Текст книги "Мето. Дом"

Автор книги: Ив Греве

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Глава V

Сегодня я решаю рассказать все, что теперь знаю, Марку и Клавдию. Не хочу впутывать в это Красса. Он слишком маленький и слишком легкомысленный. Он может навлечь неприятности и на себя, и на меня. Октавию рано или поздно мне тоже придется рассказать, но меня беспокоит его патологическая рассеянность. Он легко может себя выдать.

Прошло уже больше трех недель, и мне немного стыдно, что я играю в шпиона со своими собственными друзьями. Три недели ежедневно я следую за ними по пятам.

Никто из них не исчезал ни на минуту, чтобы донести. Каждый раз я засыпал последним. Я уверен, что они верные товарищи. Мы должны подозревать других.

Сначала я спрошу у них, хотят ли они слышать то, что я собираюсь им сказать. Ведь я подвергну их опасности; после того, как они все узнают, они станут моими сообщниками.

Я начинаю с Марка, встретившись с ним на выходе из спальни:

– Я узнал кое-что, пока сидел в холодильнике. Я не имею права об этом говорить. За мной пристально следит Цезарь. Если хочешь тоже узнать, я могу посвятить тебя в эту тайну. Не отвечай прямо сейчас. Подумай до вечера.

Легким кивком головы Марк делает знак, что он понял.

– Подумать о чем? – спрашивает Красс, хлопая меня по плечу.

– А, это ты! Подумать о смысле жизни… о смерти…

– Вы что, издеваетесь надо мной? Я уверен, вы что-то скрываете!

– Нет.

– А я говорю, что да. Что именно?

Поскольку мы молчим, Красс начинает хмуриться. Он обижен. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать: «Это для твоего же блага».

К своему второму другу я подхожу во время хора. Павел стоит с Фиолетовыми. Как раз выдается момент, чтобы поговорить с Клавдием наедине. Он поет слева от меня. Я заранее приготовил записку на туалетной бумаге, потому что учитель пения не терпит болтовни.

Партитуры мы держим в руках. Я просовываю свое послание ему под большой палец. Вижу, как Клавдий хмурит брови. Он читает записку. Перестает петь и пытается поймать мой взгляд. Я пою громче обычного, улыбаясь, чтобы не вызывать подозрений. Занятие заканчивается. Я чувствую, как он засовывает бумажку мне в карман. Я украдкой достаю ее: это моя записка. Он вернул мне ее. Я ищу Клавдия глазами. Но он уже смешался с толпой.

Я встречаю его несколько минут спустя у входа в туалет, без сомнения, он ждет Павла. Он кивает мне. Поравнявшись с ним, я слышу:

– Я не хочу знать.

– Уверен? Ты можешь не отвечать прямо сейчас.

– Я не хочу ничего знать, – говорит он, чеканя каждое слово. – А ты будь осторожен.

Павел возвращается, я исчезаю.

Я просто в шоке. Неужели Клавдий боится? За себя? За Павла? Он всегда мне представлялся надежным и сильным старшим братом. Почему он так поступает со мной?

Вечером в столовой Марк садится напротив и сверлит меня взглядом. Он выбрал правильный момент. Во всеобщей суматохе никто не услышит, что он собирается сказать.

– Я согласен, – уверенно произносит он. Затем опускает голову. – Ты говорил еще кому-нибудь? – интересуется он.

– Я хотел рассказать Клавдию, но он отказался. Не понимаю почему.

– Он пытается тебя защитить. Мне страшно, – продолжает он, – но я не хочу оставлять тебя наедине с этой тайной. Но когда ты мне все расскажешь, оставь меня в покое.

Вечером перед сном я делюсь с Марком тем, что узнал.

После короткой паузы он отвечает:

– Надо воспользоваться отведенным нам здесь временем. Обещай, что ты больше не будешь ничего предпринимать.

Поскольку я не отвечаю, он продолжает:

– Пойми, что я дорожу тобой как частью себя. Я боюсь за тебя. И Клавдий тоже, я уверен.

Я вынужден солгать, чтобы его успокоить.

– Я подумаю. Возможно, вы правы. Спокойной ночи, Марк.

– Спокойной ночи, Мето.

Я понимаю их опасения. Мне самому страшно. Но я хочу знать. Я должен узнать, что скрывается за запертыми дверями, невозмутимыми лицами Цезарей и мордами солдат-монстров.

Завтра за ужином я не буду пить и проверю, прав ли был Ромул, когда говорил, что нам подсыпают снотворное.

Этим утром я принял решение быть послушным учеником, весь день вести себя как барашек. Это позволит мне быть неприметным. Надо, чтобы обо мне забыли. Тогда никто не заподозрит, что ночью я могу превратиться в хитрую проныру и не считаться ни с какими запретами.

День прошел как по маслу. Испытание ждало меня за ужином. Не пить – это настоящая каторга. С первых же ложек еды меня охватывает жуткая жажда. Наверное, продукты напичканы солью или чем-то подобным. Странно, что я ничего не чувствую. Должно быть, вкус чем-то замаскирован. Я наблюдаю за соседями и считаю, сколько выпивают они. Трое детей напротив меня – десять, семь и тринадцать стаканов соответственно. Я беру в руки кувшин, подношу стакан к губам, но не пью ни капли.

Зато во время чистки зубов я наверстываю упущенное и заглатываю огромное количество воды, чтобы потушить пожар в горле.

Засыпают все, как обычно, в спокойной и умиротворенной обстановке. Короткие разговоры стихают, голоса постепенно смолкают, и спальня погружается в абсолютную тишину. А я не сплю. И глаза не слипаются. Проходят долгие минуты. Я решаюсь проверить: зову по очереди тех, кто лежит рядом. Никто не отзывается. В этой комнате я никогда не говорил так громко, даже днем. Мои глаза полностью привыкли к темноте и видят почти как днем. Я поднимаюсь и смотрю на спящих товарищей. Старшие спят по диагонали, а малыши ровно вдоль бортиков кроватей.

Вдруг я слышу шаги за дверью. Я ложусь и натягиваю одеяло. А дальше происходит невероятное: кто-то включает свет. Никто из детей не реагирует. И так, значит, каждую ночь! Я не решаюсь приоткрыть веки. Чувствую чье-то присутствие. Пахнет не смазкой для ботинок, а дезинфицирующим средством или шампунем от вшей. Я приоткрываю глаза и вижу их: они большие, высокие. Они нагибаются, чтобы собрать белье в мешки с именами учеников. Затем я слышу, как одни за другими открываются дверцы шкафов. Их как минимум шестеро. Когда их лица поворачиваются в мою сторону, я закрываю глаза. Теперь они подметают. Авл задевает правой рукой мою кровать. Я уверен, что это он. Он был Красным, когда я только появился в Доме. Они одеты в черные комбинезоны с номерами на спинах. У Авла номер 197. У него впалые щеки. Он кажется грустным и уставшим. Движения его машинальны. В одном ухе у него, как и у других, продето широкое кольцо. Он прерывается на десять секунд, чтобы потрогать волосы Павла или кого-то из его соседей. Вообще, я больше догадываюсь, чем вижу на самом деле. Свет гаснет.

Итак, значит, бывших, по крайней мере какую-то часть из них, не выгоняют в холод и голод, когда они вырастают выше положенного. Некоторые остаются в Доме. Они работают ночными уборщиками. И судя по тому, как они выглядят, думаю, они не слишком хорошо отдыхают и днем.

Благодаря Ромулу я чувствую, что завеса тайны потихоньку приоткрывается. Завтра я ничего не скажу Марку, не хочу, чтобы он волновался. Вскоре я засыпаю.

На следующую ночь приходят они же. Когда Авл нагибается взять мои вещи, я решаю заговорить с ним. Я открываю глаза. Он глядит на меня и громко произносит:

– Один из Красных открыл глаза. Мето 6/4. Тревога.

Я слышу, как кто-то вдалеке ему отвечает, словно эхо:

– Мето 6/4. О’кей.

Я замираю. Смотрю на него еще несколько секунд, потом плотно сжимаю веки. Лежу в полной неподвижности. Слышу, как они какое-то время суетятся, затем выключается свет и хлопает дверь. Завтра и всю следующую неделю буду опустошать кувшины за ужином и спать, как все остальные.

Каждое последующее утро после пробуждения я ощущаю запах ботиночной смазки. Им пропахла вся моя постель. Значит, по ночам «монстры» следят за моим сном, точно.

Я чувствую себя все более и более одиноким. Скоро я стану похож на Ромула.

Марк с тревогой поглядывает на меня.

– Ты совершил что-то ужасное. Я вижу это по твоим глазам, – как-то вечером говорит он мне.

– Не такое уж страшное. Иначе уже не был бы здесь. Хочешь, расскажу?

– Нет.

– Тебе совсем не любопытно?

– Напротив. Но я боюсь. И за тебя тоже боюсь. Если они почувствуют, что тебе хочется поскорее узнать свое будущее, они могут сломать твою кровать. Так уже было.

– Откуда ты знаешь?

– Рем мне рассказал: это произошло с Фиолетовым по имени Гней, отъявленным бунтовщиком.

– Надо поговорить об этом с Ремом.

– Будь осторожен с ним. Предатели, о которых ты мне говорил, где-то рядом.

– Только не Рем.

Со следующего дня я решаю последить за Ремом в течение недели. Ничего подозрительного, кроме того, что он часто остается один, сидит, уставившись в одну точку, и приходит на занятия и игры в самый последний момент.

Я пытаюсь приблизиться к нему. Например, сажусь с ним за один стол. Но быстро замечаю, что все напрасно. Я хочу, чтобы он рассказал мне о Гнее, поэтому как ни в чем не бывало задаю о нем вопросы. Рем удостаивает меня лишь взгляда и едва заметной улыбки. В такие моменты мне кажется, что он где-то далеко и ничего не понимает.

Однажды утром после моей очередной попытки он берет меня за руку и тащит в укромное место.

– Гней был непослушным, поэтому его наказали и сломали ему кровать. После он ушел.

– Кто сломал кровать?

– Это ночная тайна. Но ночь – не для детей. Ночью дети спят.

– Ты уже не ребенок, Рем.

– Нет, я все еще Красный.

Вдруг он меняет интонацию:

– Знаешь, Мето, давай-ка не попадаться друг другу на глаза, иначе…

Он уходит, не договорив, и отправляется в туалет. Я иду искать Марка.

Рем не приходит обедать. Он присоединяется к нам на хоре. Я замечаю, что Цезарь 4 не сводит с него глаз.

За ужином я сажусь рядом с Клавдием. Со времени моего предложения и его отказа я чувствую огромную пропасть между нами.

– Мето!

Голос спокойный и твердый. Я не оборачиваюсь и отвечаю:

– Да, Цезарь.

Я ждал его.

– Нам надо поговорить, – продолжает он.

Я иду за ним в кабинет. Цезарь долго перебирает бумажки, бросая на меня быстрые взгляды. Наконец он спрашивает:

– Итак, ты говорил с Ремом?

– Он мне нравится.

– О чем ты его спрашивал?

– Я просил рассказать о Гнее.

– Почему ты интересуешься им?

– Мне рассказали, что кто-то специально сломал кровать некоего Гнея, хотя он был всего лишь Фиолетовым. Я хотел узнать, сказка ли это для устрашения детей или этот мальчик существовал на самом деле. Поэтому я спросил у того, кто живет здесь дольше всех, то есть у Рема.

– Ну и? Что он тебе ответил?

– Он сказал, что это правда.

– Что еще?

– Он добавил, что не знает, кто именно сломал кровать. Это все.

Я должен любой ценой себя контролировать и не выдавать своего страха. Я продолжаю спокойным и уверенным голосом, четко произнося каждое слово:

– Я ничего не сказал Рему. Я не говорил с ним о Ромуле и о том, что он мне поведал. Я сдержал обещание.

– Похоже, что так. Не порти себе жизнь здесь, Мето. Она может оказаться не такой длинной. Пользуйся! Учись! Развлекайся! А самое главное – крепко спи!

– Цезарь, я голоден. Я еще ничего не ел сегодня вечером и ничего не пил, – невинно говорю я.

– Иди на кухню, мы все предусмотрели.

Я ем один на кухне и в спальню попадаю в последний момент. Красс жестом приветствует меня.

– О чем говорил с тобой Цезарь? – спрашивает Марк.

– Ни о чем. Все о холодильнике. Он хочет быть уверен, что я туда никогда не вернусь.

– А ты мне не рассказал, что было в холодильнике, – вмешивается Красс.

– Это в прошлом. Я не хочу к этому возвращаться. Было очень тяжело. Я потом с тобой поговорю, может, через несколько месяцев.

– А Марку и Клавдию ты рассказал, – ноет он.

– Нет. Ты должен понять, я тебе больше не опекун. Я вернулся к своей нормальной жизни: говорю теперь со всеми, а особенно с Красными, которых знаю очень давно и с которыми был разлучен во время твоей инициации и отсидки в холодильнике.

– Я понимаю, но я тоже хочу быть твоим другом.

– Ты и так мне друг. Но я дам тебе один совет: найди себе и других друзей, пожалуйста, твоего возраста и твоего цвета. Дружба с ними продлится дольше.

– А ты давно Красный?

– Думаю, мне осталось не больше трех.

Он опускает глаза. Думаю, он не понял.

– Не больше трех сантиметров до большой поломки. Мне осталось три – шесть месяцев в лучшем случае. Так я думаю.

– Ну вот. Тогда не жди слишком долго, чтобы мне рассказать.

Я залезаю в свою кровать и проскальзываю под одеяло. Как хорошо в тепле! Марк поворачивает голову ко мне в момент, когда гасят свет.

– Какое счастье видеть тебя рядом. Я очень боялся.

– Все не так уж страшно. В любом случае, у меня нет желания тебя покидать.

Мои глаза закрываются. Я собираюсь как следует выспаться.

Сегодня рядом с моей кроватью больше не пахнет солдатами. Я встаю. Случайно задеваю рукой какую-то маленькую палочку, засунутую с краю мне под подушку. Я тут же прячу ее в карман моей пижамной рубашки. Пытаюсь на ощупь понять, что это. Это не палка, хотя имеет ту же форму. Что-то более гибкое, может быть, полоска очень тонкого картона. Быстро перекладываю этот предмет в карман брюк. Первую попытку рассмотреть делаю в туалете, но едва я захожу в кабинку, как кто-то из малышей сразу в нетерпении стучит в дверцу. Приходится поторопиться. Дальше все утро беспрерывно чем-то занято. Занятия идут одно за другим. При каждом удобном случае я трогаю палочку, взвешиваю ее в руке, покручиваю. Я даже не знаю, какого она цвета. Я еще потеребил ее и понял, что это рулончик бумаги, скрученной очень плотно. Мне удается его расправить ногтем большого пальца. Теперь я уверен, что это записка, ночное послание.

Я сижу и уже целых пятнадцать минут слушаю курс о разведении картофеля, о его происхождении и питательных свойствах…

Я достаю носовой платок, в который завернута записка. Она сползает на тетрадь, а я в это время сморкаюсь. Марк оборачивается и улыбается.

– Ты простудился? – шепчет он.

Я не отвечаю, так как слышу, что учитель ботаники прерывается и поворачивает голову в нашу сторону.

Это человек без возраста и без волос, который передвигается с трудом при помощи тяжелых костылей. В коридоре кто-нибудь из учеников служит ему поводырем, потому что он слепой, ну или почти.

– Марк, – говорит он спокойно, – не беспокойтесь о здоровье вашего товарища. Он совсем не болен. Десять секунд назад он высморкался понарошку.

Он молчит. Будет ли он продолжать урок?

– Мето, зачем вы делали вид, что сморкаетесь, а?

Я не разжимаю губ. Если я заговорю, он поймет, что я вру. Я терплю. Проходит долгая минута.

– Ну, да и не важно, в самом деле! – заявляет он в итоге. – Вернемся к нашим картошкам, которые не терпят отлагательств.

Я выдыхаю, но не слишком громко.

Правой рукой пишу и одновременно разворачиваю бумажку. Записка размером примерно восемь сантиметров на один. В ней две строчки, написанные серыми чернилами крошечными буквами:

Действовать легче, пока ты в Доме, чем после. Не доверяй никому ни днем, ни ночью. Если хочешь следовать нашим путем, намотай один свой волос на первую пуговицу дневной рубашки. Записку съешь.

Я жду конца урока, когда все начнут греметь стульями, чтобы смять бумажку в шарик и проглотить. Никто ничего не замечает.

Кажется, Марк все еще встревожен инцидентом. Он смотрит на меня глазами побитой собаки. В коридоре он берет меня за руку.

– Почему ты не ответил?

– Я не мог.

– Почему?

– Я не могу тебе ничего сказать.

Взгляд его тяжелеет. Он сердится. Ему, должно быть, кажется, что я предаю его. Он отходит в сторону и цедит сквозь зубы:

– Вот черт!

Я смотрю ему вслед, а он идет в комнату для уколов. Кто-то кладет руку мне на плечо. Это Красс.

– Мето, как дела? Что ты мне расскажешь? Из-за этого, в общем, невинного вопроса все во мне переворачивается.

– Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал? Я был на ботанике. Мы говорили о картошке. Аты?

– А я был на механике, мы слушали историю о вулканической котельной Дома.

– Должно быть, тебе, мерзляке, было страшно интересно. Ладно, встретимся на борьбе. Я иду на укол.

Наши ученики выстроились в ряд. Все в коричневом трико. Я по очереди всматриваюсь в каждого из них. Сегодня Марий будто не в своей тарелке. Он сжимает зубы и косится на Красса, моего «бывшего ученика».

Тит, от которого трудно что-либо скрыть, предлагает мне:

– Ты начинай тренировку, а я займусь Марием. Он на взводе. Или, может, хочешь наоборот?

– Нет, давай.

Тит направляется к Марию, дружелюбно, но крепко берет его за плечи и отводит в сторону.

Я начинаю разминку под насмешливые взгляды двух наших привычных ассистентов.

Через пару минут Тит возвращается.

– Он унялся, но хочет поговорить с тобой.

Я иду к Марию.

– Красс клевещет, – серьезно заявляет он.

– Красс? Новичок, которого я опекал?

– Да. Должно быть, ты недостаточно хорошо объяснил ему, что не надо рассказывать всякие байки о других.

– Что он сказал?

– Он болтает о Квинте.

– О Квинте? Красс появился в день его ухода! Он даже с ним незнаком… Я обещаю тебе разобраться и прояснить ситуацию. Поговорим позже.

– Мето, тебе все верят. Не обманывай друзей.

– Я понял, расслабься.

Я зову Красса, который улыбается мне самой обворожительной улыбкой.

– Что это за история, Красс? Ты оскорблял Квинта?

– Я сказал только, что он был трусом.

– Откуда ты можешь это знать?

– Мето, я уже говорил тебе, что ночью слышу голоса. А утром просто озвучиваю то, что слышал. Я рассказал об этом Марию случайно, за завтраком. Я даже не знал, что они были друзьями.

– Заканчивай свою болтовню! Если не сможешь следить за своими словами, у тебя будут серьезные неприятности.

– А я не боюсь. Не надо за меня беспокоиться, ты больше не мой опекун. Ты уже сказал мне об этом.

– Я говорю с тобой как с другом.

– Ладно, я больше не буду, обещаю.

– Ты сейчас же пойдешь и извинишься.

– Как скажешь.

Я делаю знак Титу. Он дружески подталкивает Мария к сияющему Крассу. Синий стоит с непроницаемым лицом. Оба пожимают друг другу руки, и Красс произносит:

– Я сожалею о том, что сказал. Прошу меня извинить.

Выходя из спортивного зала, Марий сообщает мне:

– Он не искренен. Я оставлю это дело, чтобы не навлекать на тебя проблем, но Красс какой-то мутный, он злится на меня.

– Он еще мал, я присмотрю за ним.

– Не увлекайся. В последний раз тебе это стоило четырех дней в холоде.

Я наблюдаю за своим экс-подопечным во время ужина. Он полностью освоился. Он расслаблен. Улыбается. У него самодовольный вид, когда он смотрит на окружающих. Я понимаю, что, если бы не мое шефство над ним, он никогда не стал бы моим другом.

А впрочем, друг ли он?

По мнению многих моих товарищей, я должен его ненавидеть или как минимум относиться к нему с недоверием. Если подытожить, то все, чем я ему обязан, – это четыре дня в холодильнике и пропущенные партии в инч, из-за того что я был вынужден ему помогать с учебой. Кроме того, я думаю, он обманывал меня с рассказами о походе в раздевалку и дурачил после борьбы…

А что, если Красс опасен? Может, он и есть «ухо Цезаря»?

Эта мысль вдруг становится для меня очевидной. Я защищал и опекал маленького доносчика?

Как теперь действовать? Прежде всего, проверить свои догадки, не выпускать его из поля зрения, насколько это возможно, и перестать о нем заботиться. Пусть сам разбирается со своими ночными голосами.

Вечером, снимая рубашку, я задаюсь вопросом: должен ли я отвечать «моим ночным друзьям» прямо сейчас? Я в сомнениях из-за замечаний учителя ботаники. Вдруг мое поведение стало предметом доноса? Может, кто-нибудь из «ушей Цезаря» что-нибудь заподозрил? Я должен быть осторожен.

Проснувшись, я понимаю, что мои вечерние опасения были не напрасны. Вокруг моей кровати снова странный запах. Похоже, солдаты опять следили за мной ночью или рылись в моих вещах. Пожалуй, стоит снова превратиться на время в послушного барашка.

После ужина все идут в ванную чистить зубы. Убирая зубную пасту, достаю из сумочки расческу, ищу на ней волос подлинней и наматываю его на указательный палец. Кладу получившийся комочек в рот.

Я решил ускориться. Если буду слишком осторожничать, то ничего не успею до того, как треснет моя кровать. Я должен все узнать либо сейчас, либо никогда.

Я возвращаюсь в спальню. Надеваю пижаму и аккуратно складываю вещи. Сверху кладу рубашку. Потом делаю вид, что смачиваю палец слюной, чтобы отчистить пятнышко, а на самом деле наматываю волос в условленном месте. И получаю сильнейший хлопок по спине.

– Ну что, спишь на ходу? – спрашивает меня Красс.

Я не даю застать себя врасплох и иду в контратаку:

– А, привет. Кстати, где ты был после учебы? Я тебя ждал.

– Ты что, шпионишь за мной? – смеется он.

Я улыбаюсь и продолжаю таким же спокойным тоном:

– Нет, хотел тебе кое-что рассказать.

Но теперь уже не хочу.

– Да? Ну ладно, спокойной ночи, Мето.

Он больше не стал ни о чем допытываться.

Утром пришла почта. Нельзя читать ее на уроке. Я решаю закрыться в туалете.

Вдвоем вы будете сильнее. Подай знак другому, подвернув левую брючину пижамных штанов завтра, когда пойдешь в ванную.

Я проглатываю записку, спускаю воду в унитазе. Затем иду попить воды из-под крана.

– Не пей слишком много перед бегом, иначе отяжелеешь.

Оборачиваюсь. Это Павел. Я отвечаю:

– Когда будешь в силах меня обогнать, тогда сможешь давать мне советы.

– Он сказал это для твоего же блага! – вмешивается Клавдий.

– Знаю-знаю! Просто сейчас я не в настроении выслушивать поучения…

Не обижайся, Павел, ладно?

– Ладно, без обид, – соглашается тот.

Мне необходимо успокоиться. Я бы очень хотел побыть один, чтобы переварить новость. Скоро нас будет двое, и мы вместе разделим груз всех тайн и опасностей. Я должен сконцентрироваться на предстоящем дне. Прежде всего, спокойно присоединиться к товарищам по эстафете, всех обогнать и выдать максимум.

Утро прошло хорошо. В столовой я сажусь вместе с Октавием и Марком. Не удерживаюсь, чтобы не поговорить с ними о Клавдии и его слишком тесных отношениях с Павлом.

– Это просто смешно, – заявляет Марк. – Павлу давно пора стать самостоятельнее.

– Думаю, его все устраивает, – вмешивается Октавий. – Вот я, например, люблю проводить время с вами, но иногда мне все же нравится побыть одному.

– Ему пора понять, что скорое расставание неизбежно. Клавдий ведь в конце пути, – добавляет Марк.

Чтобы чем-то занять себя, я продолжаю следить за своим подозреваемым. Исходя из дневных наблюдений, я пришел к выводу, что он проводит слишком много времени в туалете. Я не замечал этого за ним во время инициации. Может, он пользуется тайным лазом через шкаф, чтобы ходить с докладами к Цезарю? Я неоднократно пытался открыть этот шкаф, но он всегда заперт. Возможно, у Красса есть ключ.

Я не должен ничему верить без доказательств.

По окончании теоретических занятий я замечаю Спурия, который пристально смотрит на меня и не решается подойти. Я знаю, чего он хочет. Мои друзья уже говорили мне о нем. Он очень хотел бы играть забойщиком. Это было его место в предыдущих командах. Он никогда не осмеливался просить меня уступить ему напрямую.

Уже в раздевалке, где мы облачаемся в панцири, он спрашивает:

– Как ты стал забойщиком в команде Красных?

– Мой предшественник сломал себе нос. А пока он выздоравливал, его кровать треснула. С тех пор я не пропустил ни одной игры, разве что пока сидел в холодильнике.

– Знаешь, я ведь был неплохим забойщиком в команде Фиолетовых, – продолжает он.

– Да, мне говорили. А теперь хочешь попробовать свои силы с Красными?

– Не для того, чтобы заменять тебя каждый раз, а просто чтобы поучаствовать, понимаешь?

Я настроен благодушно, сам не зная отчего. Может, это своеобразная разрядка в конце дня?

– Если Клавдий согласен, можешь сыграть этот матч за меня.

– Ты просто супер, Мето! Спасибо! С Клавдием я уже договорился.

Я редко видел такую радость. Я перестаю одеваться и отвечаю улыбкой на дружеские знаки, которые подают мне остальные члены команды. Похоже, все довольны.

Я занимаю место на скамейке запасных. Матч начинается с увертюры, которая очень нравится начинающим. Она выглядит весьма зрелищно. Пробиватель принимает позу яйца, и его товарищи по команде пытаются закатить его как можно дальше. Они выбрали тактику Ромул 1.1. Как только движение распознано, противники устремляются к ведущему, чтобы заставить его выпустить мяч.

Мы его перехватываем. Спурию тяжело. Он не может освободиться от чистильщиков. Его прямо-таки пригвоздили к полу, и Клавдий пытается исправить ситуацию. Ну вот, у нас отнимают мяч. Противник идет в контратаку. Спурий наконец поднимается и первым бодает головой того, кто несет ценный груз. Удар получается сильным. Спурий валится на пол, как мешок с бельем. Тит ловит мяч и забивает. Все кончено. Новый забойщик больше не двигается. Вмешивается Цезарь 2:

– Носилки! Носилки!

Я вскакиваю со своего места.

– Укладывайте его аккуратно, – командует Цезарь. – Осторожнее с головой! Так, хорошо. Клавдий и Мето, отнесите его в санчасть.

Цезарь со всей осторожностью снимает шлем. По лбу Спурия проходит фиолетовая полоса. Под глазами кровь.

– У него крепкая голова. Он выберется. Мето, почему сегодня не ты забойщик?

– Спурий попросился меня заменить. Он был забойщиком у Фиолетовых. Теперь, когда я увидел его в деле, то понял, что он не тянет.

– Клавдий, ты был согласен на этот эксперимент?

– Конечно. Мы уже совсем зрелые Красные. Нам надо думать о будущем, подыскивать себе замену.

– Не ваше дело думать о будущем. Идите и успокойте своих товарищей. Я останусь с раненым.

В раздевалке все собираются вокруг нас.

– Ну как? Он пришел в себя? – спрашивает Марк.

– Нет. Но, по мнению Цезаря, он выкарабкается. Думаю, он очень сильно пострадал. Боюсь, он не был готов заменить меня.

– Мето, ты здесь ни при чем. Спурий мечтал об этом, и все мы были согласны. Завтра ты займешь свое место, а он будет учиться, сидя на скамье запасных.

– Надеюсь, так и будет.

В тот вечер я должен был быть счастлив, ведь назавтра мне предстояло встретиться с другим, таким же как я, желающим докопаться до правды. Но у меня из головы не выходит Спурий, неподвижно лежащий на больничной кровати. Это образ смерти.