Текст книги "Том 3. Произведения 1907–1914"
Автор книги: Иван Бунин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 50 страниц)
Игнат *
Газ. «Русское слово», М., 1912, № 162, 164–167, 17–20 июля. Печатается по кн. «Петлистые уши».
Рассказ написан в конце февраля 1912 года. Бунин сообщал П. А. Нилусу 20 февраля 1912 года: «Я написал еще рассказ – развратный». В заметках для автобиографии отметил: «Игнат – конец февраля 1912 г. Капри». В. Н. Муромцева-Бунина писала Юлию Бунину 1/14 февраля 1912 года о работе Ивана Алексеевича над «Игнатом»: «Он увлечен своим рассказом и пишет его в запале. Рассказ „с щекоткой!“» ( «Материалы»,с. 180).
О том, как был «выдуман» «Игнат», Бунин писал М. А. Алданову 23 августа 1947 года: «…Был… у нас на деревне подросток пастух, про которого говорили», что он порочных склонностей, «вот почти и вся правда, от которой пошла выдумка „Игната“».
Посылая рассказ Ф. И. Благову, Бунин писал 18 июня 1912 года: «Многоуважаемый Федор Иванович, посылаю вам рассказ, о печатанье которого мы с вами уговорились в мае перед моим отъездом. Называется он действительно „Игнат“ и настолько сильно сокращен, что думаю, вы сможете напечатать его в 2–3 фельетонах. Делите его как хотите – это, в конце концов, неважно. Будьте добры известить меня о получении его, а также и о том, когда (приблизительно) начнете его печатать» (Бунин И. А. Собр. соч., т. II. М., 1956, с. 407). Публикация рассказа откладывалась еще почти на месяц из-за того, что Благов находил в нем «некоторую рискованность положений и описаний» (там же) для газеты, имеющей широкую аудиторию (письмо к Бунину 29 июня 1912 г.), и требовал переделок.
В автографах (три рукописи, ЦГАЛИ) рассказ имел заглавия «Грушка», «Любовь». Бунин сделал многие сокращения рукописно-го текста в ранних изданиях и потом – по тексту последнего прижизненного Собрания сочинений 1934 года, а также готовя рассказ для сборника «Петлистые уши».Он вычеркнул в авторском повествовании о персонажах многие фразы и эпизоды, которые должны были, по первоначальному замыслу, яснее высветлить личность Грушки (Любки) и Игната. Вот некоторые вычеркнутые строки, в которых говорится о Любке: «Чувствовалось, что ей ничего не стоит признаться в каком угодно стыдном деле», «Она и все позволила бы, если бы нашла это выгодным, возможным, и была бы с любовником проста, деловита, придавая таинственность своим отношениям с ним лишь из хитрости, из желания одурманить…» Вычеркнут эпизод, в котором Любка выглядит крайне бесстыжей в своей связи с барчуком. Лаконичнее после сокращения стал рассказ о раздумьях Игната, как склонить Любку к взаимности: «У, будь деньги, была бы она его: смертным боем бил бы он ее, увел бы в город, нанялся к купцу или лавку открыл, и за все за это полюбила бы она его! Но мало было дворов в Извалах беднее Игнатова, жалованья Игнат получал четыре рубля… Бродили в голове нелепые мысли – убить барыню, убить монопольщика… Казалось порою, что даже церковь мог бы он обокрасть, лишь бы достигнуть своего… Но мысли эти были случайны, оне не касались сердца. Он только все молчаливее становился, все чаще напивался, тратя последнюю копейку, и ходил оборванный, с голыми коленками, в разбитых, сопревших лаптях: сапоги он выменял, но хранил их, на какой-то случай, как зеницу ока». А вот как выглядит в рукописи эпизод, когда перед Любкой неожиданно вырос Игнат с топором:
«– Мой грех, Игнат, – сказала она. – В последний раз прости. До веку буду любить тебя. Скорей добей его. Богаты будем. Тебе ничего не будет. Скажем – захватил меня, из ревности убил… Скорее».
Бунин говорил, что «его всегда влекло изображение женщины, доведенной до предела своей „утробной сущности“».
Любка – личность примитивная. И Игнат под стать ей. Атмосфера, изображенная в рассказе, оттеняет его личность: «женственно красивая Стрелка», собачья свадьба и т. д. – фон, на котором вырисовывается Игнат, раскрываются его любовные страсти. В Любке есть что-то влекущее, непреоборимое, чему Игнат не в силах противиться. Уже в рассказе «Игнат» зарождаются замыслы Бунина, которые он развил в книге «Темные аллеи» «Таинство любви» Мити («Митина любовь») являло собой, говоря словами поэтессы М. В. Карамзиной, «чудо благодатное». Но им владел, как говорил Бунин, не только идеал Мадонны, но и идеал содомский. Митя, с его потребностью прекрасного, в чем-то не совсем ушел в своих сокровенных побуждениях от Игната и после случайной связи с женщиной застрелился: жизненный тупик для него оказался неизбежным, как и для героя рассказа «Игнат».
Глухарь– большой бубенчик, в отличие от колокольчика, открытого снизу.
Поярковые валенки– сделанные из шерсти, «руна с ярки, с овцы по первой осени, первой стрижки» (Вл. Даль).
Захар Воробьев *
«Сборник товарищества „Знание“ за 1912 год», кн. 38, СПб., 1912.
Дата написания в заметках для биографии указана: «Средина февраля 1912 г. Капри».
Об этом рассказе Бунин писал Н. Д. Телешову из Одессы 10 марта 1912 года: «Вот в следующем сборнике „Знания“ (верно, он уже вышел) будет мой Захар – он меня защитит. Почитай. Хвалят» ( ЛН,кн. 1, с. 610). Рассказ имел большой успех. 22 марта 1912 года Бунин писал Н. С. Клестову из Одессы: «Тут „Ночной разговор“ и „Захар Воробьев“ сделали некий шум» (Бунин И. А. Собр. соч., т. II. М., 1956, с. 407).
Шум был и в прессе. В. Н. Муромцева-Бунина писала Ивану Алексеевичу 11 апреля 1912 года: «Сейчас я получила вырезки из газет. Очень ругает тебя „Новое время“. Кончается так: „От писаний наших венчанных лаврами изящных словесников становится не по себе“. Это по поводу „Захара Воробьева“». Реакционная газета увидела в этом рассказе Бунина пасквиль на Россию. (См.: «Новое время», 1912, № 12928, 9 марта.)
О чтении рассказа на Капри сообщал племянник Бунина, переводчик Джека Лондона, Голсуорси, Тагора – Н. А. Пушешников в письме к Ю. А. Бунину в 1912 году: «По прочтении его Горький сказал: „Об этом ни слова никому не говорите. Это пойдет ко мне“. Чтение было вчера, когда к нам неожиданно вечером пришли гости: Г(орький), В. С. М(иролюбов), M. М. К(оцюбинский) и М. Ф. (Андреева). В. Н. (Бунина) и М. Ф. ушли в номер к Чер., а мы остались одни. Сначала разговор не вязался – молчали, мычали – и (Бунин) предложил гостям прослушать его новый небольшой, на полчаса, рассказ. После двух первых страниц Горький сказал: „Это что-то хорошо! Постойте, дайте дух перевести“. Горький был захвачен – „это великолепно! Какие люди у нас бывают!“ Мих. М. (Коцюбинский) сказал, что рассказ прекрасный, „он словно пропитан ржаным запахом“. В. С. тоже хвалил, но особенно много и долго, несколько раз возвращаясь к теме, хвалил Горький. Даже дорогой, пока мы провожали его до дома, он продолжал о рассказе. Он шел отдельно с Иваном Алексеевичем и был как-то особенно нежен, ласков и интимно мягок с ним. Он очень любит, когда говорят о больших людях, героях» («На родной земле», Орел, 1958, с. 307).
Захар Воробьев из Осиновых Дворов. – Название деревни не вымышленное. Здесь бывал Бунин, приезжая в Глото-во, он сделал записи в дневнике о встречах с крестьянами этой деревни.
…пыль на дороге как пыс. – Как пысняк, поросль.
…осты вешать. – Ость – щетинистый усик на зернах ячменя, ржи, пшеницы; в данном случае – в мякине, в отходах после обмолота колосьев и отвеиванья зерна; речь идет о корме для скота.
…церковный титор… – Правильно: ктитор – церковный староста.
Шат– нечистый дух, черт, шайтан.
Ермил *
Журн. «Современник», СПб., 1913, № 1, январь, под заглавием «Преступление». Заглавие «Ермил» дано рассказу в сб. «Последнее свидание».Печатается по кн. «Петлистые уши».
Бунин записал в дневнике 9 мая 1912 года: «Юлий, Митя и я ездили в Симонов монастырь. Потом в пятом часу были у Тестова (ресторатора. – А. Б.).Говорили о Тимковском (о писателе Н. И. Тимковском. – А. Б.), о его вечной молчаливой неприязни к жизни. Об этом стоит подумать для рассказа».
В рассказе «Ермил» неприязнь к жизни анализируется Буниным как один из существенных элементов психологии преступности.
Он внушил себе, что все ему лиходеи… – Озлобленность, вечное недовольство всем претили Бунину, в ком бы это ни проявлялось – в интеллигентах или в темных деревенских людях. В рассказе «Пыль», увидев мужиков с «замученными» скукой лицами, рассказчик спрашивает: «Откуда эта мука скуки, недовольство всем? На всем земном шаре нигде нет этого».
Удавили же когда-то мужики лесника в Дехтярном, чтобы натопить из покойника каких-то свечек колдовских. – По-видимому, убийство с ритуальной целью факт не вымышленный. В журнальной редакции «Деревни» упоминается аналогичное преступление: «Мужики из Колодезей удавили в Курасовском лесу караульщика – с тем, чтобы разделить для каких-то колдовских целей веревку, снятую с мертвого».
Князь во князьях *
Журн. «Вестник Европы», СПб., 1913, № 3, март. Заглавие в черновом автографе – «Лукьян Степанов» (ЦГАЛИ),и дата: «Вечер 30, утро 31 декабря 1912 г. Капри».
Сева открыл пианино… что-то начал. – В Собр. соч.,1935, зачеркнуто: «Лунную сонату, из которой знал только первую страницу».
«Осень, осыпается весь мой бедный сад!»– Романс на слова А. К. Толстого; известна музыка Кюи, Бюцова и О. Клема.
С паголенком– с голенищем чулка.
…стадо овец… на ходу подкармливаясь, с шумом дыхания. – Деталь, которая повторяется в прозе Бунина. Есть запись в дневнике 16 июня 1912 г.: «Шла отара, – шум от дыхания щиплющих траву овец» («Подъем», 1979, № 1, с. 118).
Последнее свидание *
Журн. «Вестник Европы», СПб., 1913, № 3, март, под заглавием «Вера». Новое заглавие дано в кн. «Последнее свидание».Печатается по сб. «Митина любовь».
При переизданиях Бунин правил стиль и сделал сокращения. Исключил, в частности, некоторые фразы Стрешнева, говорившего о дворянстве, которые были в Полн. собр. соч.,например: «Любовь огаревских дней, когда „шиповник алый цвел, стояла темных лип аллея…“», – строки из стихотворения Н. Огарева, которые десятилетия спустя, слегка измененные, приводятся в рассказе «Темные аллеи». И далее: «– Зачем ты ушла – и за кем! – из своего рода, из своего племени? Мы должны умереть в нем. Будь мы трижды прокляты, но это так! Сколько сумасшедших от любви в наших, дворянских, летописях! Но это лучше, лучше, – мы для теперешних распутных романов не годимся».
Жертва *
Журн. «Современный мир», СПб., 1913, № 3, март, под заглавием «Илья Пророк». Новое заглавие дано в кн. «Последнее свидание».В рукописи (машинопись с правкой автора) дата: «17/30 янв. 1913 г. Капри» (Музей Тургенева).Печатается по сб. «Весной, в Иудее».
В. Н. Муромцева-Бунина пишет в дневнике 9 июня 1923 года о возникновении замысла рассказа: «Ян (…) говорил о своем творчестве, как созидался у него „Илья Пророк“. Ехал в Елец и увидел – на большой дороге изба строится и стружки блестят на лунном свете».
В рассказе отразились другие реальные впечатления Бунина. В дневнике он записал 17 июня 1912 года: «Вечером были на выезде из Глотова, в крохотной избушке, где молнией убило малого лет пятнадцати и девочке-ребенку голову опалило» («Подъем», Воронеж, 1979, № 1. с. 118).
Сюжет рассказа отчасти основан на народной сказке «Илья Пророк и Миколай Угодник», записанной Д. Н. Садовииковым со слов крестьянина Ставропольского уезда Самарской губернии Абрама Новосельцева (Сказки и предания Самарского края. Собраны и записаны Д. Н. Садовииковым. – В кн.: «Записки императорского русского географического общества по отделению этнографии», т. 12. СПб., 1884, с. 270–272. См. также «Русская литература», 1981, № 3, с 14–31).
Петровки– пост перед Петровым днем 29 июня ст. ст.
Бог-Саваоф– одно из ветхозаветных именований бога, бог сил.
Забота *
Газ. «Русское слово», М., 1913, № 55, 7 марта.
Старновка– идущие на крышу снопы.
Хрептуг– веретье, вроде простыни; подвязывалось к приподнятым оглоблям для корма коней овсом.
Будни *
Газ. «Русское слово», М., 1913, № 34, 10 февраля. В газете «Возрождение», Париж, 1926, № 544, 28 ноября, – под заглавием «На погосте. Рассказ». Дата в рукописи (машинопись с правкой автора): «25–26 января – 7–8 февраля 1913 г. Капри» (ЦГАЛИ).
В тексте 4-го тома Собр. соч.(1935) Бунин вычеркнул (после слов: «…Несешь и с Дона и с моря») в апреле 1953 года следующий диалог семинариста и мужика:
«Ну, а скажи, пожалуйста: как относятся к тебе твои односельчане? За кого они считают тебя?
– Никак они ко мне не могут относиться».
Эти фразы Бунин перенес в статью «Думая о Пушкине», напечатанную в 1926 году:
«Дивлюсь и сейчас, глядя на этот анкетный листок. А потом – какой характерный вопрос: „Каково ваше отношение к Пушкину?“
В одном моем рассказе семинарист спрашивает мужика:
– Ну, а скажи, пожалуйста, как относятся твои односельчане к тебе?
И мужик отвечает:
– Никак они не смеют относиться ко мне. Вот вроде этого и я мог бы ответить:
– Никак я не смею относиться к нему» (Бунин,т. 9, с. 454).
Некоторых лиц, изображенных в рассказе, Бунин наблюдал в деревне Глотово. Он записал в дневнике 23 мая 1912 года: «Ездили через Знаменье к Осиновым Дворам. Дьяконов сын. Отец без подрясника, в помочах, роет вилами навоз, а сын: „Ах, как бы я хотел прочитать „Лунный камень“ Бальмонта!“» («Подъем», Воронеж, 1979, № 1, с. 118).
…лошадь с палевой гривой. – Грива соломенного цвета, бело-желтоватого.
…каких бы я корней наворочал! – Фраза из обиходной речи самого Бунина. В 1911 г., будучи в Нюрнберге, он восхищался готическими соборами с их «порталами, цветными стеклами и органом» и говорил, что жизнь устроена так, что многие изумительные создания искусства никогда не услышишь и не узнаешь, «а каких можно было бы корней наворочать!» ( «Материалы»,с. 176).
Личарда *
Газ. «Русское слово», М., 1913, № 61, 14 марта.
Личарда– персонаж популярной русской народной сказки о Бове Королевиче; верный слуга Бовы.
Яруга– овраг, ручей в овраге.
Последний день *
Газ. «Речь», СПб., 1913, № 47, 17 февраля. Дата авторизованного машинописного текста – «1/15 февраля 1913 г.» (ЦГАЛИ).
Бунин знал людей, подобных персонажам рассказа Петру, Сашке и Андрею, безжалостных к животным, обрисованных в параллель тем, кто «людей, какие позамечательнее», вешают. Андрей говорит: «– А я тоже недавно собачонку удавил. Пристряла чья-то, живет неделю, другую, брехать не брешет… Я подумал, подумал, взял да и удавил».
В дневнике Бунин, будучи в Глотове, записал 7 июня 1912 года: «К Андрею Сенину приблудилась собака. „Пожила, пожила, вижу – без надобности, брехать не брешет, ну я ее и удавил“».
Всходы новые *
Газ. «Речь», СПб., 1913, № 102, 14 апреля, под заглавием «Весна». Новое заглавие дано рассказу в сб. «Последнее свидание».Авторизованный машинописный текст датирован: «2 февраля 1913 г. Капри» (ЦГАЛИ).
Запись Бунина в дневнике 20 мая 1911 года – в тон рассказу, в котором изображены люди больные, отживающие, и в то же время Бунин рисует – весну, «вечно юную землю», колокольный звон и пение о том, что родится жизнь «юная и чистая»: «Молились о дожде мужики (…) было отдание Пасхи, Вознесение – по целым дням трезвон на колокольне. Так и свяжется в воспоминании эта весна с этим трезвоном. И станет все милым, грустным, далеким, невозвратным».
Караковый жеребец– «темно-гнедой, почти вороной, с подпалинами, желтизною на морде и в пахах» (Вл. Даль).
Осека– огороженное место.
Копье господне *
Газ. «Русская молва», СПб., 1913, № 88, 10 марта, под заглавием «Рана от копья». В рукописи (машинопись. с поправками Бунина – Музей Тургенева)рассказ озаглавлен «В Красном море».
Хамсин– сухой и жаркий ветер в Африке, несущий пыль и песок. Бунин писал об этом по живым впечатлениям своих путешествий по Алжиру и в глубь Сахары.
Иоанн Рыдалец *
Журн. «Вестник Европы», СПб., 1913, № 4, апрель. Печатается по кн. «Петлистые уши».Черновой автограф датирован: «3 марта/18 февраля 1913 г. Капри» (Музей Тургенева).Фотокопия листа первого и последнего – в ЛН,кн. 2, с. 473.
В. Н. Муромцева-Бунина сообщала с Анакапри Ю. А. Бунину 28 февраля/13 марта 1913 года, что Иван Алексеевич написал «рассказ про святого „Иоанна Рыдальца“. Горький с Золотаревым обалдели от этого рассказа» (сб. «В большой семье», Смоленск, 1960, с. 251).
Критик А. А. Измайлов писал в газете «Биржевые ведомости» (1913, № 13582, 6 июня) о «Иоанне Рыдальце», что здесь не вымысел – «это жизнь, это правда. Такне сочинить».
Бунин на вырезке из газеты сделал помету к этим словам: «А именно весь „Иоанн“ сочинен мною от слова до слова» (Музей Тургенева).
В письме (4 октября, без указания года) А. А. Измайлову Бунин говорит: «Не раз… слышал я от критиков, что я что-то „записываю“, собираю, рассказываю свои семейные предания и т. д…Когда будете писать обо мне, не говорите, пожалуйста, о моих „записях“, можно ошибиться. „Иоанн“ весь выдуман. А вы целый фельетон построили на контрасте выдумки и были» (ИРЛН,ф. 115, оп. 3, № 47).
По словам критика В. П. Кранихфельда, книга «Иоанн Рыдалец» «так богата содержанием, так полна интереса, что просто теряешься, как и подойти к ней». Удивителен «мощный язык Бунина, достигшего в последних его произведениях неподражаемой красоты и чистоты… его чудодейственная способность поднимать в мир поэзии самые, так сказать, будничные явления жизни… Среди наших современных художников, оторвавшихся от жизни и населивших мир своей фантазии какими-то отвлеченными категориями и бесплотными призраками, Бунин представляет одно из редких и счастливейших исключений. Он цепко держится за корни жизни и, питаясь их целебными соками, продолжает неизменно расти в своем здоровом творчестве, сближающем его чеканные произведения с лучшим наследием наших классиков» (Современный мир, 1913, № 11, с. 278).
Юродивый, Иоанн Рыдалец. – Бунин писал в дневнике 8 июня 1911 г.: «…Умер ефремовский дурачок Васька. Похороны устроили ему ефремовские купцы прямо великолепные. Всю жизнь над ним потешались (…) а похоронили так, что весь город дивился: великолепный гроб, певчие… Тоже „сюжет“». Этим «сюжетом», по-видимому, и стал рассказ «Иоанн Рыдалец».
Бунина интересовали люди, обрекшие себя на подвижничество, и те, что по своей доброй воле надевали на себя личину безумия – юродивые. Он отметил в дневнике в июле 1915 г., что «читал о персидских мучениках» (1.VII), «житие Серафима Саровского» (3.VII), «житие юродивых» (4.VII).
Были на Руси юродивые «Христа ради», как юродивый Федор, о котором повествует в своем «Житии» протопоп Аввакум, или у Пушкина Николка («Борис Годунов»), у которого под личиной глупости скрывалась святость и мудрость, Василий Блаженный, – в их странных поступках не было «греховной гордыни». В отличие от всех них Иван Рябинин, Корейша (в «Чаше жизни») и многие другие в рассказе Бунина «Слава» – лжеюродивые и лжепророки. В них подмечена характерная черта русской жизни того времени: «…Мы, русичи, исконные поклонники плутов и выродков и… эта наша истинно замечательная особенность, наша „бабская охота ко пророкам лживым“ есть предмет, достойный величайшего внимания» (Бунин,т. 5, с. 168). О «своекорыстных пророках» и лже-Мессиях Бунин писал в стихах («На исходе»).
На Афон сбирается. – Новый Афон на Черноморском побережье Кавказа, где был монастырь.
Худая трава *
Журн. «Современник», СПб., 1913, № 4, апрель. В сб. «Последнее свидание»и в Собр. соч.рассказ печатался под заглавием «Оброк». К прежнему названию Бунин возвратился, готовя рассказ для кн. «Петлистые уши»,по тексту которой он печатается.
В. Н. Муромцева-Бунина писала Ю. А. Бунину 28 февраля/13 марта 1913 года: «Ян еще рассказ посылает в „Современник“, по-моему, очень хороший, о больном мужике. Как он умирает. Описана там и Анюта-дурочка» (сб. «В большой семье», Смоленск, 1960, с. 251).
В рассказе нашел отражение также эпизод из жизни отца Бунина. Он записал в дневнике 28 мая 1912 года: «Потом о последнем дне нашего отца. Исповедуясь, он лежал. После исповеди встал, сел, спросил: „Ну, как по-вашему, батюшка, – вы это знаете, – есть во мне она?“Робко и виновато. А священник резко, грубо: „Да, да, пора, пора собираться“» («Подъем», Воронеж, 1979, № 1, с. 118).
В письме к Н. С. Клестову 19 мая 1913 года Бунин назвал рассказ «Худая трава» – «Мужицкий Иван Ильич», по сходству со «Смертью Ивана Ильича» Толстого, в котором повествуется о раздумьях героя рассказа перед смертью. Общее того и другого рассказов состоит только в тематическом сходстве. Иван Ильич, в отличие от Аверкия, в болезни и в страхе смерти, мучительно сознавал, «что он прожил свою жизнь не так, как должно было», что она была «ужасная», – только об этом и думал теперь; у него – полное одиночество и злоба на жену, на дочь; в настоящем – ничего, что могло бы его утешить, а воспоминания – «ничтожны и гадки».
Аверкий не цепляется за жизнь, как Иван Ильич, он, зная безнадежность своего положения, равнодушен к житейским заботам и находит великую отраду в воспоминаниях о счастье любви к той, которая и теперь с ним. Он все забыл, «только далекие сумерки на реке, далекую встречу свою с той молодой, милой (…) ощутительно помнил». И вокруг себя замечает он больше всего то, чем наполняют его душу воспоминания, – с вниманием слушает, как под «мягко и приятно рычавшую гармонию» зять и солдатка «звали друг друга взглядами, словами, бесконечной „страдательной“». В его жизни было это прекрасное, неумирающее, – только это и остается, только то, что возвышает душу, а все ничтожное, низменное исчезает, предается забвению.
Бунин говорил, что «ничто не определяет нас так, как род наших воспоминаний». В Аверкий, несомненно, выразилось то, чем в немалой мере жил сам Бунин, когда жизнь обращала его мечтой к прошлому. В. Н. Муромцева-Бунина пишет в дневнике 23 декабря/5 января 1918 года: «У Яна был жар один день, и в этот день он был очень трогательный. Говорил все из „Худой травы“, уверял, что он похож на Аверкия».
Аверкий, как определил Бунин, «персонаж небытийный», живет отрешенно от всего, чем живут другие, «живет в пустоте».
Все цветы от слез пожглись… один табак остался. – Эту легенду Бунин слышал от странника, посетившего его в Глотове. Бунин записал с его слов 19 мая 1912 г.: «…шла Богородица от Креста и плакала, и все цветы от слез ее сохли, один табак остался; вот бог и сказал – жгите его» («Подъем», Воронеж, 1979, № 1, с. 117).
Пыль *
Журн. «Заря», 1914, № 5, 2 февраля.
Некоторые впечатления, по-видимому, дал Бунину для рассказа Орел, где он жил в молодости, и, возможно, Елец. В дневнике он писал: «19 мая (1912) Глотово (Васильевское). Приехали позавчера. Пробыли по пути пять часов в Орле у Маши (…)Орел поразил убожеством, заброшенностью. Везде засохшая грязь, теплый ветер несет ужасную пыль. Конка – нечто совершенно восточное. Скучная жара».
Лирник Родион *
Газ. «Русское слово», М., 1913, № 87, 14 апреля, под названием «Псальма», вместе с рассказом «Сказка», под общим заглавием «Псальма и сказка». Заглавие «Лирник Родион» дано рассказу в кн. «Последнее свидание».Дата в Собрании сочинений:«Капри. 28.2.1913».
Черновой автограф озаглавлен «Псальма про сироту» и датирован: «28 февраля/13 марта 1913 г. Анакапри» (Музей Тургенева).Рукопись начинается: «Я эту псальму, этот южнорусский сказ слышал в херсонских плавнях, в низовьях Днепра, в теплый и темный весенний вечер – давно, в молодости…» Печатается по сб. «Весной, в Иудее».
Бунин записал «Псальму про сироту» во время путешествия по Днепру в 1896 году. Бунинский вариант этой широко известной «псальмы» не вошел ни в один из сборников украинского фольклора; опубликован в ЛН,кн. 1, с. 400–401; автограф – в Музее Тургенева.Лирник Родион – лицо реальное: в конце записи «псальмы» Бунин указал: «Киевская губ., Васильковский у., Рокитянского стану, с. Ромашек. Родион Кучеренко. Записано на Днепре, 1896 г.».
По свидетельству Н. А. Пушешникова, Бунин читал рассказ Горькому в марте 1913 года и. ст. и «довел его до слез. Во время чтения вставного четверостишия Горький заплакал, встал и стал ходить:
– Вот, черт его дери! – и как бы стыдясь: – Вот и Тургенева не могу читать – реву» (сб. «В большой семье», Смоленск, 1960, с. 251).
В. Н. Муромцева-Бунина приводит в дневнике (30 марта 1949 г.) слова Бунина: «Вот рассказ замечательный, – сказал неожиданно Ян, – это „Лирник Родион“».
Сермяжная свитка. – Сермяга – от мордовского «сермяг»; одежда из грубого некрашеного сукна.
Сказка *
Газ. «Русское слово», М., 1913, № 87, 14 апреля. Рукопись (ЦГАЛИ)датирована: «12–15 марта 1913 г. Анакапри».
В рассказе Никифор пересказывает по-своему народную сказку «Барин и мужик», которая была опубликована незадолго до написания «Сказки» Бунина (см.: ЛН,кн. 2, с. 140 и 152, сноска 13); она бытовала и в Орловской губернии.
Гарусный платок– из гаруса, мягкой крученой шерстяной пряжи.
Кутузка– арапник, длинная охотничья плеть.
Хороших кровей *
Газ. «Русское слово», М., 1913, № 174, 28 июля.
…семь штук ужасных собак… на клоки разорвали нищенку… – Здесь отобразились впечатления тех глухих мест, которые хорошо знал Бунин, живя в Глотове. В дневнике он записал 16 июня 1912 г.: «В лесу усадьба, полумужицкая. Запах елей, цветы, глушь. Огромные собаки во дворе. Говорят, как-то разорвали человека» («Подъем», Воронеж, 1979, № 1, с. 118).
Объестся корова веху. – Веха – пустырник.
При дороге *
Сб. «Слово», М., 1913, № 1. Заглавие в черновой рукописи – «Большая дорога». В беловой рукописи был эпиграф – видоизмененные строки из собрания П. Киреевского (см.: ЛН,кн. 1, с. 411, № 139):
Жарко каменю самоцветному
На крутой горе против солнушка.
Жарко в тереме свеча горит —
Жарче сердце воску ярого.
В рукописи рассказ заканчивается словами о том, что Парашку мужики до обморока били «сапогами и повезли в Елец, в больницу».
Печатается по сб. «Петлистые уши».
Много позднее у Бунина были планы сделать из рассказа драму. В. Н. Муромцева-Бунина записала в дневнике 25 июля / 7 августа 1921 года: 3. Н. Гиппиус «занята тем, как из рассказа „При дороге“ сделать пьесу. Все уговаривает Яна (…) Вечером, после обеда, они около часу разговаривали на эту тему (…) 3. Н. советует вывести на сцену и любовницу отца Параши. Ян стал выдумывать, какая она должна быть, какой у нее муж. „Она может быть лавочницей, мало говорящей, но властной, с густыми волосами и прекрасной шеей. Муж у нее маленький, чахленький старикашка. Сидит на полу вечером, разувается, стучит сапогом и говорит: „Да, нонче все можно“ (намекая на связь жены)“. „Да, – повторяет она спокойно, – все можно. Только бы лучше об делу подумай!..“ Она уже лежит в постели. З. Н. не понимает, что в деревне есть свой бон-тон, что женщине заехать к любовнику почти невозможно».
Некоторые лица и обстоятельства, изображенные в рассказе, Бунин уяснил из разговоров с Н. А. Пушешниковым; в этом разговоре и зародилась у него мысль написать рассказ. Он отметил в дневнике 28 мая 1912 года: «Коля говорил о босяках, которые перегоняют скотину, покупаемую мещанами на ярмарках. Я подумал: хорошо написать вечер, большую дорогу, одинокую мужицкую избу; босяк – знаменитый писатель (Н. Успенский или Левитов)…»
В рассказе «При дороге» Бунин сумел извлечь правду жизни из самых будничных ее явлений, обнажить таившийся в ней ужас серых и однообразных будней. И. С. Шмелев писал Бунину 21 сентября 1913 года: «…прочел я рассказ ваш „При дороге“, не дотерпел. Чудесно, любовно, чисто, целомудренно…» Осквернили тело девушки, но она «чиста, как чист остается бегущий ключ, в который проходом сплюнул пьяный похабный солдат. И немая безвольность, и любовный восторг оскверняемой, не сознающей себя чистоты, небо, которое не заплюешь, и стихийное чувство сопротивления, и ужас полусознания… Чудесно. И мучительно, и славно. Радостно, что протест, и протест бессознательный» (Музей Тургенева).
В. Л. Львов-Рогачевский в отзыве на рассказ особо подчеркивал, что художник заставляет читателя любить жизнь, хотя повествуется в нем о событиях столь грустных. Это, писал он, «трепещущий поэзией очерк… Он написан со строгой сдержанностью, недосказанностью, его не читаешь, а жадно пьешь строка за строкой и, кончив, долго не можешь успокоиться, долго сидишь, как очарованный» (журнал «За семь дней», 1913, № 39).
Ф. Степун считал, что «При дороге» – вещь более совершенная и более значительная, чем очень близкая по теме повесть «Митина любовь». Он писал: «В „При дороге“ Буниным рассказано, как в душе и крови деревенской девушки Парашки сначала дремотно-растительно, нежно („ночным перепелиным трюканьем“), потом острее и томительнее („тоскою горизонтов, дорог, видом и песнею цыганского табора“) постепенно нарастает любовь; как эта безликая любовь постепенно распаляет душу и, слепая, мечется во все стороны, охлестывая задумчивое и страстно-мечтательное сердце Парашки глухими, грешными порывами то к собственному отцу, то к городскому мещанину, то к глупому и страшному работнику Володе; как, наконец, эта любовь, – такая прекрасная в природе и в предчувствии и такая оскорбительная и смрадно-душная между людьми, – доводит ни в чем не повинную Парашку до преступления и безумия».
Чубарые… волосы– пестрые; примесь рыжих к серым или к черным и белым.
«Уснул, уснул мой любезный, у девушке на руке, на кисейном рукаве…»– Строки народной песни, записанные Буниным (см.: ЯН,кн. 1, с. 410, и примеч., с. 414).
«Энтих нет уж ден…»– искаженные строки из «Русской песни» («Не скажу никому…») А. В. Кольцова:
И тех нет уж и дней,
Что летели стрелой,
Что любовью нас жгли,
Что палили огнем!
Чаша жизни *
Журн. «Вестник Европы», СПб., 1913, № 12, декабрь. Отрывок из рассказа под заглавием «О. Кир» напечатан в газете «Русское слово» (1913, № 120, 26 мая). В автографе этот фрагмент первоначально был озаглавлен «Портрет» (Музей Тургенева).Не сразу нашел Бунин название и для всего рассказа: сперва озаглавил «Дом» (автограф, с датой «31 августа 1913», ЦГАЛИ),потом – «В Стрелецке» (машинопись, датирована: «2 сентября 1913 г.», ЦГАЛИ).Наконец, и это заглавие в машинописном тексте переменил на «Чаша жизни», заимствовав его у Лермонтова, из стихотворения «Чаша жизни»:
Мы пьем из чаши бытия
С закрытыми очами,
Златые омочив края
Своими же слезами…
В автографе Горизонтов именовался Высоцким. Печатается по кн. «Митина любовь».Бунин начал писать рассказ в марте 1913 года. В эти дни В. Н. Муромцева-Бунина сообщает в дневнике: «Ян пишет „Чашу жизни“. Нервен, раздражителен, придирчив».
Бунин рассказывает, из чего создалась у него «Чаша жизни»: «То, что у каждой девушки бывает счастливое лето, – это, между прочим, вспомнилась сестра Машенька. Перед замужеством она все выходила в сад, повязывала ленточку, напевала лезгинку. А после замужества, когда на год оставила мужа, помощника машиниста, то тоже как-то повеселела, часто ездила на заводы в соседнее имение Колонтаевку, там была сосновая аллея, как-то особенно пахло жасмином в то лето… Эту аллею я взял потом в „Митину любовь“, и так все это было жалко и горестно! А мордовские костюмы носили барышни Туббе (винокура у помещика-соседа Бахтеярова в Глотове. – А. Б.), и там же был аристон, и опять эта лезгинка… Отец Кир? Отец Кир… это от Леонида Андреева. Ведь он мог быть таким, синеволосый, темнозубый… А кое-что в Селихове – от брата Евгения. И он тоже купил себе граммофон, и в гостиной у него стояла какая-то пальма. А главное, отчего написалось все это, было впечатление от улицы в Ефремове. Представь песчаную широкую улицу, на полугоре, мещанские дома, жара, томление и безнадежность… От одного этого ощущения, мне кажется, и вышла „Чаша жизни“. А юродивого я взял от Ивана Яковлевича Корсйши…
