Текст книги "В крымском подполье"

Автор книги: Иван Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Виноват, товарищ командир! – Коля, краснея, приподнялся с валежника. – Не знаю, как это вышло.

– Подкачал, Коля, подкачал! – пожурила его Женя.

– Вот теперь и выводи нас на дорогу, – приказал Гриша. – Пойдем-ка осмотримся, а вы, Василий Иванович, пока подождите здесь и закусите.

Они пошли осматривать местность и скоро вернулись.

– Места незнакомые, – с огорчением признался Гриша. – Нужно быстрее найти дорогу, а то и вторая ночь пропадет.

– Не знаю, что делать с сапогами, – собираясь в дорогу, пожаловалась Женя. – Ноги, наверное, натерла. Встать не могу.

– Терпи, – Гриша помог ей встать. – Разойдешься, может лучше будет. [123]

Долго мы бродили в тот день по горам и балкам в поисках знакомых мест. Знакомых мест не было. Коля несколько раз залезал на высокие деревья в надежде ориентироваться и спускался обратно опечаленный и молчаливый. Взбираясь на крутые горы, Женя проклинала свои новые сапоги, плакала, но не отставала от нас.

В середине дня мы достигли вершины какой-то горы. Гриша снял пальто, сапоги и полез на дерево. Он взобрался на высокий клен, долго всматривался то в одну, то в другую сторону и, наконец, радостно крикнул:

– Есть! Есть!

– Что есть? – спросил я.

– Иваненкову казарму нашел. По солнцу место нужно только запомнить. Все в порядке! – повторил Гриша, спустившись с дерева. – Теперь я знаю дорогу. Идемте отдыхать!

Он привел нас в молодой сосняк, посаженный длинными рядами, отделенными один от другого узкими проходами. Этот сосняк находился на отлете от леса, окруженный полями. Вблизи проходила дорога, и до нас даже доносился собачий лай из деревни.

– Разве здесь не опасно? – невольно спросил я у Гриши, усаживаясь под сосну и следя за тем, чтобы меня не заметили с дороги.

– Здесь-то как раз и безопасно. Немец обычно ищет нас в больших лесах, а на такие кустики не обращает внимания. Кто ж подумает, что рядом с деревней – партизаны? Теперь можно закусить и поспать, а к вечеру – дальше.

Он кинжалом открыл консервную коробку, каждому из нас дал по куску колбасы с лепешкой. Мы с удовольствием позавтракали.

– Когда же мы будем в Симферополе? – спросил я.

– Если все пойдет благополучно, завтра часика в три дня будем в городе.

Гриша осторожно снял с Жени сапоги. Она морщилась, стонала; ноги ее были растерты до крови и опухли.

– Не знаю, как я пойду, – сказала она сквозь слезы.

– Да, плохо дело. – Гриша покачал головой. – Но до города дотянуть надо, а там что-нибудь придумаем.

Наши провожатые, подложив сумки под голову и намотав на руки ремни автоматов, заснули. [124]

Гриша лежал с закрытыми глазами, но при каждом шорохе поднимал голову и прислушивался.

В такой непривычной обстановке уснуть я не мог.

– Василий Иванович, – прошептала Женя, – спите. Когда нужно будет – разбужу.

– А вы сами почему не спите?

– В дороге днем я всегда бываю за сторожа и никому эту должность не доверяю.

Я немного забылся. В четыре часа Гриша поднялся, прошел к дороге и осмотрел местность. Прислушался. Дал команду готовиться. Женя сняла чулки и, обернув ноги тонкой портянкой из парашюта, с трудом натянула сапоги. Мы пошли.

Быстро перебегая открытые поляны, мы вышли на хорошую дорогу в лесу и зашагали по ней.

Приходилось итти с большими предосторожностями, чтобы не столкнуться с врагом. Гриша шел впереди нас метров на двадцать, держа пистолет наготове. На повороте дороги он останавливался, осторожно всматривался вперед и, сделав нам знак следовать за ним, шел дальше.

На одном из поворотов он дал нам знак укрыться в лес.

– Противник! – проговорил он, подбежав к нам. – Обойдем-ка его тихонько.

Углубившись в мелкий орешник, мы свернули налево и, прячась за кустами, тихо пошли параллельно дороге, по которой навстречу нам двигались оккупанты.

Когда голоса затихли, мы снова вышли на знакомую дорогу и, прячась за деревья, продолжали наш путь. Лес становился реже, пролеты увеличивались, и, наконец, впереди себя мы увидели широкую степь. Залегли, ожидая, когда стемнеет.

– Ну, ребята, – шопотом предупреждал нас Гриша, – лес кончился. Противник особенно бдительно охраняет эту дорогу, чтобы не выпускать нас из леса. Будьте настороже. Не кашлять и не курить. В случае появления ракеты или прожектора немедленно ложитесь врастяжку и не двигайтесь. Тут, имейте в виду, очень опасно.

Когда стало совсем темно, мы вышли на знакомую нам дорогу и снова гуськом зашагали по направлению к Феодосийскому шоссе.

Кругом было тихо, небо звездно. Небольшой встречный [125] ветер хорошо освежал нас. Сердца тревожно колотилось. Впереди шел Гриша, за ним Женя и я. Колю, обладающего хорошим зрением и слухом, Гриша выслал вперед как разведчика, а остальные два партизана шли за мной.

Начали взлетать ракеты. Мы падали на дорогу и следили за ними. Одни ракеты, быстро взлетая вверх, превращались в огневой фонтан, освещая окрестность. Другие повисали в воздухе, ослепляя, как большой электрический фонарь. Огни потухали, мы с минуту еще оставались лежать. Потом поднимались и быстро шли дальше. В это время я не думал, дойду или не дойду. Все мои мысли были целиком поглощены самим процессом движения.

Послышался конский топот. Мы сбежали с дороги и залегли в ковыль. Проехал конный патруль. Мы выждали, пока топот затих, и снова зашагали по дороге. Около трех часов ночи я заметил кпереди огоньки; в темноте они, казалось, налетали друг на друга и поспешно разбегались в разные стороны. Это двигались автомашины по Феодосийскому шоссе. Наконец-то!

Мы свернули в кукурузное поле и сели, следя за горящими фарами. До места базировки грузов было еще далеко, но мы решили отпустить партизан; они опасались, что до рассвета не успеют снова пройти открытую местность.

Груз, который несли партизаны, мы сложили в наши мешки и, тяжело навьюченные, перешли Феодосийское шоссе. Километров через пять Гриша отыскал заросшие бурьяном окопы, где мы и устроились на ночевку. Было ветрено, морозно. После утомительной дороги мы сильно вспотели и сейчас быстро начали мерзнуть. Партизанские лесные лагери вспоминались на степном ветру как теплый рай.

Поднялись чуть свет. Вокруг нас расстилалась покрытая инеем степь. Гриша раздвинул бурьян: обнаружилась неглубокая яма. Он высыпал в яму толовые шашки. На них сложил магнитные мины, гранаты и тщательно укрыл все травой. Газеты, запальники для мин и пистолеты мы взяли с собой – в земле запальники могли отсыреть, а литературу и пистолеты с нетерпением ожидали в городе подпольщики. [126]

– Без «подарков» от штаба партизан, – сказал Гриша, – к подпольщикам лучше не показываться.

В случае расспросов решили говорить, что идем в Симферополь из деревни Кирке. Деревню эту Женя хорошо знала. До ухода в лес она работала там учительницей. Я возвращаюсь в город от своего зятя, районного агронома. Женя мне подробно описала его. Гриша и Женя идут в Симферополь на базар. Меня они не знают. Встретились мы на дороге случайно.

– Все хорошо, – сказал я, – но тут пропуска требуются?

– А как же! – ответил Гриша. – У немцев без пропуска шагу нельзя шагнуть.

– У вас они есть?

– Нет.

– Как же быть?

– Ничего, проскочим, – успокаивал меня он. – Мы всегда ходим без пропусков. Если засыплешься с нашим грузом, все равно никакой пропуск не поможет. Будем отстреливаться.

– Надо не засыпаться.

– Конечно. Это я так, на всякий случай. Мы пойдем проселочными дорогами, где редко кто бывает.

И мы двинулись в Симферополь. Вскоре вышли на широкую дорогу, ведущую прямо в деревню, раскинутую в лощине по обеим сторонам небольшой реки. Гриша предупредил меня, что нам придется пройти через эту деревню, так как при обходе стороной можно вызвать подозрение.

В это время нас догнал румынский обоз с сеном. Дорога шла под гору, и лошади бежали рысью. Румыны по одному-два лениво лежали на возах и, обгоняя нас, пристально посматривали на наши мешки, корзину. Кто-то из них попросил яблок. Мы отрицательно качали головами и отвечали, что яблок у нас нет. Румыны быстро спустились под гору, проехали через мост к начали медленно подниматься из деревни на противоположную от нас горку.

Мы в это время только входили в деревню. Людей на улицах не было. Встретился лишь один старик. Мы поздоровались с ним, он мельком взглянул на нас, приподнял фуражку и пошел дальше. Это обрадовало меня. Раз [127] крестьянин не обратил на нас внимания, значит мы хорошо замаскированы и не вызываем сомнений. Пройдя деревню, мы поднялись на горку и тихо пошли той же самой дорогой, по которой впереди нас двигался румынский обоз. Вдруг обоз остановился. Румыны слезли с возов, сгрудились у дороги и посматривали в нашу сторону.

– Чорт их возьми, – сказал я, – зачем они, дьяволы, остановились?

– Неприятно, – согласился Гриша. – Не останавливайтесь. Спокойно вперед.

– Как бы они у нас яблок не стали искать, – высказал я опасение.

– Ничего, – ответил Гриша. – Идем прямо на них. И мы с пистолетами и литературой стали смело сближаться с румынскими солдатами.

Было их человек двадцать. Женя, опередив нас, первая подошла к солдатам и кокетливо улыбнулась:

– Возьмите меня с собой на телегу, а мужики пусть одни идут.

Румынам шутка понравилась, они засмеялись.

– Садись, садись! – крикнул один из них, с нашивками на рукаве.

Женя продолжала болтать с солдатами, а мы с Гришей не спеша прошли мимо и остановились поодаль. Гриша крикнул:

– Пойдем! На базар опоздаем.

Как бы нехотя, Женя подошла к нам, мы свернули на другую дорогу и скрылись от румын за холмом. Солнышко поднималось из-за горизонта, теплело, иней исчез. Зазеленела просторная степь. Странно чувствовал я себя. Несколько часов назад мы прятались за каждый кустик, прислушивались к каждому шороху. А теперь идем днем по открытой местности, точно нет никакой опасности. За пазухой у нас – оружие, а за спиной – советская литература.

Шли мы степью довольно долго. Смеялись над нашими лесными приключениями в Джеляве, над Колей, вспоминали румын, которых Федоренко захватил в плен. Нам было весело, мы радовались, что пока все у нас проходит благополучно.

Подошли ко второй деревне, расположенной, как и первая, в лощине, по берегам реки. [128]

– Лучше бы все-таки обойти эту деревню, – предложил я Грише.

– Не можем обойти, да и не к чему. Здесь у меня знакомые. Зайдем, узнаем об обстановке в городе. Немцев тут нет.

Подойдя ближе, мы с горы увидели посреди улицы грузовую машину. Возле нее копошились люди.

– В чем дело? – Гриша пристально вглядывался. – Складывают на грузовики вещи и сажают людей. Очень странно.

Останавливаться на горе было невозможно, так как нас уже видели из деревни. Мы продолжали путь.

Машина проехала мимо нас и скрылась. Сидевшие в ней немцы не обратили на нас внимания. Это еще раз убедило меня в том, что замаскированы мы хорошо.

Мы присели на крыльце крайнего домика, положив мешки на землю. Из дома вышла пожилая женщина.

– Здорово, хозяйка! – приветливо сказал Гриша.

– Здравствуй, касатик. Будто знакомый?

– Забыла? В городе у сапожника встречались.

– Теперь помню. Подметку он тебе подбивал.

– Вот, вот. А мужик-то где?

– Придет сейчас.

– Как живете? – спросила Женя.

– Ох, родные мои, плохо! Машину-то видели? Сам комендант приехал и объявил, что всех жителей будут куда-то вывозить из села.

– Почему?

Женщина нагнулась к нам:

– Красные, говорят, к Перекопу подходят, – прошептала она. – Немцы боятся. Утром лошадей со всей упряжью забрали. Говорят, народ вывозить.

– Вот как! – изумился Гриша. – Ну, и что ж вы думаете?

– Известно что: кому охота из родного дома уходить!

Я спросил:

– А кого они повезли в машине?

– Это семейство старосты, полицейского и других, кто оставаться боится.

– А вы не боитесь? [129]

– У меня два сына в Красной Армии. Чего нам от своих детей бежать!

Гриша засмеялся:

– Это правильно, мамаша. Дай-ка водички, пить хочется.

Через раскрытую дверь видна была груда спелых помидоров, лежавших в сенях, на полу. Давно мне не приходилось их пробовать. Я вошел в сени вслед за хозяйкой и попросил продать мне немного.

– Чего продавать-то! – Она искоса оглядывала меня. – Кушай на здоровье. Чай, они у нас не купленные.

Она подала мне соль, кусок хлеба. Я с жадностью начал уплетать сочные, яркокрасные помидоры, а несколько штук положил в карман для своих спутников. Хозяйка молча поглядывала на меня, забрала кружку, ведро с водой и пошла поить Гришу.

Скоро пришел и хозяин, мужчина лет пятидесяти, плотный, сумрачный, обросший бородой. Он сразу узнал Гришу и Женю. Начал осторожно говорить о положении в селе. Народ с немцами ехать не хочет. Ушли бы в лес, да как семью бросишь?

– Придем в город, узнаем, что там делается. На обратном пути скажем, – уходя, пообещал Гриша.

За деревней Женя, лукаво улыбаясь, спросила меня:

– Что вы там с помидорами натворили?

– А в чем дело? – Я не понял ее вопроса. – Я просто обрадовался, что увидел помидоры, с удовольствием поел их и вам захватил.

Женя и Гриша расхохотались.

– Что тут смешного?

– А вы знаете, что получилось? – сказала Женя. – Хозяйка принесла нам воды и говорит: «Что это за крестьянин, ваш старик? Сам в деревне живет, а меня просит помидоров продать. Накинулся на них, будто сто лет их не едал». Я сказала ей, что старик с причудами, просто из ума выжил.

Тут только я понял свою оплошность. Вспомнил, как в Керчи я не учел наблюдательности Клавы, и мне стало очень неловко перед моими молодыми друзьями.

По дороге мы нагнали пожилого крестьянина. Он вел на поводу хромую лошадь. [130]

Мы присоединились к нему, чтобы больше походить на местных жителей. Мужчина оказался словоохотливым. Осторожно, но очень ясно выражал он свое недовольство немцами.

– Конечно, – поддакивала Женя, – зачем нам с немцами уходить, хозяйство разорять.

– Если бы дорогу в лес знали, – сказал крестьянин, вопросительно посматривая на нас, – кое-кто ушел бы.

– А разве партизаны еще есть? – спросил Гриша. – Говорят, что всех уничтожили.

– Брешут! – ответил тот. – У меня румыны стоят в доме. Как в лес итти, в штаны напускают. А полицаи только о партизанах и говорят! Недавно в одной деревне старосту убили и надпись приклеили: «То же будет с каждым предателем». Не мешало бы и нашего убрать: сука первейшая!

– Раз он такой, – заметил Гриша, – сами бы с ним рассчитались. Вас много, а он один.

– Нельзя самим-то. Немцы узнают, всех постреляют.

– А я знаю такой случаи, – сказал Гриша. – В одной деревне был староста, похожий на вашего. Вдруг пропал. Никто не, знает, куда он девался. Приехали немцы, начали следствие. А мужики говорят – сбежал куда-то, в последнее время у него, мол, только и разговор был: «Не хочу служить немцам!»

– Может быть, он и вправду сбежал? – спросил крестьянин.

– А кто его знает! Немцы потолкались, потолкались и ушли ни с чем. Так и не нашли старосту.

– Понятно, – протянул крестьянин задумчиво. – Там, значит, народ дружный.

Мы подошли к Симферополю со стороны Красной горки.

Попрощавшись с нами, крестьянин свернул на узенькую безлюдную тропинку и побрел дальше.

– Где наша квартира? – спросил я у Гриши.

– Здесь недалеко, на краю города.

Тут я рассказал Грише и Жене, что в связи с предстоящей работой я в лесу маскировался. Теперь меня нужно звать не Василием Ивановичем, а Иваном Андреевичем [131] и по возвращении в лес пустить слух, что я убит при выполнении задания.

Мы решили послать Женю вперед. Если на конспиративной квартире все благополучно, пусть выйдет к воротам кто-нибудь из хозяев дома. Если там неблагополучно, то мы пройдем к другому подпольщику. Женя передала нам свой пистолет, корзину, мешок и быстро зашагала вперед. Мы присели на траву у дороги. Я начал переобуваться. Гриша свернул цыгарку и закурил. Мимо нас пробегали машины и мотоциклы с немцами.

– Есть ли у немцев посты при входе в город? – спросил я.

– Центральные дороги все патрулируются, и там обязательно проверяют документы. А на этой дороге раньше никакого поста не было. Обычно мы с Женей входили в город на рассвете, когда немцы спят. Завтра базар, из деревень кое-кто приезжает в город, пройдем и мы.

Через полчаса мы двинулись дальше. Гриша пошел впереди меня, а я заковылял с палочкой по другой стороне дороги, следя за ним.

Вошли в город. Возле небольшого домика у калитки стояла девочка. Гриша подошел, поцеловал ее и скрылся вместе с ней во дворе.

У меня отлегло от сердца. Значит, все в порядке. Следом за ними вошел во двор и я. Там меня поджидала встретившая Гришу худенькая девочка лет двенадцати с не детски серьезными карими глазами. Около калитки лежала лохматая собака на цепи.

– Не бойтесь, дедушка, – сказала девочка. – Шарик русских не трогает. Он только на немцев бросается.

– Вот какой! Кто же его этому обучил?

– Сами немцы. Ногу ему перебили, он и не любит их.

– Как тебя звать-то?

– Саша. Идемте за мной. Голову не разбейте.

Через темные сенцы она ввела меня в дом. В маленькой кухне без окон при свете коптилки пожилая женщина разжигала лучинами плиту. Через открытую дверь [132] я увидел вторую комнату, похожую на сапожную мастерскую.

– Вот и дедушка! – сказала весело Саша.

– Милости просим! – Женщина внимательно поглядела мне в лицо. – Проходите в горницу. Саша, пойди погуляй возле хаты. Заметишь что, приди сказать.

– Знаю без тебя, – серьезно ответила та и вышла из дому.

Итак, я был в Симферополе.

Содержание

«Военная Литература»

Мемуары

Глава седьмая

Хозяйка распахнула дверь, и я вошел в небольшую комнату с окнами, наполовину забитыми фанерой. Сидя за столом, Гриша оживленно разговаривал с худощавым рябым мужчиной лет сорока, в фартуке, с засученными рукавами. Женя уже свернулась клубочком на кровати, прикрывшись своим пальто.

– Ну, вот мы и дома, Иван Андреевич! – весело сказала она.

Гриша совал своему собеседнику деньги, прося купить для нас продукты. Тот добродушно, но решительно отмахивался:

– Говорю, не возьму и не возьму! Спрячь. Пригодятся. У меня вы – дорогие гости. На дворе три курицы и петух. Хватит вам и покушать, да еще и на дорогу останется.

– Ну, ладно, – сказал Гриша, убирая деньги и раздеваясь, – потом сосчитаемся. Вот познакомься: наш старичок Иван Андреевич, тоже мастер по сапожной части.

– Да, да! – поздоровался я с хозяином. – Не смотрите, что я плохо одет, мастерскую свою хочу открывать, конкурентом вашим буду.

– А зачем нам конкурировать? Работы хватит, – лукаво улыбнулся хозяин. – Садитесь рядом со мной в моей мастерской, веселее будет.

– Что нового в городе? – спросил Гриша.

– Тревожно, очень тревожно. Говорят, немцы хотят город взорвать, а население – в Германию. Я уж и на [133] улице стараюсь пореже показываться, боюсь в облаву попасть.

– Вот что, Филиппыч, – сказал Гриша. – Иван Андреевич останется в городе. Надо устроить его здесь у надежных людей. Помогите это сделать.

– Устроим, – уверенно кивнул тот.

Вошла хозяйка – маленького роста, худенькая, с бескровным, болезненным лицом.

– Ну, чего ты людям отдохнуть не даешь? Прилягте на постель. Обед-то запоздает немножко. Усните пока, а я нагрею воды, помоетесь, белье смените – и легче будет.

– Курицу пойду резать, – сказал хозяин.

– Опоздал, она уже в кастрюле. Лучше воды натаскай.

Радушный прием этих простых людей глубоко тронул меня. Они хорошо знали, что за укрытие партизан рискуют жизнью, и старались дать нам почувствовать, что мы им не в тягость.

– Как зовут хозяина? – спросил я Гришу.

– Семен Филиппович Бокун. Замечательный человек! И семья у него такая же. Он числится рабочим-сапожником обувной фабрики, но часто остается дома – знакомый врач дает больничные листки. Филиппыч нам хорошо помогает. Дочку его Марусю немцы в Германию угнали. Кроме вот этой девочки, Саши, есть еще сынишка Ваня…

Женя заснула. Разговаривая, Гриша по привычке настороженно поглядывал на улицу. Мимо окна, грузно топая коваными сапогами, то и дело проходили немцы, румыны и полицейские в черных шинелях. Саша с какой-то девочкой играла около дома, оглядывая людей.

– Оставайтесь пока у него, – посоветовал Гриша. – Надежнее человека не найти. Тут у меня явочная квартира. Завтра будут все руководители групп, посмотрите.

Конечно, мне лучше было бы поселиться не на явочной квартире, которую знали все подпольщики, но пока другого выхода не было. Гриша обещал поговорить с ребятами, чтобы мне помогли обзавестись двумя-тремя конспиративными квартирами. [134]

В полутемной комнатке-кладовой мы распаковали свои мешки. Газеты и брошюры Гриша разложил по пачкам, перевязал и на каждой сделал пометку карандашом. Пачки убрал в мешок. Приподнят половицу, он спустился в подвал и спрятал там мешок с литературой.

– Это место очень удобное. В случае чего, можете там забазироваться.

Запальники для магнитных мин мы спрятали за икону, а пистолеты Гриша сунул в мешок с кукурузой.

Мы сидели за столом, и Гриша сообщал мне клички подпольщиков, которые придут завтра, когда в комнату неожиданно вошел молодой человек, высокий, широкоплечий, в черном костюме и серой кепке.

– У меня нюх особый, – улыбнулся он Грише. – Дай, думаю, зайду к сапожнику, не пришел ли Григорий.

– Это наш комсомол, – здороваясь с ним, сказал Гриша. – А это, – кивнул он на меня, – Иван Андреевич, присланный обкомом партии для руководства подпольными организациями.

– Борис? – пожал я юноше руку.

– Нет, Анатолий.

Гриша пояснил, что молодежная организация недавно перестроилась по типу краснодонцев, брошюры о которых они получили из леса. Секретарь комсомольской организации и комиссар – Борис, а командир – Анатолий.

Толя оглядел меня испытующе. Это даже мне понравилось. Он произвел на меня впечатление энергичного парня, только держался, пожалуй, несколько развязно.

– Вот что, Толя, – сказал Гриша: – завтра к вечеру приготовь парочку ребят со мной в дорогу. На базу. Литературу для своей организации забери сейчас.

– Ладно. А мы тут свою листовочку отпечатали.

– Очень хорошо! – порадовался я.

– А как же? – улыбнулся Толя. – От жизни не отстаем. Сегодня юбилей Ленинского комсомола. Мы напечатали листовку к молодежи Крыма. Вот, горяченькая, только что из типографии.

Он вытащил из кармана несколько листовок и протянул Грише:

– Покажи штабу. Пусть знают нашу работу. [135]

Я внимательно прочитал листовку. Молодежь Крыма поздравляли со славным юбилеем Ленинского комсомола; затем шло обращение к молодым патриотам, к каждому комсомольцу.

«Товарищ! В дни, когда решается судьба Крыма, Родина приказывает тебе: за муки и страдания нашего народа, за сожженные города и села, за слезы матерей наших – бей немцев! Бей повсюду, где только можешь. Бей жестоко и беспощадно! Мсти!» Заканчивалась листовка призывом: «Смерть за смерть! Кровь за кровь!»

Стояла дача: «29/Х 1943», и подпись: «СПО» (симферопольская подпольная организация).

– Молодцы! – от всей души похвалил я. – Хорошая листовка, с огоньком. Сколько отпечатали?

– Штук шестьсот. Работали целые сутки без еды и сна.

– А как распространите?

– Ребята расклеят, разбросают. Завтра утром весь город будет знать.

– В патриотические группы эти листовки попадают?

– Зачем давать наши листовки в патриотические группы? Мы работаем самостоятельно. Листовки расклеиваем по городу, пусть все читают.

– Зачем же руководителям групп бегать по городу и разыскивать ваши листовки? – удивился я. – Они же ведут агитацию среди населения, разоблачают фашистскую демагогию. Они в первую очередь должны получать все наши газеты и листовки.

– Ну и засыплют нас! – недовольно бросил он. – Будут передавать друг другу и наскочат на провокатора или болтуна.

– Но ты ведь не думаешь, что я или Гриша будем раздавать листовки непроверенным людям?

– Этого я не думаю.

– А в чем же дело?

– Мы сами сделали типографию, сами печатаем листовки и сами хотим их распространять.

Я засмеялся и похлопал его по плечу.

– Все, что вы сделали и делаете на благо Родины, [136] прекрасно, но не нужно кустарщины. Цель у всех патриотов – и молодых и старых – одна. Мы должны помогать друг другу.

– С этим-то я согласен.

– Вот так и будем работать. Как твоя кличка?

– Толя.

– А звать?

– Анатолий.

– Так это одно и то же. Тебе нужно иметь кличку, под которой тебя должны знать только подпольная организация и штаб. Какую кличку хочешь иметь?

– Мне все равно.

– Назовем тебя «Костя». А моя – «Андрей». Проводим Гришу, заходи ко мне с Борисом, и поговорим обо всем.

Гриша принес из подвала пачку газет и передал их Толе. Тот засунул газеты за пояс брюк сверх рубашки и, застегнув пиджак, ушел.

Я немного удивился такой неосторожности, но для первой встречи не стал докучать наставлениями. А Гриша заметил мой взгляд и, видимо, понял.

– Толя живет недалеко, – пояснил он, когда тот ушел. – Но вообще-то молодежь наша – народ горячий, бравирует немножко.

Вбежала Саша:

– Румыны ходят по домам!

Гриша встревожился:

– Зачем?

– Не знаю. Кажется, устраивают своих на квартиры.

Она опять ушла на улицу. Через некоторое время остервенело залаяла собака.

– Показался неприятель. – Гриша быстро достал табак. – Садитесь. Закурим. В случае расспроса – знакомые, сапоги пришли чинить…

Вошел Семен Филиппыч, за ним – румынский фельдфебель.

– Видите, – хозяин указал на нас, – гости из деревни, ночевать будут. Где ж я ваших солдат размещу?

– Ничего. Можно тесно, – сказал фельдфебель на ломаном русском языке. – Не так долго. [137]

Четыре румынских солдата устроились на кухне. Семен Филиппыч стал расспрашивать, откуда они, но румыны только трясли головами.

Гриша тоже пытался заговорить. Безуспешно. Тогда он взял палку, приложил к плечу, как ружье, и сказал:

– Большевик. Пуф, пуф!

Румыны засмеялись и закивали. Вернувшись в комнату, Гриша оставил дверь открытой: меньше подозрений.

– Нелегкая их принесла, проклятых! – громко ругалась хозяйка, собирая обед. – Грязные, вшивые. Как ни следи, непременно что-нибудь стащат, хоть луковицу, хоть картошку.

– А немцы? – спросил я.

– Немец, тот тайком не ворует, – покачал головой Семен Филиппыч, садясь за стол. – Что понравится, он положит в карман, скажет «гут» – и до свиданья!

Рано утром румыны собрались в дорогу. Настроение у солдат было подавленное. Они вели себя очень тихо, угощали хозяина табаком, один хотел подарить Саше кусочек сахара, но та строго взглянула на него и спрятала руки за спину.

Против нашего дома собрались солдаты со всей улицы. Саша с другими детьми крутилась около румын.

Молоденький офицер разогнал ребятишек, построил солдат, произнес речь, те что-то недружно прокричали и затопали в город.

Саша рассказала, что солдаты часто повторяли слова «большевик» и «Перекоп». Мы решили, что часть отправляют на Перекопский фронт. Наши наступали, и дела у немцев шли неважно.

Женя, захватив с собой корзину, с утра ушла в город. Она знала явочную квартиру «Серго» и должна была выяснить, что с ним, почему он молчит.

Филиппыч пошел извещать подпольщиков о приходе Гриши. Саша все время играла с подругой около дома.

Филиппыч скоро вернулся, а за ним стали поодиночке приходить руководители подпольных групп.

Филиппыч говорил приходившим, что я его родственник, глухой. А я, лежа на постели, внимательно слушал и присматривался. Подпольщиков было четверо: худощавый, [138] с болезненным лицом и живыми глазами, брат хозяйки дома – Василий Брезицкий, по кличке «Штепсель»; высокий седой старик – рабочий хлебозавода Топалов, по кличке «Дядя Юра»; часовщик Лабенок, по кличке «Валя», и сапожник Василий Григорьев, по кличке «Фунель».

Они говорили с Гришей торопливо, чтобы не задерживаться, литературу тщательно прятали под одежду, в сапоги, за брюки и просили не забывать их. Гриша предупредил, что в скором времени в город придет уполномоченный подпольного центра по кличке «Андрей», под руководством которого они и будут работать.

Подпольщики произвели на меня хорошее впечатление.

К концу дня пришла Женя с молодой красивой женщиной – Марией Лазоркиной, хорошо знавшей «Серго». Оказалось, что он в середине октября выехал в Красно-Перекопский район и до сих пор не вернулся.

– Если у «Серго» все благополучно и он вернется в город, – сказала Женя, – то Мура приведет его к нам.

– На Муру можете положиться, – добавил Гриша. – Один брат ее расстрелян немцами, а другой, Алексей, с семьей бежал в лес и теперь партизанит.

Между прочим, Мура оказалась фармацевтом и, узнав о моей болезни, достала мне глазные капли.

Вечером Мария Михайловна собрала Гришу и Женю в дорогу. Они ушли, захватив с собой двух комсомольцев – Васю Бабий и «Павлика», которым было поручено перенести в город забазированные в степи боеприпасы. Мы тепло попрощались с Гришей и Женей. У меня было такое чувство, будто близкие мне люди возвращаются в мой дом, а я бог весть когда смогу вернуться.

На третий день моего пребывания в Симферополе мы услышали долгожданную весть: на Перекопском перешейке Красная Армия опрокинула противника и прорвалась к Армянску. Таким образом, для немцев, находившихся в Крыму, путь отхода по суше был отрезан.

В городе об этом стало известно через железнодорожников, прибывших с севера. Кроме того, немецкие и румынские солдаты спешно отправлялись на Перекопский фронт, а оттуда прибывали эшелоны с ранеными. [139]

Можно представить себе, как встревожились немцы, когда в городе появилась молодежная листовка!

Я старался пока что на улицу не выходить и все новости узнавал через Филиппыча. Дня через два после выхода молодежной листовки к Бокуну неожиданно прибежал «Штепсель», надеясь еще застать Гришу.

– Как же так! – возмущался он, вынимая из кармана листовку. – Гриша давал одну установку, а тут – совсем другое…

Бокун под каким-то предлогом принес эту листовку мне в кладовую.

Выяснилось, что после выхода молодежной листовки немцы тут же выпустили провокационную листовку – тоже за подписью симферопольской подпольной организации.

Фальшивка была совершенно такого же формата, как наша листовка, отпечатанная таким же шрифтом, с лозунгом наверху: «Смерть немецким оккупантам!» Начиналась листовка также с поздравления молодежи с днем двадцатипятилетия комсомола, также говорила о победах Красной Армии и даже призывала «бить немцев и мстить им за их мерзости, за их издевательства над нашим народом».

Разница была лишь в том, что подпольная организация призывала молодежь к активным действиям против врага, а немцы в своей фальшивке советовали воздержаться.

«Комсомольцы! – говорилось в фальшивке. – Еще не настал час освобождения Крыма от фашистских извергов. Враг всеми силами старается остановить наше победоносное наступление. Здесь и там ему удалось, стягивая подкрепления, замедлить наше движение.

Еще не настало время действовать с вашей стороны. Приостановите пока еще вашу подпольную диверсионную работу, к которой вы призывались в нашей листовке от 29/Х 1943. Враг и его наемники, фашистские холуи, особенно теперь зорко следят за вашими действиями.