Текст книги "Внимание, мины!"

Автор книги: Иван Величко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Как только Щепаченко отвернул ее на несколько оборотов, крышка аппаратной камеры отошла от корпуса мины, благодаря чему под действием пружины замкнулись контакты специального заряда, предназначенного для уничтожения аппаратуры.

Произошел взрыв. На беду Иванов и Ефременко в это время приближались к мине. Недалеко от нее находился и краснофлотец Щерба, который был убит наповал.

Иванова, Ефременко, Щепаченко санитары уложили на носилки и отнесли в машину скорой помощи. Матросы советовали доставить раненых в госпиталь на шлюпках. Так они и поступили с Щепаченко. А Иванова и Ефременко, которые были в тяжелом состоянии, врачи брать не разрешили и повезли в объезд вокруг Инкермана.

Иван Иванович Иванов скончался в машине. Не долго прожил и Иосиф Александрович Ефременко. Он умер в госпитале. В живых остался только Иван Васильевич Щепаченко... Это случилось 4 октября 1941 года.

С каждым днем работать с минами становилось все опаснее и опаснее.

Представьте, что на грунте лежит мина неизвестного образца. Нужно ее разоружить и изучить, чтобы разработать методы борьбы с нею. Поднять ее на поверхность воды или выбуксировать на берег нельзя: специальный прибор – гидростат – взорвет ее, как только давление водяного столба уменьшится до определенных величин. Опасно разоружать мину и на дне: установленная «ловушке» может взорвать ее, если станешь снимать какую-нибудь крышку или прибор. Где же выход?

Помощник флагманского минера капитан-лейтенант Григорий Николаевич Охрименко предложил обезвреживать мины прямо под водой. Спустившись на дно, специалист должен сделать мину неопасной при дальнейшем разоружении ее на берегу. Для этого нужно было уже на глубине извлечь те приборы, которые обеспечивают взрыв.

Охрименко прибыл к водолазам ОВРа. В беседе на причале со специалистами он рассказал о минах, подчеркнул, как опасна работа с ними.

– К сожалению, точного устройства мин мы не знаем, – говорил Охрименко. – Нам известны лишь некоторые характеристики отдельных приборов. И точно сказать, какую снимать крышку или какой болт отворачивать безопасно, мы не можем.

Водолазы поняли, как опасна работа с минами на грунте. Жадно затягиваясь папиросами, каждый сосредоточенно думал, взвешивал свои способности, шансы на благополучный исход дела. Воинский долг повелевал – кому-то надо идти. Первым заговорил Леонид Викулов.

– Прошу послать меня. – Старшина 1 статьи Викулов посмотрел на своих товарищей и улыбнулся: – Тут все женатые собрались, у каждого детишки, а я холостой. Разрешите мне.

Все смотрели на Леню Викулова. Кто-кто, а водолазы знали, какое это ответственное задание.

Вместе с Викуловым работать вызвался мичман Болгов.

Григорий Николаевич Охрименко долго беседовал с Леонидом Викуловым, рассказывал ему, что нужно сделать во время первого спуска под воду.

После инструктажа Викулов надел водолазный костюм. Улыбнулся товарищам, мол, все будет в порядке. Настала минута спуска под воду. Мищенко начал задраивать иллюминатор шлема, тихо говорил другу:

– Будь осторожен, только посмотри на мину – и назад. Важно определить, какой это образец. Минеры подскажут, что с ней делать дальше.

– Качай воздух! – подал команду мичман Болгов.

Викулов начал спускаться под воду. Шланг и подъемные концы у него были длиннее обычных – метров до 250. К месту, где лежала мина, обозначенная буйком, Викулов шел минут пятнадцать – путь его был отмечен легкими пузырями воздуха.

Наконец водолаз остановился. Личный состав, находившийся на боте, замер в ожидании. Настал тот ответственный момент, когда в любое мгновение может произойти взрыв.

Но взрыва не было.

Прошло минут двадцать, а Викулов не возвращался. Старшина водолазов Болгов подал ему сигнал: «Как себя чувствуешь?» Но вряд ли этот сигнал понял Леонид – расстояние до него было слишком велико.

Но вот пузырьки стравливаемого воздуха стали приближаться. Викулова вскоре подняли на водолазный бот. Как только сняли с него шлем, со всех сторон посыпались вопросы:

– Ну как?

– Видел мину?

Викулов молчит.

– Что-нибудь делал с нею?

– Все в порядке, – отвечал Викулов и, немного отдохнув, стал рассказывать, чаще всего обращаясь к Охрименко: – Сперва я обнаружил зеленый парашют. Когда подошел к нему, увидел то, что так долго искал. Мина лежала на грунте в горизонтальном положении. Рядом шевелились, словно щупальца осьминога, водоросли. Обошел вокруг мины, осмотрел ее со всех сторон. «С чего начать?» – задал себе вопрос. Часть мины была прикрыта парашютом. Попробовал отсоединить его, но потом решил ничего не трогать, а выйти на поверхность и доложить обо всем, что увидел.

Викулов стал рассказывать Охрименко о форме и размерах мины, о том, как она выглядит, в каком положении лежит. Григорий Николаевич задумался, а потом решил:

– Одевайте меня, я сам схожу под воду, посмотрю на мину.

Сняв с себя снаряжение, Викулов помог Охрименко надеть водолазный костюм и спуститься на грунт. Через несколько минут Охрименко подал сигнал, чтобы подняли его на поверхность.

– Да, Леня, это она, – сообщил Охрименко. – Надо ее разоружить. Тут нужен специальный инструмент, его, я думаю, нам изготовят быстро.

Договорились, что Викулов спустится еще раз под воду, снимет с гаек и головок болтов мины слепки, отсоединит парашют и выйдет на поверхность.

По снятым слепкам срочно изготовили инструмент, и на другой день Охрименко и Викулов решили начать разоружение мины.

Водолазный бот встал метрах в двухстах от опасной находки. Викулов, расспросив Охрименко, с чего начинать разоружение, на шлюпке отправился к буйку, обозначающему место нахождения мины, и пошел на грунт.

И вот перед ним лежит мина, готовая от неосторожного прикосновения взорваться. Викулов начал отдавать нажимное кольцо горловины. Работал не торопясь, зная, что каждое неверное движение приведет к гибели. Когда отдавал крышку вторичного детонатора, стоял на коленях у мины. Вокруг царила тишина. Слышалось только легкое постукивание ключей. И вдруг что-то сильно ударило в грудь. В голове мелькнуло: «Ну, все... конец».

Каким бы не был отважным моряк, даже такой как Леонид Павлович Викулов, но работа по разоружению, где всегда поджидает опасность, стоит большого нервного напряжения. А что эта за опасность – каждому прекрасно известно.

Но нет, он остался жив. Взглянув на мину, Викулов увидел, что из горловины торчит пружина, а у его ног валяется крышка. Она под действием этой пружины сорвалась с места, как только водолаз отдал нажимное кольцо, и ударила его в грудь.

Викулов успокоился, заглянул в отверстие, которое прикрывала раньше крышка, и увидел большой стакан. Осторожно начал извлекать его из горловины...

Все, что было положено, он сделал. Забрав инструмент и извлеченный прибор, Викулов поднялся наверх. Там он рассказал Охрименко, в какой последовательности разоружал мину.

Григорий Николаевич осмотрел извлеченный из мины прибор и сказал, указывая на стакан:

– Это вторичный детонатор. Теперь мина не столь опасна. Ее можно поднять и отбуксировать на берег.

На следующий день Викулов вновь спустился к мине и начал готовить ее к поднятию. Водолазу пришлось сделать подкоп под нее, завести строп, присоединить к понтону...

Вскоре мина лежала на берегу. Охрименко сказал Викулову:

– Ну, Леня, твоя миссия окончена. Теперь за мину возьмусь я.

Через некоторое время мина была полностью разоружена. За разоружение мины на грунте Леонид Павлович Викулов был награжден орденом Красной Звезды.

Снова на Черном море

Летом 1942 года, после окончания курсов, я прибыл на Черноморский флот и был назначен командиром минной партии, которая находилась на Кавказе.

Меня поразили тишина и спокойствие в городке. «Вот и попал на фронт», – размышлял я, Как-то невольно вспомнил о том, что в свое время учился в воздухоплавательной школе и теперь очень сожалел, что не удалось ее окончить. Ведь тогда судьба сложилась бы иначе, и я мог бы служить в авиационных частях или быть хотя бы парашютистом-десантником.

Воздушная стихия... Кто хоть раз побывал в ней, тот на всю жизнь запомнит эти волнующие минуты. В памяти вставал первый полет.

...Занятия в Высшей воздухоплавательной школе начались с января 1933 года, Порфирий Полосухин попал в группу командиров дирижаблей, а я в группу пилотов.

В группе собрались в основном бывшие моряки, те, кто имел четырех-пятиклассное образование. Поэтому нам приходилось много учиться в вечернее время, чтобы окончить семь классов.

С лета 1934 года начались практические занятия. Стали готовиться к полетам на воздушном шаре – аэростатах. Сперва нам показали, как заполнять его газом.

В те годы пользовались водородом. Доставляли его в больших, объемом свыше ста кубических метров, прорезиненных мешках – газгольдерах. При помощи шлангов газ из них перекачивали в оболочку аэростата. Вернее не перекачивали, а «выдавливали» – курсанты залезали на газгольдеры и выжимали водород. Когда мешки пустели, их скатывали в рулон.

И вот настал день, когда я отправился в первый полет. Старшим назначили опытного пилота Андрея Игнатьевича Скрябина. Вместе со мной сел в корзину аэростата и Николай Юдин, тоже курсант. Стоявшие на земле люди удерживали за веревки воздушный шар. И вот прозвучала команда Скрябина:

– Дать свободу!

Гондола аэростата оторвалась от земли. Довольно свежий ветер подхватил воздушный шар и понес его от Москвы на север. Стрелка вариометра, показывающего скорость подъема или спуска, замерла на нуле. Летели на высоте около 400 метров.

Потом аэростат стал снижаться. В гондоле находился балласт – двадцатикилограммовые мешки с песком. Чтобы прекратить снижение воздушного шара, песок через специальный фартук металлическим совком сбрасывали за борт.

Настало время приземления. Я посмотрел вверх. Там находился короткий рукав – аппендикс, как называли его. Специальным устройством через этот аппендикс можно было выпустить из оболочки аэростата газ. Потянув за веревку, открыл клапан и начал стравливать водород.

Аэростат стал медленно снижаться. Из гондолы выпустили гайдроп – толстый канат длиной около 80 метров. Он коснулся земли и потащился по полю. Настал момент, когда нужно было быстро вскрыть «разрывное» – большой треугольный вырез в верхней части оболочки, заклеенный специальным полотнищем.

Воздушный шар почти касался земли. Через «разрывное» водород вырвался наружу, и мы плавно опустились на колхозное поле в Ярославской области...

Таких полетов курсантам предстояло совершить несколько, прежде чем пересесть на дирижабль.

Учеба продолжалась. Уже многое было усвоено. Совершил несколько полетов на аэростате и Порфирий Полосухин. Но его больше увлекало другое. Он поступил в Высшую парашютную школу и все свободное время отдавал прыжкам. Из школы приходил возбужденным, делился своими впечатлениями, рассказывал о достижениях парашютистов-спортсменов.

Специальной инструкцией воздухоплавателям запрещено было летать без парашютов, и в программу школы включили прыжки.

...Самолет По-2 поднялся на высоту 700 метров. Как учили, по команде «Пошел!» ринулся вниз головой навстречу неизвестности. Да, неизвестности! Ибо нельзя представить по рассказам других, что происходит с человеком в тот миг, когда он отделяется от самолета. В короткие мгновения, пока раскрывается парашют, кажется, что вся жизнь промелькнула в памяти. И только резкий рывок, переход в нормальное положение – ногами вниз, да постепенное замедление падения возвращает к действительности. Чувствуешь ты не просто в небе, – седьмом небе: хочется кричать от радости. Вырастаешь в своих глазах...

А ты в это время смотришь вниз и рассчитываешь, как бы лучше приземлиться, не попасть в огород или не сесть на крышу какого-либо дома. Но вот земля приняла тебя (никогда раньше не думал, что она такая твердая), а парашют протащил за собой метров пять-семь. И все. Прыжок совершен, а с тобой ничего не произошло...

* * *

Размышляя о прошлом, я осматривал районный центр. «Да, здесь и войной не пахнет», – подумал я. Но первое впечатление было ошибочным. Мирные жители этого районного центра вносили свой посильный вклад в оборону Родины; они самоотверженно трудились на ферросплавном заводе, давая стране высококачественную сталь. Малолюдно было потому, что рабочие большую часть суток находились у станков, на производстве. Но об этом я узнал значительно позднее. А находясь под первым впечатлением и видя, что здесь о войне напоминает лишь светомаскировка, я подумал, что личный состав склада и минной партии живет здесь, как у бога за пазухой.

Минная партия занимала помещение опытной станции виноделия. Вокруг сады и виноградники. Яблоки, груши, персики – всего было в изобилии.

Мичман, который был здесь старшим, ознакомив меня с обстановкой, подал газету и, показав пальцем на корреспонденцию, набранную крупным шрифтом, сказал:

– Прочитайте. Хотя и коротенькая статейка, но в ней описано все очень хорошо.

Я начал читать:

«Двадцатый день боев был в самом разгаре. Свыше ста немецких самолетов одновременно находились в воздухе, и непрерывно пикируя, один за другим обрушивали тонны взрывчатого вещества на наши передовые позиции.

И вслед за бомбовыми ударами снова и снова шла в атаку немецкая пехота, но обескровленная нашим огнем неизменно откатывалась обратно.

К вечеру ценой огромных потерь немцам все же удалось вклиниться в линию нашей обороны. Они окружили один из важных военных объектов и, теряя убитых и раненых, прорывались к цели, стараясь захватить ценные трофеи.

Командование приказало комсомольцу кладовщику Александру Чикаренко взорвать объект.

Громадная штольня таяла в полумраке. У стены, рядом со штабелями взрывчатого вещества, было слышно равномерное тиканье часового механизма взрывателя, установленного на заранее назначенный час. Боец должен был проследить за работой часового механизма и в последний момент перед взрывом быстро покинуть штольню.

Стрельба разгоралась, приближалась и затем стихла. Обеспокоенный Чикаренко выглянул из штольни. К объекту бежали немецкие солдаты, слышались лающие команды гитлеровского офицера.

Еще несколько минут, и все будет кончено – взрыв запоздает. Чикаренко бросился обратно к штольне.

В полутьме он нащупал часовой механизм взрывателя и, помедлив последние секунды, в которые явственно услышал биение собственного сердца и вражеские голоса у входа, оглянулся и, заметив бегущих гитлеровцев, резким движением соединил контакты.

Грянул взрыв, от которого зашаталась земля, вздрогнули прибрежные скалы. А Северная бухта вспенилась от посыпавшихся в нее камней. Сила взрыва была настолько огромной, что осколками и камнями было ранено несколько краснофлотцев, находившихся на другой стороне широкой бухты.

Геройски погиб верный сын Родины двадцатидвухлетний комсомолец Александр Чикаренко, свято выполнив свой воинский долг. От взрыва погибло около двухсот ненавистных фашистских захватчиков...»

Об этом подвиге писала газета «Красный черноморец» 5 июля 1942 года в корреспонденции «Бессмертный подвиг краснофлотца Александра Чикаренко». Речь в ней шла о складах в Сухарной балке.

Долго мы беседовали с Бригадиным о героическом Севастополе, его славных защитниках.

На следующий день, вступив в должность, я сразу же поехал к начальнику минно-торпедного управления флота капитану 3 ранга Дубровину и стал требовать винтовки, пулеметы, гранаты.

– Дорогой мой, – ответил Дубровин. – Все это вы правильно требуете. Но на фронте это сейчас нужнее.

Да, положение с оружием было трудным. Его не хватало.

А гитлеровские войска уже подошли к Новороссийску. Началась эвакуация боезапаса из этого города к нам. Кончилась, как говорили матросы склада и минной партии, для них райская жизнь. Днем и ночью мы принимали торпеды, мины, глубинные бомбы. Из Новороссийска прибыли минеры. Были у них и винтовки, и пулеметы. Они уже «понюхали пороху», и службу на складе считали отдыхом.

Организация службы наладилась, Воины ходили в караулы, наряды, несли дежурство, занимались по специальности.

* * *

На флот стало поступать новое оружие – отечественные неконтактные мины. Командование учло, что их устройство я изучал на курсах, и направило меня на минный склад в распоряжение капитана 2 ранга Константина Ивановича Сулоева. Передав дела и обязанности капитан-лейтенанту Алексею Петровичу Пастухову, выехал на место.

Управление склада размещалось в центре города. Хранилища минно-торпедного оружия были оборудованы в нескольких местах, куда и начали поступать неконтактные мины.

Уже в ходе боевых действий советские конструкторы успешно разрабатывали отечественные образцы неконтактных мин. Была изготовлена мина АМД-500 (авиационная мина донная весом 500 кг).

Это была хорошая мина, надежная. Правда, взрывчатого вещества она имела всего 300 кг. Но и у противника крупных кораблей на Черном море было немного. Так что АМД-500 нас удовлетворяла, а потом появились и мины АМД-1000, но это уже в конце войны.

Мины АМД-500 мы принимали у капитана 1 ранга Владимира Иосифовича Мещерского, потомственного моряка. Он любил море, хорошо знал минное оружие, много работал, испытывая это оружие в условиях боевых действий.

Готовить эти мины нас обучал их конструктор. Была сформирована специальная запальная команда, в которую входили мастера Козинец, Галушкин, инженер-гидроакустик Зайцев.

Потребность в минах была небольшая. Авиация их использовала редко, и мы успевали подготовить для нее нужное количество всегда вовремя.

Авиационные мины ставились не только с самолетов, но и с кораблей. Мы же их готовили всегда в авиационном варианте – с парашютом. При необходимости использовать их с подводной лодки нам требовалось затратить немного труда – в основном отсоединить парашют.

Работа простая.

Приготовленные мины мы сами доставляли на аэродромы. Перед подвеской на самолеты эти мины готовили окончательно, то есть вставляли первичные детонаторы и устанавливали необходимый режим работы приборов.

Гораздо большая потребность была в контактных якорных минах. Их много ставили надводные корабли, а также и подводные лодки. Они подновляли минные заграждения, поставленные еще в первые дни войны, минировали прибрежные районы и фарватеры противника.

Контактных мин хотя и ставили много, но с ними работать было легче. Готовили их в хорошо оборудованных складах и по рельсам подавали к кораблям.

Но с контактными минами были другие трудности. Корабли для постановки минных заграждений выходили ночью. Погрузить мины – дело нетрудное, но хлопотливое. Этим занимался весь личный состав склада и минной партии. А порой случалось, что корабли возвращались с минами обратно.

Такой случай произошел, например, летом 1943 года. Эсминцы вышли в море для постановки мин и взяли курс к берегам Румынии, При подходе к заданному району их обнаружили самолеты противника. Никакого разговора о скрытности постановки минного заграждения не могло быть. Решили вернуться на базу.

Это был жаркий денек. Моряки только прибыли с аэродрома, и им тут же пришлось готовить неконтактные мины. Когда погрузили их на подводные лодки, возвратились эсминцы. Начали принимать обратно приготовленные мины, разоружать их и доставлять на склад.

Матросы запальных команд, руководимые майором Жуковым, и подчиненные капитан-лейтенанта Безрукова работали дружно, самоотверженно и, как всегда, с заданием справились своевременно.

Что касается авиации, то случаев возвращения самолетов с минами не было.

С появлением неконтактных отечественных мин их стали использовать и с подводных кораблей. В основном этим занимались подводные лодки типа «Л» («Ленинец»).

Дни тяжелые, но радостные

События на фронтах разворачивались быстро. Враг был выброшен с Северного Кавказа. В сентябре 1943 года освобожден Новороссийск.

Весной 1944 года с группой матросов мне пришлось уехать в Новороссийск. Там я доложил о нашем прибытии оперативному дежурному базы. Нас направили в распоряжение капитана 2 ранга Корнилова, представителя минно-торпедного управления флота.

Разместились минеры в селе, расположенном километрах в семи от Новороссийска.

Дня два устраивались на новом месте.

Потом начали знакомиться с обстановкой. В селе все дома были целы. А вот город и порт оказались сильно разрушенными. Бросалось в глаза большое количество невзорвавшихся противотанковых мин и артиллерийских снарядов. На Мысхако такие снаряды встречались через каждые пять метров. В чем дело? Мне ответили:

– Эти артиллерийские снаряды – бронебойные.

А ими стреляли по суше. Снаряды приспособлены для поражения брони. Если они не встречают серьезного препятствия, то не взрываются.

По Новороссийску разгуливали не долго; пришлось работать на тральном складе.

Цемесская бухта и фарватеры, ведущие в Новороссийск, были сильно засорены минами. Работы по тралению предстояло много, и мы занялись подготовкой тральных средств. И начальство, и рядовые матросы постоянно искали пути, чтобы побыстрее очистить район от мин самых различных типов. В результате этих поисков и появились «подводные наездники», о которых хочется рассказать.

* * *

...Командир нашего отряда капитан 2 ранга Михаил Федорович Чеков, ушедший в то утро в штаб бригады, вернулся оттуда быстро. Был он явно не в духе. Подчиненные старались не попадаться ему на глаза, хотя знали, что командир отряда – человек тактичный, обладает высокой выдержкой, и его личное настроение никогда не сказывается на служебных взаимоотношениях с людьми. От Чекова доставалось лишь тем, кто пренебрегал уставными требованиями, нарушал дисциплину или относился к исполнению своих прямых служебных обязанностей спустя рукава.

Чеков считал, что командир бригады напрасно обвинил личный состав его отряда в медлительности, нерасторопности при обследовании фарватера и причалов Новороссийска. Люди работали без устали, уже забыли, когда сходили на берег. Они знали: идет война, фашистские самолеты сбрасывают мины, и, чтобы обеспечить безопасное плавание кораблей и транспортных судов, приходится трудиться и днем и ночью. Материальная часть поизносилась, требует замены, не выдерживает нагрузки, а военные моряки порой без сна и отдыха выполняют боевую задачу.

– Ничего знать не хочу, – говорил командир бригады, – Обеспечить безопасный проход кораблей и судов в районе базы – наша наиглавнейшая задача. Надо выжать все, на что способны техника и люди.

Командир отряда созвал старшин-водолазов. Подчиненные знали: раз Чеков не в духе, совещание будет коротким. Так оно и получилось.

– Я знаю, что вы работаете много и устали, – сказал командир. – Но идет война, отдыхать некогда. Завтра из Новороссийска выходит большой караван. Задача – к утру доложить в штаб бригады, что фарватер чист. Все! Можете разойтись.

Водолазы расходились неохотно. Почему их не выслушали, не спросили мнение каждого?

Первым вышел из каюты командира водолаз Терещенко.

– Пойдемте, хлопцы, покурим, – предложил он.

Все потянулись за ним. Пошел и боцман Василий Петрович Царев, который не курил.

– Совещание считаем продолженным. Выкладывайте, какие мысли созрели в голове. – Терещенко испытующим взглядом окинул своих товарищей.

«Совещание» проходило бурно. Терещенко сказал:

– Не пора ли нам прекратить топтать ил и мутить воду? На своих двоих далеко не уедешь. Кавалерия куда подвижнее матушки-пехоты.

– Это известно каждому, – вставил боцман Царев. – Но еще никто не придумал для водолаза подводного коня. А ногами по дну действительно много не нашагаешь.

– Говоришь, никто не придумал подводного коня? – Терещенко лукаво сверкнул глазами. – Я придумал. Оседлаем мы обыкновенную беседку, с помощью которой красят борт корабля. С кормы спустим ее в воду. Посадим на нее водолаза, и пусть тянут его на буксире. И ноги не устают, и скорость, как у кавалериста. Посматривай вперед да по сторонам.

– А заметил мину – стоп «лошадка», – оживился Царев. – Слез, остропил находку и дальше в путь.

– Конечно. Главное – обнаружить мину, а там уж ею займутся другие; остропят, отбуксируют в сторону от фарватера и, если надо, уничтожат.

Царев заметил:

– Постой, постой. Ведь на каждую остановку затрачивается время. Предлагаю вот что. Пусть каждый водолаз берет с собой простенькие буи – деревянную чурку с намотанным на нее пеньковым линем, к которому подвязан булыжник. Мчится водолаз на своем «коне», видит мину. Бросил рядом с ней булыжник, буек всплыл и обозначил опасное место. А водолаз продолжает путешествие на своей беседке...

Командир отряда, случайно проходивший мимо куривших, остановился, услышав этот разговор. «Ну, и молодцы! Ведь надо такое придумать – скоростной метод обследования фарватера. Скоростной и вполне надежный. Время не терпит. Предложением подчиненных надо воспользоваться немедленно».

Чеков подошел ближе.

– Очень ценные мысли вы здесь высказывали. Вам, Василий Петрович, – обратился командир к боцману Цареву, – поручаю всю организационную работу – подготовить беседку, придуманные вами буи, прочный буксир, проинструктировать водолазов.

Через полчаса все было готово. Два катера вышли на фарватер. Погода стояла ясная, солнечная. Водолазов спустили под воду и начали буксировать на малой скорости в полутора метрах от грунта. Надежная полоса обследуемого дна была шириной до 6 метров.

Дело продвигалось быстро. Водолаз, сидя на беседке, не уставал, мог дольше пробыть под водой, что тоже экономило время. В общем, скорость обследования увеличилась раз в десять.

Сзади следовал еще один катер. Находящийся на нем водолаз был полностью подготовлен к спуску под воду, только сидел без шлема. При обнаружении мины всплывал буек, и этот водолаз, надев шлем, отправлялся на грунт, чтобы быстро остропить мину и отбуксировать в сторону от фарватера. А там уже ее обезвреживали.

К вечеру Михаил Федорович Чеков доложил командиру бригады, что фарватер чист, обнаруженные четыре фашистские неконтактные мины обезврежены.

– Вот и хорошо, – ответил командир бригады. – А вы говорили, что задание невыполнимое. Матросы подсказали? Я и рассчитывал на смекалку моряков.

В начале мая 1944 года меня вызвал капитан 2 ранга Корнилов и приказал:

– Срочно выезжайте в Керчь и организуйте переправу боезапаса через пролив.

Задание было серьезным. На автомашинах и паромом предстояло перебросить с косы Чушка до станции Керчь-1 большое количество боезапаса. А транспорт – одна полуторка.

Я прибыл в Керчь, но Гурский не мог выделить мне ни одной машины; ничем не смог помочь и оперативный дежурный базы. Пришлось идти к начальнику тыла Приморской армии полковнику Алексееву. Тот обрадовал:

– Ладно, машин семь выделю, только не надолго. Нужны самому. Знаешь, наверное, что уже начались бои за Севастополь.

Выделили восемь автомобилей. С таким количеством машин можно было бы перебросить боезапас в Керчь за день, если бы не пролив. Ходили через него всего два парома небольшой грузоподъемности. Но в решении этой трудной задачи подбадривала волнующая весть: «Севастополь освобожден!»

В этот радостный день со своим громоздким хозяйством мы находились на таманском берегу Керченского пролива – на косе Чушка. То, что называлось «паромами», было обыкновенными спаренными баркасами. На них настлали палубу из досок, и переправа готова.

Два таких «парома» курсировали через пролив от зари до зари. На каждый из них брали две, а иногда лишь одну автомашину. Людей же и автомобилей было так много, что трудно себе представить, когда все это окажется на крымском берегу. А войска, жители Крыма, возвращающиеся в родные места, все прибывали и прибывали.

Чтобы обеспечить переправу, был создан специальный пропускной пункт. Он и установил очередность переброски грузов и людей на другой берег пролива.

Настала и наша очередь. Несколько сот глубинных бомб прошли через руки воинов нашей группы. Мы устанавливали их на автомашины, переправлялись на противоположный берег пролива, везли до железнодорожной станции Керчь-1. Там сгружали боезапас около вагонов и возвращались за следующей партией.

Когда все бомбы были перевезены на станцию, подчиненные Гурского погрузили их в вагон. Поездом боезапас был доставлен до станции Сирень, а там опять потребовалось перегружать его в автомашины, так как Камышловский железнодорожный мост был взорван.

В Севастополь мы прибыли через несколько дней после его освобождения – 13 мая 1944 года. До боли сжалось сердце в груди – так было жутко смотреть на этот когда-то цветущий красивый город.

По бухтам – никакого движения. Из воды торчало несколько матч потопленных кораблей. Причалы разрушены и многие из них заминированы. Но люди были жизнерадостны, несмотря на то, что еле-еле ходили от переутомления.

Места, где нам предстояло хранить боезапас, были взорваны. До прибытия основной массы людей, обслуживающих склады, требовалось многое сделать по благоустройству территории.

Под жилье использовали угол сарая, сильно разрушенного взрывом бомбы. Установили койки, одеял не было, но они и не понадобились – стояла хорошая, теплая погода. Кое-как устроившись с бытом, стали обследовать причалы.

* * *

Мы знали, что причалы заминированы. Опыта по разоружению фугасов у нас не было, неизвестно было, где они спрятаны, от чего могут взорваться.

С мичманом Николаем Иосифовичем Рядновым решили, что причалы заминированы так, чтобы их нельзя было использовать для стоянки кораблей. Исходя из этого и начали поиски. И действительно, вскоре обнаружили в четырех местах поврежденный битум. Ясно просматривался плохо замаскированный прямоугольник длиною около метра и шириною полметра.

– Вот здесь и будем копать, – решили мы.

На следующее утро со старшиной-минером Николаем Тумановым подробно обсудили, с чего начать разминирование, каким инструментом пользоваться. Раз фугасы заложены против кораблей, они могли иметь взрыватели с магнитным замыкателем. Поэтому решили использовать не металлические удобные лопаты, а деревянные, наскоро изготовленные из досок. И во время работы больше приходилось пользоваться руками, а не лопатами. Вынимали камни, выбрасывали песок, не зная, на какой глубине заложен фугас, да и заложен ли он вообще.

Фашисты шли на всякие уловки.

Работа продвигалась быстро, так как земля была рыхлой. Углубились приблизительно на метр, но ничего не обнаружили. В чем дело? Решили все же продолжать копать и сразу натолкнулись на какой-то бумажный пакет. Стали действовать осторожно. Наконец добрались до основного заряда. На дне траншеи лежало около двухсот килограммов взрывчатки.

Разобравшись в его устройстве, поняли, что фугас должен был взорваться при швартовке корабля от удара его о пирс.

Таких фугасов оказалось четыре.