Текст книги "На Востоке"

Автор книги: Иван Федюнинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

А разведка в тот раз закончилась успешно, пленный был захвачен.

18 июля наши войска, отдохнувшие и пополнившиеся личным составом, вновь вернулись в свои районы обороны. Мы передали позиции другим частям и занялись доукомплектованием и повышением боеспособности своих подразделений. Пополнение было кстати. В предыдущих боях мы потеряли немало командиров и политработников, особенно командиров взводов и рот.

Как я считаю, одной из причин потерь в комсоставе явилось то, что форма одежды командиров и политработников резко отличалась от красноармейской. Сразу бросались в глаза светлые коверкотовые гимнастерки, темно-синие брюки и фуражки, ремни портупеи. Красноармейцы же имели защитное обмундирование: пилотки, стальные шлемы и личное оружие (винтовка или карабин).

Помню такой случай. Мне потребовалось пройти на передний край в одну из рот. Присоединился к группе красноармейцев, которая двигалась в том же направлении... Через несколько минут японцы открыли артиллерийский и минометный огонь. Пришлось броском преодолевать простреливаемое пространство. К счастью, потерь мы не имели. Когда добрались до места, я сказал в шутку красноармейцам:

– Ребята, с вами идти не очень выгодно, стреляют самураи. Лучше ходить в одиночку.

Но и они не остались в долгу. С присущим бойцам юмором один из них заявил:

– Товарищ полковник (после боев за Баин-Цаган мне было присвоено это звание), это еще надо подумать, кому выгодно, а кому – нет. Пожалуй, невыгодно нам. Когда мы шли одни, обстрела не было, а как только вы присоединились к нам, тут и началось. Вы вон какой разнаряженный, вас за километр видно.

Верно. Невооруженным глазом на расстоянии 400 – 500 метров можно вполне отличить по обмундированию командира от красноармейца. А в полевой бинокль тем более. Мои полковничьи треугольники, нашитые на обоих рукавах, и широкая красная полоса с золотым галуном были действительно далеко видны. Кроме того, у меня в то время были ордена Красного Знамени и Красной Звезды и медаль 20 лет РККА. Конечно, японцы заметили и это.

Тогда уже я сделал вывод, что во время боевых действий командир по внешнему виду не должен резко отличаться от бойца. Ему надо иметь такую же форму одежды и скромные знаки различия. Вывод-то напрашивался сам, а вот учесть горький опыт мы смогли лишь в годы Великой Отечественной войны. А тогда неоправданно гибли командиры.

Часто командиры гибли и из-за безрассудной храбрости, а то и несоблюдения требований уставов. В мирное время командиры учили бойцов окапываться, маскироваться, но сами этого зачастую не делали. Даже когда проводились большие учения, когда уже и командиры учились действиям в бою, а не только солдаты. Но ведь и тогда от командиров слабо требовали, чтобы они делали все то, что положено на войне. В боях такое упущение сказалось. Когда в ходе наступления противник огнем прижимал подразделения к земле, бойцы сразу зарывались, а некоторые командиры не делали этого. И, случалось, гибли...

Мы были рады пополнению. Пока не было боев, молодые командиры входили в курс дела, набирались опыта. Впрочем, бои местного значения, как их потом стали называть, происходили почти непрерывно.

Справа от нашего полка оборонялся полк 82-й мотострелковой дивизии. Командовал им майор И. А. Судак. Левый фланг этого полка проходил по высоте, которая давала возможность просматривать глубину боевых порядков как наших, так и японских. Боюсь сказать точно, в чем дело – то ли неудачно была организована оборона высоты, то ли на ней было мало личного состава, – но японцы выбили оттуда подразделения майора Судака и заняли высоту. Попытки отбить ее успеха не имели.

Командующий армейской группой комдив Г. К. Жуков приказал моему полку восстановить положение и занять высоту. Я поставил эту задачу батальону капитана Акилова. Смелой атакой батальон занял сопку. Командующий приказал передать ее полку Судака, что и было сделано. Прошли сутки, и высота снова оказалась у японцев. Последовал вторичный приказ в адрес полка взять высоту. Я не совсем тактично ответил Жукову: мол, высоту полк возьмет, но Судаку отдавать не будет. Командующий сделал мне замечание за дерзость и тут же спросил:

– Почему вы не хотите отдать сопку соседу?

– Что же это получается, товарищ командующий, наш полк будет брать ее, а Судак обратно японцам отдавать? Поэтому разрешите взять ее нам и не отдавать ему.

Жуков засмеялся, но с предложением моим согласился.

– Ну что и, будь по-вашему, – сказал он.

На этот раз высоту взять оказалось труднее. Японцы сразу укрепились на ней: ведь она была ключом к нашей обороне.

После короткой артподготовки батальон бросился в атаку. Японцы встретили наступающих плотным огнем и прижали их к земле. Положение создалось критическое, атака могла сорваться. Тогда поднялся во весь рост политрук батальона (я, к сожалению, забыл его фамилию) и с возгласом За мной, товарищи! Ура! ринулся вперед.

Бойцы словно ждали этого клича. В едином порыве они устремились вслед за товарищем. Политрук первым ворвался в траншею врага и начал огнем и прикладом крошить врага. Завязалась жаркая рукопашная схватка. Не выдержав натиска советских воинов, японцы поспешно оставили первую, а затем и вторую траншею. Высота была взята.

Но враг не хотел мириться с потерей важной позиции. Опомнившись от внезапного удара, перегруппировав силы, он перешел в контратаку. Пехоту поддерживали танки. Враг численно превосходил наших воинов. Но они не дрогнули, смело приняли бой. По танкам ударила подоспевшая артиллерия, пулеметчики открыли огонь по живой силе, отсекая ее от неприятельских машин. Один танк устремился на окоп политрука. Он мигом упал на дно, бронированная машина пронеслась над ним. Политрук тотчас высунулся из окопа и в упор стал расстреливать набегавших врагов. Несколько японцев уничтожил отважный воин, не отступив ни на шаг.

Атака противника захлебнулась. Батальон прочно удерживал высоту. На ней мы создали надежную оборону. Несколько раз потом противник пытался захватить ее, но ни одна его попытка не увенчалась успехом. Он понес немалые потери и в конце концов прекратил эти бесплодные попытки.

Война – это не только атаки и контратаки, огонь и смерть. Разные случаи бывают в боевой обстановке. Происходят события, прямо скажем, курьезные.

В период так называемого затишья (так называемого потому, что стычки с японцами происходили чуть ли не постоянно) мой наблюдательный пункт находился на небольшой сопке, которая почти не выделялась на местности. Вблизи него были поставлены четыре, установки спаренных зенитных пулеметов (станковый пулемет максим со специальным прицелом) и две пушки. Они обеспечивали надежную охрану НП.

Однажды ночью – а ночь выдалась темная – командир одного расчета оставил у орудия наблюдателя, а остальным бойцам разрешил тут же рядом поспать. От моего наблюдательного пункта эта пушка находилась в пределах 25 – 30 метров. Так что было видно и слышно все, что там происходило.

В ту ночь я, по обыкновению, не спал. Учитывая то, что японцы часто по ночам атакуют, я обычно отдыхать ложился на рассвете, после того как меня подменял начальник штаба или заместитель по строевой части.

Находясь в окопе с лейтенантом Искрой и связными (в ночное время они всегда были при мне), мы вдруг услышали громкий крик: Японцы! Тут же схватились за гранаты и приготовились к бою. Но вместо выстрелов тишину ночи разорвал дружный хохот. Смеялся весь орудийный расчет. Пошел туда – выяснить, в чем дело.

– Что у вас тут происходит? – спрашиваю командира орудия.

– Ничего особенного, товарищ полковник.

И он рассказал, что, оставив наблюдателя, через 30 – 40 минут решил проверить, как тот несет службу. Оказалось, что боец сидит на станине и, положив голову на казенную часть пушки, дремлет. Командир орудия схватил его обеими руками за бока и негромко сказал: Каля-маля. Красноармеец с перепугу и спросонья подумал, что прорвались японцы, и поднял крик.

Невольно сдерживая смех, я спросил воина:

– Зачем же вы так громко кричали?

– Хотел предупредить об опасности.

Я отчитал незадачливого наблюдателя, разъяснил ему, что так службу нести нельзя.

– Пока объявляю замечание, но, если еще раз повторится подобное, накажу со всей строгостью. Вы поняли меня?

– Понял, товарищ полковник.

Поговорив с бойцами, вернулся на свой наблюдательный пункт. У орудия еще долго не смолкал негромкий разговор. По-видимому, сослуживцы воспитывали провинившегося.

Как в период боевых действий, так и в дни относительного затишья командиры и политработники строго следили за тем, чтобы личный состав снабжался всем необходимым для боя и жизни. Как ни трудно приходилось, а войны ежедневно получали горячую пищу, были обеспечены водой. Каждую неделю личный состав мылся в бане. Разумеется, баня была полевая. Мы поставили душевые установки в кустарнике, у реки Халхин-Гол. В них и мылись солдаты. Им выдавалось после этого нательное белье и портянки, чистые носовые платки и два белых подворотничка на неделю, папиросы из подарков, которые нередко присылали нам шефы.

Мыться в баню красноармейцы ходили по очереди, прямо с передовой, как правило по отделениям. Японцы обнаружили наши душевые установки и однажды открыли по мывшимся в бане артиллерийский огонь. Нашему полку тогда было придано два отдельных артиллерийских дивизиона. Я спросил у начальника артиллерии, засечены ли наблюдательные пункты японцев, в особенности артиллерийские, и через какое время можно открыть огонь. Тот ответил:

– Цели засечены, товарищ полковник. Огонь можно открыть через три – пять минут.

– Тогда дайте пятиминутный огневой налет по артиллерийским наблюдательным пунктам и огневым позициям артиллерии противника.

Наши дивизионы вскоре открыли огонь. Выстрелы, видимо, были точными. Японцы получили хороший урок.

Однако и мне досталось... Командующий сделал крепкое внушение и предупредил, чтобы я экономнее расходовал снаряды.

В этот период активизировалась японская авиация. Вражеские самолеты нередко налетали и бомбили боевые порядки войск. Однажды командный пункт нашего полка атаковали сразу несколько десятков японских самолетов. Бомбили нас долго. Видно, перед японскими летчиками стояла задача сровнять с землей пункт управления нашей части.

Когда же наконец все стихло и я в большой тревоге выбрался из своего окопа, ожидая увидеть ужасающую картину, сразу заметил, что то там, то здесь из укрытий поджимаются люди, приводя себя в порядок и осматриваясь. На лицах командиров и красноармейцев не было и следов паники. А ведь в каком аду побывали!

Я приказал начальнику штаба:

– Срочно выясните понесенный нами урон и доложите мне.

Сам же пошел вдоль траншеи. Кто-то звал санинструктора, но он почему-то не откликался. Его стали искать и нашли заваленного землей в окопе. Раскопали быстро, он тут же пришел в себя и спросил:

– Раненые есть?

Оказалось, что ранены осколками бомб три красноармейца. Больше потерь не было.

Вскоре это и начальник штаба подтвердил. Сообщил он и о том, что нет повреждений оружия и боевой техники, вот только погибла машина с сигнальными ракетами.

– Фейерверк был жуткий, – прибавил он.

– Ну ничего, без ракет переживем, – заключил я. – В крайнем случае пока у соседей займем.

Понятно, когда подсчитали потери, я успокоился. Можно сказать, мы отделались легко. А почему? Да потому, что серьезно относились к устройству и оборудованию укрытий с самого начала. Требовали от бойцов и командиров очень строго. В результате и окопы и щели были у нас надежными и хорошо укрывали при налетах и артобстрелах.

Авиация противника серьезно беспокоила нас только в первые дни относительного затишья, а потом командование группой приняло меры, и в район боевых действий прибыли наши замечательные асы, которые вскоре лишили японцев превосходства в воздухе. Да, то действительно были отважные соколы нашей Родины. Они блестяще пилотировали самолеты, мастерски вели воздушные бои.

Теперь наши летчики не давали спокойно жить японцам. Они регулярно бомбили их боевые порядки, разрушали оборону, выводили из строя живую силу врага. Ну и конечно, хорошо помогали нам, надежно защищая с воздуха от ударов японской авиации. Но и мы, пехотинцы, иногда выручали их.

Однажды завязался воздушный бой над нейтральной полосой. Мы с волнением наблюдали за тем, как сражались наши соколы, и переживали за них. Кое-кто даже кричал, подбадривая летчиков, будто они могли услышать. И вдруг наш самолет свалился на крыло и пошел к земле. В воздухе раскрылся парашют. Летчик приземлился в нейтральной зоне, далеко от наших окопов. Мысли у всех были одни: как помочь ему? Ведь японцы, конечно, попытаются взять его в плен или убить. И тут мимо командного пункта проскочила машина. То была водовозка нашего полка. Управлял ею шофер красноармеец Фетисов. Он ежедневно, несмотря на обстрел, подвозил батальонам воду. Когда был сбит самолет, Фетисов оказался в районе переднего края. Проскочив наши окопы, он устремился к месту, где приземлился летчик. Японцы открыли огонь. Но это не остановило храброго воина. Он на полной скорости подъехал к летчику, притормозил, выскочил из машины и подобрал его. Бойцы из ближайших окопов прикрыли машину огнем. Фетисов благополучно вернулся обратно. За совершенный подвиг красноармеец Фетисов был награжден орденом Ленина. Готовя представление, мы учли и то, что и в повседневной боевой жизни он показывал мужество и отвагу, бесперебойно под огнем врага обеспечивал водой личный состав. Когда поступил в полк указ о награждении, Фетисов пришел ко мне и сказал:

– Товарищ полковник, не пойму, за что мне дали орден? Я всего-навсего водовоз. Вернусь домой, меня спросят: За что орден получил? Отвечу: Воду возил. Наверное, смеяться будут.

– Все верно, товарищ Фетисов. Наградили вас заслуженно, и прежде всего за то, что вы спасли жизнь советского человека, летчика. За то, что вы сами были всегда настоящим человеком, храбрым и смелым воином. А разве вы не заслужили награду за то, что под огнем своевременно обеспечивали водой полк, спасали бойцов от жажды, укрепляли их боеспособность. Думаю, что вам будет о чем рассказать, когда вернетесь в родную деревню.

– Понял, товарищ полковник.

– Ну и хорошо. Кстати, своим односельчанам можете рассказать и о том, как однажды не выполнили мою просьбу, – прибавил я о улыбкой.

Фетисов засмеялся. А дело было так. Привез он воду на командный пункт в очень жаркий день. Вода перед употреблением хлорировалась (не очень приятной она была на вкус после этого). Ну я и попросил Фетисова, чтобы налил мне кружку без хлора. А он: Товарищ полковник, не могу этого сделать, хоть приказывайте, а не могу. А вдруг вода испорченная. Вот я сейчас опущу в цистерну таблетки, подождем, когда они растворятся, тогда – пожалуйста. Так и не налил.

– Ну что? Было такое?

– Было. Иначе я поступить не мог, – ответил воин. – А вдруг бы вы заболели? Кто виноват? Да и не в том дело – кто виноват. Полк остался бы без командира.

– Пожалуй, вы правы. Действуйте так и впредь, – сказал я.

– Буду стараться.

Прошло два или три дня. Фетисов подвез к штабу воду и попросил разрешения прийти ко мне.

– Ну, что стряслось? – спрашиваю его,

– Товарищ полковник, в том районе, где мы берем воду, я сегодня в тальнике обнаружил два трупа японских солдат.

– И что же ты с ними сделал?

– Вытащил и закопал на берегу.

– А как же воду теперь будем пить, она, наверное, отравлена.

– Нет, набрал воды вверх по течению, а трупы были ниже. Я хочу вам сказать, чтобы все за этим следили.

– Обязательно доведу до сведения командиров.

Каких только историй не происходило в те дни – и горьких, и радостных, и смешных. Война войной, а жизнь продолжала идти своим чередом. Как-то к нам в полк прибыл начальник продовольственного снабжения армейской группы. Приезд его для меня был неожиданностью. Оказывается, командующий группой Г. К. Жуков приказал ему побывать в частях на переднем крае обороны и поинтересоваться, как питается личный состав, как обеспечен и какие у людей пожелания и просьбы. Естественно, это тронуло меня. Значит, командующий все время помнит о нас. Такая забота всегда поднимает настроение. А начпроду я сказал:

– Доложите командующему, что мы всем обеспечены, люди питаются нормально, жалоб нет. – Потом, улыбнувшись, добавил: – Если интересуетесь моей личной просьбой, то хотел бы выпить бутылку холодного пива. Конечно, докладывать об этом не надо, это только шутка. Выпил бы пива с удовольствием. Ведь, кроме теплой воды, да еще хлорированной, и горячего чая, ничего не видим. Пошутили, побеседовали.

– А теперь, – говорю начпроду, – возвращайтесь на командный пункт группы в Хамар-Даба. Скоро японцы начнут вести огонь по переправе. Они это делают каждый день. Как бы и нам не попало.

Едва произнес эти слова, началась сильная стрельба. Японцы пошли в очередную ночную атаку. Наши подразделения открыли сильный огонь. Вижу, начпроду явно не по себе. Этого он не мог скрыть. А тут еще противник стал обстреливать переправу. Начпрод совсем растерялся, недоуменно поглядывает на меня.

– Успокойтесь, ничего страшного нет. Возвращайтесь в Хамар-Даба через вторую переправу. В ночное время она не обстреливается.

И он уехал. Позднее я узнал, что, вернувшись на КП, он доложил все, как было, как его приняли в 24-м полку, не утаил даже о том, что было страшновато.

– Удивительно, – сказал он, – красноармейцы и командиры чувствуют себя на переднем крае как дома.

Такие честные, открытые люди всегда вызывают симпатии, а боевой опыт со временем обычно приходит.

И кто только не бывал в нашем полку, пока мы сидели в обороне! Часто наезжали работники штаба и политотдела армейской группы. Нередко навещали корреспонденты газеты Героическая красноармейская. Однажды приехали писатели Л. Славин, В. Ставский и другие, которые в то время работали в армейской газете. Они попросили меня провести их на передний край, показать оборону японцев. Хотели видеть все своими глазами, а потом написать.

– Правильно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, – согласился я.

– А мы не только хотим увидеть, но и кое-что от вас услышать. Тогда будет полное представление, – сказал в ответ Ставский. – Люди у вас храбрые, вам есть что рассказать о них.

– Чем могу – помогу.

Надо отметить, что корреспонденты нашей армейской газеты были смелыми людьми. Все время стремились попасть туда, где жарче. Лезли в самое пекло. Приходилось даже удерживать их. Но именно благодаря их смелости наша славная Героическая красноармейская быстро доводила до личного состава войск группы события на Халхин-Голе. Сегодня кто-то совершил подвиг, а назавтра он уже известен всему фронту.

И на сей раз писатели хотели попасть обязательно на передний край. Но необходимости в этом не было никакой, зато риск был большим. Вот я и решил, что незачем их вести туда. Что они там увидят? Барханы? А барханы всюду одинаковы. Поэтому мне не хотелось рисковать жизнью товарищей, в то время известных писателей и журналистов. Сказал, что идем на передний край, а привел их во второй эшелон полка. Перед выходом предупредил, конечно, что надо быть осторожными, соблюдать маскировку. Хотя мы пойдем по траншеям и окопам, все равно не надо поднимать голову. Останавливаться и смотреть в сторону врага только по моему знаку. Тут я уже не шутил. Японцы со своих наблюдательных пунктов действительно просматривали некоторые участки нашего второго эшелона. До беды недалеко. Надел на писателей стальные шлемы, форму менять не потребовалось: были они все в защитной красноармейской. Сам стальной шлем не надел. Не мог этого сделать, потому что на голове у меня образовались нарывы результат укусов москитов.

Следует сказать, что в период боев у реки Халхин-Гол врагом номер два, в особенности ночью и в безветренную погоду, для нас были москиты. Японцы, которые, готовясь к операции, учли эту мелочь, имели специальные сетки, которые надевали на голову. У нас сеток не было, и москиты доставляли нам много неприятностей, вызывая своими укусами страшный зуд. Ночами мы не могли отдохнуть как следует. Меня москиты прямо-таки изуродовали. Голову пришлось забинтовать, только пилотку и можно было надеть.

А писатели вначале заупрямились: почему это, мол, они должны идти в стальных шлемах, а я – нет. Узнав, в чем дело, согласились со мной. Итак, корреспондентский поход по рубежу тыловой обороны начался. Мои спутники точно выполняли указания, которые им были даны, не поднимали голову, кроме мест, где я останавливался и предлагал им посмотреть на японскую сторону. Они все старательно записывали, только иногда удивлялись, почему же японцы так плохо маскируются? Видно, как они ходят по окопам.

– Это недостаток врага, и мы им пользуемся, – сказал я. – Они, видимо, были удовлетворены ответом.

Когда вернулись обратно на командный пункт, я чистосердечно рассказал, где мы побывали.

– Друзья мои, не обижайтесь, не хотел подвергать вас риску, да и нужды в этом не было никакой. Потому провел я вас по окопам своего второго эшелона. Но показал вам самое главное и интересное. К тому же вы поговорили с бойцами и командирами.

Сначала они обиделись, потом долго смеялись, острили, но под конец попросили, чтобы я им все же показал японские позиции, иначе у них не будет полного впечатления. Провел их на одну из высот, где находилась пулеметная рота, которой командовал старшина Г. Доля. Отсюда они увидели вражескую оборону и остались очень довольны. Наш корреспондентский поход по окопам в тылу и на переднем крае окончился благополучно.

Раз уж я упомянул старшину Григория Долю, хочу рассказать о нем поподробнее. В одном из боев погиб командир пулеметной роты. Доля взял командование на себя. Он умело расположил пулеметы, четко поставил задачи. Враг несколько раз атаковал наши позиции, но не продвинулся ни на шаг. Поскольку старшина блестяще справился с обязанностями командира роты, по моему представлению его назначили на эту должность. Он горячо взялся за дело. Рота по-прежнему геройски дралась с японцами.

Однажды встречаю Долю и не узнаю его: он или не он? Вроде бы он, но с бородой.

– У вас что, Доля, бритвы нет, чтобы побриться? – удивленно спрашиваю его. – Вы же теперь командир роты, пример всем бойцам и командирам должны показывать. А вы так заросли. Нехорошо.

– В том-то и дело, товарищ полковник, что я стал командиром роты, а солидности не хватает для этого. Отпустил бороду, – ответил он. – А то бойцы слушаться не будут, скажут, мальчишка какой-то. А сейчас уважают.

– Значит, говорите, для солидности отрастили? – усмехнулся я.

– Только для этого.

– Ну, раз так, тогда носите.

Уважали Григория Долю не за бороду, конечно, а за мастерство, храбрость и большую человечность. По моему ходатайству ему было присвоено звание младший лейтенант. Он продолжал командовать ротой. Я всегда был спокоен: там, где стоят пулеметы Доли, враг не пройдет.

Впоследствии Григорий Доля вспоминал так о боях на Халхин-Голе:

Третьего июля 1939 года на горе Баин-Цаган мы вступили в бой с японцами. Это был день нашего боевого крещения.

Трудно в жаркую погоду двигаться с пулеметами. К тому же нам мешал сильный артиллерийский огонь противника. Меня и некоторых товарищей несколько раз засыпало землей. Но мы продолжали упорно идти вперед. Артиллерийский огонь все усиливался. Вскоре я научился определять по жужжанию и свисту снарядов их направление. Говорил товарищам: это перелет, это недолет, а теперь ложись, пока не поздно.

Взвод уже достиг передней линии. Японцы нас заметили и открыли сильный пулеметный огонь. Тогда скрытыми подступами, используя самые мелкие складки местности, я выдвинул вперед на удобную позицию два пулемета. Мы начали стрельбу. Но тут один пулемет замолчал. Наводчик Якушев докладывает, что заклинило. Какая досада! Я находился метрах в трех от этого пулемета. Осторожно подполз, устранил задержку и тут же сам открыл огонь. Через короткое время мы заставили противника замолчать.

...На поле боя было тихо, шла лишь незначительная перестрелка. Вдруг послышалось воющее жужжание японских истребителей. Они летели прямо над нашими головами и обстреливали нас из пулеметов. Но мы так укрылись, что ни одна вражеская пуля не причинила нам вреда.

Потом из щели вылез командир роты. Он приказал наступать на гору Баин-Цаган, на японцев, зарывшихся в песок.

Местность была ровная. Солнце стояло еще высоко, и огонь противника мешал нашему продвижению. Больше километра пришлось проползти на коленях и на животе. Но вот солнце стало уходить за сопки. Скоро на западе осталась только широкая красная полоса. Потом она постепенно слилась с потемневшим небом. Наступила ночь, темная монгольская ночь. Теперь японский огонь стал прицельным. Мы продвинулись еще вперед и оказались на передней линии. Стало еще темнее. Только посылаемые пулеметами трассирующие пули – красные со стороны противника и светлые с нашей стороны – со свистом летели в черноту ночи. Противник несколько раз бросался в контратаки, но все они оказались безрезультатными. Примерно около двух часов ночи мы подобрались к японцам метров на двадцать.

Я находился справа от командира батальона старшего лейтенанта Кожухова бесстрашного командира, впоследствии героически погибшего. На долгие годы мы сохраним память об этом храбром человеке. Большой и сильный, он поднялся во весь свой рост и крикнул: За Родину!

У пулеметов остались одни лишь наводчики. Все остальные с криком ура бросились в атаку за своим командиром. Вокруг нас взрывались гранаты.

Наши пулеметы прекратили огонь. Мы пробежали двадцать метров в одно мгновение. Но вот кончились патроны. И тут, как назло, налетел офицер, размахивая длинным клинком. Защищаться мне нечем. Мгновенно в голову пришла мысль: ведь лопатой тоже можно бить врага. Быстро вытащил лопату и подставил под клинок. Не успел офицер нанести мне удар, как сбоку один из наших бойцов вонзил в него штык. Офицер с криком упал на землю. Я схватил его винтовку, и вместе с этим красноармейцем мы закололи еще двух японцев. Я до сих пор жалею, что в темноте и горячке боя так и не узнал фамилии товарища, спасшего мне жизнь.

Вокруг слышались стоны раненых японцев. Атака кончилась.

Небо на востоке побелело. Начинался новый день. Когда стало совсем светло, мы увидели результат своей ночной работы. Гора Баин-Цаган была завалена трупами японцев. Вдоль реки стояли брошенные японцами машины. Так кончилось сражение, названное Баин-Цаганским побоищем.

Я довольно подробно останавливаюсь на рассказе Григория Доли потому, что он дополняет общую картину боев тех дней, о которых я пишу.

В годы Великой Отечественной войны мне довелось встретиться с Григорием Долей. Он был уже майором, командовал батальоном, и, как мне рассказали, командовал хорошо...

Во второй половине июля все явственнее становилось, что урок, преподанный японцами на горе Баин-Цаган, не пошел им впрок, хотя и обошелся дорого. Враг готовился к новому, более крупному наступлению.

Войска группы, и в частности наш 24-й мотострелковый полк, тоже готовились как следует встретить врага и проучить его более основательно. Теперь и сил у нас было побольше, и опыта прибавилось.

Со дня на день мы ждали удара противника. Ждали и деятельно готовились к его встрече. И как всегда, большую работу вела армейская печать. Она пропагандировала опыт бывалых воинов и лучших подразделений, учила солдат и

командиров тактике оборонительного и наступательного боя, умению владеть штыком и гранатой, искусно окапываться и маскироваться. Словом, армейская печать явилась хорошим боевым помощником командиров и политработников в мобилизации личного состава на отличное выполнение боевых задач.

23 июля 1939 года армейская газета Героическая красноармейская опубликовала обращение командиров, политработников и бойцов 24-го мотострелкового полка ко всем воинам. Привожу его текст полностью, поскольку, на мой взгляд, он представляет интерес для читателей, показывает высокий моральный настрой бойцов и командиров полка, их преданность Родине и ненависть к врагам.

Клятва Федюнинцев

Ко всем красноармейцам, командирам и политработникам района боевых действий

Обращение командиров, политработников и бойцов части тов. Федюнинского

Дорогие товарищи!

Советское правительство, большевистская партия доверили нам большую, ответственную и вместе с тем почетнейшую задачу – охранять границы дружественной нам Монгольской Народной Республики, разгромить и уничтожить банды японских провокаторов войны.

Никогда не удастся японским империалистическим хищникам захватить Монголию и превратить ее в плацдарм для нападения на советское Забайкалье, Сибирь и Дальний Восток! Защищая границы Монгольской Народной Республики, мы защищаем границы нашей любимой цветущей социалистической Родины. Победно борясь с японскими авантюристами в районе реки Халхин-Гол, мы боремся за сохранение мира во всем мире.

Товарищи!

С начала боевых действий советско-монгольские войска нанесли немало ударов японским захватчикам. Японцы потеряли более 200 самолетов, не одну тысячу убитыми и ранеными. Советско-монгольские войска били, бьют и будут бить японскую гадину в любых условиях и положениях.

Но враг неистово зол и коварен. Он не сложил оружия и не сложит его до тех пор, пока ему не будет нанесен полный разгром. Так было в 1922 году, когда Красная Армия изгнала интервентов с территории Дальнего Востока. Так было в 1938 году у озера Хасан.

Нет сомнения, что и сейчас, несмотря на огромные потери, японские империалисты сделают новые провокационные вылазки, сделают не одну попытку прощупать мощь, силу и стойкость наших войск. Об этом говорят неоднократные, но безуспешные попытки пьяных японских банд атаковать наши позиции. Об этом говорят факты подтягивания к фронту новых японских частей. Нужно зорко следить за всеми махинациями противника, ибо махинации врага могут быть самыми неожиданными.

Вот почему мы бросаем боевой клич всем бойцам: еще сильнее громить врага, уничтожать его до конца.

Мы в течение вот уже более 20 дней непрерывно находимся на передовой линии, мужественно и непоколебимо защищая свои рубежи. Мы десятки раз находились в боях. Бывают дни и ночи, когда ходим по 3 – 4 раза в атаку. В этих боях выросли, закалились герои-богатыри Красной Армии, которые являются гордостью, золотым боевым фондом наших рядов. Опыт тт. Люкшина, Завьялова, Кожухова, Ромашова, Третьяка, Егорова, Мыльникова, Красноштанова, Макарова, Кабанькова и многих других стал достоянием всех красноармейцев, командиров и политработников. С такими командирами и политработниками, как наши боевые старшие товарищи, мы в любой миг сотрем в порошок заклятого и коварного врага.