Текст книги "Часы Мериме"

Автор книги: Иван Василенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Подделка или не подделка?

И вот мы опять на морском берегу – Геннадий, Гриша и я. Но море уже не то: волны налетают на берег, обдают нас холодными брызгами и, шиш, откатываются назад, смутно белея пеной в тяжелом темном пространстве. (Фу, до чего мне трудно пейзаж дается!)

Когда я во всех подробностях отчитался перед приятелями, Гриша сказал:

– Смелая бабочка! Вытащила из повести часы – и продает.

– Так она и воротник продаст, – предположил Геннадий.

– Какой воротник? – не понял я.

– А который «морозной пылью серебрится», бобровый, Евгения Онегина.

– Вы думаете, часы Мериме – подделка?

– Безусловно! – в один голос воскликнули Геннадий и Гриша.

– Но ведь Евгений Онегин – лицо вымышленное, а Мериме – факт. И о часах он сам написал, сам!

– Мало ли что писатель напишет, – скептически сказал Геннадий. – Если инженер пишет о реактивном самолете, то тут все выверено: наврешь – и сверзишься на землю, костей не соберешь. А поди узнай, бобровый был у Онегина воротник или каракулевый. Вот даже твой доцент не знает, были у Мериме часы или нет.

– А все-таки надо доказать, что часы – липа. Без этого как ее арестуешь? – задумчиво оказал Гриша. – Что она часы продает – это ее дело, ни под какую статью не подведешь. Что называет себя Людой – тоже ничего еще не значит. Пошутила – и только, а прописалась, может быть, и правильно. Что волосы покрасила – так если задерживать всех, которые волосы красят, в милиции им и места не хватит.

– Но как доказать, что часы – подделка? – теряя терпение, воскликнул я.

– Как? – Гриша подумал. – Поезжай-ка ты, брат, в Ростов, в библиотеку, и проверь насчет сходства подписи. Да заодно походи по часовым мастерским, по граверням, не обращался ли к ним кто с таким заказом – подпись выгравировать. А ты, Геннадий, езжай в Новочеркасск: может, она там эту операцию проделала. Я же тем временем свяжусь с кем следует в юротделе милиции и тоже похожу по мастерским, хотя мало вероятности, чтоб она рискнула на месте подделать. Ну и за твоей тетушкой понаблюдаю малость.

– Мне бы, конечно, съездить в Новочеркасск не мешало, – с ноткой сожаления сказал Геннадий, – да вот беда – завтра мой реферат обсуждается. Придется сестре поручить – она бойкая. Сегодня что у нас? Пятница? Как раз в Политехническом сейчас у них студком заседает. Позвоним – и все тут.

Мы отправились на междугородную.

Соединили нас с Новочеркасском быстро, но слышимость была отвратительная. Надрываясь, я кричал:

– Дина, это говорю я, Яша!..

– Какая каша? – будто из Антарктики доносился голос Дины.

– Да не каша, а Яша!.. Копнигора!..

– Что? Идти пора? Куда идти пора?..

Геннадий вырвал у меня трубку и заорал:

– Девушка, соедините как следует!..

Послышался какой-то звон, гул, и я совершенно ясно услышал голос Дины:

– Какой дурак разыгрывает меня!..

Я обрадованно ответил:

– Да это ж я, Яков. Ты меня слышишь?

Узнав, чего мы от нее хотим, Дина оказала:

– Если вы это всерьез, я сделаю. Звоните мне завтра в шестнадцать.

Подделка

На рассвете я отправился на мотоцикле в Ростов. В читальном зале библиотеки еще было пусто, когда я вошел туда и попросил книгу Виноградова. В книгу были вклеены десятки фотокопий писем Мериме к Соболевскому с подписями автора. В одном письме стояло Pr. Mérimée, в другом P. Mérimée, в одной подписи остроконечный accent падал на «e», в другом он небрежно склонялся к согласной «m», но в основном подписи были все одинаковы и удивительно напоминали подпись, сделанную на часах. «Подделка или не подделка?» – думая я о брегете, рассматривая подписи. И вдруг замечаю, что одно письмо аккуратненько подрезано снизу, как раз там, где по смыслу должна следовать подпись. Та-ак! Кому-то факсимиле понадобилось… Иду к библиотекарше, спрашиваю:

– Скажите, пожалуйста, не помните ли вы, кто до меня брал у вас эту книгу?

– Господи! Да ее у нас каждый день читает по нескольку человек.

– А не брала ли ее у вас недели три назад крашеная женщина с кошачьими глазами?

– Оставьте ваши шутки при себе, – говорит библиотекарша и хочет отобрать у меня книгу.

Но я не дал, пошел опять к столу и принялся читать. Все-таки, думаю, пригодится, если и впрямь придется писать реферат о Мериме. Читаю, делаю выписки и натыкаюсь на следующий абзац, относящийся к истории дружбы писателя с графиней Монтихо, этой «умной и талантливой женщиной, в жилах которой вместе с испанской кровью текла кровь упорных шотландцев и веселых валлонов»:

«Именно ей был обязан Мериме рассказом о приключении на сигарной фабрике, которое в 1845 году было им обработано в неподражаемую повесть «Кармен».

Так вот что оказывается! Мериме так же встречался с цыганкой Кармен и ее возлюбленным Хосе, как Лермонтов с Тамарой и Демоном. Какие могут быть часы! Просто великолепная писательская выдумка.

– Ура! – крикнул я от радости и сейчас же услышал голос библиотекарши:

– Гражданин, ведите себя прилично, иначе попросим вас выйти.

– Не беспокойтесь, – оказал я. – Сам уйду. Вот только скопирую подпись Мериме.

Затем сажусь на мотоцикл и начинаю объезжать часовые мастерские. Действую хитренько: «Скажите, – спрашиваю, – вы не смогли бы выгравировать на моих часах подпись Мериме?» «Чего-чего?» – обычно не понимает гравер. Я показываю снятую мной копию и внимательно смотрю в лицо гравера. Нет, ничего подозрительного не замечаю, хотя передо мной вот уже тринадцатый гравер…

Шестнадцать часов. Еду на междугородную и вызываю Дину:

– Дина, привет! Ну что?

– Ах, да вы меня с Геннадием замучили! Обошла все мастерские – никто понятия не имеет о Мериме. Только в одной мастерской оказали, что какой-то старик приносил золотые часы с боем, чтобы переделать завод головкой на завод ключом.

– Вот как! Это подозрительно, – сказал я, вспомнив, что на столе у тети лежали часы именно с ключом.

– Мастер оказал, что такого случая еще не было: обыкновенно делают наоборот – завод ключом заменяют заводом головкой. А ключом карманные часы заводили в старину.

– А как он выглядел, старик тот?

– Ну, я не спрашивала.

– А на какой улице мастерская?

– На Подтелковоком проспекте.

– Всё… Ты по мне скучаешь?

– А, иди ты!

С междугородной еду к поэту.

Дверь полуоткрывает он сам и со страданием говорит:

– Слушайте, я же вам оказал: уезжаю в Москву. – Потом прищуривается и восклицает: – Как, это вы? Бесконечно рад! Дорогой, мой, да ведь ваша тетушка на редкость даровитая переводчица. Ей-богу! Не чета многим, которые ходят в членах Союза десять лет. Я читал рукопись и наслаждался: так угадать эпоху, так проникнуться настроениями поэта и так все это передать в словах чужого языка!.. Короче: рукопись с моим заключением я переслал в Москву, в Союз писателей. Сегодня я сам лечу туда. Архаровцы уже два года маринуют мою книжку в одном издательстве. Ну да от меня не так легко отбиться… Прилечу – и сейчас же в Союз. Буду подталкивать дело вашей тетушки со всем пылом шестидесятичетырехлетнего юноши!..

Ростов – большой город, нелегко объехать все его часовые мастерские. Удача пришла ко мне уже к вечеру. В одной из мастерских, неподалеку от Сельмаша, гравер, молодой парень с задорно вздернутым носом, ответил на мой вопрос:

– И что за мода пошла на Мериме? Недавно одна старуха приходила, теперь ты явился.

Я вынул листок и показал ему:

– Это гравировал старухе?

– Это самое.

– А у старухи глаза кошачьи?

– Я старухам в глаза не заглядываю.

– Но все-таки физиономия несимпатичная?

– Бывают хуже, но редко.

– Всё, – сказал я и выбежал из мастерской.

Заявление

В Таганрог я мчался на предельной скорости – и все-таки приехал, когда на небе уже высыпали звезды. В темноте еле заметил Геннадия и Гришу: они стояли на шоссе при въезде в город и энергично махали мне руками.

– Что случилось? – спросил я, соскакивая с мотоцикла.

– Тетя твоя сегодня забрала облигацию из сберкассы…

– Забрала?!

– На моих глазах, – сказал Гриша. – Я ведь ее с утра не упускал из виду. Говори скорей, что ты узнал о часах.

– Липа. В Новочеркасске переделали завод головкой на старинный завод ключом, в Ростове, около Сельмаша, выцарапали подпись. А Мериме даже не видел никогда ни Кармен, ни Хосе.

– Эх, – укоризненно сказал Гриша, – вот так насочиняют, а потом распутывай. Газуй к тетке!

Как они вдвоем поместились на багажнике, понятия не имею, но привез я обоих.

Во флигелек мы не вошли, а буквально ворвались.

Вбежали в гостиную – и застыли: за столом, с очками на тонком носу, с торжественным выражением на лице, сидела тетушка и что-то писала на большом листе бумаги, а на столе лежали золотые часы…

– Тетя! – крикнул я, опомнившись. – Что вы наделали! Вы отдали облигацию?!

– Брррому! – заорал попугай, но Гриша на него так цыкнул, что он шарахнулся в угол клетки.

Тетушка поднялась и окинула меня торжественно снисходительным взглядом.

– Ничего я, друг мой, не наделала. Я только восстановила нарушенную справедливость. У меня в сундуке сохранился еще лист глянцевитой плотной бумаги – министерской она раньше называлась, – вот на ней я и написала свое заявление. На, прочти. Теперь это не тайна.

Я схватил лист и дрожащим голосом прочитал:

В ТАГАНРОГСКИЙ ГОРСОВЕТ

Пенсионерки Чернобаевой, проживающей… (и так далее)

Заявление

Я случайно приобрела часы, принадлежавшие знаменитому французскому писателю Просперу Мериме. Они были украдены из музея фашистами во время оккупации Парижа. В знак любви к французскому классику и уважения советских людей к французскому народу прошу переслать эти часы во Францию.

Наталия Чернобаева.

– Тетя! – воскликнул я, прочитав это заявление. – Я горжусь вами! Вы…

– Хватит изъясняться, – прервал меня Геннадий, не терпевший чувствительных слов. – Где зеленая?

– Какая зеленая? – не поняла тетушка.

– Ну, эта самая, что продала вам часы.

– Ах, Людмила Павловна? Она меня больше не интересует. Пустая женщина. Я принимала ее только потому, что хотела приобрести часы.

– Но нас она интересует! – внушительно сказал Гриша. – Где она? Говорите скорей, пожалуйста.

– Да не знаю же я!.. С час назад была здесь… Наверно, домой пошла, в Спартаковский.

– А номер? Номер вы знаете?

– Ну конечно. Номер тринадцатый.

Как по команде, мы бросились к двери.

Скальп серого

В Спартаковском переулке, в маленьком дворике, на наш стук из двери высунулась коротконогая, очень толстая женщина и, не дожидаясь вопросов, быстро сказала:

– Не сдается, не сдается комната! Уже занята. И чего бы это я так тарабанила в дверь!..

– Нам ваша комната не нужна. Нам нужна Людмила Павловна, – перебил я. – Дома она?

– Никакой тут Людмилы Павловны нет и не было, – с досадой ответила женщина и хотела захлопнуть дверь, но Гриша помешал ей, крепко ухватившись за ручку.

– А кто ж есть? – спросил он.

– То есть как это – кто?

– Я спрашиваю, как зовут женщину с крашеными волосами и…

– …и кошачьими глазами, – подсказал я.

– …и кошачьими глазами, что живет у вас.

– А, Евгения Петровна! Так она уже не живет здесь. Вот только что, и пяти минут не прошло, как отъехали оба.

– Кто – оба?.. На чем отъехали?.. Куда отъехали?.. – посыпались вопросы.

– Подождите! – оказала женщина. – По порядку. Оба – значит, с мужем своим, с Валерием Николаевичем. А то с кем же еще! На чем отъехали? На такси. Извозчики уже двадцать лет как перевелись. Куда? А я откуда знаю? Говорили, в Жданово, а там кто их разберет. Да вы не из угрозыска ли?..

– Вроде, – сказал Гриша.

– Я так и поняла. Самовар ищете? У ней, у ней! Как только она его притащила, так я и сказала про себя: краденый! Уж очень у нее личная наружность нерасполагающая.

– Жданово – это для отвода глаз, – решительно заявил Гриша. – На Жданово дорогу развезло, ни один шофер не рискнет ехать. От нашего тупика только одна сейчас дорога: на Ростов.

– На Ростов! – сказали и мы с Геннадием.

– На Ростов, конечно! – подхватила толстуха, заколыхавшись вся, как холодец. – Там все жулики прячутся. Народу тьма-тьмущая, так они между народом – как иголки в сене.

– Газуйте на Ростовское шоссе, – приказал нам Гриша. – А я заскочу в горотдел – и следом за вами.

И вот мы на шоссе. Летим, «будто мучителей-бесов погоню слышим за собой». Куда-то унесло наши кепки, ветер свистит в ушах, мелкие камешки вырываются из-под колес и обстреливают наши руки и лицо. Мы обогнали шесть грузовиков, два «Москвича» и один мотоцикл. На двенадцатом километре чуть не столкнулись с арбой, на восемнадцатом чуть не врезались в подводу с кирпичам, на двадцать первом пересекли широкую лужу, обдавшую нас веером жидкой грязи… А впереди все светятся красные глазки мчащихся машин. Подъем, спуск, опять подъем, опять спуск – и вот мы рядом с «Победой». В полутемном кузове трясутся, подпрыгивают две фигуры.

– Она!.. – вскрикивает Геннадий. – Газуй!.. Газуй!..

С километр абсолютно безумной гонки – и мы ставим свой мотоцикл поперек шоссе.

Вслед за тем наши уши раздирают страшный свист и скрежет: это водитель с проклятиями тормозит машину.

Мы бросаемся к «Победе», но водитель, вытащив из-под ног ключ, кричит:

– Только подойдите, бандюги, – головы проломаю!..

– Бей их!.. – орет зеленая из кузова.

– Бей их!.. – верещит еще чей-то козлиный голос.

– Мы не бандиты!.. Мы не бандиты!.. – в свою очередь кричим мы водителю. – Бандиты в машине! Держи их!..

И тут началась такая кутерьма, которую я по своей неопытности описать не в состоянии.

Скажу только, что когда я вытащил из машины отчаянно сопротивлявшуюся серую костлявую фигуру, то весь затрясся от негодования: передо мной был тот самый старик, который напоил меня в «Волне». Воспользовавшись моим минутным замешательством, он изловчился и так двинул меня в ухо костлявым кулаком, что в моих глазах земля и небо поменялись местами.

«Держись!» – крикнул я, падая.

Подбодрив себя этим возгласом, я вскочил и, пытаясь задержать убегавшего старика, ухватил его за длинные волосы. Но он рванулся, и я почувствовал, что в моей руке осталась вся его шевелюра. Блеснув под фарой оголенным черепом, старик заверещал и бросился в кусты.

Меж тем Геннадий ловил зеленую, а она, отбиваясь, бегала вокруг машины и злобно шипела: «Не смей, подлец, глаза выцарапаю!..»

Я бросился к Геннадию на помощь. Но тут нас всех осветили яркие фары. Из подкатившей машины выскочили Гриша и три милиционера.

– Где облигация? – закричал Гриша. – Отберите облигацию, а то она ее проглотит… В чулке ищите, в чулке!.. Эти карменихи деньги всегда в чулок прячут!..

Действительно, облигацию нашли в чулке. Когда его снимали, зеленая игриво сказала:

– Осторожней, ребята, это импортные, я за них тридцать два рубля заплатила…

– А старик?.. Где старик?.. – вспомнил Геннадий.

– Не беспокойся, – сказал я с достоинством, – вот его скальп, у меня в руке. А без скальпа человек далеко уйти не может, я об этом еще у Фенимора Купера читал.

Геннадий взял у меня мой победный трофей, пощупал и с досадой сказал:

– У Фенимора Купера! Скальп! И чем только эти словесники не набивают себе головы! Парик это, а не скальп!..

Старика поймали в полукилометре от шоссе. Когда его привели к машине, он потер лысину ладонью и сказал:

– Однако прохладно. Верните-ка, молодой человек, мою покрышку.

Заключение

Зеленая и старик оказались авантюристами-рецидивистами «с литературным уклоном». Из тюрьмы их выпустили только год назад. За это время они в Туле продали «охотничьи сапоги Тургенева», в Казани – чучело утки, «подстреленной самим Аксаковым», а в Кишиневе – «две трубки Ильи Эренбурга».

У тетушки они хотели выудить ее «уникумы» в обмен на разные подделки, но, узнав из моей болтовни о двадцати пяти тысячах, затеяли новую аферу.

Тетушке вернули облигацию и самовар. Что делать с деньгами, она еще не решила.

Недавно пришло письмо из Москвы, напечатанное на бланке Союза писателей. Тетушку приглашают приехать для переговоров.

Земной шар тетушка передала Краеведческому музею. Когда я спросил, не жалко ли ей расставаться с ним, она сказала:

– У меня же теперь вся вселенная!

На днях Дина опять привозила Геннадию пирожки, а мне подарила только что вышедший том Пушкинского словаря.

– Дина, – сказал я, принимая книгу, – я учту все, что здесь содержится, и оправдаю твое…

– Да говори же своими словами!.. – воскликнула она. – Не подражай тетушкиному попугаю. Говори, как говорил всю жизнь Пушкин!

– Своими? Изволь! – решительно ответил я. – Дина, я люблю тебя и чертовски рад этому. Я чувствую, как под влиянием этой любви я делаюсь умней, энергичней, смелей и… как бы это сказать своими словами… выше ростом! На всю ноябрьскую стипендию я накуплю хризантем и подарю их твоей маме!..

– Ма-аме?!

– Да, маме, именно маме!.. За то, что она родила тебя!..

У Гриши образовалась уже целая библиотечка. Как умею, я руковожу его чтением. Теперь он уже не возмущается тем, что писатели присочиняют: сказка ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок.