Текст книги "Стальной Лев Революции. Начало"

Автор книги: Иван Евграшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 5

8 декабря 1918 года. Пермь.

Телеграмму Троцкого Сталин получил уже в пути. Когда поезд остановился на пермском вокзале, и он, вместе с Дзержинским, спустился из вагона, их ждал порученец Предреввоенсовета, которого сопровождал латыш-ординарец. Отрапортовав, порученец пошел чуть впереди Феликса Эдмундовича и Иосифа Виссарионовича, а ординарец двинулся перед ними всеми, показывая дорогу.

Сталин был спокоен, он видимо ожидал и такой ситуации. Дзержинский явно был удивлен и несколько озадачен.

«Еще бы, – мимолетно подумал Сталин, посмотрев на Феликса Эдмундовича и усмехнувшись про себя. – Когда это было, чтобы Троцкий проявлял такую заботу о ком-либо? Надо же».

Если Троцкий и хотел произвести впечатление на Сталина этим жестом, то у него не получилось. Факт наличия личного порученца отложился в памяти, но не более того.

Сталин был занят. Причем уже довольно продолжительное время.

Еще на подъезде к городу он отметил суету. Сначала Иосиф Виссарионович не придал этому особого значения.

«Троцкий в городе. На подъезде Сталин и Дзержинский, – была первая мысль. – Вот и суетятся».

Прочитав в дороге донесения по оперативной обстановке, Сталин готов был встретить в Перми полный хаос и поэтому сначала отнесся к замеченной суете, даже с некоторым юмором. Но уже в пригородах он отметил, что все эти кавалеристы, куда-то несущиеся во весь опор, машины и броневики, куда-то двигающиеся казалось вразнобой, солдаты, идущие устало, в направлении Перми или обозы, двигающиеся рядом, только создают впечатление хаоса и бестолковой суеты, и только на первый взгляд. Это наблюдение заставило Иосифа Виссарионовича присмотреться к происходящему за окном более внимательно. Когда поезд втянулся в город, он действительно удивился. Если в пригородах основное направление движения всей массы, передвигавшейся по дороге, было в направлении города, то в городе все двигалось из него. Сталин, осознав это, подумал: «Где же заторы?», но заторов видно не было. Все быстро или медленно, но, абсолютно точно, упорядочено двигалось.

Прибыв на вокзал, Сталин был уже предельно внимателен. Он жадно впитывал все происходящее вокруг.

Станция напоминала разворошенный муравейник. Гам стоял такой, что слышен был даже из-за закрытых окон вагона двигающегося поезда.

Из вагонов выпрыгивали красноармейцы, выводили лошадей, разгружали боеприпасы, имущество и продовольствие. Рычали и плевались дымом, съезжавшие с платформ бронеавтомобили. Люди на руках скатывали орудия и передки. Маневрировали паровозы, вагоны и составы. Все кругом двигалось и двигалось быстро. Последнее, что Иосифа Виссарионовича удивило и сначала несколько напрягло, было то, что их поезд загнали едва ли не на самый последний путь, а не подали ближе к перрону. Однако увидев рядом поезд-штаб Троцкого, Сталин понял, что это оправдано. И именно все увиденное произвело на него впечатление. Поэтому появление порученца Троцкого, в сопровождении ординарца-латыша, Сталин воспринял скорее как способ быстрее попасть к нему, нежели как что-то еще. Хотя про себя это отметил.

На путях им попался солдат, который сноровисто тащил навстречу идущим наркомам, кипу зимних полушубков и валенок. За всей этой горой он совершенно не видел, что происходит впереди. Ординарец Льва Троцкого больше обращал внимания на высоких гостей, нежели на надвигавшиеся, на него полушубки с ногами. Когда они столкнулись, гора моментально рассыпалась по путям, и солдат бросился поднимать упавшее имущество. Латышский стрелок сразу достал револьвер и, размахивая им, начал кричать на несчастного солдата и грозить ему всеми карами, вплоть до расстрела на месте.

Сталин вмешался.

– Товарищ! – обратился он к размахивающему револьвером латышу. – Вам надо было внимательнее смотреть, куда Вы идете. Надо помочь товарищу бойцу собрать имущество, которое рассыпалось по Вашей вине, а не кричать на него. Это будет правильно. Я тоже помогу.

С этими словами Иосиф Виссарионович поднял полушубок, который отлетел ему под ноги, и подошел к солдату.

– Подставляй руки, сейчас тебе помогут.

Сталин прянул полушубок солдату, который при ближайшем рассмотрении оказался совершенно рыжим.

На помощь Иосифу Сталину бросился порученец Льва Давидовича. Ординарец сбился с ругани и, убрав в кобуру револьвер, бросился торопливо собирать полушубки с валенками и грузить их на руки солдату. Рыжего загрузили, после чего пошли дальше.

Ординарец-латыш несколько раз оглянулся, видимо что-то задумывая, но, встретившись глазами с Наркомом по делам национальностей, видимо решил не рисковать, так как у него сложилось впечатление, что Сталин только того и ждет. Поэтому он посмотрел на порученца Предреввоенсовета, но тот отрицательно покачал головой. Латыш мысленно сплюнул и решил забыть про месть рыжему солдату.

Подойдя к спецпоезду «штаба РВС», Сталин и Дзержинский увидели совсем невероятное зрелище, которое заставило Иосифа Виссарионовича еще больше задуматься.

Из вагонов выносили роскошные бархатные кресла, какие-то тюки и свертки. На перроне наркомы встретили торопливо затягивающегося папиросой начальника поезда «Льва Революции», который, с абсолютно шалыми глазами на усталом лице, контролировал разгрузку двух автомобилей и грузовика. Едва увидев подошедших, он бросил папиросу, подтянулся и со словами, – Лев Давыдович уже спрашивал о вас, – пригласил их подняться в вагон.

Салон Предреввоенсовета поразил и их, привыкших к барству Троцкого, своим деловым видом. Дзержинский недоуменно осматривался. Сталина увиденное заставило врасплох, но он, удивленно сморгнув, заставил себя выглядеть невозмутимо. Троцкий же, без своей буйной шевелюры, аккуратно подстриженный и одетый в непривычно скромный френч с похожим на орден значком на груди, при виде гостей прекратил диктовать распоряжения и отправил своего секретаря Глазмана за «чаем с дороги» и за всем, что к чаю полагается.

* * *

Увидев вошедших, я сначала несколько растерялся.

«Ничего себе, – подумалось мне. – Передо мной же живые и здоровые легенды – Железный Феликс и Иосиф Сталин».

О том, как непросто будет завоевать доверие этих людей, мне напоминала та часть личности Троцкого, которая осталась мне в наследство от «Трибуна Революции».

«А ведь есть еще недоверие Ленина, отправившего их ко мне. Этот момент тоже надо учитывать», – подумал я. Но времени для рефлексий не было. Необходимо было начинать разговор. Я внутренне собрался.

– Гамарджоба, батоно Иосиф! Витайте, товаришу Дзержинский, – с улыбкой сказал я. подходя к ним и пожимая каждому руку. – Проходите, присаживайтесь.

Сталин и Дзержинский просто поздоровались и, переглянувшись, стали располагаться за столом для совещаний.

«Переглядываются. Наверное удивил, – отметил я про себя. – Такого Троцкого они явно не ожидали увидеть».

– Очень вовремя вы приехали, товарищи. Над городом нависла серьезная угроза. Надо собрать все силы и удержаться в Перми, – сказал я вслух. В это время вошел секретарь с подносом.

– Спасибо, Миша, – обратился я нему, – Распорядись не беспокоить нас с товарищами.

Сталин и Дзержинский молча ждали дальнейшего развития событий. Когда секретарь вышел, я открыл папку и взял оттуда документ.

– Вот Ваш мандат Чрезвычайного уполномоченного Реввоенсовета республики, товарищ Сталин, – с этими словами я протянул мандат Сталину. После чего достал из папки второй документ.

– Феликс Эдмундович, – обратился я к Дзержинскому. – Как члену Реввоенсовета республики я приказал выписать мандат и для Вас. Прошу принять.

Я передал документ Феликсу Эдмундовичу и продолжил.

– Также, товарищи, хочу воспользоваться случаем и вручить вам нагрудные знаки членов Реввоенсовета. – Я показал на свой, похожий на орден, значок со звездой и золотыми буквами Р.В.С.

Феликс Эдмундович и Иосиф Виссарионович взяли мандаты и значки, поблагодарили и приготовились слушать дальше.

– На этом официальная часть закончена. Приступим к делу, – я начал разворачивать на столе большую карту Урала.

Сталин и Дзержинский снова переглянулись. На этот раз удивление Иосифа было не менее заметным, чем у Феликса.

Я улыбнулся про себя, заметив это: «Привыкли, что „Трибун Революции“ сначала минут тридцать повещает про себя, любимого. Сначала о своей роли в истории, потом поагитирует за „Революцию в опасности“. Исключительно по привычке. Дабы не расслаблялись. Троцкого не Трибуном или Львом, а „Радио Революции“ назвать надо было, и кнопку добавить, в конкретное место. Чтобы выключать его можно было, в нужное время. Потому как хоть и необходимая вещь, не выбросишь, но вот за гимн в шесть утра, убить готов. Не обижайся, товарищ Бронштейн, но это правда. А с газетой не поспоришь, так вот. Ну, погодите родные, я вас еще не так удивлю».

Все было готово и, взяв в руки указку, я начал свой доклад.

– Итак, товарищи, в настоящее время предпринимаются все, на мой взгляд, необходимые меры по защите города. Через два часа начнется совещание, на котором, тебе, Иосиф Виссарионович, да, именно тебе, исполнители будут докладывать обстановку. Феликс Эдмундович, я попрошу также и твоего присутствия на совещании. Понимаю, что у тебя есть свои архисрочные вопросы, поэтому не настаиваю. Решишь сам.

– Хорошо, Лев, – Феликс согласно кивнул.

– Вот и прекрасно. Еще одно. Закуривайте, товарищи. Надо создавать рабочую атмосферу.

Дзержинский согласно кивнул и покосился на Сталина, но доставать папиросы не спешил. А вот Иосиф Виссарионович закурил и, не отрываясь, смотрел на Троцкого, таким взглядом, как будто пытался что-то прочесть через мутное стекло. Вроде буквы видно, а что там написано, еще разбирать и разбирать.

Я чувствовал, что Сталин напряжен и внимателен, но сначала необходимо было решить вопросы с Феликсом Эдмундовичем.

– Феликс, спасибо за оперативность. Твои люди уже прибыли и приступили к работе. На оперативные нужды им выделены грузовой «Фиат» и два мотоциклиста. Еще должен тебе сообщить, что я позволил себе влезть в твою епархию, за что прошу меня извинить. Я провел небольшое совещание с чекистами, не поставив тебя в известность, но считаю, что так было нужно.

Дзержинский, видимо, насторожившись, слушал внимательно. А может, устал удивляться.

– Объяснюсь, – продолжил я. – Получив известия о заговоре военспецов, я сначала хотел просто выжечь заразу. Однако, по здравому размышлению, решил этого не делать, до тех пор пока не посоветуюсь с тобой и Иосифом. Вот по какой причине.

Скорее всего, свой мятеж они готовят уже давно, но не выступают. Почему? Думаю, что они ждут подхода белогвардейцев, что достаточно очевидно. Согласны?

Я посмотрел на сидящих напротив товарищей. Дзержинский внимательно смотрел на Предреввоенсовета и не ответил ничего.

– Противоречий нет пока, продолжай, Лев Давидович, внимательно тебя слушаем, – ответил за них обоих Сталин. Дзержинский просто кивнул.

– Хорошо, продолжаю, – я встал и начал расхаживать вдоль стола. – Вижу два варианта развития событий.

Первый – они хотят поднять мятеж за несколько часов до подхода белогвардейцев. Второй вариант – ударить нам в спину во время обороны города. Оба варианта требуют координации действий со штабом Колчака. И здесь возникает главный вопрос. Как они поддерживают связь между собой?

Ответ один. Единственный возможный способ – телеграф. В городе несколько аппаратов. Два из них находятся под ограниченным нашим контролем. Это телеграфы на станциях Пермь-Один и Пермь-Два. Считаю, что именно через них и осуществляется связь.

Я повернулся к Дзержинскому.

– Феликс, я отдал указание твоим чекистам присмотреть за начальниками станций. Если я не ошибаюсь, один из них предатель. Может быть и оба. Что скажешь? – я посмотрел на Дзержинского. Феликс Эдмундович некоторое время рассматривал меня очень внимательно. В какой-то момент я почувствовал себя бабочкой под микроскопом. Наконец он заговорил.

– Зачем все это нужно, Лев? Чего ты хочешь добиться? Если ты просто решил поиграть, то скажу тебе. Это не игрушки. Если ты не сможешь, аргументировано разъяснить, для чего ты все это затеял, я немедленно отдам указания о проведении чистки и доложу о твоем самоуправстве Владимиру Ильичу, – Дзержинский был абсолютно спокоен в этот момент. Он почувствовал, что у Троцкого есть Идея и, будучи в своей стихии, воспринимал информацию как паук, сидящий в центре паутины и реагирующий на малейшее дрожание каждой ниточки. Феликсу Дзержинскому нужна была дополнительная информация для принятия решения.

Сталин промолчал. Он не собирался влезать в намечавшуюся свару. Иосиф Виссарионович подумал о том, что Троцкий решил отхватить себе такой кусок, который прожевать практически невозможно и не собирался мешать Льву, подавиться этим куском.

– Конечно, объясню, Феликс, – тем временем говорил я. – Скажу больше, если ты не одобришь мой план, то я сразу устранюсь от этого дела и никоим образом не стану тебе мешать. Договорились?

Дзержинский кивнул, – Договорились, Лев!

– Феликс, я думаю так. Заговорщики должны передавать информацию об обстановке в городе каждый день. Это происходит, скорее всего, ночью на телеграфе одной из станций. Так вот, Феликс Эдмундович. Если все верно, ты их возьмешь сегодня, до того как они успеют передать, что в город прибыли дополнительные силы.

Главная задача – перехватить канал связи, для того чтобы самим использовать его.

Через начальников станций мы выйдем на организаторов заговора. Думаю, что реализация этого плана позволит нам аккуратно достать из бочки с медом ложку дегтя. С минимальными потерями.

Вторая задача – сегодня ночью выйти на связь с белогвардейцами от имени мятежников, тогда и в дальнейшем мы сможем дурить им головы.

Вот зачем я затеял, ты правильно сказал, Феликс, эту игру. У меня есть планы на этот канал связи и, думаю, что после моих дальнейших пояснений, Иосиф Виссарионович меня поддержит.

Я посмотрел на Сталина.

– У тебя есть принципиальные возражения, Иосиф, или я могу продолжать?

Сталин подумав, ответил, что принципиальных возражений не имеет.

Тогда я повернулся к Железному Феликсу и выжидательно посмотрел на него.

– Продолжай, Лев, – после короткой паузы, сказал тот.

– Хорошо. Посмотрите на карту, – я склонился к столу, и все обратились к, развернутой на столе, карте. – Пермь это ключ ко всей кампании Колчака.

Взяв город, он получает решающую возможность для достижения целей кампании. Избрав главным операционным направлением, направление Екатеринбург – Пермь – Вятка, они стремятся этим путём установить скорейшую связь с десантом Антанты, пытающимися наступать со стороны беломорского побережья вглубь России. Группировка сил противника и, особенно выбранное направление главного удара, подтверждают это предположение.

Колчака заставляют взять Пермь англичане. Архангельск они захватили, а вот дальше начались проблемы. Я думаю, что инициатива этого плана и настойчивая его поддержка исходит от английского представителя в Сибири генерала Нокса.

Кроме того, такой план кампании выгоден белочехам. Сыровый должен хотеть провести чехословацкие эшелоны домой коротким путём. А это через Пермь, Вятку, Вологду на Архангельск. Так чехи избегут длинного и изобилующего многими задержками и непредвиденностями пути через Владивосток и вокруг всего Света. Колчак в большой степени зависит от английских поставок, и деваться ему, в общем-то, некуда.

Свои слова я иллюстрировал на карте.

Сталин уже понял, что план у Льва Давидовича есть. Достаточно продуманный план. Кроме того, было очевидно, что хотя основная логическая конструкция уже оформилась полностью, происходящее является именно совещанием с товарищами, а не отдачей указаний в обычной для Троцкого, но куда-то пропавшей манере.

«Не просто товарищами, а соратниками», – подумал Иосиф Виссарионович и, покачав головой, продолжил слушать Льва Давидовича.

– Иосиф, ты согласен с моими выводами? – обратился я к нему.

– Противоречий пока не вижу. Допущения есть, но они всегда будут. Лев, если ты прав, то многое становится понятным и вырисовывается хорошая перспектива, – ответил Сталин.

После этих слов он, повернулся к Дзержинскому, – Феликс Эдмундович, у тебя есть замечания? – тот промолчал и, глядя на карту, отрицательно помотал головой. – Пожалуйста, Лев, говори дальше.

– Хорошо, Иосиф Виссарионович. Таким образом, Колчак и белочехи хотят прорвать наш фронт и закрепиться в Перми. Город станет их операционной базой.

В этом случае они смогут выйти на оперативный простор, с последующим ударом в направлении Вятка-Вологда-Архангельск на соединение с войсками Антанты. Учитывая ситуацию на других фронтах и, начавшиеся этой осенью, после проведения продразверстки, выступления крестьян против Советской власти, в случае успеха Колчака, мы получим катастрофическую для республики ситуацию.

Мы и так раздробили наши силы на всех фронтах, размазали их на множестве направлений. Вместо того чтобы решать задачи постепенно, мы почему-то подумали, что сможем заглотать все одним куском, – я пожал плечами. – Так не выйдет. Эта проигрышная стратегия уже дает свои результаты.

Я, как Предреввоенсовета республики, решил в корне поменять нашу стратегию. Иначе мы так и будем проигрывать главные сражения этой войны, даже имея общее превосходство на фронте. Именно это сейчас происходит на Восточном фронте.

При общем нашем превосходстве в силах и средствах на фронте, мы постоянно проигрываем сражения на главных направлениях.

Я на некоторое время замолчал. Феликс Эдмундович и Иосиф Виссарионович терпеливо ждали продолжения. Выпив воды, я продолжил.

– На данный момент уже отдан приказ о приостановке наступления на Южном фронте и закреплении на достигнутых рубежах для перехода к оборонительным боям. Это позволит нам, как высвободить столь нужные нам силы для удара на востоке, так и стабилизироваться на юге.

Кроме этого необходимо занимать освобождаемые немцами территории на западе. Там тоже нужны силы. Но, кроме этого нам нужны мощные кулаки, которыми мы будем наносить удары по врагу. Необходимо создать подвижные резервы в тылу фронтов, чтобы оперативно реагировать на изменения обстановки. Создание таких резервов позволит нам изменять обстановку в нашу пользу на решающих направлениях.

На юге и западе сейчас нет стабильного фронта и ситуация не такая выгодная как на востоке. Именно поэтому я и предлагаю начать здесь. Разгадав стратегический замысел противника, мы можем радикально развернуть ситуацию в свою сторону. Для этого нам необходимо не просто удержать Пермь.

Мой замысел в том, чтобы, всемерно укрепив оборону города, заставить белогвардейцев всеми силами штурмовать Пермь. Заставить их оголить другие участки Восточного фронта для достижения этой цели. Что мы можем сделать для этого?

Во-первых. Необходимо максимально укрепить город. Создать для этого несколько линий обороны непосредственно перед Пермью. Насытить их обороняющимися пехотными частями, с достаточным количеством средств усиления. При этом необходимо использовать конницу как мобильный резерв для контрударов на угрожающих направлениях и для нанесения ударов и охватов по флангам и в тыл, наступающих частей Колчака.

Во-вторых. В случае принятия этого плана, необходимо будет усилить давление в направлении Архангельска, для того чтобы заставить Колчака спешить. Начнет спешить, будет ошибаться.

В-третьих. Нужно заставить его сосредоточить для взятия Перми максимальное количество сил и средств. Заставить врага ввязаться в ожесточенные зимние бои. Увязнуть в них, израсходовать резервы.

Вот именно для этого и нужна эта игра с телеграфом, Феликс Эдмундович, – я внимательно и очень пристально посмотрел на Дзержинского. – Для того чтобы враг мог получать от нас нужную ему информацию и надеяться на вооруженный мятеж в городе и наших войсках. Вы будете периодически давать им правдивую информацию о положении частей, они будут наносить туда удары. Товарищ Лашевич, по указаниям товарища Сталина, будет восстанавливать конницей и резервами участки прорыва. Вы будете отступать, а потом возвращать утерянные позиции контрударами. Колчак до последнего момента должен верить, что у него есть возможность взять Пермь, ждать мятежа.

Я предвижу ваши возражения. И вы можете мне сказать, что эта затея с телеграфом не нужна и опасна. Я прекрасно сознаю это. Но главная задача телеграфа будет другой. Наступит момент, когда Колчак подтянет к городу все свои силы и последние резервы, оголит для взятия Перми другие участки Фронта. Вот тогда и наступит время для главного, – я пристально посмотрел сначала на Иосифа Виссарионовича, а потом медленно перевел взгляд на Феликса Дзержинского. – Вы сами поднимете этот «мятеж». Согласуете по телеграфу время, участок фронта и в нужное время устроите фейерверк, взрывы, создадите видимость паники, подожжете что-нибудь в городе. Именно там, где укажете вы, Колчак сосредоточит свои главные силы для прорыва нашей обороны. Именно на согласованное с вами время он отдаст приказ об общей атаке города. Он будет уверен, что уже победил. Это и станет его главной ошибкой.

Я на какое-то время замолчал. Налил себе воды из графина и, выпив стакан, продолжил.

– Вначале белые бросят вперед конницу на прорыв, а затем пойдет вся масса пехоты. Конницу загоните в огневой мешок и встретите пулеметами. Пехоту, которая двинется в атаку массой – артиллерией.

Это не будет окончательной победой. У Колчака тысяч сто пятьдесят солдат, но появится отличная возможность уничтожить и обескровить его самые боеспособные части и сильно потрепать остальные. Но это не все.

Сталин и Дзержинский недоуменно посмотрели на меня.

– Не все, – повторил я. – Именно в этот день я нанесу удар на Челябинск из района Бугульмы. Главным направлением удара будет Бугульма-Уфа-Челябинск. После захвата Челябинска мы повернем на Екатеринбург.

Вы станете «наковальней», о которую Колчак разобьется. Я буду «молотом», который его расплющит. Мы разгромим весь Восточный фронт и высвободим силы для других направлений. Результатом станет захват стратегической инициативы в этой войне.

Что скажете?

Коба и Яцек потрясенно молчали. Они слушали, не делая ни малейшей попытки прервать Председателя Революционного Военного Совета Республики. То, что предлагал сейчас Троцкий, было невероятно. То, что это именно предложение, никаких сомнений уже не возникало. Сталин понял, что это предложение Троцкий делает именно ему. Именно ему Лев предлагает ключевую роль во всей кампании, беря на себя подготовку контрудара из Бугульмы. Но больше всего Иосиф Виссарионович был потрясен осознанием того факта, что Троцкий не перетягивает его к себе, покупая славой, и «Славой Великой», заставляя предать Владимира Ильича. Ни в коем случае. Троцкому нужен был не просто помощник, он нуждался в равном партнере для осуществления задуманного. В одиночку такого бы никто не потянул. Ни при каких обстоятельствах. Сталин был действительно нужен Льву Давидовичу, как отличный организатор, хороший тактик и, что самое удивительное, как надежный товарищ и соратник.

В той же мере, все это относилось и к Дзержинскому. Кто как не старый большевик – подпольщик Феликс, с его опытом и знаниями, непреклонной волей и фанатической преданностью Революции, мог провести такую операцию с телеграфом? Дерзкую, наглую, абсолютно беспринципную с точки зрения бывших царских офицеров и именно поэтому имеющую все шансы на успех.

И именно Иосифу Виссарионовичу Лев Троцкий предлагал сыграть в эту опаснейшую, невероятно жестокую, но, в случае победы, очень выгодную со всех сторон игру. Это не было куском с барского стола уже легендарного Трибуна Революции. Скорее все происходящее напоминало как попытку к примирению, так признание заслуг и талантов Сталина. Никак не умаляло, а наоборот усиливало как позиции и авторитет Иосифа Виссарионовича в партии, так и позицию Ленина, в конечном итоге. Невероятно усиливало. Выигрыш был огромен, но Сталина особенно поразило, что предложение было сделано как от равного равному.

Пауза затянулась. Коба встал и ходил вдоль стола, куря третью или четвертую папиросу. Дзержинский сидел и рассматривал этого странного Троцкого. Новый Лев начинал ему нравиться.

Наконец Дзержинский встал. Прошелся и, остановившись напротив, сказал Троцкому.

– Все, что ты сейчас сказал, это большой замысел, очень необычный и странный по своему исполнению, но очень хороший. Я готов поиграть в эту игру, риск громадный, но тот, кто не рискует, тот телеграфов не захватывает. Это вам не пивная. Два условия. Первое – согласие Иосифа, второе – одобрение всего плана Лениным.

После этого заявления Феликс Эдмундович сел за стол и, демонстративно не глядя на Сталина, начал что-то внимательно рассматривать на карте.

«Это должно стать его личным решением, только его. Либо мы с Троцким, либо не стоит и начинать. Пусть думает сам, ему решать, что написать Ленину по делу, а что лично», – думал Дзержинский, рассматривая изгибы Камы.

– Я согласен, Феликс. Что скажешь, Коба? – я повернулся к Сталину.

То, что Троцкий первый раз обратился к нему, назвав Кобой, Иосиф Виссарионович услышал прекрасно. Обратился так же, как Владимир Ильич тогда, в последнем разговоре. Это заставило Сталина еще раз вспомнить разговор с вождем, напутствие Ленина и обдумать все еще раз.

Наконец Иосиф Виссарионович остановился и, повернулся ко мне.

– Товарищ Председатель Реввоенсовета, у меня к Вам вопрос. Где Вы взяли такое количество войск за столь короткое время?

Я улыбнулся и ответил, – В Вятке.

Сталин хмыкнул.

– Прошла всего неделя, как в Вятке власть перешла в руки Советов. Вы оставили город без войск. Не боитесь потерять город? Это может стать большой проблемой.

– Иосиф Виссарионович, я же еврей. Я не только мобилизовал в бывшей Вятской республике практически всех, кто может держать в руках оружие, отправив их сюда. Я договорился, – теперь я был абсолютно серьезен.

Дзержинский в крайнем изумлении воззрился на меня после того как я выдал такое заявление. Сталин опять хмыкнул, и задал следующий вопрос, – И как же ты, Лев Давидович, договорился?

Я начал рассказывать.

– Когда я приехал в Вятку, то с удивлением выяснил, что в этой бывшей, так называемой республике, 4766 чиновников, и что интересно, из этого числа 4467 – это бывшие царские чиновники. Я не стал никого из них трогать, оставив все, как есть. Зачем им организовывать заговор и поднимать мятеж? Незачем. Власть сами у себя они забирать не будут, какой в этом смысл?

Связи с правительством в Москве у них тоже нет. Так, что досаждать им никто не будет. Кроме того, я собрал основных чиновников Вятки на совещание и объявил, что в случае мятежа, я сожгу их вместе с городом и солью там все посыплю.

Поверили. Клялись и божились, что костьми лягут, но мятежа или заговора в губернии не допустят. А вятские добровольцы знают, что воюют не только за себя, но и за свой город и своих близких. До их командиров эта информация доведена.

Оставил на всякий случай в Вятке небольшой отряд. Пятьдесят человек с пулеметом. Мало ли кто с пьяных глаз чего учудит. Вятские такие, выпить много могут, – с совершенно невинным выражением лица, заявил я и, увидев результат, подумал: «Я их достал. Туше. Немая сцена. Момент истины».

Я смотрел на реакцию Сталина и Дзержинского. Мне вдруг захотелось отвесить им поклон, как актеру после прекрасно сыгранной сцены. С моих товарищей можно было рисовать не то, что сцену в «Ревизоре», а картину маслом под названием – «Приплыли».

У Сталина выпала изо рта папироса, он начал поднимать правую руку, но, подняв ее до уровня груди, замер, и вся его поза стала напоминать немой знак вопроса. Грузинский такой знак вопроса.

Дзержинский же зажмурился, схватился обеими руками за голову, и, наклонив ее, согнулся в кресле, ругаясь по-польски.

Первым пришел в себя Иосиф Виссарионович. Он закрыл рот, выпрямился, подошел к Дзержинскому и, положил руку ему на плечо.

– Феликс, хватит ругаться! Сейчас не время, – Дзержинский замолчал и, открыв глаза, поднял голову. Посмотрел на Сталина, но промолчал.

– Яцек, – Иосиф Виссарионович говорил очень вкрадчиво. – Очень тебя прошу, дорогой. Сейчас надо подумать. Отругать товарища Троцкого мы всегда успеем.

В это время Троцкий, молча и очень спокойно, смотрел на Сталина. Иосиф Виссарионович, не глядя на него, подошел к своему месту за столом, прикурил, но не сел, а остался стоять. Сталин обдумывал положение.

Сделав и заявив такое, Троцкий сам себя подставлял под сильнейший удар, даже без всякого мятежа. А уж в случае мятежа в Вятке, последствия для Льва могли стать роковыми. Мятеж подавят, быстро и очень кроваво, но уже без Предреввоенсовета, которого в этом случае можно просто расстрелять, никто против слова не скажет. Контрреволюция в чистом виде.

Мелькнула мысль самому организовать это. Мелькнула и пропала.

Иосиф Виссарионович подумал, о том, что никакой Троцкий не еврей.

Так «договориться» мог только русский.

Только русские умеют вот так «договариваться», не считаясь со своими личными потерями, благополучием и близкими, не щадя при этом, ни себя, ни своих, ни чужих. Ставя все на карту для достижения Великой Цели. Это вызывало уважение. Иосиф Сталин, как русский человек, осознал это.

Он подошел ко мне.

– Знаешь, Лев, ты не еврей. Ты русский. Причем сумасшедший русский. Поэтому у нас действительно может все получиться, – Иосиф Виссарионович протянул мне руку. – Я с тобой, батоно.

Я пожал протянутую руку, – Спасибо, Иосиф.

Сталин повернулся к Дзержинскому, – Феликс Эдмундович, ты очень нам нужен. Без тебя и твоей помощи мы не справимся. Если проиграем, то товарища Троцкого можно будет расстрелять, – при этом он покосился на меня, совсем по-ленински прищурившись. Я смотрел на него спокойно. Иосиф Виссарионович хмыкнул и добавил, уже глядя на Дзержинского. – Вместе с товарищем Сталиным. Что скажешь?

Дзержинский в это время переводил взгляд с одного на другого и думал, что эти грузин и еврей, на самом деле, оба русские и оба сумасшедшие. Наконец он принял решение.

Товарищ Яцек встал и заявил.

– Я согласен. Оба вы сумасшедшие русские. Что остается несчастному одинокому поляку? – он пожал плечами.

– Ничего не остается. Только становиться русским, – ответил Сталин. Он повернулся ко мне, – Нет, ну ни хрена себе, ты, Лев, «договорился».

Через полминуты мы уже смеялись в голос. Все трое. Напряжение разговора требовало выхода.

Следующие два часа мы разрабатывали общий план. Кричали, ругались друг с другом и тут же мирились, но были уверены в успехе. Я смог заразить своей идеей соратников.

Потом Дзержинский уехал осуществлять план по захвату вражеского телеграфа и уничтожению мятежных военспецов.