Текст книги "Поступь Империи. Бремя Власти"

Автор книги: Иван Кузмичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Та-дах!

Высоко над головами сражающихся прогремел взрыв ручной бомбы. Это разведчики пустили в ход личные запасы. И коли так – дело плохо...

Допустить взятия высоты врагом Прохор не мог. Скрипя сердцем, он подозвал горнистов и восемнадцатилетнего майора Сироту.

– Дмитрий, все свободные 'колокола' и по сигналу начинай обстреливать скалы, в том месте где наши бьются. Бей на упреждение, старайся не задеть своих.

– На как же обвал... – распахнул уставшие глаза Сирота, будто бы не уверенный в том что правильно понимает приказ.

– А ты аккуратней пали, авось не зря столько гранат перевели! – не сдержался Прохор. Майор вытянулся, поняв, что позволил лишнего. – Иди, собирай всех. Две минуты тебе. Исполнять!

– Есть!

А пока мортирщики собирались все вместе, Митюха успел отдать приказ всем войскам незадействованным в бою ускориться, оставив весь лишний скарб и подводы с рухлядью. Да не абы как – а поперек дороги, чтоб вражья конница с наскока не прошла. И ведь вроде отступают люди, а рухлядь тащат! Боец того и гляди от усталости упадет будто загнанная лошадь, а на плече тючок все равно тащит... и это помимо воинской сумы, да оружия.

Не все пожелали оставить трофеи, неизвестно когда полученные. Особо рьяных спорщиков успокаивали зуботычинами товарищи, благо мозги у большей части работали в правильном направлении.

Но Митюха сделал один неприятный вывод – реформа, начатая сначала государем Петром Великим и позже продолженная его сыном далека до завершения. Пока есть вот такие людишки – армия не сможет быть по настоящему преданной государству. Имея личный скарб под рукой, не будешь думать о товарище и брате по оружию, защищать его спину зорче чем клятую котомку с барахлом. Даром что ли все кочевники и дикари обладая порой изуверской изворотливостью ума и силой, постоянно проигрывают дисциплинированным частям. Даже таким как испанские – давным-давно не котирующиеся в воинском мире, но свободно держащие в подчинении многочисленные колонии.

Все проходит. Ко всему привыкаешь. Росла куча, ругались под нос воины, а колонна с каждой минутой вливалась вглубь перевала все оживленней, расторопней.

'И почему до этого так не поступили? Вот сукины дети!' – зло подумал Прохор.

'Да и сам хорош, не проверил толком... витязей не выделил, парни и без того замотаны, а старики о мошне больше заботятся, ну ничего – дайте срок. Я вам такую службу устрою, что этот переход отдыхом в райских кущах покажется!'

Та-дах!

Прохор плотно сжал губы, чуть прищурился и до рези в глазах всмотрелся в запыленную вершину, где только что взорвался первый снаряд мортирки. Пристрелочный. Аккурат в трех десятках шагов от своих, сразу за скальным выступом...

-Уходим, вашу мать! Заряды поджигай и бегом! Петр, Никодим, Анис – прикрываете нас вон на том выступе. Держите позицию с пяток минут, а после айда за нами. С Богом, братцы!

Витязи вместе с оставшимися в живых старшими товарищами из 2-го Владимирского полка спешили оказаться как можно дальше. Мало их осталось, ох как мало. И двух дюжин не наберется, впрочем, самих витязей потрепало изрядно: два десятка потеряли, хорошо, что хоть всех с собой забрали, ни одного не оставили. В горячке боя о погибших братьях почти не думали, но то что после сражения их отпустит, знал каждый. И как это бывает – нервы выдержат не у всех. Плевать на то, что пообтесались воины, вкусили немало вражьей крови: смириться с утратой родных людей они не умели.

Быть может это и к лучшему...

– Ваше превосходительство, враг прорвал фронт!

– Вижу, – проскрежетал пуском на зубах Прохор, оглянулся – под рукой полторы сотни кирасир, из тех кто с полчаса как тому назад вышли из боя. Сражались на тяжеловозах – как скрытый резерв, бросаемый на самые опасные участки в бою. Другой кавалерии считай уже нет – все кони волокут телеги, да орудия. Тем более что от кавалерии в горах проку мало, тут ведь больше пользы пехота с артиллерией принесут.

Еще минуту тому назад Митюха думал, что противник отступит, слишком уж лютая сеча шла, слишком силен дух русского воинства, отступающего, но не сломленного. То и дело слышались крики с бранью: многоголосые, на разных языках, но неизбежно яростные и по-своему дикие. Ан нет, не получилось выстоять – устали воины.

– Мортирщикам перенести огонь по наступающему врагу. Кирасирам строиться, стрелкам занять позиции на флангах – бить вражин по готовности. С Богом, други!

Загудели полковые трубы, им вторили горны. Тут же раздались первые взрывы в рядах противника прорвавшего фронт. Прохор туда больше не смотрел, сам прекрасно понимал, что 'колокольчики' могут зацепить своих, как и в стрельбе по высоте. Но другого решения не видел, разве что бросить всех на ликвидацию прорыва. Но что дальше? Как быть, когда силенок уже не останется, считай три четверти уже за перевалом, а саперы только и ждут команды на подрыв ущелья...

А бой лавинообразно превращался в безумную вакханалию, когда дерутся всем, что рука схватит, и ежели ничего нет, то кулаками, или вовсе – вгрызаются зубами во врага!

– Горнистам – играть 'Не плачьте об уходящих!'. Вперед, поможет нашим!

Вокруг Митюхи собралось полторы сотни уставших, но не сломленных кавалеристов. Почти все ранены и перевязаны. По-хорошему им бы отдохнуть в покое недельку, а то и две, чтоб в норму пришли, а не в атаку гнать. Вот только никого кроме них нет. А раз так, то и выбора нет!

Сабли наголо. Пистоли взведены. Кони ломятся вниз, навстречу предвкушающим скорый разгром русских австрийцам и их балканских прихлебателей.

Кони быстро набирают ход, пальба, крики, стоны – все уже неважно. Прохора захлестнула волна безудержной ярости: перед глазами алая пелена, сквозь которую видны лишь едва зеленоватые силуэты, скорее даже тени и ... все остальные.

Сквозь брешь в рядах русских полков с каждой секундой прорывалось все больше врагов, да и сама брешь увеличивалась, как воины не старались. Резервов как таковых уже не было, надежд на чудо и подавно. Митюха, да и остальные командиры прекрасно видели, что враг мало того, что многочисленней и свежей, так еще и боезапаса уже нет. Одна надежда – саперы успеют взорвать ущелье до того, как имперцы его займут.

За пару секунд до сшибки Прохор закричал что есть силы:

– Бей!

Рука со всего маха опускает клинок на голову первого попавшегося врага. Вжик! Слабое сопротивление отточенной стали о кость и фонтанирующий багровой кровью уже мертвый, но пока еще не осознавший этого австриец падает под копыта тяжеловоза кирасир. А Прохор уже сыплет ударами влево и вправо, убивая и калеча. Перехвачен пистоль за ствол – кончились заряды в первые секунды сшибки, зато набалдашник на рукояти легко проламывает черепа – успей только попасть в проносящихся мимо врагов.

Сзади и с боков словно кровавые мельницы орудуют кирасиры, бьющие имперцев куда умелей и злей чем молодой генерал!

В короткий миг передышки, разворачивая послушного жеребца навстречу выскочившей коннице противника Митюха подумал, что прорыв все же смогли закрыть. Но нет! Лишь показалось. Их удар лишь отсрочил разгром.

– Отступаем! Стройте батальоны в каре!! – крикнул Прохор оказавшись рядом с полковником Вороновым.

Он чудом услышал команду и тут же в ущелье звонким эхом разлетелся трубный глас команды. К

Приказ подхватили все горнисты. И после этого фронт казалось посыпался! Австрийцы радостно заорали, на пару минут усилили натиск, надеясь погнать русское воинство как каких-нибудь поляков или ублюдочных галичан. Но не тут то было. Стоило русским перестроиться и сомкнуть ряды, как отпор многократно усилился.

Из оставшихся в живых бойцов, образовалось три полноценных батальонных каре – в них вошли воины не то чтоб из разных рот: из разных полков стояли плечом к плечу так, будто всю жизнь этим занимались!

Каре медленно пятились, стараясь не дать противнику окружить соседа. И ведь не давали! Не в чистом поле сражались ведь, в ущелье особо не разгуляешься, коли с умом подойти, вот командиры и изощрялись. А Митюха с кирасирами помогал гасить особо рьяные выпады имперцев.

И вот когда каре уже входило в горлышко ущелья, за которым открывался вид уходящих в родные земли обозы с раненными, с запыленными орудиями и слабосильными полками на вершине будто какой-то недовольный великан заворчал. Сначала тихо, но затем ропот усилился, а потом и вовсе разразился трескучим камнепадом!

В один миг половину ущелья завалило булыжниками и мелким щебнем! Победа имперцев за жалкие секунды превратилась в поражение. Враги бросились прочь от стихии, бросая оружие и раненных.

Уставший Прохор смотрел на спины имперцев, а в голове вертелась лишь одна мысль: 'Как мне поднять своих на ноги, чтоб собрать трофеи?'

Впоследствии именно этот бой для Митюхи стал поворотной точкой в его летописи полководца, изничтожившей всю мягкотелость, а заодно юношеский максимализм.

Витязь, наконец, и правда стал таковым.

Глава 14.

11 мая 1716 года от Р.Х.

Москва. Преображенское.

Мир с каждым годом меняется все быстрее. Эта истина известна каждому думающему человеку и от нее никуда не деться. Можно только возглавить процесс или хотя бы плыть в его фарватере. История учит многому, не солгу если замечу – в истории есть решение любой проблемы, необходимо только найти нужный эпизод.

К чему я веду?

Наверное, к тому, что как бы не хотел добиться величия для Отечества быстро его не достичь. Умом понимаю, а сердце жалится. Слишком много хочется дать людям, научить и возвысить, даром, что ли лечебницы, библиотеки и школы открываются во всех крупных городах и даже некоторых селах. И вижу как растут дети, тренируются воины и пашут на экспериментальных полях свободный люд: душа поет, но стоит задуматься какой ценой это получено и горько мне становится. Порой даже мысли подленькие закрадываются пустить все по проторенной дорожке и пусть развивается самобытное государство как и раньше. Но проходит секунда осмысления и гоню эту ересь прочь от себя! Потому как знаю – не может Русь, Душа мира всего, Отечество, стоящее между Западом и Востоком быть простым государством. Не в этом ее нелегкая участь, не для этого многие годы мы терпели нападки всего и вся, чтобы потом расслабиться и жить по велению строптивой души.

Да, знаю – русская душа в первую очередь впитывает в себя соборность и милосердие, даруя даже злейшему врагу второй шанс, не унижая слабого и не воруя у друга. Для простого человека это прекрасно! С таким народом можно горы свернуть, любой правитель о большем и желать не смеет. Но ведь тем кто управляет следует развивать в себе и другие качества, мировоззрение. И вот ради этого, ради того, чтобы русский мир не оказался в забвении по прошествии веков следует выделить те ступени к вершинам власти, которые человек способен постичь, не теряя самого главного – бессмертной души.

Недаром в последнее время частенько беседовал с патриархом Иерофаном, да и Варфоломей из Петровки наведывается все чаще – понимает, что мало отроков просто научить, нужно дать им такой задел на будущее, чтобы и в старости витязи ощущали свою полезность и важность, если не для окружающих, то для государства. Думаете, такое невозможно? А вот шиш всем и маслица сверху, знаю – осилить можно все, было бы стремление и вот его-то взращивать требуется в первую очередь, как великий труд возделывает многие версты в пашни, так и желание творца нового должно укреплять разум своих адептов.

Да, видно пора ложиться спать, потянуло на философию. Да и пора уже – солнце зашло, а глаза от ламп порядком устали...

– Государь! Государь! Беда, государь!

В беседку, где я работал с документами, вбежал пыхтящий как экспериментальный паровоз чудо-мастерской Димы Колпака, Никифор. Старик раздобрел, но хорохорился и ни в какую не желал уходить на покой. Впрочем, я и не настаивал – он со мной с первых дней моей новой жизни: предан, умен и молчалив. Ни разу я не слышал от него просьб о протекции, о плохой жизни, о трудностях. Старик всегда был тем столпом, на который я мог положиться. И самое главное в любой ситуации он сохранял присутствие духа, чтобы не случилось.

И увидев его такого, я на пару секунд опешил.

– В чем дело?

– Го... го... горит, – едва справляясь с отдышкой ответил он.

– Что горит?

– Чернь взбунтовалась, Кремль горит, императрица с детьми заблокирована!

– А где гвардейцы?

– Часть прорывается к Кремлю, часть убита, а остальные держат оборону на воротах.

– Зови Нарушкина.

– Уже сделано.

– Ступай, готовь походный мундир, выступаем через десять минут, – приказал я Никифору, тот поклонился и быстрым шагом скрылся за зеленой изгородью возле беседки.

Какой-то ушлый скот решил воспользоваться моментом. И судя по шевелениям до сего времени это скорее всего пресловутый Вольный. Решил значит половить рыбку в мутной водице, что ж, выходит плохо в свое время столицу чистил от разного отребья, нужно глубже копнуть, чтоб до самых кишок достать а потом еще разок копнуть да так, чтоб людишки навечно запомнили.

Не прошло и минуты как в беседку влетел майор Нарушкин: слегка запыленный, чуток взмокший. Таким перед государем он не позволял себе появляться. После тренировок с личным составом он всегда приводил себя в порядок, но тут случай особый. Вон стоит глазам пожирает, приказа ждет. Что ж, зачем человека расстраивать?

– Никита, собирай всех кого можешь, шли гонцов в казармы преображенцам и семеновцам – идем в столицу, чернь усмирять, – как можно спокойней приказал я, вот только заметил краем глаза, что Нарушкин слегка сбледнул. И это при скудном свете ламп.

Почему интересно?

Бывает так, что определенные события заставляют менять мировоззрение кардинально. Чаще всего к ним относятся те, что напрямую задевают человека. Я старался гнать прочь мысли о том, что может случиться непоправимое, ведь даже в годы стрелецкой вольницы детей не трогали, да и на царских особ рук просто так не поднимали. Но нет-нет да проскальзывала мыслишка о том, что Ольгу случись черни ворваться в Кремль не пощадят, да и Ярослава с Иваном в таком случае могут в порыве убить.

Да для нормального человека убить ребенка дикость, но ведь отбросам все равно, тем более дороги назад у них нет.

– Гонцы посланы, но думаю, батальоны уже оповестили... – заметил командир царских телохранителей. И плевать, что со мной их меньше сотни человек – те кто попал в лейб-гвардию, априори не может быть слабым.

Я кивнул. На ходу застегивая кирасу. Пока Нарушкин собирал бойцов, Никифор успел принести мундир и оружие. Так что когда гвардейцы выводили коней на плац, я уже собрался. Вот только добраться до Кремля быстро не получится – и ночь на дворе, и наверняка те кто устроил все это подступы к городу перекрыл. А может и парочку засад устроил. Свои мысли озвучил Михаилу, тот молча согласился и тут же отослал две пятерки бойцов вперед: проверить на предмет возможных каверз.

Сейчас в моей голове крутились мысли о семье, остальное шло фоном, кажется – взорвись рядом бомба и не замечу. К тому же все делаю на автомате: носок в стремя, легкое усилие и оказываюсь в седле, чуть сжимаю колени и Ярый, мой верный четвероногий товарищ всхрапнув, тронулся в путь, постепенно набирая ход.

Коню, некогда подаренному мне, было все равно куда и в какое время скакать – главное, чтобы это происходило как можно чаще. Увы, но в последнее время выездов и впрямь много меньше, так что Ярому приходится грызть стойла... когда поблизости нет Ваньки-конюха – единственного человека которого царский конь допускает к себе, не считая меня.

Тпрр!

– Больше света! – рычит Нарушкин на подчиненных, хоть старается и не показывать что беспокоится, но все равно эмоции прорываются: то голос повысит, то рыкнет ни с того ни с сего.

С каждой минутой Москва становилась все ближе, еще полчаса и подковы зацокают по камням мостовой.

Вот вылетаем из перелеска и видим, что над городом колышутся, будто переспелые колосья пшена, красно-оранжевые языки пламени! Да не в одном месте, а в десятке. Могло бы и больше, но слышен колокол на церквах, перезвон пожарных бригад, гомон сотен людей – не дает народ свой город на поживу огню. Да неспроста все это, ой неспроста. Все отчетливей незримая рука недруга.

'Неплохо подготовлено, да и реализация плана не худшая, – отстраненно подумал я'.

А сам тем временем шепчу всякие глупости Ярому, чтоб нес быстрее к семье. Да и света уже хватает – видно дорогу достаточно для полноценной скачки, чтоб ветер свистел в ушах.

– По Зареченской двигаемся! – кричит Нарушкин.

Я не понимаю почему, ведь по прямой как полет стрелы – Холмовой быстрее. Уже собираюсь отдать новое ЦУ как заметил, что в распахнутые ворота Холмовой выплеснула толпа оборванцев. Немного, человек в пятьдесят – мы их разбросаем не вынимая сабель из ножен, вот только кто поручится в том, что за ними нет других? Ход при рубке потеряем, время тоже, а оно сейчас важнее всего. За сим резко меняем траекторию и отряд поворачивает на девяносто градусов мчится вдоль низкой стены: ограждающей не от врага, а по большей части от лесного зверья, что любит по зиме наведываться на людские подворья в поисках пищи.

Минута, другая и вот мы у ворот Зареченской. Закрытых. А вон и пара городских охранителей стоит. На эти места брали исключительно бывших солдат, что по какой-либо причине не могли активно служить, но все еще сохраняли бодрость духа и телесные силы.

– Кто такие? – грозно спросили сверху.

– Открывай служивый, твой государь под воротами ждет! – ответил Степан Кадушкин, командир третьего взвода.

– Невместно без приказа... – начал было служака, но тут уж я не выдержал:

– Промедлишь еще и лишишься головы, раз государево полотнище не узнаешь.

Ярый, будто чувствуя мой настрой подался вперед, раздвинул мощной грудью стоящих впереди коней гвардейцев слегка приподнялся и ударил копытами в створки. Бамс! И тут же изнутри что-то упало. Дзынь! А после и вовсе скатилось наземь – фрух!

Не прошло и десятка секунд как ворота скрипя плохо смазанными петлями начали открываться. Пара ударов сердца и дорога оказалась свободна. Бросил мимолетный взгляд на лица служивых: спали небось, но нет – хоть и помятые физиономии, но скорее от усталости, так что всколыхнувшийся было в душе гнев тут же угас – не за что охранителей наказывать.

– Пошли родимые! – две пятерки хлыстнули по бокам своих коней и с присвистом поскакали вперед. Следом как стадо разъяренных красной тряпкой быков ринулись и мы...

*****

12 мая 1716 год от Р.Х.

Москва.

Английский гостевой дом. Раннее утро.

Если бы кто сказал сэру Клайду Джефферису еще пару лет назад о том, что он будет послом в Московии, то он бы рассмеялся шутнику в лицо, не сдерживая эмоций. И плевать на личность фантазера. Однако прошло время и вот он тут: среди диких людей, варварских нравов и загадочных поступков, частенько не поддающихся логике английского аристократа. Да, пусть он и не лорд, но все же не худородный потомок козопасов. Посему это назначение воспринималось сэром Клайдом как ссылка, что даже хуже наместничества в колонии среди краснокожих дикарей.

Вот только возмущение у Джеффериса было тихим, можно сказать даже незаметным для обеих Палат. Так уж повелось, что настоящие англичане привыкли выполнять возложенные обязанности в любом месте, если там можно заработать фунт другой. Да-да, так уж повелось, что лорды и сэры любят деньги ничуть не меньше стылого Туманного Альбиона. Даром, что английские пираты в своей жажде наживы и жестокости превзошли беспринципных испанцев!

Как бы там ни было, но посол Англии в России принял дела у своего предшественника и приступил к работе. Правда, без энтузиазма, с ленцой.

Поначалу Клайд жалел себя, наблюдал за скучной, по европейским меркам, жизнью столицы московитов и пренебрежительно плевал через губу при любом упоминании успехов русских мастеров или воинов.

Все изменилось тогда, когда его представили царю, точнее императору, правда непризнанному Англией и еще рядом стран, но в официальных письмах именующемуся только так и никак иначе. И пусть встреча длилась не больше пяти минут, впечатление она произвела на опытного царедворца неизгладимое. Да такое, что уже вечером из английского посольского дома ускакало сразу трое гонцов. Все в разные направления.

Сведения о том, что новый государь московитов не уступает своему отцу, а то и превосходит его, нужны в Англии и как можно скорее. Кроме того требовалось узнать как можно больше о самом государе и сделать это следовало быстро – вот посему второй гонец отправился в Архангельск, к Джону Хардстоуну – главе гильдейских купцов. Ну а третий убыл не так уж и далеко – на берега Балтии в бывшее Курляндское герцогство. Благо там еще осталась старая аристократия, скрыто ненавидящая московитов.

Для себя же сэр Клайд оставил самое интересное, в чем он являлся безусловно мастером. Без прикрас и ложной скромности можно уверенно заявить, что нынешний посол Англии отличный специалист поиска тайных троп к душам людей. Причем самых разных. Да он не чурался грязных методов – хотя кто из политиков ими не пользуется? Есть только те кто признает это и попался и те кто не попался, посему осуждающе качает головой.

Однако как бы там ни было, но результаты, которые получал сэр Джефферис – впечатляли. Вот и здесь в России, не ведая тонкостей русского языка, но понимая человеческую природу, он сумел найти за год полторы дюжины обиженных аристократов, скрывающихся от пристального взора безопасников.

Для посла все эти люди были всего лишь дополнительным источником информации о жизни двора и различных министерств. Далеко идущих планов он не строил, предпочитая действовать методично и своевременно, не загоняя упряжь действий до полусмерти. Поэтому и разговоры с недовольным вел он в полутонах, не позволяя опуститься риторике до оголтелых антигосударственных призывов. Но его собеседники себе в этом не отказывали, а сэр Клайд их не останавливал, предпочитая слушать и запоминать.

Думал, что так будет лучше, мол, пар выпустят и успокоятся.

Вот только сегодняшняя ночь показала насколько он близорукий политик, работающий на просторах России...

И ведь казалось, ничто не предвещало беды – пешки исправно снабжали посла информацией, делились идеями и даже помогали в меру своих сил. Сэр Клайд порой тешил себя надеждой, что через год другой сможет подобрать нужный ключик и к Граалю Московии – закрытой для сторонних глаз Петровке. Даром, что живут там простые люди, только под незримым наблюдением безопасников. А там и секреты выведать можно, и людишек толковых переманить или выкрасть.

Однако мечты о размеренной ползучей экспансии рухнули в один момент – с вестью о том, что взбунтовалась чернь в Москве. И ладно бы сама по себе, но среди алчущих толп нищебродья и ворья появились отряды недовольных, решивших половить рыбку в мутной воде, а заодно и решить свои накопившиеся проблемы. Все бы ничего, пойди эти отряды резать купцов да мастеровых, но считай, половина сунулась к Кремлю и успела схлестнуться с гвардейцами...

Теперь для них назад дороги нет, пути отступления растаяли как капля меда в кипятке, ведь пролитая кровь заставит безопасников рыть землю носами днем и ночью. Посему отрядам князя Василия Долгорукого, Ивана Большого Афанасьева и Александра Кикина дали приказ захватить императрицу с детьми – случай уж больно удобный, всего рота в охранении в эту ночь осталась, про это сэр Клайд знал лично, от болтливого служаки Сашки Пустырева, что заступил в этот день на Северо-Западные ворота.

Но, черт побери, почему эти болваны выбрали столь неподходящее время?!

Посол бесился, разбил пару венецианских бокалов и метался от стенки к стенке в своем кабинете. Вышколенные слуги ему не мешали: дураков не было. А вот посыльные, снующие словно крысы доставляли сэру Клайды вести от которых ему хотелось еще больше рвать и метать. Ведь бунтовщики не сумели воспользоваться неожиданностью и захватить Кремль. Теперь их отряды, под прикрытием шаек воров и грабителей пытаются взять его на копье, теряя такое драгоценное для них время. И самое паскудное – государь московитов уже возвращается из своей поездки по ближним городам, не говоря уже об оставшихся гвардейцах в казармах за чертой города.

– Беда господин!

В кабинет Джеффериса ворвался испуганный Гарольд – парнишка семнадцати лет, служивший еще предшественнику посла. Да столь хорошо служивший, что старый пройдоха Мортимер хотел забрать его с собой на Туманный Альбион. И как подозревал сэр Клайд дело тут вовсе не в том, что Гарольд хорошо знает русский язык, тут скорее ценна работа ртом в целом, к тому же и на мордашку паренек смазлив как девица...

Тьфу! От столь мерзких мыслей посол скривился и едва не сплюнул на пол, опомнившись в последнюю секунду.

– Чего замер? Говори, давай!

– В городе гвардейцы и сам император!! – затрясся юнец: губенки надул, пальцами полу кафтана мнет, а глаза то и дело на дверь с окном кидает. Такой служака в бою даже не нуль на палочке, а скорее помеха. Опасная для свои же опасная.

– Хм... быстро они, – кивнул Клайд. – А из-за чего ор тогда?

– Так ведь мы того само... гхаа

Гарольд не успел договорить как рядом с ним оказался посол и схватил правой рукой за шею резко поднял его и прижал к двери.

– Глупец, – пренебрежительно процедил Клайд даже не думая ослаблять хватку, не смотря на то, что Гарольд покраснел как свежее сваренный рак и сучил руками да ногами по стене, силясь хоть как-нибудь ослабить хватку своего господина. Но силы слишком не равны.

– Мы вообще ничего о бунтовщикам не знаем и знать не хотим, заруби себе на носу, в противном случае – не сносить тебе головы.

Джефферис разжал пальцы, и паренек рухнул задницей на пол.

– Агх! Хррр.

Пару секунд из его глотки раздавались нечеловеческие хрипы после чего он закашлялся. Всхлипнул.

– Заревешь – убью прямо здесь. И плевать на то, что твой дед служил Кромвелю верой и правдой. Ты меня понял?

И хоть сэр Клайд говорил тихо, скрежет его голоса пробирал до костей. Гарольду ничего не оставалось – он часто-часто закивал и украдкой смахнул слезу, катящуюся по щеке, скрылся за дверью.

– Идиоты. Меня окружают одни идиоты! – прорычал посол, опускаясь в кресло.

Рука привычно залезла в третий ящик стола, нащупала пузатую бутыль односолодового виски и плеснула в стакан на два пальца. Затем подхватил и выпил одним махом. Янтарная жидкость прокатилась по гортани, приятно обжигая, и ухнула в желудок, даря мгновение восхитительного жара во всем теле.

На один миг глас Англии в этой дикой стране подумал о том, что побег куда-нибудь в Архангельск – лучшее решение. Месяца так на три или четыре, пока страсти не улягутся. Мешало лишь осознание простой истины – он не простой человек и наверняка его перехватят еще на выезде из города и тогда от вопросов безопасников ему точно не отвертеться. Пока же еще оставался призрачный шанс на то, что все обойдется.

– Плевать! Денек будет мерзкий, пусть лучше он канет в забвение как можно скорее...

Сэр Клайд опрокинул в себя второй бокал, а затем и третий. Перед глазами появилась легкая дымка, и разум погрузился в состояние полудремы: идеи, домыслы, заботы – все отступило, давая послу насладиться алкогольной безмятежностью. И плевать, что после он будет сожалеть о проявленной слабости, главное, что сейчас он отринул все прочь!

12 мая 1716 года от Р.Х.

Москва.

Резиденция Князя. Раннее утро.

Трехэтажные хоромы еще до первых петухов пребывали в состоянии тихого ужаса. Хозяин гневается! А когда такое происходит, плохо бывает всем: и виновным и случайным. Любому кто попадется на глаза князю.

Разве что домашние могут чувствовать себя в относительной безопасности, хотя порой и им достается, бывало, прикажет в сердцах высечь ради разумения, и даже остыв, не меняет решения. Единожды такое с самим наследником произошло, когда тому одиннадцатый год шел, с того времени он к отцу старается в такие моменты вообще на глаза не показываться. И правильно делает, этот ход всем бы домочадцам перенять, но нельзя – работа должна выполняться постоянно, иначе смерть покажется манной небесной для ослушавшихся!

– Гришка! Тварь ты неблагодарная, куда делся?! Бегом ко мне! – глас Хозяина разносился по терему с кладовой до конька крыши, заставляя всех: от челядинца до жены Софьи содрогаться и молиться Богу, дабы смиловался и остудил разъяренного властителя.

А упомянутый Григорий Отроков меж тем несся в комнату своего господина не глядя под ноги – лишь бы поспеть как можно скорее. И угораздило же его отлучиться на задний двор в такой момент!

– Я тут, твое превосходительство! – отрапортовал он даже не переступив порог.

– Ты где шляешься, остолоп? – неожиданно тихо, с присвистом спросил князь своего верного слугу, обязанному ему по гроб жизни.

– Прошу извинить... – склонился Григорий.

– В городе творится черт знаешь что – скорбные разумом решили устроить у меня под носом настоящее восстание. И представь себе мои чувства, когда подобное происходит без моего ведома?

Князь продолжал говорить все так же тихо, но в голосе его все больше проскальзывали змеиные ядовитые нотки. Подобное заметит любой хоть раз потревоживший покой древесной гадюки в солнечный день подле нагретого камня.

– Людишки донесли совсем недавно. Гонцы на склады отправлены, охрана предупреждена – любых незваных гостей встретят пальбой и поднимут на копья.

– Дурак! На кой люд мне твои склады?! Ты понимаешь, что если сейчас случится непоправимое – молокосос нас со свиным дерьмом смешает. Его ищейки всего полгода как рыть под нас перестали и тут такое.

Князь замолчал, побарабанил по столу костяшками пальцев и глубоко вздохнул, глядя невидящим взором на черный лакированный стол из мореного дуба. Григорий в такие моменты притворялся истуканом – знал, что Хозяин изволит думать и лучше для бренного тела ему не мешать. И плевать, сколько времени займут размышления: раньше положенного он даже с места не сдвинется.

Вдалеке раздались едва слышные крики и раскаты многочисленной пальбы.

'Могли людей и не гонять, вон все и так слышно', – невесело подумал Отроков, а чуть погодя ор поднялся уже на их улице, правда, сразу прекратился. Сторожа в этих местах бывалые – сначала бьют, а потом уже беседы ведут.

– В общем так. Бери полсотни стражи и выступай к Кремлю. На глаза никому из этих скорбных разумом не попадайся. Если подвернется случай – поможешь гвардейцам, если нет – любой ценой захвати хотя бы одного командира бунтовщиков.

– Я могу идти?

– Ты лететь уже должен! – громыхнул князь, нахмурив брови, так что они сошлись на переносице.

Но Григорий этого уже не видел – несся сломя голову во двор. Там в ожидании сидела дюжина битых жизнью воинов, некогда служивших в стрелецких полках, а затем перешедших на службу к родовитому князю.