Текст книги "Музыка Рода Человеческого"

Автор книги: Итан Планк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Она играла, до конца не понимая, что с ней происходит.

Мелодия перестала быть похожей на оригинал, но от этого не стала хуже, а перед глазами Глории всплывали моменты жизни, когда она, держась за руку отца, шла вместе с ним по пляжу и парку Фолли-бич. Слева от неё проходили красивые молодые пары, очень легко одетые. Подолы невесомых длинных платьев девушек развевались по ветру, волосы парили вокруг их лиц, а парни с белоснежными зубами улыбались солнцу, уходящему за горизонт. Мелкие и частые мини-гостиницы создавали бесконечную панораму ярких огней вдоль пешеходной аллеи. А справа манил прохладным солёным воздухом бесконечный океан. С тех пор она на всю жизнь запомнила звук прибоя. Дрожащей рукой она сжимала крепкую и надёжную, как тогда казалось, руку отца.

Уловив для себя интересные мотивы, Композитор вожделенно придвинулся к одному из мониторов, на котором стали появляться ноты. Так продолжалось несколько минут, пока Глория снова не опустила руки, оставив своей игрой эхо красивых нот.

Выдержав паузу, Композитор зааплодировал.

– Это неправда, – смущённо произнесла Глория. – Моя игра не представляла ничего особенного.

– Должен с тобой не согласиться, моя дорогая.

– Вы мне льстите.

– Нет.

В мониторе у Глории высветился очередной фрагмент каких-то нот, который отличался от предыдущих разве что только цветом заднего фона. Он был менее белым и напоминал больше цветную ксерокопию страницы. На мониторе в «коконе» Глории высветились какие-то ноты с указанием темпа и заглавием, по всей видимости, произведения.

– Глория! – с трепетом произнёс Композитор. – Сейчас я хотел бы возвратиться к тому, из-за чего ты здесь, а именно, к произведению, над которым я работаю.

Глория посмотрела на камеру, а затем перевела взгляд на экран монитора.

– С твоей помощью и юным взглядом на жизнь я хочу развить и усовершенствовать это произведение, доведя его до совершенства, – продолжал Композитор. – Я хочу от тебя свежих идей и мыслей. Я хочу, чтобы между нами было доверие. Поэтому мне будет интересно всё, что ты сможешь сыграть. Любую музыку и созвучия, которые возникнут у тебя в голове и мыслях, я готов с ней ознакомиться, выслушать и доработать.

– Вы думаете, у меня получится? – с сомнением спросила девочка.

– Глория, я совсем не думаю об этом. Потому что знаю и хочу верить в то, что ты будешь думать только о музыке.

Никто из нас не застрахован от ошибок. Поэтому мы будем пробовать и играть. А ночью, когда ты будешь спать, я буду прорабатывать материал раз за разом, доводить его до совершенства. Так что у нас всё получится. Впереди очень много работы, и она тебе понравится.

– Понравится?

– Вспомни всех тех ребят, которые были с тобой с самого начала, – голос Композитора стал более мягким. – С самого начала, ещё в музыкальной школе. Вспомни всех соперников на фестивалях и конкурсах.

– Их лица печальны, – словно в бреду произнесла Глория, вспоминая своих сверстников.

– Да, но то, что творится внутри них, не остановить. Их движения отточены, их головы тяжелы, их тела – сила музыки и темп. Музыка притягивает и не отпускает до своего окончания.

– Когда прервать музыку – решать только музыканту, – перебила девочка мысль Композитора.

– И это тоже, – поддержал он её.

– Это будет опера? – спросила Глория, просмотрев предложенный на мониторе материал.

– Нет. Это больше похоже на просто длинное произведение. Музыкальный цикл, рассказывающий о большой трогательной истории.

– Вы работаете по сценарию?

– Не совсем, моя дорогая. В голове одного моего друга зародилась одна жизненная история. Мне она очень понравилась, показалась интересной, хотя в ней нет ничего особенного.

– Расскажите. Мне кажется, если вы посвятите меня в вашу историю, я смогу вам чем-нибудь помочь.

– Это история о человеке, которого все называют «укрывающий». Он портной, и его руки превращают обычную ткань в интересные вещи, носить которые дозволено не всем.

– А кому?

– Автор умалчивает об этом, – с некой тоской произнёс мужчина.

– И что было дальше?

– Ему с трудом удаётся продавать свой товар, и однажды он подумал, что, гуляя по городу в одежде, сделанной своими руками, он тем самым создаст себе рекламу. Но вместо этого вокруг него происходили странные вещи.

– Какие? – Глория сгорала от любопытства.

– С прохожими случаются несчастные случаи. Кого-то сбивает повозка, кого-то избивают в уличной передряге. Он оказывается один на один с умершим, и как это положено, моя дорогая, труп необходимо накрыть какой-нибудь материей.

– И он оставляет свою одежду? – догадалась Глория.

– Совершенно верно. Он снимает с себя материю и накрывает лежащего. Обычно он уходит, но с некоторыми он пытается говорить, пока не приедет полиция или кладбищенский работник. Его мысли чисты, диалоги красивы и наполнены глубоким смыслом. И ему неважно, кто перед ним:

богач или бедняк, алкоголик или душевно больной.

– Интересный сюжет. И чем всё закончилось?

– Ничем. Такое можно рассказывать бесконечно долго.

Ведь это история больше о нас, о людях. В нашем с тобой, Глория, случае, одна голова хорошо, а две лучше.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду то, что мне уже много лет и за плечами у меня огромный опыт. Я слушаю музыку всех направлений, посещаю различные музыкальные церемонии, я преподаю больше сорока лет. Но, несмотря на всё это, из-под моих пальцев будет всегда звучать та мелодия, которая характеризует только меня и то многое, что вложили в меня мои учителя. Я не могу писать так, как писал, скажем, Бетховен или Моцарт²¹. Я хочу добиться разноплановости, использовать все краски и диапазоны звучания. Я искренне верю твоим и своим возможностям. Плодом наших с тобой игр будет величайшее творение человечества из безграничного контраста всего семи нот. Я буду давать тебе для ознакомления всего лишь части произведений, как это уже было сегодня. Я не хочу тебя запутывать подробностями – это будет для тебя лишней ин формацией. Не хочу заострять твоё внимание на том, где я, к примеру, зашёл в тупик или не могу определиться с выбором одного варианта. Я хочу довериться тебе и услышать твои мысли, которые ты переложишь на музыку.

Глория задумалась, опустив веки.

– Глория, – снова произнёс Композитор. – Я никогда не забуду, как рукоплескал тебе зал. Я стёр тебе память, но ты должна это помнить. Тот зал, конечно, не отличается от десятков других залов, где ты демонстрировала свой талант, но всё же. Я не мог ошибиться в тебе, поверь. В том зале не было ни одного, кто был бы лучше тебя.

Композитор взял пару первых аккордов той композиции, ноты которой были отображены на мониторе перед пленницей. Вскоре Глория подхватила мелодию, стала пробовать импровизировать, экспериментируя даже с тональностью и темпом. Каждый раз, когда она сбивалась, оправдывалась тем, что она всего лишь пробует и что обязательно постарается прийти к чему-то более созвучному и мелодичному. В ответ Композитор старался её поощрять и советовал, чтобы она не обращала внимания на возникающие ошибки и недочёты.

Примерно через полчаса он поменял принцип работы – на сей раз не стал ничего выводить на её монитор. Все последующие музыкальные фрагменты она воспринимала на слух. Предоставленная самой себе, Глория пробовала импровизировать, не отрывая пальцев рук от клавиш пианино.

То, что выдавала девочка, приятно удивляло Композитора.

В ней определённо был талант, думал он про себя, не замечая как один час сменялся другим.

– Весьма неплохо. Очень неплохо! – с удовольствием и приятной усталостью произнёс голос.

– Мне тоже понравилось, – согласилась девочка. – У нас проходили похожие занятия, но с вами это было увлекательнее.

Глория опустила глаза, осознав всю абсурдность сказанного.

Как же ей сейчас хотелось, как это было всегда после занятий в музыкальной школе, выйти на улицу и по знакомому

маршруту пройти три квартала вниз и один налево, туда, где жила её любимая мама, где находился их дом, наполненный запахом свежеиспечённых гренок с маслом и расплавленным сыром.

– Ты не проголодалась? – словно прочтя её мысли, спросил Композитор. – По времени тебе пора поесть.

– Я как раз думала о еде, – ответила Глория.

Композитор рассказал ей о том, что из еды у него есть практически все, что она может пожелать. Он заранее предупредил её, что вся еда в желеобразном виде. В итоге обед Глории состоял из куриного бульона, овощного рагу и чая, который вновь показался ей больше горьким, нежели сладким. Композитор объяснил ей, что в еду добавлены специальные витамины, способствующие поддержанию тонуса в её организме. Вследствие того, что девочка будет вести неподвижный образ жизни, особая доза витаминных добавок пойдёт ей только на пользу. Она не обратила внимания на его сообщение, так как ничего в этом не понимала, а из-за накопившейся усталости не особенно хотела вникать.

Пока Глория ела, прижимая губы к пищевым трубкам, Композитор, сидя в кресле и пролистывая получившийся за день материал, пришёл к выводу, что проделанная работа оказалась очень продуктивной. В отличие от Глории, помимо приятной усталости он начал испытывать также чувство радости. Закрывая все приложения на своём компьютере, он обратил внимание, что Глория уже спит, запрокинув голову в сторону. Композитор потушил свет и всё оборудование в «коконе» Глории, после чего дёрнул рычаг, приведя в движение кресло девочки. Сопровождаясь тихим щелчком и скрипом, её кресло опустилось до пола. Прекрасное, юное создание погрузилось в глубокий сон. Чёрная пустота в «коконе», словно сговорившись с кожаными ремнями на руках и щиколотках, что удерживали пленницу, обволакивала её обнаженное прекрасное тело: сформировавшаяся грудь медленно вздымается, плоский живот опускается ниже с каждым выдохом воздуха. И если бы кто-то был сейчас рядом с ней, ему могло бы показаться, что от её дыхания запотевают полиэтиленовые стены. Ленивые звуки тишины застыли во времени до следующего момента, когда кто-то придёт и включит в её «коконе» свет. Тот, кто готов проделывать это много раз.

Комната Композитора была пропитана табачным дымом. Он подумал, что было бы неплохо на какое-то время покинуть рабочее место. Выйти во двор и погреться на солнышке, обзвонить некоторых знакомых и узнать, как у них идут дела. Ближе к вечеру он в первый раз за этот день поест, поймав себя на мысли, что рядом с ним нет никого, кто бы заботливо напоминал об этой необходимости. За час до заката солнца он возьмёт собаку и пройдётся с ней, наблюдая, как резво пёс пересекает заснеженное поле.

Глава вторая

Взрослые слишком часто

живут рядом с миром детей,

не пытаясь понять его.

Андре Моруа

Глория давно знала о том, что ужасные сны могут сниться всем. Они нарушают спокойный сон людей вне зависимости от возраста и цвета кожи. Первый страшный сон ей приснился ещё тогда, когда ей было семь лет. Она не была из того редкого типа людей, которые имели склонность контролировать сюжеты снов, иначе, как ей казалось, она могла бы не просматривать одни и те же ужасные сновидения, заранее зная их сюжет.

Первый ночной кошмар для неё был самым мерзким. Увиденное в семь лет по телевизору выступление одного спортсмена на брусьях на летних Олимпийских Играх отложило неприятный отпечаток в её детском сознании. Он исполнял немыслимые упражнения, вызывая у зрителей стадиона неподдельный восторг и сомнительные взгляды судей. В одном из своих упражнений он заключил перекладину между руками и спиной и при этом находил в себе силы выписывать телом круги. Мускулистые руки спортсмена в максимальном напряжении были согнуты в локтях, а перекладина буквально вонзалась то в спину, то в предплечья, то в накачанный бицепс. Лицо спортсмена выдавало невероятное напряжение, зубы с искривлёнными губами были сжаты до предела. Возможно, это показалось только Глории, но когда спортсмен выбил плечевой сустав, он уже не мог больше скрывать боли.

После выступления он плакал. Он был динственным в том зале, кто не скрывал своих чувств, и маленькая Глория поняла, что это из-за боли от травмы.

В жутком сновидении Глории она была подвешена на стволе дерева. Всё, что ей помогало не упасть и не свернуть шею, были её руки, обхватившие ствол. Где-то внизу виднелась медленно отдаляющаяся чёрная гладь воды. Ствол дерева постепенно увеличивался в диаметре, и кора раздирала нежную кожу рук и тела. Глория хотела разжать руки и дать себе упасть в воду, но страх сделать это был непреодолимым.

И все же, когда держаться за кору уже не было сил, она падала вниз, а падая, не касалась воды; ей ещё ни разу не удавалось коснуться этой глади. Сон прерывался, и глаза открывались сами собой, возвращая её каждый раз в реальность.

Второй сон начинался с того, что Глория испытывала непонятную лёгкость. Она находилась в подвешенном состоянии над чёрной гладью воды, словно левитируя над бесконечной плоскостью. Расстояние между телом девочки и гладью постепенно сокращалось. Дыхание учащалось по мере приближения к поверхности воды, и когда Глория была совсем близко к ней, она могла видеть, как дыхание нарушает её отражение в воде. Ужас этого сна заключался в том, что стоило ей задержать дыхание, как на воде появлялся странный силуэт лица, вначале более похожий на размытый треугольник. Он становился чётким только тогда, когда в её легких практически не оставалось воздуха. Глория не боялась коснуться воды или упасть и захлебнуться, нет. Её тревожило не это. Но когда белый треугольник приобретал очертания лица, когда лицо обрастало деталями: седые волосы и брови, постаревшее лицо, но без морщин, аккуратная короткая борода, такая же белая, как и волосы на голове; когда, если Глории хватало дыхания, она могла различить глаза, – тогда, за эту секунду, она понимала, кто именно из её знакомых или родственников спрятан в старческом лице. Этот момент был как вспышка, скорострельная идентификация человека с последующим резким пробуждением в холодном поту.

Лишь несколько раз ей удавалось сдерживать себя, но всё равно воздух огромным потоком вырывался из её рта, уродовал отражение в воде.

Проснувшись ночью или утром, она не могла вспомнить того, чьё отображение скрывалось на поверхности чёрной глади воды.

Третий сон был, как ей казалось, довольно милым, однако таким же ужасным, как первые два. Место действия разворачивалось на узкой дороге между заборами, огораживающими дома, в одном из которых жила юная Глория. Зимой неместные эту дорогу вообще не замечали, ездить по ней могли только обладатели полноприводных и мощных автомобилей, да и те особой необходимости в этом не видели. Дорога связывала задние дворы нескольких домов и была местом, на котором дружные соседи устраивали иногда барбекю.

Этот сон Глории всегда снился от третьего лица: уходящая вдаль узкая, заснеженная дорога с неприступными для её роста сугробами у забора, куча детей, хаотично движущихся и орущих что-то, и редкие машины. Кому-то из детей удаётся заранее оповестить всех об опасности в виде движущегося автомобиля, после чего все разбегаются кто куда, но спасаются лишь те, кому удаётся взобраться на сугроб.

Потом дети снова выскакивают на дорогу, и так продолжается вновь и вновь. Снова неконтролируемая куча детей, снова мешанина из криков и голосов, калейдоскоп из лиц, некоторые из которых она узнаёт. И каждый раз Глории не удаётся залезть на сугроб, и каждый раз ей никто не протягивает руку помощи, и каждый раз её сбивает машина.

Сбивает, но она жива. Она стоит, зажмурив что есть силы глаза, а в ушах жуткий гул детских голосов, пронизанных паникой и страхом. Открыв глаза, она понимает, что машины проносятся сквозь неё, не нанося ей никакого вреда. Ни ей, ни кому-то ещё. Но в толпе снова рождается паника, а затем и хаос. И это повторяется снова и снова.

Пройдёт несколько лет, прежде чем Глория начнёт анализировать этот свой сон и придёт к выводу, что он хочет ей о чём-то сказать. Ей казалось, что там, на заснеженной дороге, ей надо было взять себя в руки, стать лидером и повести за собой хотя бы тех, кого знала. Покорить всем вместе неприступный сугроб и укрыться в безопасном месте.

Четвертый ночной кошмар вызывал в ней не столько состояние ужаса, сколько отвращение. В нём она видела пальцы своих рук, которые кто-то острым, как бритва, ножом надрезал вдоль. Первый надрез был под самыми ногтями. Когда лезвие ножа доходило до второй фаланги, нож надламывал отрезанный кусок плоти, который из-за эластичности свисал на пальцах, обильно заливая всё бурой кровью. Так продолжалось, пока все пальцы не превращались в кровавое месиво.

Глория никогда не переносила вида крови, но во сне она не могла оторвать взгляда от крепких рук, которые её терзали.

Глория спала. Несмотря на ужасающие условия, в которых ей по воле неизвестного человека пришлось уснуть, снился, скорее всего, приятный сон. Или не снилось ничего.

Сомнительный покой, медленное время. И эта ночь разрешится, иначе быть не может. Так было, так есть и так будет всегда. Она – странный гость в доме Композитора, житель подземного этажа, о присутствии которого никто и никогда, вероятно, не узнает. Оставалось ждать утра, которое обещает пленнице тусклый свет, отсутствие элементарных удобств и новые задачи, не выполнить которые означает навредить себе.

Глава третья

…написанный кровью патент

на неискоренимое благоразумие человека.

Е. И. Замятин

Глории казалось, что люди, имеющие музыкальное образование и увлекающиеся разными жанрами во многих сферах, становятся такими людьми, у которых появляется хороший вкус на хорошие вещи. Это, конечно, не значит, что такие люди – квалифицированные эксперты и к их мнению обязательно надо прислушиваться, но она давно заметила, что большинство её сверстников мало чем интересуются и уж тем более не развиты в музыкальном плане, поэтому если в их разговорах заходила речь о музыкальных новинках на той или иной молодёжной радиостанции, Глория старалась не участвовать в подобных беседах. В отличие от своих подруг, у которых свободного времени было куда больше, Глория плохо разбиралась практически во всём, чем обычно интересуются девочки четырнадцати – пятнадцати лет: новые течения в моде, прически, гаджеты, глянцевые журналы и люди, которым были посвящены целые развороты журналов или рекламные баннеры на улицах. Но она точно знала и была уверена в себе на сто процентов, что увлечение музыкой и усердные занятия научили её если не главному, то очень важному – разбираться в людях. Манера говорить, поведение, темперамент, вредные привычки и остальные особенности – Глория замечала абсолютно всё. Ей можно было не выжигать дырку в человеке, уставившись на него, она умела это делать между делом, даже не особо обращая внимание на собеседника. Часто задавала сама себе вопрос, а зачем ей это нужно. Однако это вошло в привычку, по-другому она уже давно не могла. И как это обычно бывает, Глория редко задумывалась над тем, не анализирует ли её кто-нибудь из их компании так же, как она.

Подруг может быть две-три, может быть десять, и все они такие разные, но всех их что-то удерживает вместе. С годами всё поменяется и то, что нам не нравится в людях, или исчезнет, или приобретёт более ярко выраженные грани, но даже и тут люди пронесут дружбу через года и расстояния.

Так что же нас удерживает вместе? – задавалась вопросом Глория и задумывалась, вспоминая посиделки с подругами.

Глория никогда не считала себя идеальной и никого и никогда не заставляла с ней дружить, тем более, если человек сам этого не хотел. Она была спокойным ребенком. Ещё до музыкальной школы и подумать не могла, что именно своим спокойствием и достаточно взрослым взглядом на окружающее и происходящее будет привлекать как девочек, так и мальчиков.

Музыкальные вкусы Глории были неоднозначные. Она могла неделями слушать электронику или даунтемпо, а за тем перейти на инструментальный рок и психоделию. Её плейлист в телефоне состоял из таких любимчиков, как Эйр²², Бонобо²³, Мэссив Аттак²⁴, Морчиба²⁵, Лэмб²⁶. Если день обещал быть насыщенным по программе и подвижным физически, в её плеере звучали Продиджи²⁷, Кемикал Бразерс²⁸, Роиксопп²⁹, Фэтбой Слим³⁰. Когда по непонятным причинам ею овладевали сплин и хандра, она слушала Пинк Флойд³¹, который по таким же непонятным причинам вдохновлял её сильнее всех других коллективов, вместе взятых.

Проснулась Глория от нежных звуков красивой игры, которую проигрывал Композитор, сидя в своей лаборатории.

Её кресло уже было сложено в вертикальное положение, поэтому некоторое время девочка ещё спала с откинувшейся набок головой. Когда она начала пробуждаться, то сразу почувствовала, как сильно затекли все части её тела, особенно ноги и бедра. Во рту был горький вкус, глаза ужасно слипались. Было странное состояние усталости и сонливости, несмотря на недавний крепкий сон.

Пробуждаясь, Глория с ужасом осознала своё сегодняшнее состояние, она будто никогда не слышала ни одного человеческого слова или звука давно привычного инструмента. Вместо того чтобы что-то сказать или сделать, она молча глядела вниз и совершенно не понимала, что говорит мужской голос. А он произносил её имя, стараясь как можно нежнее привести её в чувство.

– Это вы играете? – наконец спросила Глория, более-менее придя в себя.

– Да, моя дорогая, – ответил Композитор, продолжая играть, словно не обращая внимания на то, что его пленница проснулась.

– Она очень красивая, – заметила девочка.

– Ты разве не узнаёшь своё произведение? – спросил

Композитор, сменив интонацию и на секунду посмотрев на лицо Глории в мониторе.

Глория ещё пребывала в полусонном состоянии и не напрягала память. Ей захотелось потянуться и руки сами собой разошлись по сторонам, но очень скоро их вольное движение ограничили кожаные ремни. Со стороны это выглядело немного комично, а Глорию одолела досада. Ей оставалось лишь выдохнуть с обидой на лице.

– Я хочу пить, – сказала Глория.

Композитор в тот же момент прекратил играть и потянулся к аппарату, дернув тумблер на панели управления.

– Я подаю тебе воду, Глория, – предупредил он. – Это будет обычная чистая вода. Если захочешь, можешь умыться.

Девочка жадно прижалась к ближайшей трубке и большими глотками начала пить. Пальцы рук вцепились в подлокотники. Боль в теле постепенно стала отпускать.

– Странно, что ты не помнишь своей композиции, – как бы напомнил тему недавнего разговора Композитор, пока девочка пила воду.

– Я помню события вчерашнего дня, но я не думала, что вы так переделаете мелодию, – через какое-то время ответила Глория.

– Тебе не нравится?

– Нет, что вы! Я удивлена, что мы смогли сотворить такое.

– Мне очень приятно, что ты употребляешь слово “мы”.

Однако не соглашусь с тобой в этом вопросе. Сотворили эту мелодию не мы, а ты, – настоятельно произнёс Композитор.

Нахмурив брови, Глория уставилась в камеру.

– Мы, – медленно произнесла она.

– Ты. Что-нибудь ещё желаешь? – старался перебить

её голос, чтобы не затевать спор об авторстве сочинённой композиции.

– Мне немного неприятно об этом говорить, но…

– Но, – повторил голос.

– Я хочу в туалет, – со стеснением произнесла Глория, отводя взгляд в сторону.

– Тебя не должно это беспокоить. Просто предупреждай меня, и я буду оставлять тебя на какое-то время одну.

– Что? – удивлённо спросила Глория.

– Я выключу все мониторы и микрофоны, – объяснился Композитор, понимая её недоумение.

– Я поняла, но я так не могу, – перебив его, возразила девочка.

– Глория, других вариантов нет, – стараясь сохранить спокойствие, произнёс он.

– Это неприятно.

– Я понимаю тебя, но ты должна была ещё вчера понять, что некоторые обычные в нашей повседневной жизни вещи тебе придётся делать в таких условиях.

– Разве… Нельзя изменить для меня условия пребывания?

– Боюсь, что нет. Ты же сама это прекрасно понимаешь.

– Но ведь это все сказывается на работе! Что в этом плохого, если я буду жить рядом с вами, иметь под рукой все удобства? – стала перебирать варианты девочка, немного запутываясь в словах.

Ответа не последовало.

– Эй! Я с вами разговариваю! – занервничала Глория.

И снова тишина. Лишь через несколько секунд её монитор неожиданно погас и что-то хрустнуло в динамиках.

«Как так? – подумала про себя девочка. – Вот как легко можно уходить от проблем?»

Просидев несколько минут, она поняла, что её действительно оставили одну, не уточнив, правда, на сколько.

Глория не нашла ничего лучше, чем заплакать. Её слезы затянулись на несколько минут, когда она всё больше убеждалась в своём ничтожном положении. В горле застрял противный ком от накопившейся слизи. И унижения. Чтобы хоть как-то прийти в себя, она постаралась, насколько это возможно, расслабиться. Вскоре её мысли наполнились воспоминаниями из недалёкого детства. Перед глазами всплывали картины заднего двора, где она жила. Звонкие голоса подружек-сверстниц и ясная жаркая погода. Они кучей детишек нашли большую тень под деревом и, усевшись под ним, спасались от зноя и молчаливого штиля. Этот задний дворик был настоящим укрытием от непредсказуемых машин, посторонних людей и просто любопытных глаз.

Глория вспоминала другой день, когда, сделав домашние задания по школе, она обзвонила всех ближайших подруг и назначила им время встречи в условном месте. Как выпрашивали девочки велосипеды и самокаты у мальчишек, живущих по соседству, и, визжа и горланя, резво крутя педали, рассекали по двору наперегонки. Как однажды одна из её подруг на полной скорости влетела в красный пикап, который ненадолго припарковался в неудобном месте. И как потом хозяин автомобиля, выставив всех детей в ряд, по их виноватому взгляду пытался определить конкретного виновника этой аварии.

Однажды весной, когда у реки начал цвести рогоз, Глория с подругами, возомнив, что им достаточно лет, чтобы позволить себе гулять на значительном расстоянии от дома, никого не предупредив, ушли веселиться к реке. Утопив чужой велосипед, они долго бродили вдоль берега, встречая на своём пути жаб, водяных пауков и дохлых рыб. Долго смотрели на свои отражения, склонившись к воде с лодочной стоянки. Глории нравилось нагибаться над водой, ловя на её глади такое положение цветущей кувшинки, чтобы она находила на отражение уха. Зеленеющий мир оказался куда более интересным, чем территория заднего двора возле развязки дорог с неудобно припаркованными машинами.

Зимой они ходили туда же, к реке. Продавливали ногами тонкий лед, рвали безжизненные засохшие стебли травы, вооружались ими и представляли, что в руках у них шпаги и

они фехтуют, яростно лупя друг друга по курткам.

Глория не поняла, как много прошло времени, но неожиданно зажёгся экран её монитора. Глаза тут же устремились на него. Общий свет в «коконе» стал ярче.

– Все нормально? – поинтересовался мужской голос, не издав ни единого звука своего движения.

– Да, – робко ответила Глория, опустив глаза.

«Должна ли я отчитываться вам по этому поводу?»

– У тебя нет часов, но я дал тебе времени достаточно.

«Мне кажется, я буду писать кипятком от вашей любезности».

– Мне показалось или ты о чём-то думала? – поинтересовался Композитор.

– Как вы это поняли? – снова подняв глаза на монитор, встревожено спросила девочка. – Вы всё-таки следили за мной?

– Нет, моя дорогая. Я включил аппаратуру только сейчас.

Мне нет смысла тебя обманывать. Просто я заметил в твоём лице какую-то серьёзность.

– У меня всегда такое лицо, – возразила Глория.

– Неправда. Я знаю, какая ты бываешь.

– Неужели?

– Знаешь, – начал Композитор после заминки, – как и обещал, оставил тебя одну и отлучился. Надо было решить кое-какие дела. И вот парадокс – вспомнил о тебе случайно.

Это было чистой правдой, и мужчина улыбнулся своей рассеянности, но Глория этого не видела и шутку не оценила.

– Я думала о доме, – наконец сказала девочка.

– Это хорошо.

– Что в этом может быть хорошего?

– В тебе рождаются эмоции, переживания и чувства. Это то, что мне надо при создании музыки.

– На данный момент у меня переживания о личной гигиене. Я хотела бы принять душ.

– Это исключено, моя дорогая. Если ты помнишь, я уже говорил о том, что ты лишена водных процедур, но ты обеспечена всем необходимым ровно в тех объёмах, чтобы ты могла жить и работать.

– Да, помню. Но вы оговорились, что я буду мыться! – раздражённо произнесла Глория.

– Будешь.

– Как это происходит?

– Это происходит ночью. И я больше не хочу об этом говорить. Просто прими как факт! – настойчиво произнёс голос.

– Вы сами меня моете? – не успокаивалась Глория.

– Нет. Мои руки к тебе прикасаться не будут.

– Тогда я вас не понимаю. Вы раздели меня, вы прикасались ко мне. Кто же будет меня мыть?

– Тебя этот вопрос смущает?

– Меня этот вопрос интересует.

– Хорошо, я как-нибудь вымою тебя перед сном, – долго думая, ответил голос. – И ты убедишься в том, что ты будешь принимать водные процедуры, как ты этого пожелаешь.

Глория на секунду представила, как это могло бы выглядеть. Она была даже согласна на ошейник, лишь бы встать на ноги и вспомнить каково это, чувствовать твердь под ногами.

– Давай забудем все эти диалоги и приступим к работе?

– Вот так сразу? – удивлённо спросила Глория.

– Предстоит много работы. А обсуждать условия твоего пребывания здесь можно бесконечно долго.

– Всегда всё по-вашему.

– Прости…

– Я хочу есть, – отвертелась девочка, почувствовав лёгкий голод.

«Вы же не откажете мне в еде?» – подумала Глория.

– Отлично. Я рад, что у тебя проснулся аппетит!

В комнате мужчины заработал аппарат. Несколько тюбиков тут же были распакованы, и их содержимое перелито в специальную ёмкость. Завтрак Глории состоял из какао и жидкого творога с повидлом.

Допивая тёплый какао, девочка неожиданно почувствовала что-то домашнее, что-то, что очень напомнило один из воскресных дней, когда поутру на кухне её встречала мама.

И манил сладкий аромат жареных хлебцев и горячего шоколада. За завтраком были разговоры, и яркое солнце, прогревающее всё, что было за окном, наполняло теплом и кухню.

– Расскажите о своём доме, мистер, – произнесла Глория, совсем забыв о предстоящей работе.

Композитор, откинувшись в своём кресле, покосился на порог комнаты, затем взглянул на лежащую рядом собаку и, повернувшись обратно к своему монитору, произнёс:

– Дом как дом, моя дорогая.

– У вас прекрасный дом, – с иронией сказала девочка. – Мне хотелось бы и от вас услышать что-нибудь. Поэтому я спрашиваю о доме.

Мужчина, тяжело вздохнув, перевел взгляд в глубину комнаты, где располагался совсем не освещённый книжный стеллаж, забитый до отказа коллекционными книгами, с едва прочитываемыми названиями на корешках обложек, с виниловыми пластинками и компакт-дисками. Между стеллажами, в самом тёмном углу располагалась дверь, ведущая в злополучный подвал с «коконом».