Текст книги "На крыльях мужества"

Автор книги: Иван Драченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Не могу не вспомнить курьезный случай, который произошел за несколько дней до этого.

Девятка "илов" на рассвете вышла на задание подавить огневые позиции противника на высотах, прикрывающих подступы к Яссам. К цели дошли нормально, правда, кое-где тявкали зенитки.

Начали работу. Возле района действий на наблюдательном пункте с общевойсковиками находился генерал Василий Георгиевич Рязанов. Он сразу поставил нам двойки: неуклюже обработали высотки, которые фашисты буквально нашпиговали пулеметными гнездами, дзотами, орудиями.

– Лапотники вы, а не штурмовики. Пройдитесь по пулеметам, пушкам как следует, а землю без нас перепашут.

Как на грех, и второй, и третий заходы оказались малоэффективными. Бомбы поднимали столбы дыма, а когда наша пехота поднялась в атаку, ее встретил плотный огонь.

* * *

Приземлившись, мы с трепетом ждали телефонного звонка. Разноса не миновать. Но генерал не звонил. Уже в сумерках на аэродроме сел По-2, и В. Г. Рязанов, хмурый, в запыленном реглане, даже не приняв рапорта, приказал построить весь личный состав.

– Сколько воюете, и такая работа. Птенцы – и те лучше вас летают. А еще гвардейцы. Бе-зо-бра-зие...

Генерал Рязанов, широко вышагивая перед строем, так, что полы реглана разлетались в стороны, строго спросил:

– На кого вы только надеетесь? А-а?

И, повернувшись к майору Круглову, продолжал;

– Вы думаете, что Пушкин будет за вас работать?

Такая уж привычка у Василия Георгиевича – если не ладится что-либо, обязательно предупреждает: "На Пушкина не рассчитывайте".

Дав нам капитальную взбучку, командир корпуса улетел. Все тяжело переживали эту встречу с генералом: на другой день майор Круглов произвел перестановку в эскадрильях, провел несколько тренировочных полетов.

Задание было первоначальным – опять обработать злополучные высоты.

– От цели не уходить, пока не раздолбаете в щепки все, до последнего пулемета. Пехота должна взять высоты без потерь. Понятно?

И на этот раз генерал Рязанов был на командном пункте. "Только бы не опростоволоситься", – думали все в группе штурмовиков, начиная от ведущего и кончая замыкающим пилотом.

С первого захода краснозвездные "ильюшины" накрыли вражеские точки огненным грузом. Туча пыли вперемешку с гарью и дымом стояла над гитлеровскими позициями.

– Молодцы! – передал по микрофону генерал Рязанов. – А ну, еще раз пройдите над высотками. Винтами прижмите фрицев к земле, чтобы и голов паршивых не смогли поднять. Ку-ро-еды!..

Со страшным ревом ринулись штурмовики на врага: внизу все кипело, клокотало, гудело, сверкало...

Василий Георгиевич, провожая две шестерки "ильюшиных" домой, запросил:

– Кто возглавляет группу?

– Пушкин, товарищ генерал.

– Прекратите шутить! – Голос Рязанова стал сухой и грозный. Немедленно отвечайте, кто ведет группу?

– Пушкин, товарищ генерал.

– Придется разобраться, – оборвал разговор командир корпуса. И Николай, наверное, решил: над его головой сгущаются тучи. Но что же случилось? Ума не мог приложить. Неужели попали в своих? Тут пощады не жди.

Примерно через час на аэродроме приземлился генерал Рязанов. Опять построили личный состав полка. Генерал заговорил сразу:

– С заданием справились отлично, молодцы! Но зачем же давать неуместные ответы на мои вопросы? Кто вел две шестерки? Выйти из строя!..

Николай сделал три шага и доложил. Голос у Николая был совсем одеревеневший. Генерал еще раз переспросил фамилию. Тот повторил.

– М-да, – протянул Василий Георгиевич, улыбнулся и сбил фуражку на макушку. – А я-то думал, что меня решили разыграть! Уже приготовился дать перцу новоявленному остряку. Так вот, товарищ Пушкин. Сегодня вы фашистов били по-гвардейски, со знанием дела. Действуйте так и впредь, орлы. От лица службы вам, лейтенант Пушкин, и всей группе объявляю благодарность,

Николай воспрянул духом, подтянулся и звонко отчеканил:

– Служу Советскому Союзу!

Обстановка с каждым днем накалялась. Это было и понятно: до вражеского логова теперь куда ближе, чем год или два назад. Вот и остервенели гитлеровцы, а их поражения заставляли кое о чем задумываться их ненадежных союзников – румын.

Фашисты предпринимали массированные контратаки, однако линия фронта оставалась без изменений. Здесь особенно требовалась помощь авиации наземным войскам, перешедшим к обороне. А надо идти вперед. Только вперед...

* * *

Штаб срочно формирует группы, которые должны вводиться в бой последовательно.

Первую ведет комэск майор А. Девятьяров. Воздушный стрелок у него начальник связи полка Н. Макеев. В группе Бати – летчики А. Кобзев, П. Харченко, А. Сатарев, Н. Стерликов, П. Баранов, В. Жигунов...

У каждого из них за плечами был уже большой опыт наземных штурмовок, воздушных боев.

Когда мы стояли в Канатово под Кировоградом, в полк пришли два закадычных друга Саша Сатарев и Коля Стерликов. Как говорят, они сразу пришлись ко двору. Обаятельные, с юношеским задором, эти парни готовы были идти к самому черту на рога. Саша – воспитанник челябинского комсомола – в армию пришел добровольцем. Мечтал стать истребителем, однако посадили на По-2. Со временем разочарование прошло. Машина полюбилась – этот труженик войны – простая, нетребовательная к аэродромам, заправлявшаяся несколькими ведрами горючего. А какой ущерб она наносила врагу! Называя ее с презрительной иронией "рус-фанер", гитлеровцы вскоре поняли, что шутки с По-2 плохи, а командование за каждый сбитый самолет представляло своих летчиков или зенитчиков к Железному кресту.

Более пятидесяти боевых вылетов сделал на По-2 младший лейтенант Сатарев, наносил меткие удары по точечным, особо важным целям противника, несколько раз забрасывал во вражеский тыл разведчиков, различные грузы. Все это было сопряжено с большим риском. Заметив недюжинные способности молодого пилота, полковник Щундриков, будучи тогда заместителем командира дивизии, предложил Александру переучиться на штурмовика...

"Илы" в плотном боевом строю неудержимо и грозно приближались к цели. Девятьяров. умело провел группу через основной зенитный пояс, сосредоточил огонь на танках и артиллерийских батареях. Серия сброшенных "фугасок" ошеломила гитлеровцев на какое-то время. Отрезвев от внезапного удара, фашисты начали яростно огрызаться. Снаряд разорвался рядом со штурмовиком Девятьярова, и его машина начала переваливаться с крыла на крыло.

Пламя взрыва полыхнуло и за стабилизатором "ильюшина" Сатарева. С трудом выравнивая машину, Сатарев запросил воздушного стрелка Гринева:

– Что там, Петя?

– Малость поцарапало, да хвоста кусок потеряли.

– Держись, друг... Мне тоже попало.

Покончив с батареями и разогнав по укрытиям танки, штурмовики начали прочесывать вглубь оборону немцев, расстреливая до последнего патрона боекомплекты.

Возвращались домой с победой, которая далась довольно нелегко. Уже над своей территорией младшему лейтенанту Стерликову пришлось покинуть машину. А Сатарев сел. Но надо было посмотреть на его "ильюшина": представлял он собой макет-мишень, по которой упражнялись в стрельбе. Машину пришлось списать: ее подцепил "фома" (так техники окрестили трофейный тягач) и отправил на свалку.

В этом бою серьезное ранение получил начальник связи полка Макеев осколок попал ему в берцовую кость. Из кабины воздушного стрелка его еле вытащил механик Саша Бродский и с помощью санитаров уложил на носилки. Николая Васильевича срочно пришлось отправить в госпиталь, где он пролежал почти шесть месяцев.

Встретил я его потом в Куйбышеве, куда прибыл за новой техникой. Со мной он и прилетел в полк под Ченстохов.

В мае у нас почти не было "незанятых" дней. "Старики" постоянно отправлялись на свободную "охоту": порой ведущий и ведомый проходили на большой высоте линию фронта и на бреющем летали над вражескими тылами. Их добычей были железнодорожные составы, паромы, автомашины с грузом, штабы, пункты управления, узлы связи. В любую минуту свободные охотники могли напороться на истребителей врага. Тут без опыта, хитрости, смекалки, высокой техники пилотирования в любых метеоусловиях – никуда.

* * *

Мой любимый маневр на "охоте" – летать под низкой облачностью, откуда все видно, а тебя могут только слышать. Из-за кромки облаков смотришь, что делается в тылу и на передовой, выбираешь цель, на которую наваливаешься коршуном. Другой маневр – это полеты на бреющем, когда летишь по балкам, оврагам, прикрываясь складками местности. Затем – атака с последующей горкой и разворотом от 45° до 90°. Здесь все рассчитано на внезапность и дерзость, скоротечность и неотразимость. Этот прием получил у нас образное название "партизанский заход".

* * *

Как-то мы с Аркадием сделали два вылета. Правда, улов был небогатым по дороге подбили пару машин, погоняли солдатню за обеденным кофе и все. Но вот зенитки потрепали нам нервы изрядно.

Короткая передышка, наспех проглоченная тарелка борща без ощущения вкуса и запаха и – вылет.

У машины Кирилец, пошатываясь, запрокинул голову, надрывно кашляя. На лице стрелка выступили розовые пятна, черты лица заострились.

– Что с тобой, Аркадий?

– Командир, убей меня на месте, лететь не могу. Дай отдохнуть... Ну хоть чуть-чуть...

"Пропадет парень, – подумал я. – Ему ведь лечиться нужно. Тут и здоровому трудно выдержать, а ему каково..."

– В госпиталь тебе следует ехать, Аркадий. Подлечиться надо...

– Что ты, командир, – испугался стрелок. – Просто чуток устал. Завтра буду как новорожденный.

– Иди. Возьму другого стрелка. Вот Савин ходит без дела.

Меня и самого трепала нервная дрожь, холодило спину. В теле – тяжесть, от озноба стучат зубы. Только на высоте как-то пришел в себя, ощутил прилив сил, сбрасывая с плеч свинцовую усталость. Сзади справа следовал Павел Баранов. В районе Ясс засекли новые цели, взяли курс на свой аэродром. В воздухе царило относительное спокойствие. Но вот из-за облаков вынырнули четыре самолета.

– Наши "лавочкины", – невозмутимо пробасил в переговорное устройство Савин.

Нелегко было научиться отличать "Фокке-Вульф-190" от нашего истребителя Ла-5. На первый взгляд оба самолета казались похожими. Только у немецкого истребителя часть фонаря состояла как бы из одной прямой с фюзеляжем, а у "лавочкина" фонарь заметно возвышался. К сожалению, Савин ошибся. Это были "фоккеры", которые плеснули на нас огнем.

– Вот тебе и "лавочкины", только с крестами. Смотри в оба, – приказал стрелку.

– Слева две пары "фоккеров". Пристраивайся ко мне, – передал я Баранову.

Не успев вскочить в облака, перешли с Павлом в стремительное пикирование. Истребители кинулись следом. Сзади что-то сверкнуло, на пол кабины посыпалась стеклянная крошка. Самолет основательно тряхнуло. Сразу же переключил рацию на стрелка.

– Савин, как ты там?

В ответ молчание.

– Саша, ранен?

Только треск в наушниках...

Посадив машину, содрал с потных рук перчатки; отстегнул привязные ремни, спрыгнул на левую часть центроплана. Посмотрел в кабину стрелка, и меня будто изо всех сил ударили сзади увесистой дубинкой. Савин сидел ссутулившись, оплетенный парашютными лямками и... без головы. Его руки застыли на гашетках.

Горький колючий ком подкатил к горлу. Хотелось разорвать на груди комбинезон – не хватало воздуха. Сжав в крепкий узел нервы, стал вытаскивать окровавленное тело стрелка из кабины. Однако сам ничего не смог сделать. Кое-как с механиками вытащили Савина, уложили на чехлы. Девушки укладчицы парашютов, прибористки – в страхе закрыли лица, бросились от машины в сторону. Я плелся по летному полю, спотыкаясь на ровном месте, уткнувшись в шлемофон.

Смерть – жестокая и неумолимая! Почему ты так нещадно косишь нашу юность? Парню бы радоваться восходу солнца и вечерней зорьке, работать, учиться, целовать девушек, а он лежит, обезглавленный, скрючившись на промасленных чехлах. С нами уже нет летчиков Буракова, Колисняка, стрелков Дораева, Гришечкина, Баранникова, на счету которого было пять сбитых истребителей противника. Неизвестна и судьба Кости Круглова.

Вечером в столовой опрокинул свои наркомовские сто граммов, но легче от того на душе не стало. Сцепился с Сергеем Луганским, вспыхнул берестой. Выговаривал ему за тот случай, когда нас атаковала дюжина гитлеровцев, а его истребители, увлекшись боем, бросили нас на произвол судьбы. А ведь генерал Рязанов не раз напоминал истребителям: за тех штурмовиков, кого собьют с земли, он спрашивать не будет. Если же потери у штурмовиков появятся от фашистских истребителей, он будет рассматривать это как невыполнение приказа. Сергей доказывал, что ситуация сложилась настолько трудная, что сам, мол, еле-еле дотянул до аэродрома. Крепко поругались. Так и разошлись, надолго затаив друг на друга обиду.

В этом вылете наши истребители прикрытия сбили шесть Ме-109, но и потеряли пять "яков". Урок тогда нам дали поучительный: нет взаимодействия – нет победы.

Вскоре я узнал, что командование представило меня к ордену Славы III степени за уничтожение двух железнодорожных составов и доставку ценных разведданных о дислокации противника в районах Ясс, Тергул-Фрумос, а также за сбитый Ме-109.

* * *

Скоротечны последние майские ночи: не успеешь забыться в глубоком сне, а уже румянеет восход, утренняя прохлада врывается с аэродромным гулом в открытые окна. Ребята вскакивают размяться, возвращаются, бодро покрякивают. Завтракаем – и к машинам. Для меня уже стало привычкой ходить на разведку во вражеский тыл в любую погоду, быть готовым ко всякого рода неожиданностям.

...Прозрачный круг трехлопастного винта яростно сечет воздух. В сторону разбегаются механики, придерживая руками пилотки. "Ильюшин" мягко подпрыгивает на мелкой кочке, поднимает клубы пыли. Взлетаем с Алехновичем. Считанные минуты – и мы уже на высоте, подбираемся к облакам.

В молочных разрывах зеленеют поля, плывут линии дорог, кудрявятся перелески. Ни одного выстрела, ни одного вражеского самолета. Тишь и благодать. Только истребители прикрытия старшего лейтенанта Николая Быкасова из 156-го гвардейского полка идут двумя группами чуть выше, спереди и сзади.

На всякий случай с противозенитным маневром набираем скорость и теряем высоту, меняем курс полета. Пересекаем линию боевого соприкосновения. Все время держим связь со своим командным пунктом. Фотографирую правый берег Серета, около Роман засекли аэродром подскока с целым скопищем авиационной техники без всякой маскировки. На многих машинах работали двигатели.

Около Хуши такая же картина: десятки бомбардировщиков Ю-87 готовились к вылету. Командование сразу среагировало на доклад. В это время в воздухе находилась группа "ильюшиных", ведомая Иваном Голчиным.

Накрыть гитлеровцев на аэродроме не удалось, и многие фашистские машины поднялись в воздух. Черными коршунами летели "Юнкерсы-87", хищно прочерчивали воздух сзади и по бокам Ме-109.

По команде генерала: "Гвардейцы, атака!" – завязался ожесточенный поединок. Мне впервые пришлось видеть такую картину.

Первым ударил по врагу Голчин. За ним все остальные.

В эфире разноязычные команды на разных тонах перекрикивали друг друга.

Две группы гудящих, воющих, стреляющих самолетов сошлись, как говорят, стенка на стенку. Меткие очереди штурмовиков и истребителей пронзали фюзеляжи, окантованные крестами, крылья, хвосты, кабины. То один, то другой "юнкерс", напоровшись на сфокусированные жгуты трасс, вздыбившись свечами, волокли за собой рыжее пламя. Почувствовав, что пахнет жареным, "юнкерсы" освобождались от бомб, старались вырваться из смертельного круговорота. На фоне грязноватых облаков виднелись купола парашютов, под которыми покачивались гитлеровские летчики, успевшие выброситься из горящих машин.

3 июня 1944 года газета "Сталинский сокол" так писала об этом бое: "Пятерка "ильюшиных" во главе с гвардии старшим лейтенантом Голчиным штурмовала живую, силу и технику на переднем крае обороны противника, В момент выхода из атаки наши летчики обнаружили большую группу бомбардировщиков противника, прикрываемых истребителями.

Приняв с земли команду высшего авиационного начальника: "Группе тов. Голчина атаковать самолеты противника, разогнать их, сорвать бомбежку наших войск", гвардии старший лейтенант Голчин всей пятеркой врезался в самую гущу противника и умелой атакой расстроил их боевой порядок.

Немцы беспорядочно сбросили бомбовый груз и поспешно ушли с поля боя, потеряв два самолета.

Делая второй заход на цель, Голчин обнаружил еще одну группу самолетов противника, по количеству примерно, равную первой, и атаковал ее. И эта группа потерпела поражение. В бою были сбиты 6 Ю-87, и немцы вынуждены были сбросить бомбы на свои войска.

Отлично выполнив боевое задание, штурмовики-гвардейцы уничтожили 4 автомашины, зажгли 3 танка и сбили 8 самолетов противника. Гвардии старший лейтенант Голчин сбил 1 Ме-109 и 1 Ю-87, гвардии лейтенант Павлов сбил 2 Ю-87, гвардии младшие лейтенанты Черный, Кострикин и Михайлов уничтожили по 1 Ю-87. Один "мессершмитт" был сбит воздушным стрелком гвардии сержантом Чудановым. При этом штурмовики не потеряли ни одной своей машины...

Кроме того, наши истребители прикрытия под командованием гвардии лейтенанта Попова сбили 6 самолетов противника.

Таков итог боевого подвига гвардейцев".

Схватывая отдельные кадры, я, только позже смонтировал в памяти общую картину этого редкого зрелища. Ведь со стороны противника участвовало 115 самолетов.

...Среди нашего брата бытовали разные поверья: будешь прощаться с товарищами перед вылетом – не вернешься. Фотографий на борт не брать. На машину, которая была подбита, не садись. Не брейся. Тринадцатое число роковое. Если придерживаться этих примет, то, выходит, и летать некогда. Я не очень верил во всякие заповеди и "предчувствия", даже доказал, что тринадцатое число – счастливое.

Два штурмовика. – Евгения Алехновича и мой – стремительно набирали высоту. Курс на юго-запад, задание – разведать переправы на реке Серет. Как и предполагали, "клиенты", которых предстояло сфотографировать, оказались беспокойными. С берега на нас посыпался град термитных снарядов. "Эрликоны" хлопали внизу, трассы ярким фейерверком неслись рядом с самолетами вертикальные, наклонные, пересекающиеся...

Сотни разрывов в одну секунду. Наткнись на такого "ежа", не поможет никакая броня. Активность зенитчиков раскусили сразу – где-то рядом переправа. И действительно, через реку севернее города Роман тянулась темная лента, а по ней шли грузовики, утыканные ветками. Около поста регулирования бегали солдаты. Пригляделись – чистейшая бутафория. Чуть дальше заметили вторую переправу. Хитер фриц! Ее-то, основную, он притопил в воду, думал – не обнаружим.

– Дураков нашли, – процедил Евгений.

Бомбы легли как по заказу, и остатки переправы, покачиваясь на желтой пенистой воде, стали расползаться в разные стороны.

Но что это? Прямо по фарватеру идут два бронекатера. И не какие-то замызганные, обеспечивающие понтонеров, а элегантные, вроде бы прогулочные. Они шли быстро, распустив сзади белые усы.

– Неужели фрицы решили покатать своих фрау? – с нотками издевки произнес Алехнович.

– Сомневаюсь. Давай проверим. Атакуем, аллюр три креста!

Обе машины ринулись в пике, с направляющих сорвались реактивные снаряды. Мимо... Точечную цель бить довольно трудно эрэсами, да еще когда она движется.

Мы развернулись за изгибом реки и сделали второй заход. Опять промах. Катера выскальзывают, умело маневрируют, уходя под защиту береговых батарей, которые ожили, выдавая себя густой щетиной огня.

Озлобились до предела: козявки плавающие, а вон какие штуки выкидывают. Взъерошили зеркальную гладь пушечно-пулеметными очередями. Фонтаны воды взметнулись над катерами. Снова в перекрестии прицела и в центре сделанной на капоте выемки для наводки на цель показался борт первого катера.

Огонь! Есть! Евгений атаковал второй катер, сперва выполнил горку, затем чуть подвернул влево и с виража влепил в него пушечную очередь. Посудина перевернулась и медленно, нехотя, стала тонуть. Сфотографировав оба катера в момент затопления набрали высоту и нырнули в облака.

Прошло три дня. Доложив о потопленных катерах, я уже о них и забыл, тем более, что было неудобно распространяться о шести заходах. И тут нас с Евгением вызвали к командиру полка.

Вездесущий начальник штаба майор Спащанский, встретив нас, схватился за голову, только и сказал:

– Ой, что же вы, хлопцы, натворили!

Зашли к майору Круглову в полном недоумении. Ступив на порог командирского "салона", увидели его сияющее лицо.

– Евгений Антонович, Иван Григорьевич, – торжественно по имени-отчеству обратился к нам Федор Васильевич. – Вы пустили на дно штабные катера. Вот это улов! По данным нашей разведки, на этих утюгах находились гитлеровские генералы. Выползли на берег немногие. Один из фашистов заявил, что если бы хоть одного из тех русских пилотов сбили, он отдал бы свой "рыцарский крест". Так пусть сам с ним плавает, а кое-кому, ей-богу, на противоположной стороне обязательно сдернут погоны вместе с головой. Алехновича приказано представить к ордену Красной Звезды, а тебя к ордену Славы II степени, поздравляю.

На ужине я во всеуслышание объявил:

– Число тринадцать – счастливое число. А вылетая на такое рандеву с генералами, надо было обязательно побриться.

Давно опустилась на землю теплая июньская ночь, а мы предавались воспоминаниям, шутили, дурачились, как будто завтра нас ждала обыденная работа: учеба, заводская проходная, стройка, полевой стан. Молодость, такова уж ее особенность. Но наша молодость ходила рядом со смертью.

Утром посыльный вызвал Николая Киртока к командиру полка.

Майор Круглое поднялся с табуретки, ладонью провел по карте, как бы ее разглаживая.

– Вот здесь, – он обвел остро отточенным карандашом зеленое пятно, враг вклинился в оборону наших войск и потеснил их. Туго сейчас там родной пехотушке. Нужно, Кирток, ей подсобить. Возьми "стариков" и вправь мозги офицерам...

По сигналу с командного пункта быстро заняли места и пошли выруливать. Первым – ведущий группы Николай Кирток, за ним Николай Пушкин, Евгений Алехнович, Юрий Маркушин, Сергей Черный...

В районе цели, как и ожидали, заработали зенитки. Теперь летели по ломаной прямой, то с набором высоты, то с потерей ее.

А орудия стали бить сильнее, снаряды рваться гуще.

Танки действительно взломали нашу оборону, легко, преодолевают слабое сопротивление пехоты.

– Атаковать поодиночке с разных курсов! – приказал Кирток. – Сбор в квадрате двадцать...

И заметались внизу вспышки взрывов, танки сразу снизили темп движения, стали расползаться, тыкаться тупыми носами в поисках укрытия.

Выходим из последней атаки, поворачиваюсь в сторону, и через форточку вижу, что "ильюшин" Сережи Черного то проваливается, то набирает высоту.

Учуяли лакомую добычу и несколько "мессеров", которые ускользнули от истребителей группы прикрытия, начали настойчиво прорываться к подбитому "илу". К нему подстроился Юрий Маркушин и стал отсекать "худых" от товарища, попавшего в беду. Мы сопровождали Сергея на свой аэродром и по эволюциям самолета чувствовали, с какими неимоверно трудными усилиями ему приходится вести машину домой.

Маркушин умолял и приободрял Сергея:

– Тяни! Тяни! Еще немножко...

Над аэродромом штурмовик Черного стал медленно и нехотя падать, но в последние секунды выровнялся и покатил по пыльному полотну полосы.

Когда открыли кабину, забрызганную кровью, увидели, что Сергей был мертв. Голова склонилась на ручку управления, губы обметало серым налетом...

Печальные, сгорбившиеся, стояли летчики у покореженной машины, стянув с себя шлемы. Мы безмолвно прощались с боевым другом.

Санитары, отстегнув парашюты, положили тело лейтенанта на носилки и отнесли его в машину.

На похороны собрался весь полк, пришло много местных жителей из Лунги с живыми цветами. На женщинах была черная одежда. Плакали. Когда отгремели

прощальные салюты, над нашими головами пронеслись три краснозвездных штурмовика, салютуя погибшему с воздуха. Вел их капитан Н. А. Евсюков.

* * *

В июле 1944 года наш 1-й гвардейский штурмовой корпус из Молдавии перебазировался на львовское направление. К нам перелетали и летчики из истребительной дивизии А. И. Покрышкина. Войскам фронта противостояла мощная группировка противника "Северная Украина". Используя выгодные условия местности, гитлеровцы создали глубоко эшелонированную оборону, укрепив такие города, как Львов, Перемышль, Рава-Русская, Сокаль, Горохов и другие.

В ходе подготовки к оборонительному сражению немецко-фашистское командование широко рекламировало личное обращение Гитлера, в котором он требовал, чтобы фронт группы армий "Северная Украина" стоял непоколебимо, как скала".

Некоторое время о нашем участке фронта Совинформбюро лаконично сообщало: "Без перемен", "Без изменений". В то же время изменения происходили, и довольно существенные. Фронт пополнялся людскими резервами, день и ночь скрытно подходила техника. Наша 2-я воздушная армия, усиленная Ставкой чуть ли не вдвое, насчитывала свыше 3 тысяч самолетов.

Львовско-Сандомирская наступательная операция началась 13 июля 1944 года – утром во всех частях, в том числе и в нашей, прошли митинги.

Замер строй. Перед ним развевалось гвардейское Знамя, как будто стремилось туда, ввысь, куда улетят эскадрильи.

Перед святыней части гвардейцы поклялись сломать хребет фашистскому зверю, загнать в собственное логово, уничтожить его, освободить народы Европы от коричневой чумы.

На митинге со страстными призывами выступил заместитель командира полка по политчасти майор Константинов.

В эти дни наша армейская газета "Крылья победы" писала:

"Воздушный воин! Ты помнишь Курскую дугу, пылающий Белгород, дымное небо над Прохоровкой... Теперь, ты далеко от тех героических мест. Теперь под твоим самолетом старинный Львов, Станислав, Перемышль. Теперь ты гораздо сильнее, чем год назад. Теперь твой враг, не раз уже отступавший под силой твоих ударов, с ужасом ждет грядущего возмездия за совершенные им преступления. Пусть же не знает враг пощады. Он пришел сюда, чтобы грабить твою страну. Пусть же найдет здесь свою смерть".

В бой мы вступали с новым командиром полка Героем Советского Союза майором Д. А. Нестеренко. Дмитрий Акимович имел завидную внешность, обладал большим опытом. Бывший инструктор, командир звена Одесской военной школы летчиков, он любил летать, и небо для него было роднее родного дома. На фронтах Нестеренко быстро овладел тактикой воздушного боя и штурмовых ударов. Потери в его группе, как правило, были минимальными. Он всегда тщательно и глубоко продумывал организацию и выполнение любого боевого задания, удачно подбирал маршрут полета к цели и обратно с учетом местности, расположения населенных пунктов, стремился осуществить полет на наиболее выгодной высоте, над лесными массивами, болотами, озерцами, избегая мест, где могла быть артиллерия противника.

Тщательно проводил он предполетную подготовку. Обычно она начиналась словами: "Группу веду я". После этого следовал тщательный инструктаж по каждому элементу действия, по особенности полета на каждом отрезке маршрута.

Нам рассказывали, как осенью 1943 года, группа "илов", возглавляемая капитаном Д. Нестеренко, смело атаковала фашистские бомбардировщики Ю-88, устремившиеся на нашу переправу через Днепр. Сложилась довольно трудная ситуация в воздухе из-за отсутствия истребителей прикрытия.

Вот тогда-то ведущий Нестеренко решил на Ил-2 пойти в лобовую атаку. С ходу было сбито несколько вражеских самолетов. Остальные растерявшиеся фашистские пилоты сбросили бомбы на свои войска. И таких примеров можно было привести множество.

...Аэродром тонул в сплошном гуле. Взлетали группы штурмовиков и брали курс туда, где наземные войска стальным клином вонзились в оборону противника. Затем обстановка обострилась, фашисты резервом с юга нанесли контрудар в районе Золочена.

Подхожу к штурмовику. Около машины стоит механик Лыхварь, вытирает руки ветошью. В своей промасленной куртке он чем-то напоминает плюшевого медвежонка.

– Как аппарат? – спрашиваю механика.

– Робэ, як звир!

– Ну и хорошо. К Золочеву схожу, посмотрю, что там делается...

Привычно прижался к монолиту бронеспинки, открыл кран "Воздух". Винт дернулся с места, мотор взял разгон.

Развел руками – Лыхварь резко выдернул из-под колес колодки. Считанные секунды – и земля уже провалилась вниз. Огляделся по сторонам – к нашей паре пристраивается звено "яков".

Внимательно осматриваем местность. Точно, гитлеровцы стягивают танки. Одни находятся в рассредоточенном строю, другие вытянулись в колонны. Рядом с ними – автомашины, желто-черные заправщики, кухни... Так руки и чешутся полоснуть эту мерзость. Но нельзя! Приказ – только разведка. На удивление, вражеские зенитки молчат. Такая молчанка всегда настораживает.

Высота – тысяча пятьсот метров. И здесь с юго-запада показались точки. Они на глазах разрастались, и мы отчетливо увидели, что это "сто девятые".

– Иван, иди на снижение. Разворачивайся домой, – слышу в наушниках голос ведущего первой пары "яков" Алексея Павлова.

А восьмерка "мессершмиттов" уже раскололась на две группы, явно преследуя цель оторвать истребителей от прикрываемых штурмовиков, а после атаковать нас.

Применив маневр "ножницы", истребители начали вести заградительный огонь трассирующими очередями из пушек и пулеметов по преследователям.

Фашисты зажали "яков" в клещи, действуя растянутыми по дистанции четверками с обеих сторон.

* * *

Команда ведомой паре, возглавляемой Андреем Синенко, – и они пошли в лоб четверке "худых". Справа ринулся на гитлеровцев Алексей Павлов. Пока крутилась эта карусель, мы оторвались от "мессеров" и потянули на свою территорию. Оглянулся, а там еще плотнее прижали наших истребителей. Вижу, худо "маленьким". Поняв, что не удается полакомиться штурмовиками, немцы обрушились скопом на "яки". Но мы уже находились над своей территорией. Фашисты как-то сникли, их атаки стали беспорядочными.

Звено Павлова перешло от оборонительных маневров к контратакам. Была не была: развернулся назад и решил помочь своим. Прямо перед носом штурмовика показался "месс" – поджарый, хищный, стремительный.

Палец – на гашетку. Машину слегка тряхнуло, пушечная очередь потянулась к "сто девятому". Тот, как бы нехотя, повалился на крыло и задымил.

Уж после, встретившись с Алексеем Павловым, мы горячо обсуждали перипетии прошедшего боя. Тот дружески похлопал по плечу:

– Ты и здесь свое не упустил, Иван. Такого зверя завалил. Ну и наглые фрицы попались. Надо же, такую бузу подняли.

– Да, жарковато было. Ты, Леша, только не говори, что я влез в драку... Влетит по первое число. У меня инструкция – разведка, и никаких гвоздей. Сам знаешь.