Текст книги "Круги времён"
Автор книги: Иван Наживин
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
И долго не смолкали восторженные клики народа, и долго сыпался ароматный дождь цветов на молодого царя.
– Великий государь, – с низким поклоном проговорил старый Рахмет, – собрание старцев почтительно приносит тебе, обожаемому государю, свои поздравления и сердечные пожелания успеха в великом подвиге твоем…
– Благодарим старейшин на добром слове… – отвечал царь Борис. – И в воздаяние великих заслуг их пред родиной в эти тяжелые годы, жалуем всех членов совета старейшин графским достоинством Светлой Тавриды…
И, когда утихли клики старцев и народа, старый Григорий с поклоном доложил:
– Великий Государь, из далекой полуночной страны прибыло к нам посольство, которое желает завязать с нами добрососедские отношения, а пока, прежде всего, желает приветствовать тебя, нашего обожаемого государя…
– Буду рад видеть дорогих гостей… – сказал царь и сел на вынесенный из храма офицерами трон.
Народ расступился и появилось посольство в отороченных дорогими мехами тяжелых одеждах.
– Добро пожаловать дорогие гости… – ласково сказал царь.
– Великодержавный государь наш, всевеликий царь Волжский, Камский и Уральский, приветствует тебя, великого государя Таврического, Черноморского и Степного, и шлет тебе дары от страны нашей… – возгласил рослый, дородный посол с огромной светлой бородой и, обернувшись, сделал знак и служители посольские стали подносить дары. – Это вот бочонок меду липового из лесов наших. Это – меха собольи… Это – стерляди копченые камские и икра осетровая из рек северных. Это – камни самоцветные из гор Уральских и слитки золота…
– Благодарю великодержавного государя вашего, все-великого царя Волжского, Камского и Уральского за братский привет и щедрые дары его… – встав, торжественно сказал царь. – Да хранит его Господь на долгие годы и да дарует царству его покой и процветание…
И снова сел он на трон.
– Именем великодержавного государя нашего благодарим тебя за ласковое слово, великий государь… – сказал посол. – И повелел еще царь наш всевеликий переговорить с тобою, пресветлым государем, о том, не будет ли полезно и вам, и нам заключить между собою союз для совместной охраны границ наших от рыскающих кочевников и для обмена богатствами стран наших, для чего удобны будут реки Волга и Дон, а судостроительством исстари славится лесной край наш…
– Об этом мы с радостию будем иметь суждение с вами в один из ближайших дней… – отвечал царь. – А теперь прошу вас занять места ваши…
Послы с поклоном уселись на приготовленные для них скамьи и граф Сервэ доложил о посольстве древней земли греческой, которое поднесло царю и вина благовонного с островов солнечных, и древние рукописания мужей знаменитых, и белоснежную статую красы несказанной. А за ним граф Куртыш представил царю послов от императора германского, которые поднесли царю мечи булатные, ткани поселян и всякие полезные изделия из металлов, дабы царь мог сам судить о несравненном искусстве ремесленников германских.
Царь ласково благодарил всех и просил занять места.
– А теперь желаем мы показать послам иноземным и народу нашему молодое войско наше, которое отправляется на перекопские укрепления… – сказал царь и сделал знак.
В стройном порядке, вооруженные копьями, щитами и короткими мечами, под простые, но воинственные звуки флейт и барабанов, из-за храма вышел отряд воинов под начальством Андрея, остановился пред царем и по знаку военачальника прогремел мужественно:
– Хвала великому государю!…
– Сегодня вы, воины, отправляетесь на охрану путей в нашу Светлую Тавриду, – поблагодарив их, сказал царь. – Один за всех, военачальник ваш принесет теперь клятву в верности нам, государю вашему, и вашей, счастливой вами, родине… Ваше святейшество…
– Подними руку и дай клятву в верности царю и родине… – сказал старый Мафусаил Андрею.
– Клянемся головами нашими, – мужественно начал Андрей, – клянемся жизнью и счастьем всех близких и дорогих нам во всем, на всяком месте, во всякое время быть до конца верными государю нашему, царю Борису I всея Тавриды, Черномории и Степей, и, если понадобится, положить за него и за родину жизнь нашу без сожаления.
– Аминь… – сказал Мафусаил и благословил склонившее колени войско и Андрея.
– Знамя!… – сказал царь и, когда подал ему офицер голубое знамя с вышитым на нем золотым солнцем, он сказал: – Вот вам ваше первое боевое знамя, солдаты, – голубое, как небо Светлой Тавриды нашей, и да взойдет скоро над родиной золотое солнце славы вашей… Возьми…
Андрей принял знамя.
– Стань на одно колено…
Андрей опустился на колено.
– За большие заслуги твои по устройству армии и за беззаветную храбрость, которую ты не раз показал в схватках с кочевниками, жалуем тебя княжеским достоинством Светлой Тавриды с присоединением к имени твоему прозвища Перекопский. – торжественно сказал царь и коснулся своим мечом плеча Андрея. – А теперь с Богом в поход…
Поцеловав царя в плечо, Андрей стал во главе отряда, отсалютовал царю мечом и под звуки музыки воины, со всех сторон осыпаемые цветами, под радостные клики народа удалились. Не радовалась только одна – Маруся: спрятавшись за старыми кипарисами, девушка горько плакала.
Реб Лейзер покачал своей белой головой и прошамкал про себя:
– И всходит солнце, и заходит солнце, и возвращается ветер на пути своя… О-хо-хо-хо…
ПЕРВЫЙ ЛЕТОПИСЕЦ
В густой тени развесистых каштанов, за простым столом, в старинном кресле сидит в своем саду совсем постаревший Глеб. На столе стоит грубая чернильница, кипа бумаг и несколько гусиных перьев. По другую сторону стола, сгорбившись, сидит реб Лейзер, весь прозрачный от старости и тихий.
– Ну, спасибо, старый друг, что пришел навестить меня… – проговорил Глеб ласково. – Я очень доволен, что съездил перед смертью в родные места. Жить там теперь с моими ревматизмами трудно, – холодно, сыро, – но повидать родные места было мне очень, очень приятно. И на память привез я оттуда… да что же это они не несут его? Ма-руся!… – крикнул он.
– Несем, несем… – звонко отозвалась Маруся. Из-за угла вышла она с братом Львом. Они осторожно несли бюст старого сатира. Они его поотчистили немножко и он стал светлее, веселее. За ними шла совсем старенькая Ирмгард, приговаривая: «осторожнее, осторожнее, дети…» Они подошли к круглой клумбе, рядом со столом отца и осторожно поставили сатира на каменную тумбу среди цветов и залюбовались им.
– Все смеется, все смеется… – воскликнула Маруся и звонко расхохоталась.
– И тогда он смеялся… – задумчиво сказала Ирмгард.
– А лучше было бы, может быть, плакать…
– Кому плакать, кому смеяться… – прошамкал добродушно реб Лейзер. – И то нужно, и другое нужно… Все на своем месте…
– Это старый друг мой… – любовно проговорил Глеб.
– И тебе, реб, привез я подарок, и тебе, Лев, – целый ящик старых книг. Да, кстати: твой брат что-то очень недоволен тобой, Лев. Напрасно ты его так огорчаешь… Ты знаешь, сколько у него теперь трудов и забот…
– Чем же я его огорчаю? – возразил Лев. – Он хочет, чтобы я шел служить, помогать ему в делах управления, но как же буду я устраивать жизнь людей, когда я не знаю, что мне и с собой делать?
– Не столько это его огорчает, сколько твои слишком смелые суждения в делах веры… – возразил отец. – Надо быть осторожнее, милый…
– О, тут я с собой ничего поделать не могу!.. – воскликнул Лев. – Дело не в том, чтобы без конца воздвигать храмы, украшать богов серебром и золотом, курить им фимиамом, а в том, чтобы с чистым сердцем отдать всего себя Богу и людям. Это я нашел в твоей старой Библии и от этого я не откажусь, пусть хоть сейчас казнят меня… Слепые вожди слепых ведут людей на погибель и я не могу, не могу молчать!.. А брат, вместо того, чтобы понять меня, помочь мне, стал на сторону жрецов… Ему некогда теперь вникать в это – он уже мечтает о восстановлении древней огромной России…
– А что же тут дурного?… – задумчиво и как-то особенно тепло сказал отец. – Россия это дом отцов наших и, если Господь увенчает его усилия успехом, я первый порадуюсь этому…
– И пусть… Это его дело… – сказал сын. – Но меня пусть он оставит моим книгам и моему одиночеству… Я ничего не ищу, кроме истины…
– Искать истину ничего… – прошамкал Лейзер, ласково усмехаясь. – Только – находить ее не надо… Опасная, опасная это вещь!.. О-хо-хо…
– Ну, мы успеем еще переговорить обо всем этом, – сказал Глеб. – А теперь пойдемте смотреть книги… Истинное чудо, что они уцелели там… Идем, Ирмгард, и тебе там есть подарок: весь Гёте на твоем родном языке…
– А кто это Гёте? – спросил Лев.
– Это был великий германский поэт, – сказала мать.
– Но я боюсь, что стара уж я для него стала, – теперь мне и молитвенника моего довольно.
– Идемте, идемте… – торопил Глеб.
– Идите, а я твоего старого друга приберу, как следует… – сказала Маруся.
– Прекрасно, спасибо… – отозвался отец, уходя. – Я очень, очень доволен. Если бы не ревматизмы, не поясница…
Они все скрылись за углом дома. Маруся разравнивает землю на клумбе, подвязывает цветы, сажает веточку плюща и обвивает ею пьедестал. Из-за дома выходит в блестящих доспехах военачальника Андрей, останавливается и любуется девушкой.
– Маруся!.. – тихо позвал он, наконец.
– Ай!.. Андрей!.. Милый!.. – взвизгнула она и бросилась к нему на шею. – Как же ты долго!.. Еще немного и я не знаю, что бы я с тобой сделала…
– А что, например? – целуя ее, смеялся Андрей. – Милая, да разве ты не знаешь, как я всегда тоскую вдали от тебя? Ведь, только около тебя, я и живу, радость моя… А эта разлука была особенно длинна. Как это было там, в твоей старой книге? «Уже покрылись горы цветами, и заворковали горлинки по лесам, – что же не идет возлюбленная моя?» Вот так и я там, на севере: уже пронеслись стаи журавлиные, уже покрылись цветами степи – что же нет со мной возлюбленной моей?
– Милый, милый… – лепетала Маруся, вся сияя.
А над счастливой парочкой – улыбающееся лицо старого сатира.
– Но теперь уже недолго и ты будешь моей… – продолжал Андрей. – Я хорошо потрудился для Родины. Авангарды наши подошли уже к лесам и, может быть, за лето мы продвинемся и до старой Москвы. Царь Волжский прекрасно понимает, что ему с его слабыми силами теперь с нами не бороться и идет на все уступки. Дела идут превосходно и, уезжая, я отдал приказ по сторожевой линии: пропуск – Россия!
– О, мой герой!.. – шептала восторженно Маруся. – Какое это счастье, какое счастье чувствовать себя твоей!…
– Я заслужил хорошей награды и государь даст мне ее… – продолжал Андрей. – Но я возвращу ему ее и скажу: мне ничего не надо, – отдай мне только сестру твою… А если он разгневается?.. Ведь тебя, говорят, просит уже за своего сына царь Волжский…
– Очень мне нужен твой царь Волжский!.. – воскликнула девушка. – Пусть только брат попробует… Возьмем и убежим – разве мало места на земле? И царь, и Россия, все это хорошо, ну, а только сперва ты, а потом уже и это все…
– Ш-ш-ш-ш… – засмеялся Андрей. – Что ты болтаешь, дерзкая?.. Но Боже, Боже, как безмерно я счастлив!..
Глеб вышел из-за дома и остановился, умиленно любуясь молодой счастливой парочкой, но Андрей с Марусей, не замечая отца, обнявшись, пошли в глубину сада и Глеб подошел к своему столу.
– Вот: одни упиваются словами любви, а другие старыми книгами… – подумал он и, почему-то вздохнув, крикнул к дому: – Лева, что же ты?
– Иду, иду… – отозвался сын, выходя на террасу.
– Давай, брат, часок попишем… – сказал отец. – Садись, милый… Давно не держал я в руках моей летописи, даже соскучился… – продолжал он, садясь вместе с сыном к столу. – Ну-с, это что? – говорил он, перебирая рукописи. – «Я, князь Глеб Суздальский, родился в 1918 г. среди бурь войн и революций.» – ага, это начало… А это? «Собрание старейшин Тавриды впервые было созвано мною в 1967 г…» Так, дальше… «Появление таинственных конных отрядов в степях взбудоражило все наше еще очень редкое население Тавриды.» Так. Это глава о прибытии первых судов и колонистов из Соединенных Штатов… Так. А теперь будем продолжать – всего лишь одно еще, последнее сказанье и летопись окончена моя… Ну, пиши, милый… «Вскоре после моего возвращения… из поездки в наше родовое гнездо… я узнал, что в голове государя… сына моего… – написал? – уже родилась великая мысль… о… восстановлении… древней… великой. России…»
Лев усердно пишет. Солнечный луч, пробившись сквозь густую листву каштана, ярко освещает склоненную над летописью фигуру молодого человека и сосредоточенно дик-тующого старца. В глубине сада, обнявшись, проходит счастливая своей любовью парочка, Маруся и Андрей… Старый сатир тихонько, ласково смеется…
Приложение
Федор Иванов
Ив. НАЖИВИН. Во мгле грядущего. Повести. Изд-во «Детинец». Вена. 1921 (203 стр.)
Повести Наживина – фантазии на тему отдаленного будущего. В первой из них «Искушение в пустыне», автор рисует картину европейских событий в начале 1931 года. Коммунисты всех стран за прочными решетками английской тюрьмы и международная комиссия по борьбе с коммунизмом предлагает им, для осуществления планетарного опыта отдаленный остров. Коммунисты с радостью принимают предложение. Но на первых же порах борьба честолюбий и мнений приводит вместо чаемого земного рая к чрезвычайке. Мечта об осуществлении опыта рушится, к великому удовольствию члена международной комиссии, большого скептика и материалиста, профессора Богданова. Благоразумные коммунисты возвращаются в лоно буржуазной государственности. Финал, поистине, трогательный. Вставший на путь истины коммунист любовно мечтает построить на «Горе великого разума» – ресторан. Вечер тих. Музыка играет «God save the King». God save the King – вообще постоянный лейтмотив повестей г. Наживина. В следующем своем произведении «Круги времен», во имя торжества своей идеи, он в прихотливой фантазии своей рушит весь мир, отдавая на поток и разграбление диким ордам азиатов всю Европу. На развалинах когда-то цветущих стран начинается полу-ди-кая, полу-кочевая жизнь впавших в детство народов. Судьба истории, все же, сохранила несколько культурных людей, которые в полуразрушенной Таврии выбирают царя. Царь Борис принимает из рук царевича венец, и едва ли не повторяет знакомое: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Придите княжити и володети нами». От Гостомысла и к Гостомыслу – такова мораль «Кругов времен». И недаром новый гимн Таврии, как его называет г. Наживин, звучит по-старому:
«Славься ты, славься, желанный наш царь!
Господом данный нам царь-государь!»
Таково идеологическое содержание этих повестей. О художественности выполнения говорить не приходится. Искусство вряд ли когда-нибудь может мириться с политической пропагандой. Герои Наживина плохо прячут лица современников под фантастическим маскарадным костюмом. Воин Таврии, существо полудикое, что-то вроде дружинника Трувора, выражается языком строевого, знающего «Устав полевой службы» офицера:
«Я отдал приказ по сторожевой линии.
Пропуск – Россия».
Может быть, это мелочь, но она характерна и дает представление о стиле этой единственной в своем роде книги.
Новая русская книга (Берлин). 1922. № 3, март. С. 12.
Об авторе
Иван Федорович Наживин родился в 1874 г. в Москве, в семье богатого лесопромышленника, купца 2-й гильдии, выходца из крестьян. После семи лет обучения был исключен из средней школы, безуспешно пытался заниматься лесоторговлей, к которой, в отличие от писательства, не чувствовал никакой склонности. Благодаря материальной поддержке отца подолгу жил за границей (Швейцария, Франция), бывая в России наездами.
Первая публикация – рассказ «Агапыч» в журнале «Природа и охота» (1890); позднее печатался в журналах «Русская мысль», «Образование», «Русское богатство» и др. В 1902 г. писатель вступил в гражданский брак с еврейской студенткой Лозаннского университета Анной Зусман (с которой обвенчался в 1908 после принятия ею православия); по окончании ею университета Наживины приехали в Россию, жили в Полтавской губернии, затем на Волге.
В 1900–1904 гг. Наживин выпустил ряд сборников рассказов и очерков из народной жизни («Родные картинки», «Убогая Русь», «Перед рассветом», «Дешевые люди», «У дверей жизни»), сборник путевых заметок о Турции, Греции и Италии «Среди могил».
Со времени знакомства в 1901 г. Наживин испытывал растущее влияние Л. Толстого, неоднократно бывал в Ясной Поляне. После революции 1905 г. испытал разочарование в революционных идеях, настаивал на необходимости преобразования личности как предпосылки общественных перемен. Эти настроения На-живина отразились в автобиографическом романе «Менэ… тэ-кел… фарес» (1907), в книге «Моя исповедь» (1912). Одновременно, под влиянием Толстого, начал изучать жизнь русских духоборов, индийские и персидские религиозные учения; ряд материалов был собран в книге «Голоса народов» (1908). В 1911-17 гг. в Москве вышли 6 томов собрания сочинений Наживина; книги, означенные как отдельные тома этого собрания, продолжали впоследствии выходить в Европе и Китае.
В начале Первой мировой войны Наживин жил за границей. В 1916 г. вернулся с женой и 4 детьми в Россию. Революцию 1917 года писатель встретил резко отрицательно, в 1918 г. уехал на занятый белыми Юг, примкнул к войскам Н. Врангеля, сотрудничал в белогвардейских газетах. В 1920 г. Наживин выехал с семьей из Новороссийска в Болгарию, затем жил в Австрии, Югославии и Германии, с 1924 г. и до конца жизни – в Бельгии.
В первые годы эмиграции Наживин опубликовал целый ряд мемуарных и автобиографических произведений: «Записки о революции» (1921), «Перед катастрофой» (1922), «Среди потухших маяков: Из записок беженца» (1922); «Накануне: Из моих записок» (1923) и др. Занимая вначале непримиримую по отношению к большевизму позицию и выражая монархическую ностальгию, писатель быстро осознал, однако, «гниль» и обреченность старого порядка, вину за происшедшее с Россией возлагал на бездарное правление Николая II.
Трехтомный роман «Распутин» (1923–1924) принес писателю европейскую известность. За ним последовали «беженские» романы «Фатум» (1926) и «Прорва» (1928), исторические романы «Перун: Лесной роман»(1927), «Бес, творящий мечту: Роман из времен Батыя» (1929), «Глоголют стяги. Исторический роман из времен князя Владимира» (1929), «Во дни Пушкина» (1930), «Софисты: Роман-хроника из жизни Греции V века до Рождества Христова» (1935) и пр. Обширный пласт романов Наживина был посвящен религиозной жизни человечества в переломные эпохи; таковы романы «Иудей: Исторический роман из жизни Рима в I веке» (1933), «Лилии Антиноя» (1933); «Расцветающий в ночи лотос: Исторический роман из времен Моисея» (1935), «Евангелие от Фомы» (1935). В 1936 г. была издана книга о Л. Толстом «Неопалимая купина: Душа Толстого». Наряду с романами из эмигрантской жизни писал Наживин и фантастику: к ней относятся сборник повестей «Во мгле грядущего» (1921), «евгенистический роман» «Остров блаженных» (1935), роман «Собачья республика» (1935).
В целом в эмигрантские годы Наживин отличался крайней плодовитостью, написав около полусотни романов и повестей. Его книги издавались практически во всех центрах русской эмиграции: Берлин, Париж, Новый Сад, Рига, Харбин, Тяньцзин и т. д. В 1930-е годы писатель начал лелеять мысль о возвращении на родину, обращался в советское представительство в Париже с ходатайством о принятии его в советское гражданство, в 1936 г. обратился с письмом к И. Сталину. Умер И. Ф. Наживин в Брюсселе в начале апреля 1940 г.
Повесть «Искушение в пустыне» публикуется по авторскому сборнику «Во мгле грядущего: Повести» (Вена: Детинец, 1921). В тексте исправлены очевидные опечатки; орфография приведена в соответствие с современными нормами. Написание имен и названий и авторская пунктуация сохранены без изменений. Для удобства чтения фразы, набранные в оригинале разрядкой, даны курсивом.
notes
Примечания
1
Цитируется, с небольшими искажениями, оригинальный франц. текст «Интернационала» Э. Потье: «Время битвы настало / Все сплотимся на бой. / В Интернационале / Сольется род людской!» (пер. В. Граевского и К. Майского). (Здесь и далее прим. ред.).
2
Слегка искаж. цит. из «Фауста» Гете: «У неба лучших звезд он требовать дерзает / И недоступного блаженства у земли… / Но все, что близко, что вдали – / Его измученной души не утоляет» (пер. Д. Мережковского).
3
Искаженная цит. из стихотворения А. К. Толстого «Средь шумного бала, случайно…», положенного на музыку П. Чайковским и ставшего известнейшим романсом.
4
Под обоими… под одним (лат.). Гуситы требовали права причащения верующих «под обоими видами» (хлебом и вином), что являлось привилегией духовенства.
5
Трагически… Мы должны немного развлечься, черт побери! (фр.).
6
«Любовь прекрасна и дарует нам премного наслаждений»… А дальше?… «И вот мы теряем голову… И человек делается зверем, – как очаровательно!» (фр.).
7
Или смерть! (фр.).
8
Парафраз Песн. 2:11–12.