Текст книги "Поступь Империи. Бремя Власти"
Автор книги: Иван Кузмичев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Выведя людей на огневой рубеж Прохор потерял над ними власть. Ровно до того момента пока они не отстреляются и их командиры не скомандуют 'Назад!'. Глядя на стрелков, генерал не раз вспоминал о том, что говорил Старший Брат о них, о роли которая им уготована и той ответственности, что лежит не только на офицерах, но и наставниках, передающих свой опыт молодым дарованиям. О многих вещах тогда рассказывал ему молодой цесаревич, беседуя наедине, увы, но не все реализовано, еще больше предстоит сотворить, а к некоторым делам возможно вовсе не получится подступиться – но Прохор верил, что потомки их завершат, а там глядишь и вовсе перешагнут грань, станут тем народом о котором так грезит император...
Щелк! Щелк! Щелк! Будто кнутом кто-то играет, так и слышно как язычок рассекает воздух. Да только не кнутовище в руках молодых воев – приклады, любовно выточенные мастерами, да приклады, указующие стволу цель, в которую нужно попасть.
Винтовки, как все чаще называют нарезные фузеи, стреляют по особому, и дело даже не в том, что пуля летит дальше, точнее, нет все дело в звуках. Пуля с характерным щелчком, но только громче чем у кнута, и будто бы злее. Это как сравнить полет комара и шмеля – вроде принцип один, а вот спутать нельзя.
За 'ударами' и громоподобными взрывами бомб 'богов войны' теряются смертоносные кровавые действа малочисленных мортирщиков. Их мало, по сравнению с тем же корпусом Русских витязей, но страха и жути успели нагнать уже в первые минуты стрельб!
Десятки продолговатых снарядов посыпались на головы противника в тот момент когда начали падать ротные командиры и знаменосцы. В то время когда унтера еще на заменили выбывших, а упавшие знамена не подняли с земли...
Бух! Дах! Бух! Дах!
Мины сыпались локальным градом, взрываясь прямо в колонах, выкашивая всех в радиусе семи-восьми метров. Сотни осколков косой пронеслись по наступающим, калеча и убивая, тех кто еще минуту назад был полон сил и здоровья.
Дымные следы пронзали голубой небосвод, пороховой заряд иссяк, продолговатые снаряды в жестяной оболочке продолжали падать на головы врагов. После третьего выстрела мортирок, со стороны противника раздался яростный рев, тысячи солдат бегом кинулись к витязям. С фланга их прикрывали несколько сотен конников, отделившихся от общей массы.
Вражеские командиры пытались остановить своих солдат, вновь сформировать колону, а некоторые уже начали выстраивать шеренги для атаки, да только получалось плохо и даже безобразно – едва ли не треть бойцов лежала на земле и еще столько же поддались яростному порыву, замешанному на страхе, злобе и крови. Но расстояние оказалось все еще велико для результативного рывка – саксонцы с поляками не пробежали и половины как начали выдыхаться.
Упустить такой шанс генерал конечно не мог. Сейчас Прохор не глядел на то что происходит на позициях возле его рубежа обороны. Для него исчезли Рязанский, Московский, Псковский и Новгородский полки, остался только враг, которого нужно уничтожать всегда и везде, любым способом без пощады и жалости.
Вот отступили за спины братьев последние пары мортирщиков и теперь ничто не мешает витязям стрелять.
– Беглый огонь! Пли! – приказал Митюха, гарцуя чуть позади центра строя. Загудели горны, вмиг оживились витязи и тут же послышались первые слитные залпы – при такой команде вести корректировку огня отдавалось ротному, а непосредственно направлять огонь уже сержантам, благо что в каждой пятерке бойцов есть капрал, свободно следящий за боеготовностью своих воинов.
На губах генерала заиграла, ему вспомнилось, что еще не так давно он стоял перед строем, под палящими лучами южного Солнца и даже не замечал, как о кирасу рикошетят стрелы грязных степняков. Теперь же война другая, да и звание иное, а уж о мозгах и говорить не следует – рисковать головой понапрасну нельзя, эту истину в Митюху Старший Брат вбил до конца жизни.
Между тем противник все же сумел приблизиться настолько, что в строну корпуса все же прозвучали первые пока еще куцые редкие залпы. Вскрикнул молодой витязь, Прохор оглянулся и узнал в нем шестнадцатилетнего Ваньку Ладейщикова, боец из него так себе, но вот как столяр уже успел себя проявить.
'Неужто убили?' – не поверил Митюха.
Но нет, вон подняли.
'Ранен, правое плево в крови, видать пуля срикошетила от кирасы, может только задела, и кость не повреждена...' – сразу оценил генерал, но отвлекаться в начале боя – ошибка непростительная, поэтому тут же переключился на происходящее на поле боя.
Врагов будто бы и не убывало! Сколько не убивали, а их все пребывает и пребывает, словно головы с змея, что сторожил Калинов Мост. Да только и своего огонька у руссов имеется изрядно.
Мортирщики, заняв позиции в тылу тут же приступили к бомбардировке наступающих шеренг противника. Новые хлопки взрывов на правом фланге зазвучали чаще. Колпаки стреляли на износ, стволы уже начали дымиться, того и гляди очередной снаряд взорвется прямо внутри орудия. Прохор уж хотел кликнуть зарвавшихся артиллеристов, но те и без него все видели, да и разбирались в своем деле не в пример лучше, так что бочки с уксусом, для охлаждения, уже катили к пушкам.
Разбившись повзводно, роты стали вести перекрестный огонь по атакующему противнику. Но как бы отлично не действовали витязи – враг не отступал и вот уже в трех местах сумел вступить в рукопашную! Если бы не рогатки, предусмотрительно выставленные перед строем, то дело могло окончиться трагедией, ведь вместе с пехотой на корпус обрушился ни с того ни с сего кавалерий противника. Да не какие то там оголодавшие степняки, а закованная в латы польская гусария. Видно враг все же сделал выводы из первых дней сражения, вот и решил попробовать на зубок самых низкорослых русских воинов. Но просчитались вражины и град пуль отогнал зарвавшихся панов, но проблемы не решил – эскадроны все же нашли лазейку и ударили на стыке витязей и новгородцев.
На несколько секунд воины замялись и поляки с остервенением принялись рубить ошалевших новгородцев. Русские воины пытались отбиваться, благо фузея со штыков не абы что, но толи шляхта попалась очень уж опытная, толи с этого края воины сами были малоопытные, но отбить атаку не получалось.
А к полякам уже неслась пехота, почуяв слабину в обороне противника!
Прохор все видел, даже то, что командир новгородцев – полковник Свиридов Петр Ильич, пытается помочь своим воинам, но не успевает: на его центр основательно навалился трусоватый полк саксонцев вместе с отрядом наемников Бурого Волка.
Впервые за долгое время командования Прохор ничего не мог сделать – имея под рукой свыше трех тысяч бойцов, в этой ситуации у него не было сил выделить и пары рот в помощь соратникам, ведь ослабь он собственную линию, противник прорвется. И тогда их уже ничего не спасет. Но от понимания сложившейся ситуации молодому генералу лучше не становилось. Он до крови закусил губу и единственное на что решился – отослал два эскадрона кирасир прикрытия в помощь своему правому крылу, да и то не в лобовую атаку, а только как огневую поддержку, ведь недаром у каждого из них по паре тяжелых пистолей.
Генерал чувствовал, что этот момент решающий, тот кто сдюжит – выиграет!
*****
Принц Евгений Савойский.
Все резервы брошены в бой, даже часть обозников – самая боеспособная, и то ушла навстречу врагу. Не для того, чтобы победить, всего лишь стать живым щитом для лучших солдат, готовых сбить противника с этого проклятого холма, а потом вовсе погнать его до самой Москвы.
Фельдмаршал ни на мгновение не сомневался в победе. Да и как тут сомневаться, когда все спланировано до такой степени, что каждая фигурка-человечек ведет себя именно так как от нее и ждут.
Да, сражение вышло трудным, да много крови пролито, но еще больше ее прольется, главное – это завершить наконец эту вакханалию, сломить царя. А после можно и потери подсчитать, хотя чего греха таить, Евгений не зря кидал на самые опасные направления кого угодно, но только не своих имперцев, именно поэтому черно-белые мундиры удалось сохранить едва ли не в сто процентной целостности.
Опытнейшие полководец с довольной улыбкой следил за тем как кавалерия сжимает фланги и вот-вот готова прорваться в тыл к руссам, держащимся из последних сил. Вон несколько сот летучих гусар умудрились даже прорваться сквозь строй зеленых мундиров, но фельдмаршал конечно знал – им долго не выстоять, русские воины перебьют наглецов. Вот только это первая ласточка, и с каждой минутой их все больше. Как та, что принесла весть о сдаче сразу двух люнетов и теперь руссам точно придется отступать, потом что их тактика строилась исключительно на обороне и потери связующих точек фатальна.
– Господин, они отступают! – не сдержал эмоций молодой полковник, адъютант Евгения, барон Франц фон Граунтберг.
Фельдмаршал покровительственно кивнул, но говорить ничего не стал, посчитал лишним. А между тем ситуация начала развиваться лавинообразно. Вот зубчатая шеренга, с несколькими выступами отбивается от саксонцев, недобитых поляков и имперцев, а через минуту, тот строй, казавшийся непоколебимым, неожиданно ломается, спрямляется и ... отступает прямо к холму, с которого уже не стреляют батареи. Да и вообще, на котором казалось вовсе никого нет!
Принц Савойский, потер свои красные от недосыпа стариковские глаза, чувствуя, что происходит нечто странное. В его прогнозе подобного не было, руссы не должны были сдавать стратегическую точку, они были обязаны биться до последнего, и получить удар с тыла от кавалерии. Разум командующего тут же начал анализировать ситуацию ища решение для этой ситуации. Ловушка? Нет, в нее Евгений не верил – нет у противника сил чтоб сдержать атаку и одновременно готовить пакость, физически нет солдат, а это значит тут нечто иное.
Ну а между тем не прошло и пяти минут как все русские полки застыли плотным строем, облепив подножие холма, стоя несокрушимой стеной. Вот только настолько ли она несокрушима как кажется? Ведь солдат то осталось всего ничего, уж это фельдмаршал видел хорошо.
И вот решающий момент близок, вестовые доложили о выходе двух корпусов гусарии на позиции. Атака началась незамедлительно. Паны в кой то веки показали себя неплохими воинами, сумев атаковать обоз врага и раненых, уж с этой задачей они обязаны справиться, после чего руссам ничего другого не останется кроме как сдаться. Окружены, избиты и морально сломлены, что может быть чудеснее для завершающего штриха разгрома?
Улыбка Евгения превратилась в хищный оскал. Наружу все таки вылез искусно спрятанный лютый зверь, возжелавший крови не меньше оголодавшего волка. И сдерживать себя принц Савойский не стал. Вновь взлетел клинок и личный полк кирасир, призванный защищать штаб и высший генералитет пошел на рысях в сторону жаркой сечи, вот-вот грозящей перерасти в кровавую бойню...
Глава 9.
2 июля 1715 года от Р.Х.
Смоленская губерния.
Боярин Федор Третьяк был потомственным военным, его род воевал во славу России с тех самых пор, как Иоанн Грозный даровал его предку надел под Саратовом, за проявленную доблесть в битве против крымчаков, осман и ногайцев при Молодях, что в пятидесяти верстах от Москвы. С тех самых пор каждый мужчина в роду обязательно вставал под знамена с двуглавым орлом. И не важно против кого: татары, свеи или вовсе чумазые сибирские племена, покоренные сначала казаками, а после отрядами государевых стрельцов.
Так что рос Федор, старший сын Петра Алексеевича, под внимательным приглядом дядьки-пестуна, вколотившего, порой даже по голове, науку сабельного боя, некоторые казацкие хватки и конный бой настолько, что уже к двадцати годам боярин стал первым бойцов своего полка, а после не раз доказывал что является если не лучшим, то уж в десятку оных входит однозначно. И пусть минуло немало годков с тех пор, теперь он генерал, под рукой которого двадцать тысяч человек – сила изрядная, но былую хватку он не растерял. Он старался выделять время для тренировок, но не всегда удавалось.
Однако вчера под самый вечер удалось размяться. И не зря, ведь кроме телесной пользы он получил и духовную – прибыл дальний разъезд разведчиков с архиважными сведениями. Они в суточном переходе от войска государя!
Федор как узнал об этом, тут же приказал командиру разведчиков – Илье Самошину, дать полный доклад, с собственными измышлениями. Доклад проходил в шатре генерала, в котором кроме него самого были все полковники. Еще только увидев выражение лица опытного разведчика он понял, что радоваться нечему.
Как только все собрались, а к чести командного состава, произошло сие всего лишь за несколько минут, Илья получил команду начинать. Докладывал он по-военному четко, рубленными фразами, но только до тех пор пока не перешел к собственным мыслям. Тут он позволил себе быть чуток более многословным.
– Битва жаркая, мертвых – тыщи, кровища рекой льется. На наших наседают, но те не прогибаются, воины видать справные, но вражин все равно много больше. Опытному глазу сразу видно – еще день-два и наши отступят. Сил чтоб отбиваться дольше у них не хватит, тем более что степняки с драгунами постоянно в стычках с гусарией, некому подсобить, натиск ослабить.
– День-два – это с тем временем, что вы обратно добирались? – тут же ухватился за главное муромский полковник Андрей Деменьтев.
Самошин на секунду задумался, видно прикидывал как точнее ответить. Собравшиеся нетерпеливо закхекали. Сержант отмер, цыкнул и продолжил, чуток запинаясь:
– Обратно мы скакали часа три, но вы то навстречу двигались, значит если пехом считать, то можно сказать, что полтора дня – это крайний срок.
Полковники удрученно нахмурились. Времени чтоб дойти у них и правда не оставалось, а вступать в бой после длительного марша – смертоубийство, людей погубят, а результата нет, даже наоборот, врагу в плюс, ведь воинов то он побьет особо и не напрягаясь...
Задачка та еще: и людей сохранить бодрыми, и государю помощь привести.
Как только сержант ушел в штабе начались бурные обсуждения и плевать на то, что солнце зашло – у настоящих офицеров время суток роли не играет. Каждый военный обязан адекватно чувствовать себя и утром, и поздней ночью, если это нужно Родине.
Полтора десятка опытных воинов спорили до хрипоты, а генерал слушал. В конце концов через пару часов из всех идей выбрали две самых подходящих. Первая состояла в том, чтобы корпус шел не на подмогу государю, а наоборот ударил во фланг врагу, тем более что так быстрее и оперативнее, однако атаку можно совершить не ранее четырех часов после полудня. Вторая идея заключалась в том, чтобы ночью совершить бросок к своим и до полудня усилить армию государя, при этом обоз, больных и прочих увечных оставить в арьергарде, а трехтысячный корпус кавалерии вовсе послать в авангарде, чтоб значит какая-никакая, а помощь к императору подошла.
Оба варианта были хороши по-своему, но выбрать следовало один, потому как дробить силы на выполнение обоих задач Федор Третьяк не решился. Мало ли как на поле боя ситуация за утро изменится?
Наконец когда все доводы были выслушаны, генерал принял решение:
– Выступаем, братцы в полночь, идем с оглядкой, людей беречь, коней тем более. Всю лишнюю амуницию оставить в обозе, отрядить пару рот для охраны. Воинам с собой оставить только дневной сухпаек. Вопросы?
– Оружие брать, али людишкам голыми руками воевать? – с ехидцей поинтересовался один из полковников – Егор Иимбуков, человек дрянной, но с воинскими делами справляющийся на ять. Сейчас он видимо пытался с острить, но шуточка вышла нелепой и ужас какой плоской. На него даже его приятели странно глянули, а Третьяк вовсе проигнорировал, лишь еще раз окинул взглядом собравшихся.
– Нет вопросов? Ну и отлично. За работу, господа, нас ожидает трудная ночка.
*****
– Стефан, лево прими, там москалей обойдем!– яростно кричал седовласый мужчина в красной потертой шапке, указывая молодому собрату тяжелым палашом на небольшой прогал между шеренгой и маленьким холмиком.
Но командир трех панцирных гусар не слышал слов своего дядьки. С лихой яростью повел он потомственных шляхтичей на потрепанный, но все еще держащийся строй врага. Ему было плевать и на блестящие на ярком солнце окровавленные штыки, и на деревянные перекладины, защищающими фронт перед строем. Но что ему палка, ломающаяся от одного молодецкого удара?
Не смогут клятые москали остановить их! Да будет так, Дема Мария, защити сынов своих!
– Руби!! – заорал Стефан луженной давно пропитой глоткой. Его крик подхватили сотни гусар и подняв выше палаши ломанулись прямиком на замерший строй.
Две сотни шагов до москалей...
Шеренга опускается на колено, стоящая позади нее подходит вплотную. Командуют офицеры и слышатся сотни выстрелов, будто щелчки пальцев. Неожиданно рядом со Стефаном валятся наземь несколько его бойцов, но он даже не оглядывается, у него перед глазами лишь враг, до которого нужно добраться и рубить, рубить, пока не устанет рука!
– Руби!! – вновь заорал Стефан, но голоса не услышал, его конь мчался быстрее ветра.
Белые, словно известняк, лица молодых москалей, еще юнцов, совсем близко. Почему они не бегут?!
Мысль еще формировалась в голове командира гусар, прославившегося в одиночных схватках. Его конь бросился вперед, на русские шеренги. Следом за ним несся весь его отряд.
Всего двадцать шагов и он ворвется в строй этих щенков!
Но неожиданно, кто-то сильно толкнул его сбоку, с того краю, где скакал верный дядька Серж.
– Ты что тво...
Закончить ему не дали. Вжикнула бритвенно острая сталь и голова Стефана покатилась прямиком к шеренге руссов, туда куда он так усердно рвался.
Не заметил гордый пшек, что им наперерез скачет отряд бронированной конницы, всего ничего, два эскадрона, но и этого хватило, чтобы обратить оставшихся в строю шляхтичей в бегство. Чуть больше полутора сотен выживших конников не пожелали насаживать коней на русские пики, да и вообще рисковать в столь безнадежном деле драгоценной жизнью. Тем более, что у остальных частей дела странным образом складывались все хуже и хуже...
*****
Около полудня.
Хатычка.
Я стою в окружении напряженных генералов, то и дело посылающих вестовых дабы отдать приказ. Теперь им можно действовать и таким способом – линия фронта позволяет.
Наши полки меняют друг друга все чаще и чаще, в тылу скопилось свыше пяти тысяч раненных, еще немного и даже их придется ставить в строй, по крайней мере тех кто еще способен двигаться.
Черт! В этот раз враг оказался слишком силен, придется отступать... но пока об этом ни слова, поглядим как ситуация сложится дальше, не железные же они в самом то деле.
– Яшка, сучий потрох, левее возьми! Лево, я сказал! Ирод!! Я тебя в дуло засуну и вместе с кубышкой выстрелю, если ты еще раз такое устроишь! – луженная глотка Ильи Паномарева, майор от артиллерии, была знакома едва ли не каждому в штабе, за эти четыре дня его ор сопутствовал каждому залпу батареи. Чаще всего перепадало наводчикам, не до конца выставившим угол наклона.
Вот и сейчас, когда у основания холма идет жаркая сеча, у нас на лицах мелькнула тень улыбки – все же ругань ох как помогает расслабиться, сбросить напряжение.
Что там ответил провинившийся я не слышал – далеко, но уже через несколько секунд поредевшая батарея громыхнула, снаряды полетели с большим перелетом за линию сражающихся. Туда где как будто незаметно двигалась конница...
Кубышки упали кучно, но задели кавалерию лишь отчасти.
Внизу все чаще падают русские солдаты, то и дело разгораются жаркие штыковые бои, слышится треск выстрелов и взрывы ручных гранат. Да только мало этого, мало, прут вражины, будто косолапый, что за медом лезет. И помощи ждать неоткуда, хоть и меняем батальоны, даем отдых, но тают роты как льдинки в июльский полдень.
– Бей нехристей!! Ура, братцы!
Молодой безусый капрал кричал во всю мощь, да так что выплеснул в этом порыве чуточку больше дозволенного, расплескал вокруг себя Силу да Ярость, и тут же захлебнулся в кровавом кашле.
В грудину попала тяжелая мушкетная пуля, разворотив огромную дыру с кулак величиной.
Но свое дело командир сделал, воины с удвоенной силой били прущих врагов. Только слишком много их, убиваешь одного, а ему на смену трое лезет: таких же грязных, потных и вонючих, но дюже охочих до русской крови.
Внезапно левое крыло дрогнуло и ... подалось назад!
– Скотство! Два батальона с центра перекиньте – москвичей и новгородцев, – сразу командую. Рене кивает и вестовой летит пуще стрелы.
Строй просел, и вот-вот должен был распасться, но подошедшее подкрепление выправило положение, но чует мое сердце – это ненадолго.
Уже закончился уксус для охлаждения и артиллерия мигом просела в своей эффективности, чем незамедлительно воспользовался противник, концентрируя на краях все больше и больше полков. И ведь там свободного места уже нет, а они все прут и прут!
Положение пока спасали кидаемые на самые опасные участки мортирщики-витязи, забрасывающие минами наиболее скученные отряды врага. Но и их запасы не вечны, вон Прохор то и дело получает доклады о числе и судя по хмурому челу сведения не обнадеживающие.
Центр обороны трещал, еще немного без свежих подкреплений и полки не смогут отбиться, их просто завалят трупами, а по телам пройдут грязные, вонючие европейцы.
– Калмыков надо пустить, иначе не сдюжим, – заметил фельдмаршал и сам же отдал приказ, после моего молчаливого согласия.
Что ж, степняки Ору-хана могут и правда помочь, жаль только мало их в резерве, меньше пятисот. Основные то силы вместе с драгунами Меншикова от вражеской кавалерии за оврагов отбивается.
Приказ отдан, неказистые воины, на невысоких, но крепких лошадках, услышав зычные команды своих вождей попрыгали в седла и тут же припустили толпой в сторону центра, огибая холм слева.
– Рене, твоим нужно напрячься, в случае неудачи Ору-хана им придется туго.
– Костьми ляжем, но не отступим! – заверил меня генерал.
Вот только веры в несокрушимость нет. Чувствую – все решится в ближайшие часы: или мы или они, третьего не дано.
Неожиданно из-за оврага появилась конница. Видны только силуэты. Несколько полков точно!
'Это конец', – понял я, а вместе со мной и все генералы.
Правое крыло не сможет отбить эти тысячи...
– Неужто наши?! – воскликнул удивленный фельдмаршал.
'Умом повредился или глаза совсем плохи у старика стали'.
Вот только мой пессимизм разрушила сюрреалистичная картина мощного удара 'вражеского подкрепления' в спины своим же.
Что?! И только тут понимаю – мундиры у кавалеристов сплошь зеленые – в наши, русские!!
Правда знамена то не из тех, что были на момент начала сражения, выходит успел Федор? Неужели на крыльях летел? От радостного возбуждения и спасительного глотка в виде полноценного кавалерийского корпуса в голове зашумело, словно от пары кружек доброй медовухи.
А драгуны, вперемешку с калмыками буквально перемалывали противника, нещадно рубя любого подвернувшегося под руку. Они быстро двигались навстречу к холму, 'союзнички' увидев несущихся зеленомундирных всадников, пытались бежать, но почти всегда падали наземь замертво. Наседающие на правое крыло вражеские полки, от которых остались лишь сплоченные отряды кинулись в рассыпную, ударились в безудержное поголовное бегство!
Жаль только кавалеристы, добивая остатки очередного отсеченного отряда, увлекшись, попытались ударить чуть левее, забыв о том, что сила конницы в ее единстве, один всадник в толпе ничего не сделает.
Часть драгун завязла в людском месиве. И на свою беду по большей части это оказались ряды черно-белых мундиров. Имперцы: озлобленные и униженные принялись орудовать своими мушкетами как копьями, сбрасывали потерявших подвижность кавалеристов с коней, кололи, глушили и резали.
Русская конница постепенно останавливались. Пробиваться дальше без поддержки пехоты, оставшейся позади – безумие. Это понимает командующий конной дивизией, светлейший князь Меньшиков, лично возглавивший атаку на противника.
Но порадоваться мы не успеваем. С холма видно как левое крыло разрезал клин кавалерии противника, той самой по которой вела огонь артиллерия! Наперерез врагу кинулись несколько отдыхающих потрепанных рот, в которых и полутора сотен бойцов то едва наберется. Да вот плевать русскому воину на свою малочисленность, за товарища своего он кинется на любого врага, ведь если ты бросишь в беде, завтра о тебе никто не вспомнит.
Порыв воинов подхватили остальные и в течение пяти минут вокруг полутысячи конных врагов образовался огненный мешок с двумя 'горлышками': прямиком в лес или обратно по головам своих же. Ведь русский строй не рассыпался как ждал противник, а преобразился – каждый полк следуя командам горнистов уплотнился и выстроился в неполное каре, защитив тем самым фронт и часть тыла.
Однако враги все пребывали и вот мешок уже готов был прорваться, когда неожиданно напор противника стал ослабевать, а через какие-то минуты вовсе исчез. Враги начали отступать!!
– Что они делают?! Им бы добивать нас надо, а не отступать, у нас и резерва не осталось... – удивился дурости противника Шереметьев, да и остальные стоящие тут же его поддержали.
Ну а я...
– Не знаю, князь, пока не знаю,– удивленный не меньше фельдмаршала смотрю за передвижениями разномастных войск.
– Да что там происходит?!– ни к кому не обращаясь, спрашиваю я.
В голове полный бедлам и непонимание...
А между тем со стороны лагеря противника раздались характерные взрывы заложенных мин, а еще через некоторое время в подзорную трубу все генералы увидели знакомые знамена.
– Вот чертяка! Молодец! Лично расцелую!!
Тех кого собирали с бору по сосенке, с миру по нитке, сейчас обрушились на растерянного, дезорганизованного противника, будто матерые волки, внезапно оказавшиеся в среди отары.
Над зелеными мундирами колышутся разноцветные полотна. Предстают лазоревые, брусничные, желтые знамена. Цвета самых разных полков: центральных, северных и даже зауральского.
– Полкам третьей и четвертой линий строиться в боевые колонны! Ударим с двух сторон, пока они не пришли в себя!
Глава 9.
5 июля 1715 года от Р.Х.
Москва.
Весть о победе русского воинства над врагом разнеслась по столице с первыми ударами колокола. А через некоторое время, когда все звонари заняли свои места радостный переливчатый звон кажется донесся даже до Царства Небесного. В честь этого из погребов царских хранилищ выкатили две сотни бочек медовухи и пива, да еще к тому же наказали всем трактирам 'кормить людей от пуза'. Лишними на этом всеобщем праздники были лишь стражи порядка, да незаметные простому люду берложники всесильного князя-кесаря.
Не удержалась и молодая императрица, выпила чарочку разбавленного испанского красного вина, привезенного в дар русскому государю бессменным послом князем Челламаре. Впрочем и остальные видные сановники не отказали себе в удовольствии, благо что каждый чувствовал и толику своей заслуги в этом событии: что ни говори, а государство в первую очередь – это люди, а уж потом земля и богатство. Алексей Первый это знал как никто другой, поэтому и требовал со всех служивых, не важно в каком ведомстве и звании полной самоотдачи. В этом стремлении он не уступал от Петра Великого, деяния которого уже внесены в скрижали Истории!
Люди устроили гуляния сразу как только глашатаи донесли до них приказ Царского Совета: 'В этот день веселиться, работать запрещено и встречать любого гостя как родного! Тот же кто нарушит волю государеву будет казнен прилюдно – батогами.'
Большая часть веселящегося народа собралась на Марсовом поле и перед Кремлем, где даже бояре с молодыми дворянами в хмельном подпитии сидели в обнимку с сапожником или вовсе с черносошным крестьянином. Звучали зычные здравицы императору с женой, армии, что обороняет народ от супостата и конечно же самим себе – мудрым и понимающим, живущим в столь необыкновенной стране. Последние тосты по большей части говорили бывшие иноземцы, теперь обрусевшие, принявшие Русь как мать родную, пусть и бывшую когда-то стервозной мачехой.
Мало кто из гулявших знал, что среди них спокойно ходит молодая императрица, а она не поднимая капюшона светло-зеленого плаща подходила то к одному столу, то к другому, слушала людей и украдкой вглядывалась в веселящихся. О трех дюжинах лейб-гвардейцах, неустанно хранивших ее покой она вовсе старалась не думать.
Люди отдавались беззаботному веселью так будто это они бились с врагом несколько дней назад. Впрочем, императрица их понимала – в такую пору хочется отдохнуть душой, был бы повод радостный, а там хоть трава не расти.
Однако как не хотелось Ольге задержаться на гулянье, позволить лишнего она себе не могла – государевы дела ждали, да и Ярославушка с Иваном ждали мамку: сегодня лишь утречком на одну секундочку увиделись и все.
Пусть люди гуляют, а ах покой в это время есть кому охранять, да и указы государевы исполнить.
Вот и любящая, а главное любимая жена, верная соратница государя с тяжелым сердцем принималась за непривычнее вещи, так и не сумев до конца разобраться во всем этом нагромождении. Даром что травница, положившаяся на верность советников и светлую голову патриарха Иерофана...
Но то было в Кремле, на улице же народ гуляля так как давненько не было, даже на Новый Год и то такого ажиотажа не наблюдалось. Еще светило на закатилось за горизонт, а многие успели не единожды напиться! Лишь стражи порядка следили за особо ретивыми гуляками, прерывая намечающиеся потасовки и конфликты.
Среди толпы выделились только те кто по долгу службы не мог приложиться к чарочке и забыть о сегодняшних делах. Один из таких, одетый в неброский наряд простого приказчика лавировал между шатающимися людьми, прежде чем войти в богатый терем, он по привычке сделал несколько кругов по прилегающим улочкам.
Однако на фоне всеобщей сутолоки в Первопрестольной в этот день было место где даже всеобщий праздник не нарушил свойственный ему покой: здесь не бегают приказчики, служки не зазывают посетителей, не кричат разносчики снеди, а уж о трактирных гуляках и вовсе не может быть и речи.
Этот терем стоял рядом с Торговыми рядами отдельно от всех, будто огороженный невидимым занавесом. Трехэтажный, мало отличимый от прочих столь же богатых строений он все же выделялся среди прочих своим медным флигелем-орлом на высоком шпиле. Во дворе за высоким забором росли дубы и березы, а под окнами стояли два кедра. Хоромы принадлежали богатому и знатному человеку.
В таких домах не принято суетиться по пустякам, бегать, сталкиваться в полумраке коридоров, как не принято обсуждать приказы хозяина или не дай Бог не оправдать высочайшего доверия. Здесь царит атмосфера весеннего ожидания.
