Текст книги "Вечный кардинал"

Автор книги: Иван Афанасьев

Соавторы: Сергей Жданов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Через порог избушки лениво вползла крупная змея. Она уставилась немигающим взором на людей. Юрий расслабился, определив, что перед ними всего лишь полоз, только необычно большой. Глянув на пана Василя, он заметил, что его проводник находится в гипнотическом трансе. Сам Юрий не заметил никакого воздействия. За открытой дверью выросла фигура в коротком плаще с капюшоном. Бородатый, горбоносый мужчина скомандовал: – «Идзь зе мнон».

Пан Василь, бездумно подчиняясь приказу, пошел за бородатым ведуном. Вслед за ним отправился и Кондрахин, раздумывая, почему впал в транс его проводник. То ли пана Василя приучили впадать в транс при виде полоза, то ли змея сама обладала гипнотической силой. В обоих случаях, следовало признать, задумано было неплохо. Доверенные лица ведунов знали маршрут лишь до избушки, а дальше их вели ведуны, лишив возможности запомнить дорогу.

Ведун – или ученик ведуна – вел их по лесу, непрерывно петляя. Возле поляны с шалашом он остановился. Повернувшись к Юрию, тихо спросил:

– Прагнач наука? – Увидев утвердительный кивок, обронил, – жекачь два дзыня, ту, – и ушел, уводя с собой пана Василя.

Осмотрев поляну, Кондрахин признал, что тут неплохо. Шалаш плотный, лежанка из веток покрыта накидкой, рядом – два одеяла, спички. Возле входа в шалаш – кострище, на опушке – небольшая поленница дров, куча сухих веток. Нашелся в лесу неподалеку и родничок, расчищенный бережной рукой. На дереве рядом висел деревянный ковшик. Юрий прилег на землю, призадумался. Продержаться два дня без пропитания – не затруднение, но мысли все же упорно поворачивались в сторону пищи.

Оно и понятно – после стольких часов интенсивной гребли организм требовал еды. Не просто еды. Ему отчетливо представлялись большие куски мяса, на худой конец – просто вареная картошка со сметаной, которой их угощали в деревнях по берегам Немана. Усилием воли освободившись от заманчивых образов, Юрий настроился на восприятие окружающего. Лес жил своей жизнью, которая быстро стала внятна его пассивному уму.

Порхали по веткам деревьев пичужки, промышляя себе на обед насекомых. Бегали в траве мыши, между деревьев пугливо пробирался кто-то покрупнее, быть может, заяц. Никаких тебе людей на несколько километров вокруг. Кондрахин поостерегся расширять зону ментального восприятия, чтобы не вызвать интереса со стороны Тегле-гада. Его полную рассредоточенность со временем нарушило некоторое мелкое обстоятельство. Какая-то деталь рядом с поляной выпадала из общей картины, при этом определить, что же это, никак не удавалось.

Хотя эта деталь угрозы не представляла, все же отмахнуться от загадки Юрий не смог. Встал, прошел за деревья, развел руками густую поросль подлеска. В траве лежал небольшой мешочек. Развязав его, Юрий увидел круглые бока картофелин. Меж ними лежала тряпица с солью. По крайней мере, голодом ведуны морить его не собирались.

Разводя костер, чтобы испечь картошку, он обдумывал, каким способом ведун сумел дать ему подсказку. Его восприимчивый ум должен был уловить любое ментальное воздействие. Здесь воздействие было, иначе с какой стати он полез бы в кусты? Но при этом он его не заметил. Обдумав случившееся, Кондрахин был вынужден признать, что его ментальное искусство, пожалуй, грубовато для мира Тегле. Когда он работал с находящимися рядом людьми, вроде все получалось. Стоило ему протянуть ментальные нити вдаль, и его сразу замечал Тегле-гад. Может, это потому, что здесь он лишь проекция самого себя?

Выкопав закопченную картошку из золы, Кондрахин ждал, пока она остынет. И в этот миг перед его мысленным взором поплыли картины иного мира. Ласковые зеленые волны под ярким солнцем, качающиеся на них пернатые создания с двумя парами крыльев и крокодильей пастью, покрытые густой растительностью острова. На песчаном пляже горит костер, возле него сидят человекоподобные создания с яйцеобразными головами и большими круглыми ушами. Как только Юрий пожелал повнимательнее их разглядеть, образы немедленно исчезли.

Юрий запоздало ощутил свои чувства: интерес, изумление, радость. Неожиданность не дала ему возможности контролировать свои чувства и тот, кто сумел показать ему эту картинку, их наверняка распознал. Ведуны, вне всякого сомнения, внимательно за ним наблюдали. Для этого им не требовалось прятаться в кустах или устраивать пришлому фельдшеру испытания. Они просто внушали ему образ и определяли непроизвольную ответную реакцию. Кондрахин был полностью уверен, что в следующий раз ведуны используют другой прием.

Доев картошку, он загасил костер. "Пожалуй, следует набрать сухих веток в запас". Закон тайги: воспользовался тем, что подготовили для тебя твои предшественники – подготовь и сам, что можешь, для тех, кто придет за тобой. Когда он тащил вторую охапку веток, в мозгу промелькнул образ топора, спрятанного в большом дупле. Еще одна подсказка. Но на этот раз он сумел взять направление. Ведун находился на запад от него, и было до него всего километра четыре.

Разглядывая топор астральным зрением, заметил на нем небольшое заклятие. Вокруг рукояти топора медленно вращалась энергетическая лента, желтая, с красной каймой. Похоже, придется держать топор одной рукой, чтобы не дотронуться до заклятья. Кто знает, как оно действует. То немногое, что он знал о заклятьях, подсказывало: угрозы для жизни нет. Но иные заклятья толкали человека на совершенно чуждые его сути поступки. Притащив на поляну большое бревно, Юрий аккуратно счистил с него кору, присел.

Почти мгновенно он очутился в ином мире. Осязание подсказывало: он сидит на бревне, его греет уже летнее солнце, над ухом деловито жужжит шмель… А глаза видели иное: полутьму густого леса, пожирающих палую листву огромных быстрых гусениц, покрытых сверху острыми колючками. Взмывающих вверх прямо из земли отвратительных червей, быстро обкусывающих длинные колючие листья деревьев и вновь исчезающих в земле. Прыгающих по веткам шестиногих зверьков, движениями напоминающих белок. Юрий собрался, сконцентрировался – и выбросил картинку прочь из своего сознания. На этот раз он ощутил силу ведуна, пославшего ему видение. Ощутил – но ведун легко отклонил его ментальный импульс, и Кондрахин сумел разглядеть лишь край его жилища. Жилище напоминало ветхий сарай, построенный поверх землянки.

Стемнело. Пребывание на лесной поляне оборачивалось серьезным испытанием, требующим немало сил. Юрий палил небольшой костерок, прогревая шалаш. Закрытый со всех сторон самой сильной защитой, он продолжал контролировать окружающее пространство. Все было спокойно. Понемногу он заснул, чутко, внимательно присматриваясь к происходящему. Снилась ему Земля: весенняя сибирская тайга, хмурые волны зимней Балтики, желтое марево над раскаленными песками пустыни, караван верблюдов на узкой горной тропе.

Стоп. Сознание подало сигнал тревоги, немедленно его разбудивший. Из него вытягивали его память, пользуясь его снами. Кондрахин даже не мог утверждать, что его сны – результат воздействия чужой воли. По своему опыту он знал, что ментальное воздействие во сне неизбежно оставляет след-образ в сознании спящего. Но, он проверил, следов чужого воздействия его сознание не хранило.

Кондрахин сам пользовался таким приемом – ментальная связь на очень низком уровне, когда его собеседник не осознает задаваемого уму вопроса, отвечая бессознательно. Похоже, ведун проделал с ним то же самое. Продолжая удерживать защиту, Юрий настроился на Остога. Ученик ведуна спал, но, почувствовав касание чужого сознания, сразу начал просыпаться. Юрий разорвал контакт, успев извлечь из сознания ученика образ Радомысла. Сразу же он протянул нить своего сознания к самому ведуну.

На короткое мгновение он почувствовал его сознание, но ведун сразу закрылся. Этого мгновения хватило, чтобы запомнить мысленный образ Радомысла, только узнать о нем Юрий ничего не успел. Закрыв свое сознание, он принялся медитировать, чтобы восполнить недостаток сна. На посветлевшем небе еще виднелись звезды, а утренний холодок все смелее заползал в шалаш.

Проснувшись, Юрий изумленно потряс головой. Будучи в состоянии медитации, он самым невероятным образом заснул. Такое могло случиться только с зелеными новичками в ментальном искусстве, к которым он себя давно уже не относил. Может, и здесь проявились козни Радомысла, но скорее, виной случившемуся была просто усталость. Ментальные поединки с ведуном измотали Юрия. В отличие от поединков физических здесь трата сил напрямую зависела от результата поединка.

Победитель почти не терял ментальных сил, побежденный или сведший поединок вничью ощущал огромную усталость. Вспомнилось, что он свел вничью несколько поединков с Тегле-гадом, потом боролся с неизвестным мастером, сумевшим его ослепить. И эту схватку он, скорее, свел вничью, чем выиграл. Теперь вот Радомысл, который, пожалуй, поединок у Кондрахина выиграл. Ведун сумел узнать о нем самое существенное, сохранив в тайне свои способности.

Сновидений своих Юрий не помнил, но зато, проснувшись, он с закрытыми глазами увидел карту местности: со всеми лесными тропинками, приметными точками, реками, переправами и деревнями. Никто, кроме ведуна, не мог отправить эту карту в его сознание. И он осознавал, что на той карте было незримо отмечено одно место – Увилбене Лас. Там его ждали, ждал не Радомысл, но более сильный ведун. До Увилбене Ласа – помнится, это место упоминал и историк Глузман – напрямик на юго-запад было километров сорок.

Вот и нужное место. Холм, заросший сосняком. Заходящее солнце отсвечивает от рыжей опавшей хвои. На небольшой поляне стоит деревянный истукан – человек с птичьей головой. Между деревьями торжественным шагом, под мерный ритм бубна в сторону Кондрахина направлялись несколько человек. Юрий ждал их на краю поляны, благоразумно не приближаясь к истукану. Ментальное наблюдение показало, что весь холм был закрыт от постороннего наблюдения, а ведуны своего сознания не закрывали. Это было знакомство, ибо Юрий тоже снял всю защиту. Он одновременно разглядывал выходящих на поляну ведунов и обычным зрением, и астральным взглядом.

Первым шел высокий, лысый, босой старик. Длинную белую рубаху сжимал на талии сплетенный из лыка ремешок. В руке старик держал высокий посох и сосуд с медом. То был Ростиг, знаток древней мудрости, способный путешествовать душой в дальние края и в иные миры. За ним следовал юноша в коротких сапогах и военной форме без знаков различия. Его юный возраст не вводил в заблуждение Кондрахина, оценившую его яркую, ровную энергетическую оболочку. Дабота, самый сильный из ведунов Увилбене Ласа. Самый сильный – но далеко не самый искусный. Дабота нес бубен и ритмично ударял в него. Соприкоснувшись с его сознанием, Юрий оторопел: Дабота находился в состоянии наведенного транса. Им полностью управлял следующий за ним Белогор, средних лет бородач в обычной одежде местного крестьянина.

Белогор имел чин гриваса, и остальные ведуны, состоящие в общине, подчинялись ему. Слушались его не только по обычаю. Белогор владел немалым искусством подчинения себе людей, как обычными средствами, так и силой ментального воздействия. Слово Белогора на Совете было решающим. Следующей за ним на поляну вышла молодая женщина. Прихваченные золотым обручем русые волосы, нитка янтаря в вырезе платья, быстрый лукавый взгляд в сторону Юрия. Ярилка-искусница, мастерица сложных наговоров, заклятий, целительница, капризная и своевольная. Ярилка несла в руке несколько кисточек, размахивая ими в такт ударам бубна.

За ней на поляну вышел последний из ведунов – Вельг. Глядя на его энергетическую оболочку, слабую и подвижную, Кондрахин вспомнил темпераменты Гиппократа. Меланхолик… Желто-розовая энергетическая оболочка Вельга была достаточно плотной только вокруг головы. Да и роль в сообществе ведунов Вельг выполнял особую – ментальным прощупыванием отыскивал опасности, несомые внешним миром. Он единственный из всех знал в подробностях, чем живут села и города обычного мира, какие повороты делает международная политика.

Вельг, укутанный в длинный темный плащ, нес на вытянутых руках небольшой ящичек, из которого поднимались струйки дыма. Уже зная, что сейчас произойдет, Кондрахин спокойно ждал. Вслед за ведунами на поляне появились несколько их помощников. Двое из них, подойдя к Кондрахину, поклонились и принялись споро его раздевать. Выстроившиеся полукругом за спиной деревянного истукана ведуны с неподвижными лицами смотрели на эту процедуру.

Впрочем, когда с Юрия сняли трусы, и он приподнял ногу, переступая через них, в лице Ярилки явственно отразилось некоторое оживление. В ее мыслях ничего не изменилось, но энергетическая оболочка молодой женщины стала темнее. Вельг протянул помощникам ящик. Перед Кондрахиным воткнули в землю копье, а затем к его древку привязали ременную петлю. Дымящийся ящик засунули в ременную петлю, и теперь дым из ящика поднимался прямо к ноздрям обнаженного пришельца. Помощник раздул огонь посильнее и отошел в сторону.

Над поляной раздался голос Белогора. Юрию казалось, что гривас говорит на чистом русском языке, хотя умом он понимал, что это не так. Просто мысли ведуна подкреплялись прямыми мысленными посылами и слушающий не мог понять их неправильно.

– Назови себя, жаждущий ученичества, и скажи, что привело тебя к нам?

Отвечая, Кондрахин сопровождал свои слова мысленными образами. При таком разговоре слова, собственно, были излишни, но ритуал следовало соблюдать.

– Зовут меня Юрий, я пришел, желая развить свои умения в том месте, где живут сильные и мудрые. Клянусь не применять своих умений во вред и не раскрывать тайн сего священного места недостойным.

Конечно, ритуал был совершеннейшей нелепостью. Обычно его проходили ученики, допущенные к высшим тайнам служения. Они еще не владели мысленной связью, их готовили к ритуалу, заставляя выучивать ответы. Кондрахин взял весь ритуал прямо из сознания Белогора. Его принимали в ученики, чтобы он имел основание для нахождения в священном месте, куда не было пути непосвященным.

– Служишь ли ты христианским церквям или иным учениям, не признающим других богов, кроме своих?

– Не служу. Верю в силу Создателя нашего мира и в мудрость предков наших, завещавших охранять тайную мудрость.

Этот вопрос, по крайней мере, имел определенный смысл. Все дальнейшее течение ритуала казалось Кондрахину совершенной нелепостью.

– Согласен ли ты жить, согласно нашим заповедям, скрывая свое лицо и сущность ради сохранения мудрости предков?

– Согласен.

– Отдаешь ли ты свое тело братству Увилбене Ласа, когда это тело пройдет свой животный путь?

– Отдам, гривас.

– Нанесите на тело ученика нашего знаки принадлежности к братству!

Подбежавшие ученики обтерли Юрия мокрой тряпкой, а затем, обмакивая принесенные Ярилкой кисти в горшок с мазью, смазали ему определенные участки тела. В этих местах новопосвященный ощутил приятное жжение. Точка чуть пониже пупка, пересечения нижних ребер с боковой линией тела, первый поясничный позвонок, точки за мочками ушей. Юрий не понял замысла происходящей процедуры, но вдруг запахи из дымящего ящика стали сильнее, закружилась голова, удары бубна отдавались внутри черепа, как колокольный звон. Он почувствовал, что сознание покидает его и взлетает вверх.

Сверху, с верхушек сосен, сознание Кондрахина наблюдало, как внизу ученики обряжают его безвольное тело в обычную одежду учеников братства: зеленые суконные порты, зеленые лапти, серую рубаху в зеленых, напоминающих по форме листья, пятнах. На голову ему надели серебряный обруч. Глядя на свое, не подчиняющееся ему тело, он с блаженством вспомнил, что только что завещал братству свою, более ненужную, оболочку. Похоже, оно, это тело, перестало быть нужным своему хозяину намного быстрее, чем он ожидал.

Тело ему не принадлежало, но сознание – сознание вполне подчинялось воле Кондрахина. Он понимал, что сейчас, не связанное телесными ограничениями, оно может отправиться в любой уголок мира; неосязаемым, невидимым, всепроникающим. "Рим, Монте-Ватикано, Джироло". Команда была отдана без размышления. Поляна над ним слилась в смутное пятно, по нему пробежали яркие разводы, и картина прояснилась. Бестелесный в этот миг Юрий находился в длинной галерее, освещенной падающим через множество высоких стрельчатых окон светом. Возле одного из окон стояли двое, в фиолетовых мантиях до пола. Один из них – Джироло, его он узнал по фотографии, которую показывал Кудеяр. Второй человек был незнаком, но Юрий, не задумываясь, взял из сознание его имя: Тибур… В тот же момент он почувствовал, что обнаружен. Расширяющийся, бурлящий багрово-синий поток энергии рванулся в его направлении и беззвучной волной вышвырнул бестелесное сознание вон, за пределы города, страны.

Кондрахина как будто ударили мягким, но тяжелым мешком. Он вновь был в своем теле и со стыдом ощущал, что тело это висит безвольным грузом на руках учеников. С трудом встав на собственные ноги, он взглянул на стоящих напротив ведунов. Ростиг глядел внимательно, готовый к неожиданностям. Дабота бездумно бил в бубен, Белогор готовился задать очередной ритуальный вопрос, Ярилка разглядывала прическу Кондрахина, и в ее сознании медленно вызревало понимание случившегося. Вельг вообще закрыл свое сознание, сосредоточившись на ментальном поиске вдали. Юрий подумал, что Вельг, пожалуй, понял, где побывало бестелесное сознание нового ученика.

– В знак вступления в братство прими от нас символическое угощение!

Белогор вел ритуал, как положено. Губы нового члена братства помазали медом, в рот ему вложили кусочек пареной тыквы, а в руку сунули небольшую сушеную рыбу.

– Отныне имя твое – Трихор. Поклянись в верности братству кровью, Трихор!

Юрию подали острый нож. Резанув себя по пальцу, он сделал несколько шагов вперед, мазнул кровью клюв истукана. Когда он удалился от струи дыма и глотнул свежего воздуха, его сознание прояснилось. Он сразу сообразил, что его столкновение с Тибуром замечено всеми ведунами, просто им приходилось перед остальными учениками делать вид, что ритуал продолжается привычным порядком.

Сейчас этот порядок повелевал всем ученикам заново знакомиться со своим сотоварищем, получившим новое имя. В случае с Кондрахиным эта часть ритуала оказалась не лишней, ибо никто из учеников ранее Юрия не знал. Сейчас они поочередно обнимали его, представляясь и выслушивая в ответ неизменное: "Трихор. Здоров будь". После трех десятков объятий ученики чинно выстроились в ряд. Лишь двое из них носили на головах серебряные обручи, знак высшего ученичества. Прочие обходились бронзовыми или деревянными, причем среди носителей деревянных обручей многие возрастом куда как превосходили новичка.

Ярилка подошла к Кондрахину, с интересом заглянула в глаза. Сказала – мысленно:

– Я провожу тебя на Совет. Иди рядом со мной и не удаляйся, пожалуйста, никуда.

Шагая вслед за ведуньей, Кондрахин заметил, что все ученики, кроме двоих с серебряными обручами, ушли к западному склону холма, Ярилка же вела его к южному. Вслед за ними неспешно двигались и остальные ведуны. В небольшом овраге они добрались до прикрывающей вход в подземелье двери. Открывалась дверь просто, никаких запоров на ней не было. Они прошли темным бревенчатым коридором в квадратный зал с двумя круглыми окнами, присели на расставленные вокруг стола чурбаны. У стола стояло всего одно кресло, предназначенное для гриваса, все остальные садились, как придется.

Зал постепенно заполнялся. Пришли старшие ученики, Викус и Светояр, зажег на столе свечу Совета Ростиг, молча присел излучающий злобу Дабота, беззвучно опустился на свое кресло Белогор. Последним в зал вошел озабоченный Вельг.

Дождавшись, пока он умостится на чурбане, Белогор спросил:

– Что случилось с Трихором, Вельг?

Юрий промолчал, решив не задаваться вопросом, почему о случившемся с ним спрашивают другого.

– Он послал душу в Рим, и наткнулся на того, кто сильнее нас. Если бы он был в своем теле, его уничтожили бы сразу.

Чувствовалось, что ведун озабочен и немало удивлен случившимся. Его опыт подсказывал, что ученики на церемонии вступления в братство подобных приключений не испытывали.

Гривас взглянул на Юрия:

– Это случайность, или твою душу притянули туда?

Белогор осознавал, что Юрий ему не до конца понятен и сейчас необходимо полное разъяснение ситуации. При этом глава Совета уже чувствовал, что разъяснение не столько разрешит какие-то проблемы, сколько поставит их в полный рост. И это предчувствие наполняло его мрачной сосредоточенностью.

– Не случайность, – Кондрахин уверенно посмотрел на членов Совета, – оказавшись вне тела, я решил воспользоваться случаем и отыскать того, кто желает моей смерти. Я нашел его, он разговаривал с Джироло. А потом и он заметил меня…

Вельг распрямился на чурбане:

– Джироло – обладатель картины Третьей Печати. В какой момент тебя заметил тот, другой?

– Когда я узнал его имя. Джироло называл его Тибуром.

Ведуны переглянулись. Юрий почувствовал, что все они сразу загородились от ментального восприятия собеседников. Теперь он мог читать только мысли, сопровождавшие изреченные слова. То, что он воспринимал помимо слов: женский интерес и симпатия Ярилки, уважение двух старших учеников, озабоченность Белогора, спокойствие Ростига, тревогу Вельга и ярость Даботы, вдруг исчезло, оставив новичка наедине с прямым смыслом слов членов Совета.

– Значит, тот, другой, уже пытался тебя убить?

Это спросил Дабота, намеренно глядя в сторону. При этом вопросе на лицах остальных промелькнула тень раздражения. Гривас поднял руку:

– Позволь, Трихор, я несколько разъясню тебе смысл вопроса Даботы. Этот зал сокрыт от чужих помыслов и наблюдения. В его окнах днем и ночью виден свет, здесь тепло зимой, здесь мы свободно можем обмениваться мыслями и словами. Но тот, чье имя ты недавно узнал, намного превосходит доступные нашему пониманию силы. Поэтому поостерегись произносить вслух или в мыслях его имя. Достаточно того, что ты нам его назвал. Мы не забудем.

– Уж в этом можешь быть уверен, – прорычал Дабота, глядя на Белогора.

Глава Совета, сделав вид, что не заметил этого высказывания, продолжил:

– Дело в том, что убить ведуна, отпустившего свою душу, куда легче, чем ведуна в своем телесном обличье. Если бы твой враг не поспешил, дал себе время разобраться, в каком облике ты его выследил, он бы связал заклятием твою душу. Она никогда не вернулась бы в тело, а тот всегда бы имел ее под рукой для подробного допроса и страшных мучений. Избежать этого невозможно, и мы здесь беспомощны. Тебе повезло, что он использовал против тебя обычный силовой удар. Бесплотной душе он вреда не причиняет.

Здесь Белогор чуть скосил глаза в сторону Даботы и тот явственно покраснел, стиснув зубы. Однако ведун в военной форме глаз не опустил, наоборот, он надменно задрал голову, выпячивая подбородок в знак вызова. "Да он же еще подросток, не желающий признаваться в своей неопытности и несдержанности. В бой рвется, а старшие его сдерживают. На Совете он будет моим союзником".

– У меня возникают два вопроса. Первый – откуда тот знает тебя и почему желает твоей смерти? Второй – какого ученичества ты жаждешь, Трихор? Судя по твоим действиям, тебе уже доступны многие тайны. Радомысл предупреждал, что ты знаком с иными мирами. Теперь ты один из нас, и мы слушаем твою историю.

Рассказывать всё Юрий не собирался. Сейчас, когда ведуны закрывали от него своё сознание, он мог успешно солгать и еще более успешно умолчать о многом. Поэтому он рассказал о своих умениях, о том, что выполнял однажды опасное задание на Земле. Умолчал Кондрахин о том, что Земля – его родная планета, что он договорился о совместных действиях с Дмитрием и что здесь он тоже преследует свои цели, а не просто спасает свою жизнь.

Когда он закончил, Белогор обратил взор на Викуса:

– Что скажешь?

Ученик робко произнес:

– Я думаю, Тибур, – при звуке этого имени ведуны нахмурились, а Дабота сделал торжествующий жест рукой, – как-то связан с врагом Трихора на Земле. Оттого он Трихора издали чувствует, как угрозу.

Гривас сдвинул брови, тяжелым взглядом пригвоздив ученика к чурбану, и тот замолк. Глава Совета перевел взгляд на Светояра. Черты его лица разгладились. Ясно, что к Светояру он относился с большей симпатией.

– Я согласен с Викусом. Мне еще кажется, что тот, другой, сущности Трихора не знает и сильно его опасается. Оттого и его попытки убить Трихора так плохо подготовлены. Мне кажется, – Светояр глазами попросил у гриваса разрешения продолжить, – что если братство обучит Трихора умению видеть проявления чужой воли, он сможет противостоять тому, чье имя он теперь знает.

Лицо Белогора выразило мгновенное разочарование. Любимый ученик высказал совсем не те мысли, что ожидались. Но гривас был знатоком людских душ и явно умел справляться с такими неприятностями. Как ни в чем ни бывало, он взглянул на Вельга.

– Как ты понимаешь нашу задачу, Вельг?

– Мы давно противостоим владельцу картины Третьей Печати, он наш враг. У Трихора свой враг. Его и наш враги объединились, значит, и нам следует объединиться.

Старшие ученики одобрительно закивали, но тут же приняли невозмутимый вид при взгляде гриваса. Дабота подскочил, сделав радостный жест уже двумя руками. Ростиг неодобрительно качал головой, Ярилка улыбалась, глядя на Даботу. На лице Белогора не отразилось никаких чувств, и Кондрахин понял, что мнение Вельга по-настоящему неприятно поразило его.

– Ярилка, что ты думаешь? Следует нам учить Трихора умениям, пригодным лишь для битвы, должны ли мы ему помочь против того, чье имя мы не хотим произносить?

Судя по порядку, в котором гривас опрашивал членов Совета, старше Ярилки по положению были только сам гривас, Ростиг и Дабота. Мнение Ярилки, видимо, было решающим. Юрий не сомневался, что сам Белогор и Ростиг выскажутся против помощи пришельцу, а Дабота его поддержит. Мнение учеников вряд ли будет приниматься в расчет.

Ведунья высказалась уклончиво. Раз уж так случилось, что Трихора поспешно, просто с неприличной быстротой приняли в братство – да и как не принять, если его умения выдают в нем почти созревшего ведуна – то братство теперь просто обязано обучить его навыкам, способствующим сохранению его жизни. А раз братство столкнулось с нынешним обладателем картины Третьей Печати, и вряд ли он о братстве Увилбене Ласа позабыл, то хорошо подготовленный боец братству более чем нужен.

При этих ее словах Белогор пожевал губами и скосил глаза в сторону Ростига. Тот ответил ему мгновенным взглядом. Видимо, эти двое могли общаться между собой и без слов, и без мыслей.

Ярилка продолжила:

– Пока Трихор находится среди нас, он подчиняется решениям Совета. Член братства, пожелавший жить своим умом, братство покидает, уходит в леса, где нет других членов братства. Таков обычай, и не нам его нарушать. Трихор покинет нас, если в том возникнет необходимость. А сейчас, мне кажется, он нуждается в нашей поддержке.

Дабота, как и предвидел Юрий, предложил всеми силами и очень быстро готовить из Трихора бойца.

– Я научу его всему, на что сам способен. Обычаи соблюдать некогда. Скажи, Вельг, когда состоится та встреча, после которой немцы начнут воевать?

– Меньше четырех недель осталось.

– Видите! – вскрикнул Дабота, протягивая руку в сторону гриваса. – Через четыре недели наш враг освободится от трудов по подготовке большой войны и найдет время для нас! Мы должны опередить его. Стоит нам справится с владельцем картины, и тот, другой, станет намного слабее. Он лишится самого сильного подручного. Трихор, если ты поможешь нам, ты и себе поможешь не меньше!

Всеобщее оживление охладили слова Ростига:

– Или вы все забыли, чему вас учили, когда вы были несмышлеными отроками… и отроковицами? Источник нашей силы, ее непременное условие – умение сдерживать эмоции. Мы стремимся не поразить врага, а избежать противостояния. Мне могут возразить, что против нас уже применили силу. Я помню, я помню многое, что для других членов Совета лишь истории, рассказанные старейшими. А я сам помню и Ориведа, и Постиха. Я говорил с ними, сидел за одним костром, ел из одного котла. Кому, как не мне, скорбеть по ним! Но вспомните: тогда братство не стало мстить, мы решили выждать, и многие годы нами никто не интересовался.

– А потом братство потеряло четверых учеников зараз! – не удержался Дабота, и Белогор прикрикнул на него:

– Не перебивай!

Ростиг продолжал в том же духе, и в словах его были серьезные резоны. Действительно, с православной церковью братство кровавых стычек уже давно не имело. Попы не лезли в леса, удовлетворившись тем, что выгнали ведунов из деревень. Джироло, которому братство было обязано смертью нескольких своих членов, находился далеко и вряд ли даже знал, где расположено братство. При известной осторожности, при ограничении ментальной активности можно было бы существовать тихонько и дальше.

Ростиг соглашался, что это не самый хороший выход, но опасался, что обратив на себя внимание обладателя картины Третьей Печати, братство понесет куда больший ущерб.

– Помните, что в нашей традиции есть такое правило: решение о применении воинских умений принимается после семи Советов, не меньше, – закончил свое выступление старейший ведун.

Белогор тяжело взглянул на Даботу, который порывался что-то сказать, и буйный недоросль словно проглотил язык. Неторопливо гривас перечислял все возможные неприятности, которые сулил братству приход Трихора.

– Итак, рискуем мы многим, рискуем самим своим существованием. Речь идет не только о наших жизнях. Если бы присутствующие здесь восемь членов братства представляли только самих себя, я первый повел бы вас в бой. Но мы, как и наши ученики, что по молодости лет и малости знаний здесь не присутствуют, храним древние тайны, традиции, который хранились до нас сотнями поколений. Имеем ли мы право подвергать смертельной угрозе их труды? Что скажут о наших деяниях, если именно на нас оборвется древняя традиция?

Глава Совета обвел указующим жестом руки всех сидящих в зале. Ответом было всеобщее молчание. Ростиг вздумал было приподняться со своего чурбана, но гривас произнес негромко:

– Совет еще не окончен, Ростиг!

И тот послушно сел на место.

– А теперь пусть Трихор, выслушавший нас всех, и помнящий о том, что решение о битве принимается после семи обсуждений, скажет нам, что он собирается делать в ближайшие дни.

Когда гривас задул свечу Совета, и ведуны молча ушли, Кондрахин внимательно осмотрел зал. Пол и стены выложены плитками из ракушечника, пол – теплый на ощупь. Два круглых окна только из середины зала казались выходящими на вольный воздух. Подойдя ближе, Юрий разглядел, что в окна не было видно ни леса, ни неба. Казалось, они выходили на огромную светящуюся поверхность. Свет не солнечный, не лунный, не электрический. Кондрахин не мог сравнить его с чем-либо известным ему ранее.