассказывал друг о Нелли Георгиевне. Ему самому в любви не везло. Будучи психологом, он преувеличивал женские недостатки, и это мешало ему находить их достоинства. Да и большинство женщин видело его ум и внешность, но не видело души и непоколебимой честности. У него и с родителями произошёл непреодолимый разлад только потому, что им, в отличие от него, не хватало этого редкого для наших дней качества. Он отказался быть торгашом, хотя отец готов был отдать ему магазин. И работал преподавателем психологии в педагогическом лицее. «Я хочу жить, а не существовать, как они. Меня не устраивает их богатство, их владение тем, к чему они не имеют никакого отношения. Они не создавали то, чем торгуют, они просто переваливают товары с одного места на другое, но за деньги». – «Декабрист ты наш, – сказал ему однажды Виктор. – Декабристы пошли против царя, а ты – против своих единокровных. И кто из вас хуже?» – «Оба хуже», – откликнулся Лёша. И тут же похвалил: «Молодец, умеешь обобщать!»

Да, решено: подарит им по велосипеду. Пускай медовый месяц проведут в седле. Но лично его Лёша своим приглашением невольно ударил в самое больное место. Опять нахлынули воспоминания, опять изнывало сердце от потери.

Он упал на диван и уснул, не раздеваясь.

***

В воскресенье утром Виктор Алексеевич отправился на вокзал, сел в электричку и поехал в деревню. За плечи закинул небольшой рюкзак, в который засунул батон, кусок телячьей колбасы и бутылку «Каберне». На случай, если придётся что-то срочное делать по дому, прихватил ещё кроссовки и шерстяные носки. Сидя в вагоне у окна, читал на уродливых, гигантских билбордах призывы к потребителям с тихим умом: «Живи большими глотками», «Вы этого достойны» и чувствовал, что не находит себе места: как будто вот сейчас он сидит, бездействует, а нужно куда-то идти, что-то делать, чтобы образумить Нелли Георгиевну, объяснить ей, как она не права, и вернуть их прежние отношения. Когда сознание устало мешать-перемешивать одно и то же, вспомнил тёткины слова о женщине, что поселилась в их доме. Тётка Тамара ничего о ней не сказала, и стало интересно: как она выглядит и сколько ей лет. Он пожалел, что не спросил у тётки мобильный телефон этой женщины, – правильно было бы сначала договориться с нею, а потом ехать. Ещё и сейчас не поздно позвонить, и он попытался связаться с тёткой, но, как назло, оператор сотовой связи казённым голосом отвечал, что абонент недоступен. Конечно, недоступен, потому как тётка, подкошенная свалившимся на неё горем, забывала подзаряжать мобильник, а от стационарного телефона, чтобы не платить, отказалась давно.

Дорога от станции пролегла сначала по лесу, в котором берёзы и осины уже стояли голые, а ели и сосны, вымытые осенними дождями, терпеливо дожидались первого снега. Потом она круто взбиралась на холм и сбегала к берегу реки, петляя вместе с нею по широким лугам.

Ночью лил дождь, а теперь тучи разошлись, выглянуло солнце, и осенняя природа предстала во всей своей предзимней красе. На приречном пространстве, сколько хватало глаз, всё ещё зеленели перестоянные и как будто одичавшие травы. Годами их никто не косил, не убирал, не гонял сюда на выпас коров и овец – извели теперь во многих деревнях домашних животных. На голых ветках прибрежных кустов и деревьев сверкали под солнцем ещё не высохшие после ночи капли дождя. Пахло прелью и свежими грибами, воздух был лёгким и чистым – только дыши.

Он шёл один. Вскоре показалась деревня Коляды – восемь десятков домов, в доброй трети из которых никто не жил. «Куда девается народ? – подумал он. – Вроде бы города уже переполнены жителями. Всё труднее находить в них даже самую простую работу. А люди бегут в города – и наши деревенские, и мигранты, которые с лёгкостью покидают свою родину и бросаются на поиски счастья в чужие места. Идёт бурный процесс вытеснения местного населения, а государство будто этого не видит, не принимает мер. Что за людская мешанина возникнет лет через двадцать, когда в русских городах станут проживать многочисленные разноликие племена? Кто сможет упорядочить эту стихию? Говорят, оглянитесь на Америку, там спокойно уживаются люди разных национальностей. Ну да, оглянитесь, но при этом не забудьте посмотреть на их образ жизни: там люди, если они работают, получают зарплату, на которую можно пристойно жить, рожать детей и даже оставлять кое-что на так называемый «чёрный день». У нас же только отдельные избранные распухают от обилия денег и богатства и никак не подавятся, вот в чём одно из главных удивлений.

Входя в деревню, он потерял нить своих размышлений. И не потому, что мешал на чём-то сосредоточиться унылый вид деревенских домов и вежливых сельских людей, что первыми здоровались с ним, а потому, что дальше обсуждать наедине с собой такие вопросы не хватало знаний. Он вспомнил друга Лёшу Калинкина и подумал, что Лёша, как никто другой, сведущ в подобных тонкостях жизни, и нужно будет с ним поговорить на эту, ставшую уже общей, тему.

Один дом по левой стороне улицы заметно отличался от других – из белого силикатного кирпича, с белой оцинкованной крышей и тёмно-синей «Ладой» во дворе. В нём жил врач Юрий Михайлович Коноплёв, которого любила вся округа. Многим людям помог он поправить здоровье, многих спас от преждевременной смерти. Была у него жена Маргарита, тоже медик, акушерка, и двое детей – сын Вадим и дочка Полина. Дочка окончила медицинскую академию и, к неудовольствию родителей, вышла замуж во Францию, «окнами на Эйфелеву башню». Он помнил девочку Полину – черноглазую, черноволосую красавицу, в которую одно время даже был влюблён, но постеснялся сказать ей об этом, пока она жила в деревне, а потом, когда стала учиться в городе, совсем потерял её из виду. В детские годы, проводя каникулы в деревне, он дружил с Вадимом: вместе загорали на берегу, купались и ловили рыбу в Кремянке. А когда Вадим приезжал к Виктору в город, ходили в цирк и на каток и даже, по приглашению Витиного дяди Николая – машиниста тепловоза – катались в его кабине. После школы Вадим поступил на юридический факультет, но не устоял перед наркотиками, и пошли коту под хвост все четыре курса. Тётка Тамара рассказывала, что он пробовал устроиться на работу в охранное предприятие, но получил отказ – наркоманов нигде не принимают. Вернулся к родителям в деревню, достал где-то ружьё и стал ходить на охоту. И каждый раз возвращался пустым – природа в нём охотника не признавала. Потом вообще случилась дикость. Возвращаясь как-то с охоты, напоролся на подгулявших парней, те остановили его, отняли ружьё и, слегка поколотив, пригрозили убить, если пожалуется в полицию. Вадим не испугался угрозы, явился к участковому и рассказал, что произошло. И оказался в ещё более трудном положении. Выяснилось, что ружьё не зарегистрировано, а за это статья. К тому же парни, отобравшие ружьё, заявили, что сделали это в целях самообороны, так как он грозился их всех перестрелять. Понимая, что влип, он попробовал откупиться от полиции, но и здесь прокол – ему предъявили статью за попытку дачи взятки. Был суд, на котором его приговорили к двум годам жизни в колонии поселения. Родители остались в доме без детей, но это не сломало их, а только опечалило, что из-за вечной занятости не уделяли должного внимания детям, и вот расплата.

Теперь, проходя мимо дома врачей, он поклонился в знак почтения к делу, которым были заняты его обитатели.

Посреди Коляд возвышалась старая кирпичная школа, в которой учились малочисленные дети ближних деревень. Сегодня выходной, школа закрыта, лишь высокий старик в брезентовой куртке подметает двор метлой на длинной палке. Виктор поздоровался с ним, тот пристально взглянул, стараясь припомнить, кто это, кивнул и продолжал мести. А Виктор пошел по узкой дороге за школу и повернул к речке, на берегу которой стоял дом его детства. Деревянный забор у палисадника покосился и еле держится на подгнивших столбиках – того и гляди упадёт. Шиферная крыша прогнулась и заросла зелёным мхом. Но окна по-прежнему при– зывно блестят, зеркально отражая солнечный свет и облетевшие кусты жасмина и сирени возле забора.

***

Он толкнул дряхлую калитку и пошёл по двору. За домом увидел гору берёзовых чурок, сваленных так, что они перекрыли вход в сарай. На одной колобашке лежал топор. Остро потянуло тут же расколоть её. Подавив в себе это желание, он достал из кармана ключ, открыл дверь в дом, прошёл через сени и очутился в большой, чисто прибранной комнате. Здесь, вроде бы, всё по-прежнему – два небольших окна: одно на двор, другое на улицу. Три иконы в углу над столом, застеленным свежей скатертью, на стене фотопортреты бабушки Настасьи в белом платочке и бородатого деда Ивана. Даже показалось, будто дед ему слегка подмигнул. Этажерка с книгами, диван и кровать под неброскими покрывалами, старый дубовый комод работы деда-столяра и шесть одинаковых стульев у стола и у стены. Справа – кухонный стол и застеклённый буфет для посуды. Слева – побелённая русская печь, на которой в январские морозы Виктор отогревал озябшие ноги. Она и сейчас тёплая, значит, утром протопили. На полу – яркие самотканые половики, изрядно прохудившиеся от времени, но всё ещё мягкие и красивые. И всё-таки при всей чистоте и ухоженности этой комнаты она не оставляла ощущения, что в ней кто-то живёт.

Он сбросил ботинки у порога и направился из большой комнаты в маленькую. И здесь увидел то, чего не находил в большой: на столе – открытый ноутбук, возле него – фотография молодого парня в светлой рамке. Справа – раскрытая книга и две стопки ученических тетрадей. Рядом шкаф, дверка приоткрыта, и за ней виднеется белое платье и вязаная кофта. Внизу – тёмно-вишнёвые туфли на высоком каблуке. За шкафом видна узкая деревянная кровать с двумя пышными подушками в изголовье. Он снова посмотрел на фотографию – симпатичный парень с небольшими залысинами. Лицо серьёзное, но кажется, что вот-вот улыбнётся.

«Не догадался поинтересоваться у тётки, что за квартирантку она пустила в дом. Но, судя по туфлям, молодая женщина – старухе такие каблуки ни к чему», – подумал Виктор и поторопился выйти из комнаты – вдруг явится хозяйка туфлей. Он снял куртку, вымылся под рукомойником, потянулся было к полотенцу, что висело над ведром, но передумал, достал из кармана носовой платок и вытер лицо и руки. Вытащил из рюкзака вино, батон и колбасу, нашёл в шкафчике штопор, однако открывать бутылку не стал – ещё не проголодался. Вспомнил гору нерас– колотых берёзовых чурок, и, предвкушая удовольствие от предстоящей работы, улыбнулся.

Надев шерстяные носки и кроссовки, он снял свитер и рубаху, вышел из дома и взялся за топор. То был настоящий колун в три килограмма весом – ёмкое орудие, только успевай поднимать над головой. Первыми он поколол чурки, закрывавшие вход в сарай, и освободил двери. Чем дольше он работал, тем выше становилась гора берёзовых поленьев, а куча нерасколотых чурок таяла на глазах, пока от неё не остался лишь один берёзовый кряж, на котором он колол дрова. Он бросил на него топор, сделал глубокий выдох и отправился в дом напиться. Воды в ведре оказалось мало, он выплеснул её в рукомойник и пошёл к колодцу. Поднял воду ведром на цепи, перелил в своё и принёс в дом. Медленно, маленькими глотками, как учил тренер, напился, вышел на крыльцо, поставил ведро на ступеньку и, черпая из него белой эмалированной кружкой, ополоснулся до пояса.

Вернувшись в дом, взглянул на стол, где были еда и вино, и проглотил слюну – давно пора закусить. Ввинтил штопор в пробку, со свистом выдернул её и тут услышал, как негромко стукнула входная дверь. Через мгновение на пороге появилась девушка невысокого роста, в чёрном осеннем пальто и чёрных сапожках. Ладная, плотно сбитая, с чёрными широкими бровями и розовой то ли от свежего воздуха, то ли от быстрой ходьбы щекой. Другую щёку и правую часть лица закрывали густые тёмные волосы, и это придавало ей вид порывистый и задорный.

– О-ёй! – смутилась она, увидев полуобнажённого человека, и хотела выскочить за дверь.

– Минутку! – остановил Виктор. – Вы кто?

– А вы ?

– Я – племянник тётки Тамары, которая, судя по всему, нашу хибару доверила вам. – Он поставил бутылку и надел рубаху. – Виктор, а вас как величать?

– Елена Владимировна, – представилась она и покраснела. – Так меня зовут ученики, а для вас просто Лена. Это когда ж вы успели возвести такую пирамиду?

Виктор засмеялся.

– Ничего особенного, просто топор хороший.

– Мне родители моих учеников обещали помочь, а вы раньше успели. Я вам что-то должна?

– Да, улыбку, – сказал он, радуясь этой встрече. – И что же вы преподаёте?

– Русский язык, историю, а ещё иногда физкультуру.

– Ого! Помощник нужен?

– В каком смысле?

– Носить портфель с деньгами. При такой нагрузке вы зарабатываете больше Абрамовича.

– Если бы. Но пока не жалуюсь.

– Выходит, мы с вами коллеги?

– В каком смысле?

– Вы – учительница, я – мастер производственного обучения в пэтэу. У вас ученики, у меня ученики, выходит, мы родственные души?

– Многие родители даже здесь, в сельской местности, пугают своих детей: если будете плохо учиться, отдадим в пэтэу. Мол, там одни сорванцы.

– Ну, правильно, сложный контингент. Только откуда они такие берутся, если не из школы? Нам и приходится выправлять то, что недоделали вы. И часто неплохо получается.

– Мы исправимся, – улыбнулась она. – Мы постараемся готовить для вас более подходящий материал.

– И то хорошо, – кивнул он и взглянул на стол: – Перекусить пора, так что раздевайтесь. Выбор небольшой – хлеб и колбаса, но зато есть вино.

– Как интересно: прямо с корабля на бал, – засмеялась она, сняла пальто и предстала перед ним в белой шерстяной кофте и чёрных брюках. Он отметил её узкую талию, высокую грудь и необычайно длинную для её роста шею. Сняла сапоги, ушла в свою комнату и вернулась в красных шлёпанцах. – Вы ведь не просто так приехали, да? Может быть, что-то изменилось, и вы предложите мне перебраться в другое место?

– Успокойтесь, ничего не изменилось. Умер тёткин муж, который худо-бедно занимался домом. Теперь она хочет передать его мне.

– Царский подарок!

– А я отказываюсь, полно своих заморочек. Приехал убедиться, что нашему долгожителю пора заказывать музыку.

Лена не согласилась. Она сказала, что дом вполне соответствует своему назначению, а если его немного укрепить, он ещё долго будет радовать своих обитателей.

– Одна печка чего стоит! – сказала она и погладила белый печкин бок рукой с длинными, изящными пальцами. Виктор невольно взглянул на свои и сжал их в кулаки – слишком отличались они от её рук. – Всего несколько полешек, и делается тепло, как при паровом отоплении.

– Печка – ещё не всё. Ещё нужна крыша, стены, окна, двери. А здесь немало проблем.

– Конечно. Только всё перечисленное вами не идёт в сравнение с печкой. Недаром же о легкомысленном, ленивом человеке говорят: беспечный. Не говорят же: бескрышный или бесстенный, а именно беспечный.

– А ещё хуже – бездомный.

– Да, здесь вы правы, – усмехнулась она чему-то, известному только ей, и сделала вид, что смотрит в окно. – Правда, сейчас, благодаря вашей тётушке, про меня нельзя сказать, что я беспечная. И в печке у меня кое-что есть. – Она открыла заслонку, взяла ухват и вытащила чёрный горшок. Сняла с него крышку, и дом стал наполняться аппетитным запахом.

– Макароны по-флотски, – сказала она. – Когда-то папа любил их готовить и меня приучил. Вы любите макароны по-флотски?

– Ещё бы! Когда я голоден, всё люблю.

В кармане заверещал сотовый телефон – позвонил Калинкин. Спросил, как дела, пообещал в скором времени назвать дату регистрации и попросил быть свидетелем.

– Обязательно буду, а теперь не мешай, – он отключил телефон и пояснил: – Друг собирается жениться. Умный парень, а смотрите-ка.

– Сочувствую, – шуткой же ответила она.

Сели к столу. Прежде чем разлить вино в бокалы, Виктор взглянул на дедов портрет, и дед Иван на сей раз не только подмигнул ему, но и кивнул. Ободрённый таким дружеским жестом, он поднял бокал и, глядя в серые глубокие глаза Лены, в её чистое, без косметики лицо, сказал:

– Если не возражаете, выпьем за наше знакомство. Мне нравится с вами разговаривать, и, надеюсь, это наша первая, но не последняя беседа.

Лена не возражала. Они обедали и разговаривали. Сначала Виктор рассказал о себе. Двадцать восемь лет. Учился, служил на флоте, работает. Всё просто, без особых взлётов, но и без падений. Поздний сын у родителей. Когда он родился, отцу стукнуло сорок два года, маме – тридцать шесть. Отец и мать были инженерами. Пять лет назад умер отец, а вскоре вслед за ним ушла из жизни мама. Родители находили, что у него хороший голос и музыкальный слух, советовали учиться пению. Даже подарили на день рождения гитару и самоучитель, но играть он так и не научился. Почему не женат? Это отдельная тема, но если коротко – не встретилась та единственная, что заменяет всех одной собой. Он вспомнил свои, пусть и шутливые, попытки завязать отношения с библиотекарем Мариной и весело добавил:

– Я женщинам не виден.

– Вы подумайте! – сказала она. – Полагаю, вы кокетничаете?

– Да нет, как-то не складывались отношения с теми, кто нравился. То ли напористости не хватало, то ли выбирал не тех. В общем, пока так.

– Понимаю, – сказала она. – Я тоже осталась без родителей. Папу унёс теракт в пассажирском поезде, когда он возвращался из командировки в Москву. А мама была сердечница, в позапрошлом году её не стало. Я как раз окончила педагогический университет. Жили с братом в большой, хорошей квартире. Жили бы и сейчас, если бы не страсти-мордасти. Брат увлёкся играми в казино. До потери чувства реальности, до помешательства. Проигрался так, что пришлось продать квартиру. Иначе его пустили бы в расход.

– И потому вы здесь?

– Да, вы прозорливы.

– И где же теперь ваш брат?

– Не знаю. Он потом снова играл и снова проигрался, так что в бегах. Пыталась его искать, даже обращалась на телепередачу «Жди меня», но там сказали, что подобных «потерянцев» они не разыскивают – хлопотное, а главное, пустое дело. Они это знают по опыту.

– И нельзя как-то устроиться в городе?

– В принципе, можно, только лично для меня опасно. Они каким-то образом узнали номер моего мобильника и пригрозили, что, если не расплачусь за брата, моё лицо вымоют кислотой.

– Гниды, – сказал чуть захмелевший Виктор. Лена почти не прикасалось к вину, и вся бутылка досталась ему. – Всё дело в том, что у нас государство двуличное: по телевизору грозит, что закрывает казино, а казино чихать хотели на их угрозы. Зачем же вы их наплодили, если теперь закрываете? Где у вас были мозги?

– А ну их. Не хочется думать о государственных проблемах. Со своими бы разобраться. Однажды вычитала в какой-то газете, что сельской школе нужны учителя, и решилась.

– Гниды, – повторил Виктор. – Но и мы хороши: всё чего-то ждём, ждём. Всё думаем, что весь этот бардак временный. А посмотришь под другим углом – и сразу понятно, кто правит бал.

– И кто же?

– Мой отец называл новые власти, что пришли в Россию, оккупантами. Они ведут себя как завоеватели, а завоевателям всегда предоставлялось право грабить население захваченных сёл и городов. Раньше на это давали три дня, а по нынешним временам могут дать тридцать лет. Сначала ограбят, потом легализуют награбленное – и вот вам новая аристократия, кол ей в душу!

– Это данность, которую нужно пережить. Надо что-то делать в этих условиях, хотя бы с нашими детьми, – Лена вздохнула и сделала глоток вина.

На улице стало смеркаться, она включила свет.

– Ого, половина восьмого! – взглянул на часы Виктор. – Кажется, мне пора.

– Я вас провожу, – сразу откликнулась она и пошла одеваться.

* **

Выйдя на двор, Виктор предложил немного прогуляться. Они обогнули гору поленьев, при этом Лена улыбнулась и покачала головой, а Виктор пожалел, что уже поздно, а то он помог бы сложить их в сарай. Вскоре им открылась розовоголубая река, освещённая предзакатным солнцем. Несколько мгновений они любовались видом вечернего света, отражённого рекой, и теней от деревьев, падавших на воду. Неподалеку плеснула рыба, побежали мелкие волны. Глядя на них, Виктор мысленно преодолел водную толщу и увидел юного карасика, который улепётывал от старой щуки.

– Нет, не поймает, куда ей, – сказал они пояснил: – Щука-разбойница ведёт охоту на карася. Нынче не поймала, но завтра возьмёт-таки своё.

– Откуда вам известно?

– Вырос тут, потому и знаю. К сожалению, караси не могут объединиться, чтобы дать щукам отпор.

– По-вашему, и мы караси?

– А разве нет? Посмотрите вокруг, и станет ясно, кто мы. Какой-то сплошной сон, будто все, кому необходимо действовать, впали в летаргию. А в это время вечно бодрствующие бандиты творят что хотят. И с детьми тоже.

– Интересно, где вы учились?

– Окончил индустриально-педагогический техникум. А что?

– Да рассуждаете, как профессор.

– Читал много. И отец с матерью были открыты всему хорошему. Учили смотреть и понимать. Кроме того, есть образованный друг, я с ним обсуждаю некоторые вопросы.

– Тогда ясно. Я всегда завидовала людям, которые умеют видеть не только то, что на поверхности. К сожалению, мне самой это редко удаётся.

– У вас ещё всё впереди, какие ваши лета! В нашей жизни всё расписано, надо лишь подождать.

– Буду надеяться. Хотя я младше вас всего на четыре года.

От её слов, от доверительности, с которой они вели разговор, ему было хорошо и спокойно. Хотелось погладить её по волосам или хотя бы положить руку на талию, но он не решился. Нужно было ещё задать какой-то особенно важный вопрос, но он всё не приходил в голову. Подумал спросить, одна ли она или у неё кто-то есть, но не спросил – вдруг скажет, что не одна. Хотя, похоже, одна, если ей никто не помогает и если решилась на побег из города.

Лена словно почувствовала его затруднение, повернулась к нему и, глядя в глаза, сама спросила:

– Когда вы снова приедете?

– А вы бы этого хотели?

– Вы хозяин, моё желание здесь роли не играет. Просто буду знать и подготовлюсь лучше, чем сегодня.

– Тогда в следующий выходной. И советую не унывать. Если взгрустнётся, выходите сюда и река вас обязательно укрепит.

– Спасибо за полезный совет, но хорошее настроение для учителя – большая редкость.

– Много работы?

– Ну да, школа забирает всю меня, и это хорошо. Сегодня выходной, а я целый день провела у Ковалёвых. У них девочки-близнецы, учатся в шестом классе и вдруг стали катастрофически терять память. Родители обращались к врачам, к психологам, но те не могут найти причину. Посоветовали больше читать, разгадывать кроссворды, играть в подвижные игры.

– Такая болезнь чаще всего поражает взрослых, – сказал он. – Особенно, если нужно помнить что-то хорошее, что для тебя сделал другой человек.

– Интересное наблюдение, – отметила она.

– Оно из жизни. Из моей жизни. А что вы думаете по этому поводу?

– Я думаю, проблемы возникают тогда, когда люди перестают помнить Бога.

– Вы верующая?

Она задумалась, не зная, стоит ли случайному человеку поверять сокровенное, и ответила уклончиво, как будто не о себе:

– Надеюсь, да. Правда, в церковь редко хожу: то некогда, то какая-то робость мешает.

– Я не против церкви, даже ношу крест, но меня беспокоит, что нынче церкви у нас растут как грибы, а количество школ убывает.

– Я не знаю такой статистики, – сказала Лена. – Хотя убеждена: будут церкви, будут и школы.

Наконец, он вспомнил, о чём хотел спросить, и решился:

– В вашей комнате на столе фотография. На ней ваш брат?

– Нет, мой любимый. Мы с ним готовились к свадьбе, но его убили. Эти, как вы их называете, гниды.

– За что?

– Убийцы не найдены, а версия только одна – профессиональная деятельность. Он был журналистом.

В это время в воде снова раздался всплеск, но волн уже не было видно.

– Опять погоня?

– Нет, русалка, – живо откликнулся Виктор.

– Здесь и русалки водятся?

– Однозначно, как говорит один знаменитый политик. Услышали наш разговор и подплыли. Страшно любопытные бестии. Говорят, раньше по утрам и перед закатом даже на берег выходили. Их мой дед Иван часто видел. Говорил, они красивые, но грустные все до одной.

– Отчего же они грустят?