Текст книги "Служба в сталинском ГРУ И побег из него. Бегство татарина из разведки Красной армии"

Автор книги: Исмаил Ахмедов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Забихшах эффенди согласился со мной, что будет разумно уходить и сделал все, чтобы помочь мне начать новую жизнь. В то время в Азербайджане все еще была частная торговля и крестьяне могли продавать свои избытки продукции на городских рынках. Мой благодетель предложил, что я мог бы иметь успех в покупке и продаже избытка зерна, риса и других сельскохозяйственных продуктов. Он поэтому устроил так, чтобы родители моих учеников дали мне пшеницу, рис и просо в качестве оплаты за мою работу. Скоро перед моей дверью стояли десять мешков зерна. Поскольку каждый мешок висел 160 фунтов, это было хорошей наградой за мой труд. Этот щедрый подарок был доставлен на повозке на железнодорожную станцию, где я попрощался с этими горцами, которые были так добры ко мне.

В Баку я продал зерно на рынке за хорошую сумму, достаточную мне для начала моего собственного бизнеса. Завершив продажу и мечтая о моих следующих шагах, я нашел дешевую гостиницу на ночь. Когда я начал регистрироваться, то внезапно обнаружил, что в моем кармане нет никаких денег, за исключением какой-то мелочи. Меня обокрали там же, на рынке. Ах, как я проклинал Баку! Этот негодный город никогда не приносил мне удачи.

Я выплакал свой гнев и стыд, когда узнал, что ушли все деньги. Все, что я заработал так честно и так усердно, исчезло за нескольких беззаботных секунд. Что же мне делать? Жить в Баку? На какие средства? Найти работу? Как? Тысячи безработных все еще ждали работу перед дверями бюро по трудоустройству. Опять стать свободным носильщиком? Нет, это невозможно. Или я должен подумать о возвращении в горы к людям, полюбившим меня и ожидавшим приезда советского учителя, чтобы сказать о своей неудаче?

Тем не менее, поскольку я знал эти края и считал, что там может быть какая-то работа, то пришел к выводу, что должен ехать в Кубу, районный центр. Выработав свой план, я покинул Баку без промедления, чтобы не провести даже на одну ночь больше здесь, в этом неудачливом для меня городе. Я уехал из той же станции, куда я прибыл менее чем несколько десятков часов до этого со сладостными мечтами. Я сел в пассажирский поезд и с билетом, купленным на почти все мою оставшуюся мелочь.

Я вышел на Хачмазе, в маленьком железнодорожном городке, в тридцати километрах от Кубы. Железнодорожного сообщения между этими городками не существовало, имелась лишь обычная дорога. В маленькой столовой в Хачмазе мне сказали, что требуются рабочие руки в больших фруктовых садах, знаменитых своими яблоками, около Кубы. Поздно ночью я начал шагать по дороге на Кубу и к восходу солнца пришел к окрестности с большими домами, окруженными яблочными садами. Сразу я постучал в почти первый дом и спросил о работе. Меня взяли под сильное испытание. Моя основная работа состояла из культивации деревьев и ухода за тремя конями. Время от времени меня также посылали в горы повидать пастухов и овец владельца.

Это была хорошая работа и ко мне относились хорошо, но мой хозяин был странным человеком. Он был наиболее суеверным человеком, которого только я видел в свои восемьдесят лет странствования по половине всего мира. В свои тридцать лет и сильного телосложения, он был обуян периями, джинами, шайтанами, духами, силами за этим миром и любым духом, которыми полны суеверия кавказских племен. Он ненавидел докторов и не доверял им. Однако, он верил во все типы чудес, в ведьм, в таинства. У него были десятки странных и необоснованных правил. Он заходил куда угодно всегда с правой ноги и выходил с левой.

Однажды он с серьезной миной говорил мне, что вечерами он привык видеть черного кота с горящими глазами почти перед собой, который всегда исчезал внезапно, как только он его достигал. Или он начинал рассказывать мне шепотом, чтобы злые духи не слышали, о большом огненном шаре, следующим за ним в одну ночь, когда он возвращался с пастбища. «Этот шар следовал за мной», говорил он, «до тех пор, пока я тридцать три раза не прочитал суру из Корана».

Он никогда не надевал свежевыстиранную рубашку. Он всегда просил меня или одного из своих братьев носить ее сначала в течение нескольких часов и затем возвратить ее ему, тем не менее я обычно выполнял этот странный ритуал. Он никогда не садился на белого коня и был весьма щекотливым и по отношению к другим коням. Когда один из них заимел почечную проблему и не мог мочиться, он оседлал бедного животного и скакал вокруг кладбища. Когда я спросил его, что это означает, то он ответил: «Почему ты глуп, татарин? Ты не знаешь, что некоторые мертвецы плачут громко в своих могилах из-за своих грехов, которых они сотворили в жизни? Мы не можем их слышать, но кони их слышат и, испугавшись, мочатся. Твои глупые доктора понятия не имеют об этом».

Этот чудаковатый человек никогда не позволял работать по вторникам, считая, что это приносит несчастье. По субботам он запрещал своим домашним стирку. Он верил, что если одежду стирать в этот день, то кто-то умрет из его семьи.

Он относился к голубым глазам очень плохо, хотя его глаза были голубыми, веря, что голубоглазые люди причиняли другим зло. У меня голубые глаза и скоро после моего прибытия, он созвал всех домашних вместе и потребовал кусок свинца и чашку воды. Когда он плавил свинец на сковородке над огнем, он касался лбов своих домашних чашкой с водой и произносил несколько странных слов. Когда он сплавил свинец, то бросил его в воду и тщательно смотрел на охлажденные шарики, которые принимали формы, подобные сердцу или формам некоторых животных. Эти фигуры, по-видимому, успешно прошли его экзамен и он, посмотрев на меня, воскликнул: «Все в порядке, парень». Домашние были защищены от моих глаз, но какая при этом была проведена профилактика, осталось для меня загадкой.

В начале каждого нового начинания, независимо, были ли это бизнес, путешествие или торговля, он делал жертвоприношения и заклятия. Когда новое предприятие вызывало некоторое сомнение, он убивал петуха. Когда он нанял меня, он убил петуха. Я для него был не так важен.

У этого хозяина была довольно молодая жена, которую он обожал. Она была в плохом здоровье, я думаю, у нее был туберкулез, когда я прибыл сюда весной и она стала еще хуже летом. Я пытался безуспешно уговорить его отправить ее в больницу или санаторий. Он был готов дать бедному созданию все, что она желает, но не медицинскую помощь.

Поэтому, было неудивительно, что в дождливый осенний вечер, когда природа делала свое дело, молодая жена оказалась на смертном одре. Хозяин потерял рассудок. Пришли соседи в попытке уговорить его звать доктора, но муж вытащил свой пистолет и сказал, что застрелит любого, кто пойдет за доктором. Его мыслью была лишь достать абсолютно белую козу и раздать ее мясо нуждающимся. Мне он дал задание достать эту козу из стад, пасущихся в горах. Ко мне привели оседланного коня, и я помчался на холмы в эту дождливую и темную ночь.

Нет нужды говорить, что мои поиски абсолютно белой козы заняли время на путь туда и обратно через вышедшие из берегов потоки. Когда я возвратился, то уже было поздно. Молодая жена была мертва. Увидев меня с козой, муж меня сильно ударил по лицу. Я упал. Он поднял меня своими сильными руками и затем ударил вновь и вновь. Я отключился.

Когда я пришел в сознание, то нашел себя привязанным к столбу конюшни. Муж стоял около меня и когда я открыл глаза, он стал кричать, что его жена умерла из-за моих голубых глаз и из-за моего позднего возвращения с козой. Между криками он ударял меня по голове до тех пор, пока я вновь не потерял сознание.

Когда я пришел в сознание, то уже наступило утро. Я все еще был в конюшне, но развязан, возможно, каким-либо более здравомыслящим членом семьи. Мое лицо было в крови, оба глаза затекли до степени их полного закрытия, и весь я был в боли.

Я собрался всеми силами, чтобы встать. Прислонившись к стене конюшни, простоял до тех пор, пока не прошли головокружение и тошнота. Затем пошел через двор, через сады к дороге, ведущей к морю и Хачмазу, по которой я пришел к этому странному дому. Сначала я приходил в себя от причиненного жестокого обращения, абсолютно не вызванного какими-либо моими ошибками. Однако, чем больше я думал об этом, тем больше я не мог презирать этого бедного человека, несмотря на то, что он сделал мне. Его любимая жена умерла. Он был жертвой суеверий, унаследованных им от его предков в язычные времена. Его религия была смешана с языческими обычаями. И все. Я простил его. Мир с ним. Я подумал. Однажды он убедится, что причинил мне ужасную несправедливость.

После того, как я прошел несколько километров, меня догнала повозка, и ее водитель предложил мне сесть. По пути в свою деревню около берега, он смотрел на мое избитое лицо, но немного успокоился, когда я рассказал ему, что был в небольшой драке. Я спросил о работе в его местности и он предложил мне работу мельника на его водяной мельнице и согласился платить наличными. Он также сказал, что я могу жить на мельнице и он меня снабдит питанием.

Итак, я стал мельником. Мельница находилась около берега моря и по середине плотного леса. Это было весьма уединенное место. Ближайший дом находился на расстоянии десяти километров, хотя здесь находились два старых кладбища в сотнях метров от мельницы. К ночи, даже мне, привыкшему спать на открытом воздухе, было более чем страшновато. Покупатели, которые привозили зерно, всегда уезжали к себе домой до наступления ночи, и я оставался в одиночестве с моими мыслями и воображениями. Я обычно сидел здесь и пытался сосредоточиться на унылом, гулком звуке мельничных камней и не слышать вой шакалов, крика одиночной совы на могильном камне или десятков странных шорохов. Под лунным светом эти низкие могильные камни были особенно непривлекательными, принимающими форму и стать человеческих созданий.

Моим главным отвлечением было думать о своем будущем. Собираюсь ли я проводить всю мою жизнь, меняя одну работу после другой? Буду ли я все так неосевшим где-либо? И что по поводу моего образования? Я хотел столько знать и учиться. В ответ, я вспомнил, как однажды глубокой ночью зашел в комнату телеграфиста в маленькой, одинокой железнодорожной станции. Из странного прибора приходили звуки тик-так тик-так, таа-таа, та-татат, из него откручивалась лента с определенными комбинациями точек и тире, имеющих большое значение. Это было в конце проволок, которые тянулись на километры и километры через холмы, равнины, пустыни, вершины, горы, через маленькие потоки и большие реки, через города, от станции до станции, день и ночь, чтобы принести важные сообщения. Я знал из моего элементарного обучения, что странным прибором был телеграфный аппарат. И я также знал, как я мало понимал, о его работе и об электричестве, которое делает его работоспособным.

Между тем, наступил ноябрь. Перед тем, как установится зима, я решил, я должен уйти с одинокой мельницы, обратно в города и к людям и, если возможно, попытаться еще раз поступить в школу. Владелец мельницы был расстроен, что я ухожу, но он был хорошим человеком и отдал мне мой заработок наличными, как обещал.

Я ехал опять в Кубу, опять по той же причине: он был районным центром. Чтобы прибыть туда, я должен был идти пешком к Ялама, в ближайшую станцию, сесть на поезд, идущий обратно в Хачамаз, и опять идти пешком по дороге мимо яблоневых садов моего бывшего странного хозяина.

Этот план, как и многие другие, никогда не осуществился. Когда я дошел до Яламы, то там обнаружил толпы молодых людей, которые собирались идти на выгодную работу лесорубов в прилежащих лесах. Зима и ее дожди были уже не далеко и прорабы должны были получить древесину до ее наступления. Они наняли меня также, без всякого вопроса и рано утром следующего дня я присоединился к группе в лесу. Мы постоянно рубили лес от зари до темна лишь с одним коротким перерывом на обед. Оплачивали очень хорошо, но работа была очень утомительной, и после вечерней еды я сваливался спать как мертвый.

В декабре древесина была изготовлена, и нас уволили. С деньгами, заработанными здесь и на мельнице, я мог позволить немного безделья, пока присматривал другую и лучшую работу. Было уже слишком поздно вступать в школу, но я должен был начать где-то, должен был найти кого-либо, кто мог мы мне помочь. Мне уже было двадцать и мое время уходило, чтобы мне успеть приобрести техническое образование, в котором нуждался.

Такими были мои мысли, когда я прибыл в маленький Хачимаз. Без промедления я отправился в местный совет по поводу открывшихся вакансий в Кубе. Было время обеда, когда я постучал на дверях, чтобы зайти в пустую канцелярию, где осталась лишь голубоглазая русская девушка со светлыми волосами. Она был не только красивой, но и вежливой и гостеприимной и пригласила меня зайти в канцелярию и предложила сесть.

Через нескольких минут мы звали друг друга по именам. Ее звали Даша. Она была телефонисткой, чей отец был начальником багажного отделения на железнодорожной станции. Когда я сказал, что ищу работу, он сама предложила мне ее. Она была главным и единственным оператором службы, поддерживаемой яблочными садоводами региона, по экспорту их продуктов в Россию. (То было в 1924 году, когда по НЭП был разрешен частный бизнес). Даша искала помощника, и я подходил для этого, поскольку знал как русский, так и много других местных языков.

Весьма благодарный так же, как и был очарован этой красивой девушкой, я добровольно согласился взять ее ночную смену, чтобы она могла проводить вечера со своей семьей. Формальностей было немного. Хачмаз был не Баку или Москвой. Все, что я должен был делать, это заполнить бланк заявления, но почему я должен был обращаться с ним в местный совет, когда службу велась торговцами яблок, это было загадкой, решать которую у меня не было никакого желания. После заполнения формы, Даша взяла меня с собой домой, около рельсов, познакомила с своей матерью и набрала одеяла и простыни для моей постели на углу телефонного офиса.

В эту ночь я устроился на наиболее приятную и легкую работу, которую когда-либо имел до этого. Все, что я должен был делать, это сидеть и ждать, иногда часами, приходящих и исходящих телефонных звонков дальней связи. И поскольку было лишь двадцать с чем-то экспортеров яблок, звонков было не много. Иногда я делал незначительную работу в виде соединения канцелярий местных советов данной местности между собой.

В один из поздних вечеров этой зимы сюда пришел приятного вида мужчина и очень вежливо попросил меня соединить его с советом района Куба. После окончания разговора мужчина, заметив мой акцент, спросил, не казанский ли я татарин и о том, как мне живется Хачимазе и о моей работе. Его вопросы шли от доброты, и мне был приятен его интерес. Я долго рассказывал о себе. Он назвал себя Янбулатом, о котором я позднее узнал как о высшем советском официальном лице в районе Куба. Он был в середине своих тридцатых годов, хорошо образован, хорошо одет и с вежливыми манерами. Перед тем как уйти, он дал мне свой домашний адрес и пригласил меня прибыть в Куба и провести с ним выходной, когда это возможно для меня.

Через месяц, оставив Дашу у коммутатора, я отправился в Куба, прямо в дом Янбулата. Я был там тепло принят и представлен ко всей семье, включая его очень культурных отца и мать. Это был красивый дом, вкусно обставленный и с ценными коврами на полу и на стенах. Все сочувствовали ко мне и старались, чтобы я чувствовал себя как дома. Родители Янбулата были особенно внимательны ко мне и я нашел, что они глубоко религиозны, строго соблюдают все свои обязанности перед Богом. Я также открыл, что они знали очень хорошо Хамидуллу Эффендиева, моего благодетеля в горах, и глубоко уважали его. В конце чудесного выходного, когда я должен был уезжать, Янбулат позвал меня в сторону. Он сказал мне, что он скоро найдет мне хорошую работу в совете района Куба.

Он свое слово сдержал. В апреле секретарь района Куба прислал мне приглашение прибыть туда в качестве помощника управляющего районным советом. Как бы ни было печально расставаться с Дашей, немного времени потребовалось для закругления моей работы в качестве оператора, упаковать свои немногие вещи в маленькую сумку и сесть на повозку, отправляющуюся в Куба. На прощание у дверей офиса я поцеловал Дашу, поблагодарил ее за всю доброту и за то, что принесла мне удачу, и уехал.

Работа в канцелярии совета Куба была легкой. Через Янбулата я также подружился с некоторыми другими людьми. Однако, привыкнув к работе на свежем воздухе, я скоро обнаружил работу как в заточении и довольно монотонной. Я также смог видеть, как мои шансы вступить в техническую школу исчезают без того, чтобы не уйти скоро и не стать слишком старым. Я рассказал о своих тревогах Янбулату и он согласился помочь.

Потянулись недели за неделями. Прошла весна, наступило лето, наконец, июль. Затем в одно жаркое утро, меня позвал Янбулат в свой кабинет. На его столе лежало письмо, коротенькое, которое он вручил мне. Там было написано:

«Центральный Комитет Азербайджанской Коммунистической Партии предлагает вам рекомендовать отделу кадров ЦК молодого человека по вашему выбору, для направления на учебу в Ленинградскую Военную Сигнальную Школу.

С. М. Киров»

Янбулат улыбался, когда я возвратил бумагу ему. «Как смотришь, Исмаил», спросил он, «о том, чтобы стать офицером в сигнальных войсках?».

Для меня она представляла собой возможность за пределами моих самых диких желаний, однако, я хотел выглядеть взрослым и ответственным перед моим старшим другом. Я сказал, хотел бы поспать после такого предложения. Он засмеялся, но согласился.

Спать, разумеется, было невозможно в эту ночь. Я дремал и дремал, но с открытыми глазами. Петроград, ныне Ленинград. Военная школа. Стать офицером. Сигнальных войск. Быть направленным после окончания в любую часть России. Обеспеченное будущее. Продвижения. Возможность следующего обучения. Изучать электричество и коммуникационные устройства. Возможно, в один день стать военным атташе в какой-либо иностранной стране.

Обеспеченность этой возможности привлекала меня точно также, как и ее более романтичные аспекты. Из моего собственного, горького опыта в частной жизни, я узнал, что шансы на выживание были ограниченными и определенно не были гарантированы законом. Янбулат, который очень хорошо понимал коммунизм, часто говорил мне при обсуждении моего будущего, что единственным путем для выживания и продвижения куда-либо при Советах, является окончание какого-либо института, а лучшее обучение предоставляется лишь военными колледжами.

Для поступления в военный колледж в то время, надо было быть выпускником военной школы и иметь, по меньшей мере, два года стажа службы в данной области. Гражданская война закончилась. Армия была реорганизована, были нужны новые и образованные офицеры.

Что бы я приобрел, оставаясь в Куба? Стать чиновником в советском офисе, жениться и затем шаг за шагом пойти под уклон? Нет, не для меня.

Я стану военным инженером. Об этом я говорил, в первую очередь, Янбулату на следующее утро. Он был довольным, дал мне хорошие справки и через два дня я покинул Куба, чтобы отправиться в Баку. (Годами позднее я совершил специальную поездку в Куба, чтобы поблагодарить Янбулата еще раз лично за его помощь и доброту. Его здесь уже не было. Он был исключен из партии за возражение коллективизации и за национализм, и в качестве мелкого чиновника был направлен в отдаленный район на Дальнем Востоке. Другими словами, он был сослан на ссылку.)

Начальник отдела кадров сам принял меня в канцелярии Центрального Комитета в Баку. Его штат подготовил все мои бумаги и подписал. Перед тем, как уйти, я сказал им, что три года тому назад, в этой канцелярии, отобрали мой партбилет из-за того, что я не смог доказать, что я прошел чистку 1922 года в Центральной Азии. Чиновник, который отобрал билет тогда, выложил справку, с трудом узнавая меня и спросил, где я был во все эти годы. Он сказал, что приблизительно через восемь месяцев после того, как он отобрал билет, было получено оповещение из Чарджоу о том, что мой статус по чистке был в порядке. С тех пор, он заявил, искал меня без успеха. Я был переутвержден в качестве полноправного члена партии с начала, мая 1921 года. Партийная контрольная комиссия Ленинградского военного округа будет оповещено об этом и мне будет выдан новый партбилет.

На дверях я сказал чиновнику немного о том, что случилось со мной после того, как он отобрал мой старый партбилет. Он нервно засмеялся, пожелал мне хорошего пути, быть хорошим командиром и, может быть, однажды найти время, чтобы написать хорошую книгу о моих странствованиях. В следующей поездке в здешние места я не смог найти его. В 1932 году во время чисток он был классифицирован как «враг народа» и расстрелян.

В тот вечер я отправился на станцию. Это была та же самая станция, где я много раз был свободным носильщиком, чтобы заработать на питание, где я сел на поезд без билета или документов, без определенного пункта назначения, без какого-либо плана.

В это время, и с тех пор всегда, у меня был реальный пункт назначения, реальный план. Я ехал в Ленинград, и я должен был стать офицером Красной Армии. И у меня имелось больше. Я имел средства на дорогу и расходы на нее и в моем кармане бумагу:

«Командиру Ленинградской Военной Сигнальной Школы; Смольный, Ленинград.

Обладатель сего, товарищ Исмаил Хуссейнович Ахмедов, направлен Центральным Комитетом Азербайджанской Коммунистической партии в город Ленинград для зачисления в Ленинградскую Военную Сигнальную Школу».

Это был пропуск в мое будущее. Через Северный Кавказ, через Дон, Украину, через Москву я, наконец, прибыл в середине августа 1925 года в Ленинград, который стал моим местожительством в продолжение довольно многих лет.