Текст книги "Вечный кардинал"

Автор книги: Иван Афанасьев

Соавторы: Сергей Жданов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Приравнять Создателя к закону природы – это и есть нигилизм, худший даже, чем вообще отрицать его существование. В первом случае возникает соблазн использовать существование Творца для достижения собственных целей. Это такая мерзость, что о ней христианин и помыслить не может. А во втором случае нигилисту приходится искать обоснование всему сущему. Быть может, Всевышний в своей мудрости даст нигилисту на его неправедном пути спасительный знак.

– Прости, Дмитрий, я твои мысли плохо понимаю. Диссертаций не писал, меня более приземленные проблемы волнуют. Почему бесовское отродье мою мысленную связь заметило, а твою – нет? Почему квартира к моему появлению была пуста; если он ожидал моего появления, то почему не оставил засады?

Кондрахину после рассуждений Дмитрия о нигилистах и творце сразу расхотелось продолжать беседу. Как к нему ни относись, лысый крестоносец владел знаниями и навыками, которых у Юрия не было. Делиться ими он не станет, гипнозом его тоже не возьмешь – искушен, нет сомнений. Заболтать или перехитрить доктора теологии – задача не для Юрия, его талантов на это не хватит. Запугать? Чем? Остается просто попросить о помощи – по-христиански.

– Бесовское отродье после любого вмешательства в ход событий немедленно удаляется с этого места. Такова его природа, я полагаю. Он просто исчезает в одном месте и появляется в другом. Расстояние для него значения не имеет. После своего исчезновения около часа бес ничем себя не проявляет.

Юрий истолковал поведение Тегле-гада иначе. Место, откуда эта сволочь осуществляла воздействие, мог засечь любой астральный мастер, и очень разумно было его немедленно покинуть. Видимо, мгновенное перемещение требовало изрядной подготовки и энергии, и после этого Тегле-гаду приходилось восстанавливать силы. Потому и на засаду сил у него не хватило.

– Метки Нечистого на тебе не стоит, ее я бы сразу обнаружил. Да если бы бес поставил на тебе свою печать, он бы тебя мог найти в любой момент. Похоже, тот, о ком мы говорим, неплохо с тобой знаком. Тебе виднее, Юра, почему так. Расскажешь – помогу советом, нет – справляйся сам.

Собеседник Кондрахина расслабился, с безразличием глядя в окно. Дорога пошла на подъём, и панорама Москвы здешнего мира открылась во всей красе. Золото луковок православных храмов, синева куполов мечетей, белые иглы минаретов, решетчатые башни радиосвязи – и крыши. Зеленые, красные, чуть покатые и остроконечные, образующие ровные ряды и дерзко взлетающие вверх острыми пиками.

– Не доводилось раньше у нас бывать? – голос Дмитрия все так же источал мед. Казалось, этот благожелательный спутник готов решить все проблемы, помочь в любой беде. "Стоп. Это он меня начинает обрабатывать. Паузу выждал, да не просто выждал, а о деле поговорить немного позволил. Терпеливый".

Покачав головой, Юрий подобрал скучающе-просительную интонацию. Дескать, я тебя о чем-то прошу, но это лишь потому, что к слову пришлось. А так – не очень-то и надо.

– Лучше помоги мне в Риме. Инока пошли своего, опытного в мысленной связи, Ватикан знающего, такого, чтобы бесовского отродья не испугался. Да еще обязательно – добровольца.

– Инок, говоришь? – голос собеседника перестал источать мед, – способный к мысленной связи, да умеющий беса почувствовать? Такие умения иноку не по чину. А ты подумал, что произойдет, если со смертью Целестина Пятого окажется связан кто-то из Московского Ханства? А тем паче, человек из православного клира?

– Папу римского я трогать не стану. Усовестил ты меня, Дмитрий.

Юрий замолчал, предоставив инициативу разговора собеседнику. В его голове уже забрезжила туманная возможность определенной комбинации. "Тегле-гад, почувствовав мою активность в Риме, подумает в точности то, что и Дмитрий – что я явился убить Целестина Пятого, его главного подручного. Что он сделает? Явится во плоти или в теле приближенного к папе человека? А если за полчаса до того я его сумею принудить к перемещению, и при этом он будет знать, что папа подвержен угрозе? Не сочтет ли он нужным оказаться поближе к папе, в тщательно охраняемых покоях, но без сил и возможности внезапно исчезнуть?"

– Тогда что же ты задумал, Юрий? Помощь моя для чего потребна?

– Ловушку я задумал для бесовского отродья. Целестин Пятый будет в ней одной из наживок…

Ночью Юрия разбудили. Внутренние часы подсказывали, что поезд находился между Вязьмой и Смоленском.

– Проверка документов. Господа пассажиры мужского пола, предъявите паспорта и иные документы.

Жандармы шли вдвоем, а сзади маячил не бросающийся в глаза субъект в гражданской одежде, внимательно за ними наблюдающий. Юрий глянул на них астральным зрением – приходилось рисковать, его паспорт был рассчитан на пограничный контроль, но не на проверку патрулем охранки – и заметил, что все они защищены от астрального воздействия. Субъект в гражданском немедленно почувствовал проявления ментальной активности, но не смог распознать ее источник.

Сосед по купе, сонно ворча, вытаскивал фальшивый паспорт. Кондрахин, немного побеседовавший с ним вчера, легко разузнал о нем все. Борис Нигодин, лейтенант-зенитчик, направлялся в Речь Посполитую под прикрытием гражданского паспорта на вымышленное имя. Большинство состава его батареи и все орудия уже прибыли на место. Московское Ханство, не вмешиваясь явно в конфликт немцев с Речью Посполитой, укрепляло оборону союзников артиллерией, зенитками и истребителями. Военнослужащие Московского Ханства пользовались формой местного ополчения, а что касаемо русского языка, так он был родным для жителей многих восточных земель Речи Посполитой, и удивления вызвать не мог.

Коллегия Охраны Безопасности не знать об этом не могла. Что они станут делать, обнаружив фальшивый паспорт его соседа? Возможно, в таких паспортах имелся какой-то специальный знак, и охранка не проявит к нему интереса. Но паспорт господина Пильзеня их вполне мог заинтересовать. Нельзя было исключить и того, что именно Игнатия Пильзеня и ищут сейчас патрульные. Отделение Подорожного Приказа наверняка отчитывалось о выданных паспортах, прилагая документы, обосновывавшие такую выдачу. А Юрий употребил в качестве обоснования гипнотический приказ. Служащие, выписавшие ему паспорт, наверняка и сейчас считают, что действовали строго по правилам и ломают головы, куда же они задевали необходимые документы.

"Их могли и под гипнозом допросить. Коллегия Охраны Безопасности – далеко не земное НКВД, особой прыти местная охранка не проявляла. Но Тегле-гад вполне мог ее подстегнуть, подсказав при этом нужные действия. Ах, как неудачно получилось… Что же я в этом мире, как белая ворона, на каждом шагу попадаюсь – то Тегле-гаду, то местным мастерам астрала? Пока не пойму, в чем дело, в Рим лезть незачем, враз сгорю".

– Господин Пильзень, какое отделение Подорожного Приказа выдало Вам паспорт?

– Там же указано – то, что на улице Адмирала Орлова-Босфорского. С паспортом что-то не в порядке?

"Понятно, искали меня. И искали в поезде, направляющемся на запад. Хотя, если я по происхождению – мелкопоместный шляхтич из Мазурии, то все логично. Тогда почему патруль защищен от астральных воздействий? Нет, это не простая проверка. Ищут не шпиона и не жулика, ищут ведуна. И угораздил меня черт выйти сейчас в астрал! Тегле-гад наверняка меня засек. Теперь жди неприятностей. Сейчас стрелочник на первом разъезде состав или в тупик отправит или на занятый путь".

– Секунду, господа охранники!

Юрий рванулся в тамбур, никем не преследуемый, и там повернул тормозной кран. Жандармы спокойно ждали его возвращения. Войдя вслед за ним в купе, субъект в гражданском закрыл за собой дверь.

– Выдавшие Вам паспорт служащие действовали с нарушением правил. Сейчас мы с Вами выйдем в Смоленске, Вы сообщите нам сведения о своей особе, мы запросим Москву телеграфом. После подтверждения сообщенных Вами сведений продолжите свой путь. Кажется, Вы направлялись в Менск? Заранее приношу извинения за задержку. Служба.

Тем временем поезд останавливался, в коридоре слышались встревоженные голоса, но вежливый субъект ничего этого как будто не замечал. Он безразлично взирал на Кондрахина близко посаженными светлыми глазами, стоя в полушаге от него в узком пространстве купе. За дверью стояли двое жандармов, более не озабоченных проверкой документов. На секунду возникла мысль, что эту ситуацию можно разрешить тремя быстрыми ударами.

Вырубить мгновенно патруль, тела положить в купе на полке, Нигодина, который вышел в коридор, ввести в транс – пусть спит до границы? Но тогда придется выйти из поезда в Смоленске. С тем же успехом можно выйти и вместе с патрулем – их вырубить он всегда успеет. Юрий не мог решить, что будет правильнее. Похоже, вьехать в Речь Посполитую по своему нынешнему паспорту не получалось.

Мешал ему и неприятный субъект с близко посаженными глазами, стоящий молча в полушаге. Чего он ждал? Атаки Кондрахина, попытки подкупа, объяснений? И мысли не прочитаешь – закрыт, и в астрал лучше не выходить, это опасно. Поезд тем временем остановился. Послышались голоса за окном, на полотне дороги. Поездная бригада осматривала колеса вагона. В дверь купе постучали. Юрий открыл. На пороге появился проводник.

– Господа пассажиры, может, знаете, кто и зачем остановил поезд?

– Поезд остановил я. На ближайшей станции стрелочник постарается устроить крушение.

Кондрахин сказал это твердым голосом, не сводя глаз с вежливого субъекта. Тот, ничем не выказав удивления, обратился к проводнику:

– Слышали, что сказал господин Пильзень? Примите меры к предупреждению крушения.

Проводник мгновенно исчез, как будто его ветром сдуло. Вежливый субъект кивнул на нижнюю полку:

– Присядем, Игнатий Давтурович? Ваш сосед до Смоленска собирается посидеть у проводника. Чаю попить. А мы уж здесь время скоротаем.

Присели напротив друг друга, настороженно поглядывая на неразборчиво белеющие в полутьме лица.

– Если хотите, господин Пильзень, можете свет выключить. Я без него умею обходиться.

– Вы уж сразу представьтесь, объясните, чего хотите, и расскажите полностью, без чего Вы способны обойтись. Без воды, воздуха, указаний Коллегии Охраны Безопасности, средств передвижения, оружия? Я еще что-то пропустил?

– Обойтись без Вами перечисленного не могу, не льстите напрасно. Но у нас есть общий знакомый, который все это может. Меня можете называть господином Кудеяром. И я с удовольствием поговорю с Вами о нашем общем знакомом.

Вот теперь Юрию показалось, что он что-то понимает. Его как-то связали с Тегле-гадом, существование которого для охранки – не секрет. Может, лысый Дмитрий сообщил. Или о появлении в Москве ведуна, или о том, что массовое столкновение на Южном Бульваре устроил Тегле-гад. Что-то же он должен был сказать?. В охранке не дураки сидят, откровенную ложь со стороны Дмитрия распознают. Как бы там ни было, сейчас придется разговаривать с агентом охранки, не имея представления, что тому известно о самом Кондрахине.

– Напомните, о каком знакомом идет речь? Как его зовут, что он замечательного свершил в этом мире?

В темноте голос господина Кудеяра звучал, как сухой шелест. Юрий даже позавидовал. Такой голос позволял использовать необычные приемы воздействия, и Кондрахин решил, что при случае он попробует освоить такую речь. Казалось, что она звучит разборчиво лишь на расстоянии шага, превращаясь за границами этой дистанции в неясный шорох:

– Его имя Джироло, живет постоянно в Риме, на Монте-Ватикано. Недавно в Москве он вызвал столкновение двадцати трех машин: тридцать один человек погиб, более полусотни ранено. Зачем ему это понадобилось, мы установить не смогли.

– Полагаю, он пытался убить меня, – Юрий наконец определил, что Кудеяр мог стать союзником и установил общее направление разговора.

– Зачем ему убивать Вас? – голос Кудеяра шелестел так тихо, что шепот Кондрахина казался на его фоне рокотом мотора.

– Он думает, что я намереваюсь убить его. Не ошибается. У меня нет другого выхода.

– Сможете?

Юрий демонстративно пожал плечами. Если Кудеяр не врал, движение он разглядит и в полной темноте, и в его значении не ошибется.

– Как давно Вы за ним гоняетесь?

– Лишние вопросы. Помогаете мне, просто не мешаете, или паспортные вопросы расследовать станете?

Кудеяр слегка шевельнулся:

– Напрасно Вы так, Игнатий Давтурович. Джироло убил четверых моих друзей. Как раз лучших, тех, что могли ведунов распознавать, свои мысли скрывать, от порчи людей защищать. У нас таких людей немного и было, а сейчас тех, что остались, можно по пальцам сосчитать. Я Вам сейчас расскажу, как он это сделал…

Тихий шепот Кудеяра в темноте придавал его рассказу дьявольскую достоверность. Воображение Юрия рисовало ему отчетливые картины. Вот Ахмат Барзаев с налитыми кровью глазами кричит, безуспешно пытаясь сорвать с себя высокую шапку горца, которая вдруг сдавила ему череп с такой силой, что кости черепа не выдержали, и мозг Ахмата вслед за глазами потек по окровавленным щекам. Калистрат Суворин, в роскошной меховой шубе лежит в двух метрах от своей калитки, и гладко обклеванный домашними курами череп белеет на окровавленном снегу. Больше часа хрипит, выплевывая кровь из пробитых собственными ребрами легких Георгий Киладзе, зажатый в сложившейся в гармошку машине, пока его пытаются вытащить из груды искореженных остатков. И умирает по дороге в больницу. Кожа Василия Нурикова вдруг покрывается сыпью, с головы до пят, за один день он расчесывает ее до костей и истекает кровью. Его не смогли спасти – до ближайшего города было две сотни верст, а река, единственная дорога сибирской тайги, только-только встала, и лед не держал ни человека, ни коня.

– Похоже, причиной смерти каждого стал предмет его наибольшей гордости, – подвел итог рассказанному Кондрахин.

– Это именно так. И все случаи произошли на глазах многих наших товарищей. Никто не смог помочь. Даже с курами. Они заклевали Калистрата буквально за две минуты, а никто из наших не имел хотя бы ножа, – Кудеяр вдруг привстал, – там, вверху, опасность!

Астральное восприятие показало, что на них сверху падал самолет. Пилот, намертво схваченный посторонней волей, профессионально выцеливал их вагон. Воздействовать на него Юрий не мог, сознание летчика было плотно закрыто чужой непробиваемой защитой. Но если нельзя воздействовать на сознание или тело, то можно воздействовать на неживую материю. Волевым импульсом Кондрахин разорвал один из тросов управления и приложил усилие к рулю управления.

Пилот лихорадочно тянул ручку в сторону, давил на педали. Бесполезно. Пикирующий самолет перешел в неуправляемый штопор. Осознавший провал своей попытки Тегле-гад снял защиту с сознания пилота. В этот момент Юрий послал ему вслед волевой импульс с приказом умереть. Будь на месте врага обычный человек, можно бы не сомневаться в его гибели. Но это был Тегле-гад, защищенный от ментальных ударов любой силы.

Самолет врезался в землю в двух сотнях метров от рельсов. Вспышка, грохот, просвечивающее через мелькающие деревья пламя пожара. Под внимательным взглядом Кудеяра Юрий рухнул на свою полку, потеряв все силы. Теперь можно было не бояться. Тегле-гад был от них недалеко – километров на двадцать севернее Смоленска. Сейчас он, по своему обыкновению, покинет место действия и в ближайший час его сил не хватит на новую атаку.

– Игнатий Давтурович, – тихо позвал Кудеяр, – это был Джироло?

– Он самый, – безжизненным голосом ответил Кондрахин, – боюсь, он запомнил наш вагон. Думаю, стоит его отцепить на ближайшей станции. Пусть постоит сутки. А я продолжу путь на другом поезде.

Щелкнула кнопка светильника, господин Кудеяр вытащил из внутреннего кармана пиджака бумажник и выложил на стол фотографию.

– Возможно, это Джироло. Я думаю, можно быть на девять десятых уверенным, что это он.

Кондрахин взглянул на фотографию.

– Нынешний владелец картины Третьей Печати. Кардинал Джироло может с ее помощью, проникать в чужие замыслы; такова сила, приписываемая картине легендами.

Только Джироло, как понимал Кондрахин, Тегле-гадом быть не мог. Непредставимо, чтобы официальное высокопоставленное лицо беспрепятственно и анонимно передвигалось в пределах Московского Ханства. Ошибается Кудеяр или умышленно лжет?

Проникнуть в мысли собеседника Юрий не мог, опознать умышленную ложь по характерным для нее мелким признакам тоже не удалось. Господин Кудеяр отменно владел собой. Засовывая фотографию в бумажник, он одновременно выключил свет.

– Господин Кудеяр, как вашему ведомству удалось меня обнаружить? Если скажете, что по нарушению правил выдачи паспорта, не поверю.

– Напрасно. При выдаче паспорта вы назвались сотрудником Коллегии. Паспорт Вам выдали сразу же, зато и Коллегии сообщили без промедления. По Московскому Ханству бродит немало людей с фальшивыми документами, но никто из них не опирался при изготовлении фальшивки на Коллегию Охраны Безопасности. Мы покумекали, и в наших головах, – тут Кудеяр невесело засмеялся, – родились всего две мысли. Первая – что нам брошен вызов. Кому-то поиздеваться захотелось, то ли по глупости, то ли от избытка силы. А вторая – что есть ведун, который прячется от других, не от нас. Почему я стал искать Вас в этом поезде, уж извините, объяснять не стану.

Сойдя с местного поезда на небольшом, всеми забытом разъезде, Юрий деловитым шагом направился по проселочной дороге в ту сторону, где, согласно карте, находилась река. Карту он купил в Менске. Там же поменял свои рубли на злотые. Шагая по скользкой от дождя дороге, он размышлял о поведении Тегле-гада. Почему-то тот легко определял проявления активности Юрия при большом скоплении народа и совершенно ничем себя не проявлял, если Юрий выходил в астрал в одиночестве.

"Тегле-гад никогда не появлялся сам, действовал чужими руками. Вот и сейчас, когда я на пустынной дороге, что он способен сделать мне?" Однако Кондрахин, на всякий случай, проявлять свои ментальные способности не спешил. Кто знает, действительно ли пустынна эта дорога, и не явится ли Тегле-гад на встречу с автоматом в руках. Юрий понимал, что огнестрельному оружию он ничего противопоставить не в состоянии.

Раскрытый над головой зонтик защищал от дождя туловище и голову, но обувь и брюки намокали все больше и больше, поэтому, когда сзади раздался скрип тележных колес, он обрадовался ему, как утопающий спасательному кругу.

– Хей, пан, сидайте обок!

Возчик, длинноусый мужик в серой рубахе и черных портках, без обуви, держал над головой такой же зонтик, как и Кондрахин. Телега была справная, на резиновом ходу. Возчик придержал лошадь.

– Я ехач до Ивичей, а пан докуд идзеши?

– Пока до реки. Хотел в деревне нанять лодку и проводника. До Любчи.

– Так пан из москалей будет. Кто пана надоумил такой крюк делать?

Любча Кондрахину была ни к чему, но свои истинные намерения он не раскрывал даже случайному встречному. Поэтому он поинтересовался, как возница сразу определил, откуда его случайный попутчик. Оказалось, по языку. Возница, Василь, не раз бывал в Московском Ханстве, у родни, и хорошо знал русский язык.

– Василь, ты можешь звать меня Игнатием, – представился Юрий указанным в паспорте именем.

– У нас принято обращаться – пан. Так что, пан Игнатий, захочешь с кем поговорить, не забывай об этом. К женщине обращайся – пани, к мужчине и женщине вместе – панство. Ты, пан Игнатий, если не секрет, по каким делам в наши края пожаловал? С виду ты не влосчанин, а жолнежам в наших лесах делать нич.

Жолнежи – солдаты, сообразил Кондрахин, почти бессознательно установивший свой разум на чтение мыслей собеседника. Пан Василь изъяснялся на причудливой смеси трех языков, пусть и близких друг к другу, но все же различающихся. Возница знал, что в Речь Посполитую прибывают воинские подразделения с востока. Похоже, об этом знали и в Московском Ханстве и в союзном ему государстве практически все.

– Я фельдшер. Слышал, что в лесах у Немана еще можно найти лекарей, знакомых с древней традицией целительства. Мне в Москве называли некоторые имена…

Юрий умолк, почувствовав недоверие и опасения собеседника. Пан Василь наверняка что-то знал о людях, интересовавших Кондрахина, но это знание, как явно ощутил приезжий, было тайным. А тайну следует хранить. Почувствовав со стороны своего пассажира, о котором он ничего не знал, интерес к их тайнам, возница либо замкнется, либо постарается выведать о приезжем побольше. Но пан Василь – мужик общительный, можно было не опасаться того, что он замолчит на долгие часы.

– Ты, пан Игнатий, и у себя всегда парасол высискаешь?

– Впервые открыл, когда с поезда сошел, – ответил Кондрахин чистую правду, не уловив смысла вопроса.

– Коли так, то кто тебе посоветовал парасол прихватить? Я у Вас бывал, что русские, что татары, парасолы не используют, предпочитают вымокнуть и сушить потом одежду.

"Ну вот, и простой крестьянин меня сразу расколол. Не выходит из тебя разведчика, Кондрахин. Шпион должен быть похож на кого угодно, только не на разведчика. А в тебе все встречные только разведчика и видят".

– Мне о здешних лекарях один историк рассказывал, Глузман. Он и зонтик взять посоветовал, и с проводником из местных договориться велел. Сказал, что без проводника я никого не отыщу, со мной говорить откровенно не станут.

– Глузман? Жид, что ли? – пренебрежительно произнес пан Василь. – Миловачи вы, москали, иноверцев привечать. То жиды, то татары, а то еще и ламаисты у вас обитают.

– В Речи Посполитой, я слышал, есть католические меньшинства? И их вроде притесняют? – не остался в долгу Кондрахин.

Возница разразился целой речью, перемежая свои слова ругательствами на трех языках. Вкратце смысл его высказываний сводился к тому, что незначительная часть поляков-католиков мутит воду, переманивает прихожан у православных приходов и выступает за создание польской автономии вдоль течения Вислы. Поддерживают их Ватикан и Немецкий Союз.

– Наши католики хоть христиане, братья во Христе. А у вас даже хан кажду пянтек до мечети ходит.

– Едишка Второй – православный. А в мечеть ходит по политическим резонам, пример веротерпимости являет, – заявил Юрий, стараясь увести разговор с опасной для него темы религии, – Зато мусульманцы в Московском Ханстве чужими себя не чувствуют. А ваши католики даже в Немецкий Союз просились, я слышал?

– Совсем, пся крев, зарвались подданы Папы Римского! У немчуры, у протестантов помощи шукают! Те придут на помощь, да еще – с каким удовольствием! Только потом храмы наши с землей сравняют, и по-польски говорить всем запретят.

– Что же, Папа Римский этого не понимает? – спросил приезжий сочувственно.

– Все он понимает! Риму требуется война против православных, чтобы Италия могла в спину Балканскому Союзу ударить! Немцы на нас навалятся, а турки с итальянцами у балканских славян земли оттяпать постараются. Нам только на Англию остается полегачь.

Кондрахин рискнул блеснуть пониманием политической ситуации:

– Я слышал, – произнес он осторожно, – что Швеция в таком случае выступит против Англии?

– Пусть. – Возница говорил уверенно, совсем как генерал, продумывающий план битвы. – Наивысчая их сила – флот. Вот он и будет с англичанами бытьси, а тем еще Испания поможет. У скандинавов армия хорошая, но бардзо маленька. Она вся завязнет на границе с Московским Ханством.

Лошадка бодро тянула телегу по раскисшей дороге, а два взрослых и неглупых мужика, как дети, взахлеб, обсуждали детали предстоящей войны. Юрий уже знал, что на конец июня в Женеве назначена международная конференция по спорным вопросам. Народы большинства стран были уверены: неизбежный провал конференции послужит сигналом к войне. Разговор сам собой иссяк, когда Кондрахин счел за лучшее во всем соглашаться с паном Василем.

– Говоришь, ты фельдшер? И хочешь поучиться у наших знахарей? – спросил возница, когда они свернули с накатанной дороги в лес. Кивок Юрия был воспринят одобрительно. – Тогда уздравишь мою жинку? Болеет уже три года, местные знахари не помогли, а городской врач стоит бардзо дорого. Я помогу с проводником. Если что – сам отведу.

Кондрахин согласился. А что оставалось делать? Назвался груздем – полезай в кузов; раз ты лекарь, отказывать в помощи права не имеешь. Только лекарь из него был не очень умелый. Последнее время ему куда чаще приходилось отбирать жизни, чем спасать. Да и знания его порядком подзабылись.

Жил Василь наособицу, его дом стоял на лесной поляне, наполовину распаханной под огород. Сарай под сено, скотный двор, банька под высокой сосной, жиденькая ограда из жердей обозначала границы его владений. Дом как дом, бревенчатый, резные наличники и карнизы. В сенях на полках рядами стояли глиняные кринки.

Прошли в большую комнату, где за огромным столом большая уже девочка, скорее – девушка проверяла по книге, как ее меньшой братишка выучил урок по истории. Дети встали из-за стола и поклонились гостю. Глянув на хозяина, вслед за ним перекрестился на образа в углу и Кондрахин. Все происходило в молчании.

Жинка пана Василя, Агнета, встретила Юрия смущенным взглядом. Она сидела в небольшой комнате, откинувшись в кресле, и вязала носки. Приезжий фельдшер сразу отметил бледность кожных покровов. Короткий опрос подтвердил первоначальное предположение – анемия.

– Вот так, пан Игнат, уже три года. С огородом старшая дочерь управляется, с птаками домовыми – младшая, сын крову доит. Агнета только по дому працу исполняет. Летом ей лепше, а весной и осенью, бывает, совсем ложится.

– Как лечилась? – перебил горестный рассказ пана Василя Кондрахин.

Хозяин засмущался, махнул рукой:

– Какое у нас лечение? Фельдшер с Березняков приезжал, прописал одно лекарство – праздно.

Агнета протянула Юрию рецепт, глядя на него с надеждой. Глянув, Кондрахин едва сдержался, чтобы не матюкнуться. "Клинический идиот. Даже санитар мог сообразить, что при такой симптоматике желчегонное не назначают".

– Организму железа не хватает. Пусть ест антоновские яблоки, печенку, толокно, гречку. Кроме фельдшера, ее кто смотрел?

– Бабка наша деревенская, Масачиха. Отвары из трав посоветовала, заговорам научила, молитвам лечебным…, – голос пана Василя слабел по мере того, как он все явственнее распознавал появившееся на лице гостя выражение. – Агнета к ведунам обращаться не соглашается, – закончил он совсем упавшим голосом, – наш батюшка, отец Макарий, не велит.

Легко было догадаться, что сам хозяин с удовольствием презрел бы указания священника ради восстановления здоровья жены, но сама Агнета держалась другого мнения. Юрий произнес осторожно:

– Что бы не обратиться к ведунам? Если они наговоры какие накладывать станут, то это от нечистого. А если старинные средства народные посоветуют, то ведь в этом ничего плохого нет, я думаю?

Фальшивый пан Игнатий искусно пользовался своим голосом, подчиняя хозяйку своей воле. Справиться с ее упрямством удалось за несколько минут. После, когда Агнета согласилась, чтобы муж привез к ней ведуна, и повеселевший хозяин выставил на стол большую бутыль мутного самогона, они решили, что отправятся на реку за лодкой после обеда.

– Знаешь, пан Василь, я спиртного сейчас принять не могу, – Кондрахин накрыл свою стопку ладонью, отрицательно качая головой. – Картошки с грибками поем с удовольствием, грибы – объедение, а пить мне сейчас никак нельзя. С ведунами разговора не получится. Они ведь тоже веселящего питья не жалуют?

Хозяин согласился, подтвердив, что да, ведуны спиртного не употребляют. Сам он с удовольствием опрокинул пару стопок под соленые грибочки, и с сожалением отставил бутылку в сторону.

К реке шли пешими, по лесной тропинке. Пан Василь не мог сдержать потока слов, радуясь удачному повороту событий.

– В Ковеличах лодку возьмем. В заклад оставь сотню злотых – плавачи хоть месяц. Переночуем в Индриге, а утром уже в Неман выплывем. Достаршачу тоби до Радомысла. Я с его помощником, Остогом, в свойстве состою. Через то Радомысл и кого из учеников обок звальнит, и тебя послухае. Просто так до ведуна не доступишь. Стерегутся они от чудзи людин, а пуще того – от попов.

– А что, церковь ведунов не жалует?

Пан Василь обернулся к Юрию, замедляя шаг.

– Если какой поп запальчивый попадется, то может собрать найярых прихожан, доступить и сжечь ведуна в его дому. Тотеж и хоронятся они в лесах, куда лишь проверенные люди захаживают. Только и ведуны – не овцы безбронные. Запальчивого попа вдруг удар может хватить или паралич разбить. Длятего попы ведунов издали пржеклиначат и прихожанам с ними разговаривать запрещают; ну, а ведуны до деревни заходят тайком, в потемках.

Как и сказал пан Василь, лодку им дали без возражений, стоило Юрию вытащить из кармана ассигнацию в сто злотых. Отгребая от берега, Василь буднично произнес:

– Повезу ведуна до жинки, поздние заврочусь до Радомыслу. Если он оставит тоби у себя, то сто злотых – заклад за лодку – пойдут мне, как плата за организовач до учебы. Радомысл с тоби денег не возьмет, он учеников принимает, ежели они ему подходят. А не согласится учить тоби ведун – так возьмешь свои пинендзы, возвращая лодку. Надавачь сие?

Юрий рассеянно кивнул, думая о том, что имя Радомысла для него ново. Если это действительно ведун, набирающий учеников, он должен знать и тех, кто нужен Кондрахину. "Знать их, Радомысл, может, и знает, но отправит ли меня к ним? Среди ведунов свары и взаимная неприязнь совсем не редкость. Василь, кроме Радомысла, никого не знает, помочь не сможет".

В Индриге пан Василь быстро отыскаал знакомых, путешественников пригласили в избу, покормили и отправили спать в сарай, на сено. Ранним утром, выпив по стакану молока, они вновь сели за весла. К обеду выплыли в Неман, и здесь уже пришлось грести в полную силу, потому что их путь лежал вверх по течению. Они останавливались передохнуть в деревнях, и везде пан Василь находил знакомых и родственников. Кондрахин держался тихо, молчал, отвечая односложно только на прямые вопросы. Впрочем, местные жители, видя его угрюмую молчаливость, особенно и не опрашивали.

"Лучше, чтобы меня запомнили, как молчаливого Игнатия, чем как разговорчивого москаля. Впрочем, Тегле-гад мой след все равно найдет. Остается надеяться, что у него сейчас прибавилось хлопот с мировой политикой".

На третий день пути, когда они уже плыли вверх по узкому притоку, где весла то и дело задевали берега, пан Василь, ставший непривычно молчаливым, скомандовал: – "Здесь причалим".

Они вытащили лодку на берег, спрятав ее в густом подлеске. Неподалеку обнаружилась маленькая избушка, даже, скорее, сруб с небольшим окошком и сложенной из необтесанных камней примитивной печкой без трубы. Вдоль одной из стен тянулась низкая лавка. Они присели, стараясь не касаться спиной закопченных стен. Юрий не спрашивал проводника, что они будут делать дальше. Все казалось очевидным: они добрались до известного доверенным людям места, а здесь их встретят. Кондрахин не сомневался, что ведун немедленно узнает, кто и с какими целями переступает порог избушки. Поэтому он держал сознание открытым, все время сохраняя в нем образ жаждущего учения фельдшера.