Текст книги "Заклятие Лусии де Реаль (сборник)"
Автор книги: Иван Головня
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Эта девка – моя!
Лусия ничего этого не видела. Когда прогремел пушечный залп, обезумевшая от страха Хуанита выбежала на палубу и силой утащила девушку в каюту. Шум борьбы наверху сюда почти не доносился. Лишь изредка слышались отдаленные хлопки пистолетных выстрелов.
– Должна же я знать, что там происходит! Пусти меня! – рвалась на палубу Лусия. Но Хуанита была непреклонна. Она стала у двери, загородив собой выход, и решительно заявила, что Лусия сможет выйти, лишь переступив через её, Хуаниты, труп. Лусии пришлось смириться. Она села на койку и, демонстративно отвернувшись, стала смотреть в иллюминатор. Но красоты моря на сей раз не радовали. Она их не замечала.
Вскоре шум на палубе стал стихать, а затем и вовсе прекратился. Зато он тут же возник во внутренних помещениях: трюмах, кубриках и каютах, – где прятались смалодушничавшие матросы и насмерть перепуганные пассажиры. Коридоры наполнились тяжелым топотом ног чужой, вперемешку с бранью речью, хлопаньем дверей, женским визгом. Было похоже на то, что из кают вытаскивают пассажиров. Неужели судно в руках пиратов? От этой мысли Лусия сжалась в комок и больше на палубу не порывалась. Заметно побледнев, она неподвижно сидела на кровати с отрешенным видом в томительном ожидании своей участи. Она даже не прислушивалась больше к тому, что происходит на судне.
Но вот топот ног послышался у двери каюты, в которой находились Лусия и служанка. И тут же дверь задрожала от грубого нетерпеливого стука. Хуанита бросилась к Лусии и прикрыла ее своим огромным телом. Тесно прижавшись друг к другу и оцепенев от страха, женщины молчали.
Не дожидаясь, когда им откроют, пираты после нескольких толчков высадили дверь. В каюту ввалился, едва удержавшись с разгону на ногах, Фиппс. В руках он держал окровавленную саблю. Следом за Фиппсом в каюту вскочили еще несколько пиратов – потных, растрепанных, в крови.
– Э-э, да в этой клетке сразу две птички притаились! – оскалился Фиппс. – А почему бы нам не побаловаться с ними малость? А, ребята?
– Ты что, не слыхал приказ капитана? – прокаркал старый пират с всклокоченными седыми волосами на мартышечьей голове. – Тебе было сказано, что делить все будем поровну? Женщин тоже…
– Приказ, приказ… Знаю, что приказ, – скривив в брезгливой мине полиловевшее от возбуждения лицо, пробубнил Фиппс и тут же, зло ухмыльнувшись, гаркнул: – Эй вы, потаскухи! Живо наверх! Сейчас будем вас делить! Ха-ха-ха!
Лусия, немного знавшая английский, похолодела от ужаса. Ноги ее враз стали деревянными, непослушными. Подталкиваемая в спину пиратами, она, спотыкаясь, с трудом вышла из каюты и поднялась на палубу. На палубе валялись окровавленные трупы и корчились в страшных муках раненые. В одном из них Лусия узнала сеньора Эскудеро. Его лицо было неестественно белым, из шеи, раскроенной сабельным ударом, сочилась кровь, из раскрытого рта вырывались бульканье и хрипы.
При виде умирающего Эскудеро у Лусии потемнело в глазах. Она покачнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за свисавший с реи трос. Шедший сзади Фиппс, делая вид, что хочет поддержать девушку, как бы случайно схватил ее за груди. Бросившаяся на помощь Лусии Хуанита с такой силой оттолкнула Фиппса, что тот грохнулся на палубу, высоко задрав ноги. Раздался громкий хохот. Смеялись все, даже испанцы, которым, казалось, было не до смеха. Фиппс вскочил на ноги с такой поспешностью, будто палуба под ним была раскаленной докрасна. Вне себя от ярости, он грязно выругался и, взмахнув саблей, с силой опустил ее на голову Хуаниты. Женщина, успев глухо охнуть и обхватить голову руками, замертво повалилась на палубу. Пораженная Лусия несколько секунд смотрела широко раскрытыми глазами на свою служанку, у головы которой растекалась красная лужица. Когда же очнулась, то, не говоря ни слова, влепила Фиппсу такую пощечину, что звук ее разнесся по всей палубе. И снова взрыв хохота сотряс воздух над палубой.
Ослепленный злобой Фиппс схватил девушку за руку, с силой рванул к себе и уже хотел было швырнуть ее на палубу. Но тут его пальцы наткнулись на что-то твердое под рукавом черного шелкового платья. Пират рванул за рукав. Шелк затрещал, обнажив до локтя руку. На запястье Лусии сверкнул на солнце золотой браслет филигранной работы. При виде столь дорогой вещи свиные глазки Фиппса загорелись жадным блеском. Враз забыв об оплеухе, он попробовал было снять браслет с руки. Но Лусия с криком: «Не смей этого трогать! Это не твое!» – попыталась оттолкнуть грабителя. Но силы были неравными. Вошедший в раж Фиппс грубо заломил руку девушки за спину и, обдирая кожу, принялся срывать с руки браслет.
Превозмогая острую боль в плече и запястье, Лусия подняла к небу глаза и страстно зашептала:
– Пресвятая дева Мария! Заклинаю тебя: покарай страшной смертью каждого, кто возьмет в руки подарок моего возлюбленного! Услышь мольбу несчастной твоей рабы Лусии, покарай их всех!..
– Ты что это шепчешь, ведьма черная! – злобно ощерился пират, понимавший смысл некоторых испанских слов. – Ты первой и сдохнешь! Только раньше повеселишь меня, а потом я сделаю с тобой то же самое, что сделал с этой черномазой.
Завладев наконец браслетом, Фиппс сунул его себе в карман, а руку девушки снова с силой заломил за спину.
– Фиппс! – послышался резкий окрик Хейвуда. – Оставьте ее. Эта девка моя! А то, что вы спрятали в карман, принадлежит всей команде. Отдайте браслет! Я не потерплю на судне воровства!
– Почему это она твоя? – тяжело дыша, дрожащим от гнева голосом прохрипел Фиппс. Продолжая заламывать руку девушки за спину, он по-бычьи опустил голову и вперился исподлобья в капитана пиратов потемневшими от злости глазами. – Почему она твоя? Это я ее взял… – Фиппс хотел сказать «в плен», но вовремя спохватился и выкрикнул: – Это я ее нашел, а не ты! И нечего мне указывать!
– Фиппс, – подчеркнуто спокойно произнес Хейвуд, – эта девка будет моей. Капитан здесь пока я! А ты, Фиппс, тоже пока всего-навсего корабельный плотник. Улавливаешь разницу? А потому отпусти ее и отдай браслет!
– Ну, капита-ан! Это уже слишком! Долго я терпел тебя, но всякому терпению приходит конец! – угрожающе выкрикнул Фиппс и, оттолкнув Лусию, с поднятой над головой саблей ринулся на Хейвуда. К удивлению столпившихся вокруг пиратов, их предводитель оставался стоять неподвижно на месте. С опущенной вниз саблей и с холодным любопытством он смотрел на бегущего на него Фиппса.
Увидеть рубку на саблях пиратам не привелось. Все закончилось неожиданно быстро. Когда Фиппс опускал саблю на голову казавшегося замершим капитана и уже не мог изменить направление удара, Хейвуд резко подался влево. Подался ровно настолько, чтобы сабля его противника со свистом рассекла воздух в дюйме от правого плеча. При этом Хейвуд выкинул руку с поднятой от палубы саблей вперед, и ее клинок почти по рукоять вонзился в живот нападавшего. Фиппс дико заорал и повалился с разбегу на капитана. Казалось, он хочет напоследок обнять своего убийцу. Но Хейвуд сделал шаг назад, резко выдернул саблю, и Фиппс грохнулся на палубу лицом вниз.
– Спасибо, пресвятая дева Мария! Ты услышала меня! – прошептала Лусия.
– Он убил его… Братцы, он же убил его! – вскрикнул молодой парень с глупым выражением на рябом лице, которому впервые, по всей видимости, пришлось участвовать в подобной передряге и тем более видеть, как убивают своих.
– Ну и поделом ему, дураку! – хмуро отозвался стоявший впереди парня Боулс. – А тебе-то чего переживать? Радоваться должен: при дележе большая добыча перепадет.
Хейвуд тем временем нагнулся над извивающимся в предсмертных муках Фиппсом и, пошарив в его карманах, извлек из них браслет. Лишь мельком скользнув по нему взглядом, он сразу определил, что вещь эта стоит больших денег. А потому, чтобы не давать повода для нежелательных разговоров, всем своим видом показал, что Фиппс позарился на ничего не стоящую безделушку, и небрежно сунул браслет в карман своего камзола.
Поначалу Лусии показалось, что этот отважный и с виду такой степенный и полный достоинства человек, который, судя по всему, является среди этого сборища грабителей вожаком, вступился за нее из чисто благородных побуждений, что он защитит ее, что он, наконец, вернет ей подарок Эмилио. На какое-то время она даже воспрянула духом. Но, когда предводитель пиратов спрятал браслет в свой карман, поняла, что ошиблась, что ничего хорошего ждать ей от этих людей не приходится…
И тут, словно в подтверждение ее мыслей, Хейвуд подозвал верзилу Боулса и, указав глазами на Лусию, отрывисто произнес:
– Отведи девицу в мою каюту и запри ее там. Я потом займусь ею.
Боулс молча ухватил девушку за разорванный Фиппсом рукав и потащил за собой.
– Что вам от меня надо? Куда вы меня тянете? – попробовала упираться Лусия.
– Ты что, не слыхала? Или не понимаешь человеческой речи? – прокаркал матрос. – В каюту капитана!
– Зачем в каюту? – в отчаянии крикнула Лусия.
Боулс, обернувшись к толпе, оскалился в циничной усмешке:
– Видали, она не знает, зачем в каюту водят женщин!
Слова Боулса пираты встретили взрывом непристойного хохота.
Этот хохот, гнусный и похотливый, сразу вернул оглушенную увиденным и пережитым девушку к действительности. Только теперь со всей ясностью поняла она смысл происходящего. А поняв, ужаснулась.
– Нет! – дико закричала Лусия и с такой силой рванулась, что в руке Боулса остался только рукав ее платья. Несколько прыжков, и она была у борта галеона. Не успели опомнившиеся пираты броситься вдогонку, как девушка уже стояла на планшире фальшборта.
– Эмилио, любимый, прощай… – прошептала побелевшими губами Лусия. Закрыв глаза, она решительно шагнула вперед, и секунду спустя до слуха застывших от неожиданности пиратов донесся глухой всплеск воды за бортом.
Нас сносит к Чаросу!
Минуло четыре дня, как пираты Говарда Хейвуда захватили испанский галеон «Сан Антонио», а вместе с ним – две бочки с золотыми эскудо и дублонами и еще три бочки серебряных песо и реалов, а также множество драгоценностей, отнятых у пассажиров.
Авторитет капитана Хейвуда, с которым почти перестала считаться команда, после этого возрос до такой степени, что теперь каждый его приказ ловился на лету и выполнялся с невиданным ранее рвением.
Уже на следующий день пираты, сгораемые от нетерпения почувствовать себя богачами, собрались на сходку и потребовали тут же, немедленно приступить к дележу попавших в их руки сокровищ.
Но против немедленного дележа решительно выступил капитан. Свое несогласие с требованием команды он мотивировал тем, что сейчас надо думать не о дележе, а о том, как поскорее и подальше убраться из этих мест: испанцы наверняка уже организовали погоню. А это значит, что задерживаться им нельзя и на час. Добычу же они поделить еще успеют – никуда она не денется. И сделать это лучше всего в спокойной обстановке, когда судно будет отстаиваться в каком-нибудь порту или бухте. Тогда все члены команды смогут присутствовать при этой приятной процедуре. Только в таком случае ни у кого не будет нареканий на обман и несправедливость со стороны товарищей. Доводы были вескими и обоснованными, и пиратам ничего не оставалось, как согласиться.
Впрочем, призывая пиратов не спешить с дележом награбленного, Хейвуд думал не столько о команде, сколько о себе. О себе – в первую голову. Он надеялся, что рано или поздно ему подвернется случай обвести команду вокруг пальца и единолично завладеть если не всей добычей, то хотя бы ее большей частью.
Но пираты о неблаговидных замыслах капитана ничего не знали, и потому каждый из них, даже кок Рэндалл, этот одноглазый плюгавый старикашка, служивший мишенью для постоянных насмешек, чувствовал себя по меньшей мере крезом.
Здесь следует сделать отступление и заметить, что есть категория людей, которые, обладай они даже несметными сокровищами, не будут чувствовать себя богачами до тех пор, пока не начнут тратить свои богатства. К такой категории людей принадлежала большая часть пиратов, захвативших «Сан Антонио». Они просто сгорали от нетерпения как можно скорее попасть на сушу и там ощутить все прелести разгульной жизни.
Именно поэтому тогда же, на сходке, было решено податься в Морион. Этот порт был выбран пиратами неспроста. Во-первых, Морион лежал в стороне от проторенных морских дорог, и его редко навещали испанцы. Во-вторых, и это было главным, в этом городе, пристанище морских разбойников и закоренелых контрабандистов, торгашей с сомнительной репутацией и девиц легкого поведения, где день и ночь кипела бойкая торговля, лились реки вина, не прекращалась карточная игра и огромные деньги то и дело переходили из рук в руки, где едва ли не каждый второй дом был если не кабаком, то пристанищем жриц любви, можно было в одну ночь спустить целое состояние. В этом городе только то и делали, что пили до беспамятства, жестоко дрались, не моргнув глазом убивали, напропалую развратничали, грабили, воровали, вымогали, надували.
Вот в этот-то Морион и несся под всеми парусами «Сан Антонио», рассекая своим острым форштевнем тихие воды Атлантики.
Киттинг заметил появившегося на палубе Хейвуда и, ткнув подзорной трубой в сторону запада, где огромный, червонного золота диск солнца медленно опускался в растянувшуюся над горизонтом сизую тучу, озабоченно покачал головой:
– Не нравится мне этот закат, сэр. Нехороший закат, прямо скажем.
– Закат и в самом деле нехороший, – согласился со своим помощником капитан. – Сколько нам еще плыть?
– До Мориона не больше полтораста миль.
– Значит, завтра после полудня будем на месте.
– Если не изменится ветер, – обронил Киттинг. В его голосе слышалась скрытая тревога.
– Не должен, – счел нужным успокоить помощника Хейвуд. – Ветер ровный, хороший. Даст бог, доберемся до Мориона благополучно, а там нам и сам дьявол не брат.
– Дай-то бог, – пробормотал Киттинг.
Опасения помощника капитана оказались пророческими.
Утро следующего дня, когда галеон был уже в Патосском море и далеко на горизонте показалось медленно всплывавшее из морской пучины ослепительно-яркое солнце, ветер как-то незаметно утих. Паруса «Сан Антонио» обвисли, и резво бежавший до этого галеон пополз со скоростью черепахи. А когда можно было уже невооруженным глазом различить зубчатые вершины хребта Тангерин – это означало, что до Мориона оставалось не больше восьмидесяти миль ходу, – внезапно разразился шторм.
Вначале вовсе не стало ветра – даже легкого, едва ощутимого дуновения не чувствовалось, и наступила казавшаяся зловещей тишина. Поверхность моря стала непривычно гладкой и как бы маслянистой. Затем где-то далеко позади послышался глухой гул. Можно было подумать, что на судно надвигается гигантский водопад. В то время как на востоке вовсю сияло поднявшееся над горизонтом солнце, на западе небо все плотнее затягивалось желтой ядовитой мглой. Ее во всех направлениях полосовали ослепительные вспышки молний. Вода мгновенно потемнела и покрылась крупной рябью. Резкий порыв ветра оглушительно хлопнул безжизненно висевшими парусами и по-разбойничьи засвистел в снастях – поначалу тихо, будто пробуя голос, затем все громче и выразительнее. Все вокруг завыло, заревело, закружилось. На все голоса заскрипели мачты и реи. А еще через какое-то мгновение желтая пепельная мгла стремительно понеслась почти над самой поверхностью вздыбившегося моря, задевая верхушки мачт. Неожиданно над судном возник нестерпимо яркий свет, и раздался такой треск и грохот, что, казалось, рушится небесный свод.
Не прошло и получаса, как красавец «Сан Антонио» превратился в изувеченное корыто. Его паруса, которые не успели как следует зарифить, были изодраны в клочья. Трещали, ломаясь, реи. Лопались, будто паутина, снасти. Волны перекатывались через палубу. Они смывали с нее все, что попадалось им на пути: шлюпки, обломки палубных надстроек, людей. Галеон мотало по волнам наподобие щепки.
Выбиваясь из последних сил, пираты, руководимые Хейвудом и Киттингом, пытались как-то управлять судном, но все их старания были напрасными. Уже несколько раз галеон разворачивало бортом к волне, и он едва не опрокидывался.
Ветер между тем продолжал усиливаться. Становилось трудно дышать. Стоило раскрыть рот, как ветер врывался в легкие и раздувал их с такой силой, что казалось, они вот-вот разорвутся. Он срывал с людей одежду. Снасти больше не свистели – они дико визжали.
Несмотря на то что наступил уже день, дальше полусотни ярдов невозможно было что-либо увидеть. И это было хуже всего: исключалась всякая возможность определить, куда сносит судно.
Не выдержав очередного страшной силы порыва ветра, затрещала, ломаясь надвое, грот-мачта.
– Прокля… – хотел было выругаться в сердцах Хейвуд, но новый порыв ветра воткнул ему в глотку что-то твердое, напоминающее моток шерстяных ниток. Едва не задохнувшись, капитан побагровел от натуги. Казалось, сейчас его глаза вылезут из орбит. С большим трудом ему удалось вытолкнуть клубок наружу. «Не иначе, как конец света наступает!» – судорожно икнув, подумал капитан.
Сломанная грот-мачта не падала, а, поддерживаемая снастями, моталась из стороны в сторону по палубе, круша все вокруг. Находиться теперь на палубе стало вдвойне опасно. Но обрубить удерживавшие ее канаты не было никакой возможности.
А шторм не унимался. Беснуясь, он ревел дико и неистово. Сжатый до предела воздух наотмашь бил по лицу, осатанело визжал в уцелевших снастях, рвал остатки растрепанных парусов, ломал уцелевшие реи. Пуще прежнего бушевало море. Оно ходило огромными валами. Налетая друг на друга, валы образовывали то головокружительные водовороты, то сопровождаемые пушечными ударами гигантские всплески.
Постепенно к дикой какофонии шторма стало присоединяться новое нагромождение звуков – не менее грозных и зловещих.
Эти звуки привлекли внимание Киттинга. С трудом удерживаясь побелевшими от напряжения руками за ходивший ходуном леер, он напряженно, до рези в глазах всматривался туда, откуда доносились эти зловещие звуки. Неожиданно вдали, в мутном просвете между смешавшимися в одно целое клокочущими валами и низко клубящимися черными тучами на миг показались смутные очертания высокого берега. Киттинг узнал эти очертания, и его и без того бледное лицо побелело еще больше. Цепляясь за что попало, Киттинг приблизился к стоявшему неподалеку Хейвуду и, с трудом открыв рот, прокричал ему в самое ухо:
– Капитан! Нас сносит к Чаросу! Впереди камни Троячка! Смотрите вон туда!
– Это конец, Киттинг! – разглядев за плотной пеленой водяной пыли силуэт известной многим морякам подводной скалы Перст Нептуна, выкрикнул в ответ Хейвуд. Он прижал ко рту ладони рупором и, дождавшись, когда чуть ослабнет вой ветра, что есть мочи прокричал: – Судно гибнет! Спасайся кто как может!
Хватаясь за обрывки такелажа и остатки лееров, преодолевая из последних сил бешеный напор ветра и ежесекундно подвергаясь опасности быть смытым за борт, капитан пробрался к своей каюте. Дверь оказалась заклиненной, и Хейвуду пришлось приложить немало усилий, чтобы взломать ее. Это стоило ему нескольких ободранных в кровь пальцев и сломанных ногтей.
Каюта напоминала свалку. Ее пол был усеян хаотично передвигавшимися картами, книгами, оружием, одеждой, пачками табака, какими-то свертками и другими, неизвестными даже хозяину каюты предметами.
Первым делом Хейвуд поднял с пола свой сундучок. Но открыть он его не успел: послышался ужасающий скрежет и треск, и судно, вздрогнув всем корпусом, резко накренилось на правый борт – «Сан Антонио» налетел на камни Троячка.
«Это конец!» – падая, успел подумать Хейвуд. Он так ударился головой об угол столика, что едва не потерял сознание. Сундучок полетел в другую сторону и с такой силой грохнулся о переборку (поскольку судно уже лежало на борту), что раскрылся сам, без ключа. Деньги и драгоценности рассыпались по переборке, смешавшись с прочим хламом.
Хейвуд ухватил горсть монет и высыпал их в карман камзола. Затем увидел коробочку с браслетом молодой испанки. Он сунул ее за пазуху и, даже не взглянув на остальное, стал поспешно выбираться из каюты. Сделать это было непросто, поскольку дверь оказалась там, где должен был находиться потолок. Когда же капитан выкарабкался в коридор, навстречу ему уже неслись бурные потоки пенящейся воды. Ценой неимоверных усилий, захлебываясь и обдирая в кровь руки, Хейвуд выбрался все-таки наружу.
Судно лежало на борту, готовое под напором волн в любое мгновение опрокинуться кверху килем. Хейвуд осмотрелся. Повсюду из клокочущей воды торчали острые выступы подводных скал. Между ними там и сям выныривали из пены головы пиратов. Выныривали и тут же исчезали назад. Иные – навсегда. Несколько пиратов, не решаясь оставить судно, цеплялись за мачты и реи и свисавшие с них обрывки снастей.
Видя, что галеону осталось жить считаные секунды, Хейвуд решил добираться до берега, смутно угадывавшегося за Перстом Нептуна. Рискуя свалиться вниз, после нескольких неудачных попыток он дотянулся наконец до свисавшего рядом каната, уцепился за него израненными руками и стал медленно спускаться. Но не успел он преодолеть и ярда, как раскачивавшийся на спутанных снастях тяжелый обломок реи со всего маху ударил его по кистям рук, припечатав их к палубе. Кисти в мгновение ока превратились в кровавые лепешки.
Дико заорав от невыносимой боли, Хейвуд камнем полетел в кипящую пучину. Последнее, что почему-то вспомнилось вдруг пиратскому капитану, была падающая с борта галеона в воду юная испанка.
Через минуту «Сан Антонио» разломился надвое и тут же скрылся под водой…
