355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Рожанский » Анаксагор » Текст книги (страница 1)
Анаксагор
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 00:12

Текст книги "Анаксагор"


Автор книги: Иван Рожанский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Иван Дмитриевич Рожанский
Анаксагор

Об авторе

Рожанский Иван Дмитриевич (1913 г. рожд.) – доктор философских наук, старший научный сотрудник Института истории естествознания и техники АН СССР.

Работает в области истории античной науки и Философии. Основные монографии: «Анаксагор. У истоков античной науки» (М., 1972), «Развитие естествознания в эпоху античности. Ранняя греческая наука о природе» (М., 1979), «Античная наука» (М.,1980). Составитель, редактор и автор вступительной статьи издания: Аристотель. Сочинения в четырех томах. Том 3 (М., 1979).

И вот рассказывают, что на вопрос кого-то, находившегося в тяжелом положении, – ради чего лучше родиться, чем не родиться. – Анаксагор ответил: «чтобы созерцать небо и устройство всего миропорядка».

Аристотель


Анаксагор первый физически объяснил небо и, таким образом, – в другом смысле, чем Сократ, – приблизил его к земле.

К. Маркс


Введение

Два столетия, протекшие с того момента, когда, согласно преданию, Фалес Милетский предсказал полное солнечное затмение, действительно случившееся 28 мая 585 г. [1]1
  Все даты, кроме оговоренных, до н. э.


[Закрыть]
, были не только эпохой расцвета классической греческой культуры, но и тем родником, откуда берут начало основные традиции всей европейской цивилизации.

Это время было примечательно во многих отношениях. В плане социально-политическом в течение этих двух столетий достигает своего высшего развития, а затем обнаруживает черты неотвратимого упадка политическая форма греческого города-государства. В плане геополитическом это эпоха расцвета Афин, которые сделались общепризнанным политическим и культурным центром Эллады. В плане экономическом изобретенная незадолго до этого денежная система обмена приводит к бурному развитию товарных отношений, оказавших революционизирующее воздействие и на патриархальные аграрные порядки, и на эволюцию античного рабовладения. Но для нас, людей XX в., все эти события, как бы захватывающе интересными они ни были для специалиста – историка, представляются далеким прошлым. Нас не может непосредственно затрагивать ни вопрос, какой процент составляли в V в. рабы к общей численности населения греческих колоний, ни проблема земельной собственности в Аттике, Беотии или каком-нибудь Эпире. Все эти социальные, политические или экономические аспекты античной истории давно потеряли свою актуальность и стали достоянием сугубо специальных исследований.

Но существуют другие аспекты классической античности, которые не только не ушли в прошлое, но и продолжают – прямо или косвенно – воздействовать на наше сознание, причем это воздействие порой с неожиданной силой обнаруживается в самых современных явлениях нашей культуры. Прежде всего, разумеется, речь идет об античном искусстве и античной литературе. В свое время Карл Маркс поставил проблему: как понять, что греческое искусство и эпос «еще продолжают доставлять нам художественное наслаждение и в известном отношении служить нормой и недосягаемым образцом» (1, 12, 737). Великие творения античной литературы и античного искусства воспринимались и понимались по-разному – по-одному представителями французского классицизма XVII в. и по-другому Винкельманом, Лессингом и Гете. Иное восприятие античной культуры мы находим в первой половине XIX в. и уж совсем иное – в начале нашего столетия, в эпоху кризиса буржуазной культуры. Многое в античном наследии переосмысливается и переоценивается. Так, если прежде высшим достижением греческого ваяния считался Аполлон Бельведерский, то уже для Р. М. Рильке таковым стал «Архаический торс» Аполлона в Лувре. Поистине можно говорить о «меняющемся образе античности» (С. Аверинцев), причем в любом из своих видоизменений этот «образ» сохраняет необычайную притягательность. Свидетельством этому может служить тот факт, что даже в нашем веке к античным сюжетам и мотивам обращались такие мастера литературы и искусства, как Инн. Анненский, П. Валери, И. Стравинский, П. Пикассо и многие другие, не столь знаменитые. Как и в былые времена, античность продолжает оставаться живым источником, явно или неявно обогащающим культуру значительной части человечества.

Следующее место в иерархии духовных ценностей, которыми нас одарила классическая Греция, занимает греческая философия. Дело не только в том, что вся европейская философия началась с греческой философии. Дело в том, что, как писал в свое время Ф. Энгельс, «в многообразных формах греческой философии уже имеются в зародыше, в процессе возникновения, почти все позднейшие типы мировоззрений» (1, 20, 369). Философская проблематика Гераклита, Парменида, Демокрита, Сократа, ранних платоновских диалогов, Платона и Аристотеля в значительной степени осталась проблематикой позднейшей философии – вплоть до нашего времени. Напомним, что не только историки философии и не только филологи-классики занимались изучением греческой (в частности, досократовской) философии; ею вдохновлялись многие замечательные мыслители прошлого и нынешнего столетия; назовем хотя бы имена Г. Б. Ф. Гегеля, Ф. Шлейермахера, Ф. Ницше, М. Хайдеггера, Г. Башляра, В. Гейзенберга.

В кратком введении нет необходимости приводить общеизвестные факты, относящиеся к начальному развитию греческой философии от Фалеса до Анаксагора. Обратим внимание лишь на тот критический момент этого развития, когда Парменид впервые поставил проблему бытия – первую подлинно философскую проблему, сформулированную ясным и недвусмысленным образом: как можно мыслить бытие, если бытие это то, что есть, в отличие от того, что только кажется или является. Без всякого преувеличения можно сказать, что философская онтология (учение о бытии) – а вместе с ней и настоящая философия вообще – началась именно с Парменида (перв. пол. V в.). Космологические построения милетцев, числовые спекуляции ранних пифагорейцев – все, что было до Парменида, еще не может считаться философией в строгом смысле слова. Даже у Гераклита философская проблематика (несмотря на внешние различия, близкая к проблематике Парменида) еще очень затемнена мифопоэтической оболочкой, и которую он облекал свои речения. Роль Парменида в становлении философского мышления никак не может быть переоценена.

Но Парменид не только поставил проблему бытия, но и решил ее – решил прямолинейно и бескомпромиссно, не руководствуясь при этом никакими иными соображениями, кроме требований чистого мышления. При этом оказалось, что основное его положение: «бытие есть, а небытия нет» – приводит к выводам, находящимся в резком противоречии с данными нашего опыта. Истинное бытие, согласно заключениям Парменида, едино, нераздельно, неизменно и неподвижно, весь же чувственно воспринимаемый мир, состоящий из множества возникающих, меняющихся и исчезающих вещей, лежит за его пределами. Для того чтобы спасти положение, Пармениду пришлось дополнить учение об истинном бытии учением о «мнениях смертных», в котором он изложил космологическую концепцию, близкую, по-видимому, к тем воззрениям на устройство мира, которые в то время развивались пифагорейцами.

Подобная двойственность не могла удовлетворить мыслителей, принадлежавших к младшему (по отношению к Пармениду) поколению. К этому поколению относились Левкипп, Эмпедокл и Анаксагор. Все они испытали глубокое воздействие философской поэмы Парменида (Эмпедокл даже заимствовал традиционную форму парменидовской поэмы, хотя со времени Анаксимандра (ок. 610–546) и Анаксимена (ок. 588–525) эта форма должна была казаться уже устаревшей). Все они пытались найти такое решение проблемы бытия, которое снова восстановило бы единство мира, расколовшегося у Парменида на две сферы, не имевшие друг с другом ничего общего. В результате этих попыток возникли три философские и одновременно естественнонаучные концепции, которые сделались классическими парадигмами для многих последующих поколений ученых, занимавшихся философией природы.

Все три указанных мыслителя были стихийными материалистами. Надо, однако, учесть, что понятия сознания в философии того времени еще не существовало, следовательно, не было и гносеологической проблемы, основанной на противопоставлении сознания бытию. С другой стороны, и Эмпедокл, и Анаксагор, и, вероятно, Левкипп были – если не всегда по роду деятельности, то по духу – в такой же мере естествоиспытателями, как и философами. Поэтому предложенные ими решения проблемы бытия сводились в конечном счете к отысканию внутренней структуры чувственно воспринимаемых вещей, которая не противоречила бы требованиям, предъявлявшимся Парменидом к истинному бытию.

Одно из этих требований оказалось невыполнимыми с самого начала, и им пришлось пожертвовать. Это было требование нераздельного единства бытия в прямом, непосредственном смысле. Впоследствии Аристотель показал, что это требование логически противоречиво – по крайней мере если о бытии можно высказать хотя бы одно суждение, за исключением того, что оно есть. Можно думать, что сам Парменид интуитивно чувствовал это и понимал свои разъяснения, что бытие «существует все целиком сейчас, единое, непрерывное» (фр. 8, 5–6) и что оно «ограничено отовсюду, подобно массе хорошо закругленного шара» (фр. 8, 42–43), не в их прямом значении, а лишь в смысле наводящих аналогий. Во всяком случае все три названных мыслителя были единодушны в допущении и фактической множественности бытия. В дальнейшем, на примере Анаксагора, мы увидим, каким образом они могли трактовать требование единства бытия, понимая это единство не прямолинейно, а в иносказательном, может быть, более высоком смысле. Но для всех позднейших авторов, включая Аристотеля, эти три философа были теми, кто в противоположность Пармениду выставили утверждение, что бытие – это не hen, но polla (не единое, но многое).

Вопрос состоял в том, какова эта множественность. Любой ответ на этот вопрос был равносилен, с нашей точки зрения, некоей физической гипотезе. И вот перед нами три такие гипотезы, или, если угодно, три физические модели материального мира:

1. Концепция четырех элементов Эмпедокла.

2. Атомистика Левкиппа-Демокрита.

3. Физическое учение Анаксагора.

Концепция Эмпедокла в наибольшей степени соответствовал а привычным традиционным взглядам, ибо представления о четырех (или трех, иногда пяти) элементах, в числе которых обязательно фигурируют огонь, вода и земля, восходят к очень глубокой древности. Наоборот, учение Левкиппа, развитое его учеником Демокритом, было для того времени новым и абсолютно оригинальным. В исторической перспективе оба этих учения сыграли, по-видимому, более продуктивную роль по сравнению с воззрениями Анаксагора, ибо и концепция четырех элементов, и атомистика оказали мощное воздействие на последующее развитие науки, чего нельзя сказать об анаксагоровской теории, обычно связываемой с понятием так называемых «гомеомерий». В истории науки эта последняя рассматривается обычно как некий парадокс, как уклонение от естественного развития научного мышления. По нашему мнению, нет ничего ошибочнее такой точки зрения.

Действительно, в истории естествознания учение Анаксагора в том виде, в каком оно было создано, больше никогда не возрождалось. Но его значение как теоретической альтернативы атомистики осталось непоколебленным. В той мере, в какой оно касается внутренней структуры материи, это учение было завершенной и логически непротиворечивой теорией – одной из возможных моделей материального мира, причем моделью оригинальной и глубоко продуманной. Эта модель содержит в себе решения или предвосхищения решений целого ряда философских и естественнонаучных проблем; к ним мы относим проблему соотношения непрерывного и дискретного, проблему бесконечной делимости вещества, проблему относительности большого и малого. Сформулированное Анаксагором определение бесконечно малой величины на многие столетия опередило свое время, ибо оно напоминает определение математической бесконечно малой величины – в том виде, в каком оно было уточнено великими математиками XIX в. Если же говорить о научных «догадках», понимая под ними предвосхищение развитых впоследствии идей, то таких догадок в сочинении Анаксагора было много. Идея первичного толчка, идея расширяющейся вселенной, идея зависимости импульса силы от скорости, идея роли руки в развитии человека – вот некоторые из позднейших идей, которые в том или ином виде были предугаданы Анаксагором. Большое прогрессивное значение для своего времени имели развитые Анаксагором представления о небесных светилах как о раскаленных каменных глыбах и данное им объяснение солнечных и лунных затмений. И самое главное во всем этом – стремление рационально объяснить все акты и явления природы, не прибегая ни к каким потусторонним или сверхъестественным силам. Правда, это стремление было присуще не одному Анаксагору: оно было характерной чертой всех досократовских учений, но у Анаксагора эта черта выражена особенно отчетливо.

Глава I
Жизнь и деятельность

О жизни Анаксагора мы знаем мало, но все же больше, чем о жизни некоторых других его современников и предшественников.

Анаксагор родился около 500 г. в Клазоменах небольшом, но в то время процветавшем приморском городке малоазийской Ионии. Отец Анаксагора, Гегесибул (или Евбул), был зажиточным человеком, оставившим после своей смерти значительное состояние. Однако у Анаксагора в раннем возрасте пробуждается страстный интерес к научным изысканиям и абсолютное равнодушие к любой практической деятельности. Поэтому он вскоре уступает полученное им в наследство имущество (включавшее значительную земельную недвижимость) ближайшим родственникам, а покидает Клазомены и отправляется странствовать. Неизвестно, совершил ли он, подобно Демокриту, поездки в страны Ближнего Востока (эпоха греко-персидских войн, на которую пришлась молодость Анаксагора, возможно, не очень этому благоприятствовала), но в какое-то время Анаксагор появляется в Афинах и там обосновывается Выбор этот был, в общем, естествен: напомним что малоазийские центры греческой культуры – Милет, Эфес и другие – в эти годы уже находились под властью персидского царя, тогда как Афины переживали период быстрого роста, сделавшись после исторических побед над персами важнейшим политическим и духовным центром тогдашнего греческого мира. Переезд Анаксагора в Афины связан с глубокими историко-культурными последствиями: он символизировал перенесение ионийской учености на аттическую почву. Афины, бывшие до этого родиной государственных деятелей, законодателей, полководцев, обрели, наконец, первого крупного философа. Ученик Анаксагора, Архелай, был уже коренным афинянином; таким образом, Анаксагора можно считать основоположником афинской философской школы, давшей впоследствии миру многих блестящих мыслителей, и в первую очередь, конечно, Платона и Аристотеля.

Несмотря на то что, будучи метеком [2]2
  Метеками (metoikoi) назывались иноземцы, по тем или иным причинам проживавшие в Афинах и не обладавшие правами афинских граждан.


[Закрыть]
, Анаксагор не мог принимать прямого участия в политической и общественной жизни Афин, он вскоре занимает заметное место в духовной элите города, чему несомненно способствовала его дружба с вождем демократической партии Периклом, в дальнейшем ставшим фактическим правителем афинской республики. Многие позднейшие источники называют Перикла учеником Анаксагора. Прямое ученичество здесь вряд ли могло иметь место, но можно считать несомненным, что Перикл уважал Анаксагора и прислушивался к его мнениям и советам. Вторая жена Перикла, знаменитая Аспасия, женщина умная и образованная, сгруппировала кружок выдающихся представителей тогдашней афинской интеллигенции, включавший трагика Еврипида, скульптора Фидия и др. К этому кружку был причастен и Анаксагор, оказавший, в частности, большое влияние на Еврипида, о чем свидетельствует ряд мест из произведений знаменитого трагика, содержащих несомненные отзвуки воззрений Анаксагора.

К концу 30-х годов V в., когда положение Перикла в качестве главы государства стало менее прочным, его политические противники возбудили судебные преследования лиц, которые были к нему близки, в том числе Фидия, Аспасии и Анаксагора. Обвинительные формулировки в каждом случае были различны, но политическая подоплека этих дел была ясна: все они были направлены на подрыв авторитета Перикла, еще пользовавшегося большой популярностью среди афинского населения. Анаксагор обвиняется в безбожии и в распространении учений о небесных светилах, противоречивших традиционным религиозным представлениям. Философу грозит смертный приговор; при содействии Перикла он тайно покидает Афины.

Последние годы Анаксагор проводит в Лампсаке – богатом торговом городе на берегу Геллеспонта. Умер он в 428 г., окруженный почетом и уважением лампсакских граждан. В течение длительного времени после смерти философа лампсакцы устраивали в его память ежегодные детские празднества.

Такова внешняя канва жизни Анаксагора. Труднее сказать что-либо о его научной биографии, в частности об эволюции его философских воззрений. Интерес к науке, как уже было сказано, пробуждается у него еще в ранней молодости. Живя в Клазоменах, расположенных недалеко от Милета, Анаксагор мог без труда разыскать и прочесть сочинения знаменитых милетцев Анаксимандра и Анаксимена, оказавшие, судя по всему, громадное влияние на формирование его собственного мировоззрения. Не случайно позднейшие доксографы называют Анаксагора учеником Анаксимена. Непосредственно слушать Анаксимена Анаксагор, конечно, не мог, даже будучи мальчиком: последний великий представитель милетской школы умер, по-видимому, еще до рождения Анаксагора, но основная проблематика анаксименовского сочинения оказалась в центре внимания молодого клазоменца. Это была космологическая проблематика; точнее говоря, это было учение о происхождении и структуре космоса, рассматриваемого как нечто целое. Об Анаксагоре рассказывают, что в молодости он любил наблюдать за небесными явлениями с вершины мыса Миманта, находившегося по соседству с Клазоменами. Можно предполагать, что это не были точные астрономические наблюдения за восходом и заходом светил, движениями планет и т. д. Астрономом в строгом смысле слова Анаксагор никогда не был, и его астрономические познания даже в поздний период его деятельности оставались весьма примитивными. В этом отношении Анаксагор уступал современным ему пифагорейцам, не говоря уже о вавилонских астрономах, достигших высокой степени совершенства в методике астрономических наблюдений. Отношение Анаксагора к ночному небесному своду имело, скорее, эстетический характер. Недаром существует рассказ, что, будучи спрошен, ради чего лучше родиться, чем не родиться, Анаксагор ответил: «Чтобы созерцать небо и устройство всего космоса». Космос поражал Анаксагора совершенной разумной организацией, которая, как ему представлялось, не могла быть результатом действия слепых, беспорядочных сил, в мире должно существовать некое организующее и упорядочивающее начало, которое приводит в действие весь ход мирового процесса и определяет устройство космоса как единого развивающегося целого. Впоследствии он обозначит это начало термином nous, т. е. Разум.

С космологическими воззрениями Анаксагора связано одно событие, дата которого известна более или менее точно. Это падение большого метеорита в 467/66 г. вблизи устья реки Эгоспотамы (на северном побережье Эгейского моря). Древние авторы единодушно утверждали, что Анаксагор предсказал падение метеорита, причем они усматривали в этом предсказании проявление величайшей мудрости философа. Разумеется, ни о каком предсказании в строгом смысле слова здесь не могло быть и речи. Ближе всего к истине был, по-видимому, Плутарх, который писал об этом так: «Говорят также, будто Анаксагор предсказал, что если находящиеся на небе тела подвергнутся какому-либо колебанию или сотрясению, то одно из них может сорваться и упасть…»

Из слов Плутарха следует, что Анаксагор не предсказал падение данного конкретного метеорита, а обосновал возможность таких явлений. Падение метеорита в 467/66 г. казалось блестящим подтверждением его концепции небесных тел как раскаленных каменных глыб, удерживаемых в высоте силой кругов круговращательного движения. Эта концепция была развита им еще до указанной даты – отсюда и видимость предсказания. Представляется вероятным, что Анаксагор совершил поездку к месту падения метеорита и сам осмотрел его. Мы не знаем, жил ли он уже в это время постоянно в Афинах, или это был период его странствий до городам Греции. Свидетельства, указывающие, что он прожил в Афинах около тридцати лет, говорят скорее в пользу второй возможности. А если это так, то в Афины он прибыл как человек, уже прославившийся своей мудростью и ученостью.

Физическая теория Анаксагора, явившаяся предметом особого внимания Аристотеля, с одной стороны, а с другой – современных исследователей античной философии, была разработана, по-видимому, в более поздний период жизни философа. Как и аналогичные концепции других современных Анаксагору мыслителей – Левкиппа и Эмпедокла, она испытала мощное воздействие идей Парменида. Мы не знаем, встречался ли когда-либо сам Анаксагор с Парменидом (это могло произойти во время известного посещения Парменидом и Зеноном Афин в середине V в., о котором сообщается в нескольких платоновских диалогах), или же он был знаком со взглядами элейского мудреца лишь на основании его поэмы, приобретшей к тому времени широкую известность. Во всяком случае в дошедших до нас фрагментах сочинения Анаксагора мы явно ощущаем отзвуки парменидовских (а может быть, также и зеноновских) формулировок. Более спорным является вопрос, был ли знаком Анаксагор с учением об элементах Эмпедокла и с атомистикой Левкиппа. Категорически отрицать ни ту ни другую возможность мы не имеем права, поскольку свое сочинение, в котором были изложены итоги его научно-философских изысканий, Анаксагор написал, по-видимому, уже на склоне лет. Ведь нельзя считать случайным указание Аристотеля, что Анаксагор был «по возрасту раньше Эмпедокла, а по делам своим позже него». Вполне возможно, что именно появление и быстрое распространение этого сочинения послужило формальным предлогом к обвинению Анаксагора в безбожии.

Этот труд Анаксагора был также и единственным; в этом отношении Анаксагор не отличался от большинства философов-досократиков (лишь Эмпедокл написал две поэмы, причем настолько противоречащие друг другу по содержанию, что проблема их согласования до сих пор служит камнем преткновения для многих исследователей античной философии). Сообщения о том, что у Анаксагора были еще и другие сочинения, совершенно недостоверны. Римский ученый Витрувий, автор знаменитого трактата «Об архитектуре», указывает, между прочим, что Анаксагор, так же как и Демокрит, писал что-то по вопросу театральной перспективы; однако это были, по-видимому, не научные сочинения, а лишь краткие инструкции для художников-декораторов. У Плутарха имеется сообщение, что, находясь в тюрьме, Анаксагор занимался проблемой квадратуры круга. Это была модная тогда проблема, над решением которой трудились софисты Гиппий и Антифонт, математик Гиппократ Хиосский и др.; о ней даже упоминается в комедии Аристофана «Птицы». Но что касается Анаксагора, то нет никаких свидетельств о том, что эти его занятия привели к каким-либо результатам.

Сочинение Анаксагора было написано простой и ясной прозой, послужившей образцом для трактатов Демокрита и других позднейших ученых. И в этом отношении Анаксагор следовал своему милетскому предшественнику. Сочинение Анаксагора состояло, по-видимому, из нескольких книг: в первой из них была изложена космогоническая концепция и формулировались общие принципы его теории материи, а последующие книги были посвящены конкретным вопросам космологии, метеорологии, физической географии, биологии (в частности, эмбриологии), психологии (в частности, проблеме ощущений) и т. д. Мы не знаем, содержались ли в книгах Анаксагора какие-либо суждения исторического или социологического характера; позднейшие источники хранят по этому поводу полное молчание. Но и без этого сочинение Анаксагора представляло собой труд, охватывавший всю совокупность тогдашних знаний «о природе».

От этого сочинения до нас дошло около двадцати фрагментов, большая часть которых цитируется неоплатоником Симпликием (VI в. н. э.) в его комментариях к «Физике» Аристотеля (см. 71). Почти все эти фрагменты относятся к первой книге, интересовавшей Аристотеля в наибольшей степени. Что касается последующих книг, то об их содержании мы можем получить некоторое представление на основании доксографических изложений учений досократиков, восходящих в основном к знаменитому, но, к сожалению, дошедшему до нас лишь в отрывках сочинению Феофраста «Мнения физиков». Как к источнику сведений о досократиках, к этим изложениям надо подходить с осторожностью – как в силу недостаточной научной компетентности большинства доксографов, так и в силу того обстоятельства, что все они находились под влиянием перипатетической (феофрастовской и аристотелевской) интерпретации излагаемых ими воззрений. В том, что эта интерпретация не давала вполне аутентичной картины учений, создававшихся в VI–V вв., т. е. за 200–100 лет до Аристотеля, мы в полной мере убедимся в дальнейшем на примере Анаксагора.

О популярности сочинения Анаксагора в Афинах в конце V в. свидетельствует Платон, ссылающийся на это сочинение в «Апологии Сократа», «Федоне» и «Кратиле», причем из слов Сократа в «Апологии» следует, что незнание этого сочинения считалось в то время признаком невежества. Любопытно, что там же имеется место, рассматриваемое многими исследователями как указание на цену, которую платили тогда в Афинах за копию (вернее, за один свиток) сочинения Анаксагора. Хорошо помнили афиняне и самого Анаксагора, о котором ходили многочисленные рассказы, впоследствии образовавшие устойчивую, прошедшую через многие века легенду. Из этой легенды – при всей недостоверности ее отдельных деталей – выступает цельный и, по-видимому, исторически верный образ философа.

Прежде всего легенда рисует нам Анаксагора как человека, целиком посвятившего себя науке, т. е. как ученого-профессионала. В Греции середины V в. это был новый, дотоле небывалый тип человека. Все предшественники Анаксагора, о жизни которых у нас имеются хотя какие-либо сведения, – Фалес, Пифагор, Ксенофан, Гераклит, Парменид – были государственными деятелями, поэтами, религиозными вождям и, но профессиональных ученых в позднейшем смысле слова среди них не было. То, что это был действительно новый тип, вызывавший удивление, а порой даже насмешки, показывает комедия Аристофана «Облака», в которой под маской Сократа был выведен и осмеян именно ученый-профессионал. Но в легенде об Анаксагоре к этому общему типу добавляются некоторые индивидуальные черты.

Весьма необычным, с точки зрения греков того времени, было у Анаксагора отсутствие узкого патриотизма, приверженности к родному полису. Покинув Клазомены – город, где он родился и вы рос и где у него остались родственники, Анаксагор, насколько известно, никогда не стремился туда возвратиться. Как сообщает Диоген Лаэртский, на вопрос: «Неужели родина тебя нисколько не интересует?» – Анаксагор ответил, указав на небо: «Помилуй бог! Родина даже очень интересует меня» (26, 242–243). А согласно другому рассказу, когда Анаксагор умирал в Лампсаке и друзья спросили его, не желает ли он быть перевезенным на родину, в Клазомены, он сказал: «Совсем этого не нужно: ведь путь в подземное царство отовсюду одинаково длинен» (там же, 257). Подобный космополитизм, осознание себя гражданином вселенной, предвосхищал мироощущение философов эллинистической эпохи, но отнюдь не был типичен для V в.

Вторая черта Анаксагора как человека – равнодушие к материальным благам. Отказавшись от полученного им по наследству имущества, Анаксагор полагал, что тем самым он обрел внутреннюю свободу, столь необходимую для философа, посвятившего себя поискам истины. По свидетельству Аристотеля, Анаксагор не считал счастливыми ни богача, ни властелина, говоря, что он не удивился бы, если бы по-настоящему счастливый человек показался толпе глупцом. У нас нет достаточных сведений о частной жизни Анаксагора, но можно с основанием предполагать, что его быт отличался скромностью и простотой. В этом отношении Анаксагор полностью соответствовал аристотелевскому идеалу философа, ведущего умеренный, «созерцательный» образ жизни. Кроме того, он был неизменно серьезен (по словам одного источника, его никогда не видели ни смеющимся, ни улыбающимся) и, по-видимому, не отличался особой общительностью – свойство, объясняющее, почему, живя в одном городе с Сократом, он никогда с ним не беседовал.

Еще одна черта Анаксагора, отмечавшаяся древними авторами, – твердость духа в любых, даже самых тяжелых для него обстоятельствах. Во многих источниках сообщается о словах Анаксагора, якобы сказанных им при получении известия о смерти сына: «Я знал, что родил его смертным» (там же). Некоторые авторы говорят о смерти сразу обоих сыновей философа и о том, что он похоронил их собственными руками. В древности единодушно считалось, что именно к Анаксагору относится следующее место из «Алкесты» Еврипида:

 
Истинно слез достойный
Случай у нас был: умер
Юноша, был у отца он
Только один. Но стойко
Нес отец свое горе;
А сединою волос
Был у него подернут:
Жизнь уже шла к закату (20, 1, 90).
 

Другой рассказ, характеризующий ту же черту Анаксагора, связан с судебным преследованием, которому он подвергся в Афинах. Узнав о вынесении ему смертного приговора, Анаксагор будто бы спокойно сказал: «Природа давно присудила [к смерти] и меня, и их, [судей]» (там же, 245).

Не следует принимать слишком буквально все эти рассказы. Некоторые из приведенных высказываний Анаксагора относились к числу так называемых бродячих сюжетов и приписывались в разное время то одному, то другому лицу. Однако мы не станем здесь подвергать этот вопрос тщательному критическому анализу: это было сделано нами в другом месте. Важно то, что из всей совокупности свидетельств об Анаксагоре выступает образ человека, который бесспорно должен был внушать уважение всем, кто с ним встречался. Этот образ Анаксагора перешел в века и сделался прототипом идеального образа мудреца и философа вообще.

Как же могло получиться, что такой достойный и уважаемый человек был предан суду и осужден в Афинах – в городе, который к тому времени уже стал признанным центром греческой культуры? О политической подоплеке суда над Анаксагором было сказано выше. Что же касается существа обвинения, то оно заключалось в том, что взгляды Анаксагора действительно резко расходились с господствовавшими в то время религиозными представлениями. Утверждения Анаксагора, что звезды – это раскаленные камни, оторванные от Земли силой космического круговращения, что Солнце – огромная воспламенившаяся глыба, а Луна – тело, во многом подобное Земле и, может быть, обитаемое, не могли не вызывать возмущения у ревнителей старых традиций и обычаев. Убеждение в божественной сущности небесных светил было одной из неотъемлемых черт греческой, да и вообще любой политеистической религии. Это убеждение преодолевалось медленно и с трудом, о чем свидетельствует то обстоятельство, что еще Платон причислял небесные светила к богам, а Аристотель, пришедший в своей метафизике к весьма абстрактной форме монотеизма, резко противопоставлял их вещам подлунного мира, поскольку они состоят из эфира – элемента небесных сфер, имеющего особую, божественную природу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю