Текст книги "Пугало живых полей (СИ)"

Автор книги: Ислав Зминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

   Его вниманием, узнав первый силуэт, полностью перешло на другой. Рядом с лакеем стояла человекоподобная сущность. Этот актёр представления теней был иным. Тьма клубилась вокруг него и выливалась в мантию способную укрыть от любопытных глаз. На лице, подобному маске, не было ничего, за что взор мог бы ухватиться; лишь два угля горели кровавым пламенем.

   Представитель министерства пустил возбуждённую улыбку, его сердце застучало боевым барабаном и тяжёлые удары, отбиваясь от стен, заполнили главный зал. Нетерпеливо наблюдая за представлением, ожидал и опасался появления чего-то или же кого-то. Древоподобное нечто защищало усадьбу, и раз за разом запускало свои острые ветви в явно не желанного гостя. Тот не совершая лишних движений, уклонялся и отбивался от каждой смертельной атаки. Делал это с лёгкостью, словно это какая-то детская игра и на кону не стояла жизнь.

   Лица на стволе родового древа Ванригтен от злобы грызли свои уродливые пальцы. Один из далёких предков оторвал руку другому и стал ей размахивать, косо повторяя действия своего врага, который совсем не был похож на загнанного в угол зверя. Из многих попыток ранить или же убить, только одна достигла цели. Когда щупальце устремилась в главного лакея одетый во тьму отбросил того в сторону, чем и открылся для удара. Острая, зубастая ветвь вгрызлась в ногу и пустила кровь тому, что, казалось, не могло кровоточить.

   Представление замерло, и Фель почувствовал чьё-то сковывающее присутствие. Медленно повернув голову, перевёл взгляд на многоликий ствол фамильного древа. Те мельчайшие части, что встав в ряд, образуют секунду, тянулись смолой прошивающей кожу ужасом даже такому опытному человеку. На ветвях по разные стороны от жующей сердцевины стояли ещё двое. Безликие существа, разрывая свою плоть, обнажили чудовищные ухмылки. Улыбаясь, они открыли бесчисленное множество бездонных и всёпоглощающих глаз. Порождения тьмы в одно мгновение нанесли неуловимые удары своими вытекшими из рук лезвиями и сбросили занавес окончания представления.

   Морок возможного былого растаял. Прозвучала красивая и неискажённая мелодия, касающаяся самого сердца. Она чем-то напоминало ту, которую можно было слышать из коробки в хранилище.

   Последним отголоском просочилось то, как насвистывая, уносят два Министерских сундука с монетами.

   Фель вздрогнул как при резком пробуждении, чем на секунду привлёк внимание проходящего мимо констебля. Когда один из мундиров «на мягких лапах» приблизился и собирался что-то сказать, то ГОПМ опередил его: – Я знаю, лакей сбежал. – вермунд с долей удивления вернулся к своим обязанностям. Человек с лицом тряпичной куклы повторяя: – Это они. Это точно они! – покинул усадьбу Ванригтен.

Кричащий в колодец

Смелость и взгляд

Отчаяние

   В тени собора Церкви Приму'улгус столпились жители перед деревянной площадкой, возвышающейся над землёй. На ней стоял лимн «Широкая глотка». От остальных жителей его отличал только головной убор с тремя углами. Возможно, подобный выбор делался, чтобы избежать возникновения чувства инородности у тех, кто его слышит.

   Он громко, в соответствии своему прозвищу, рассказывал людям о случившемся в усадьбе.

   – Дамы, господа и простые выпивохи. У меня для вас срочная новость, – выкрикивал лимн, звеня в колокольчик в своей руке. – Наши защитники и благодетели отправились на дипломатическую миссию. Отправились всей семьёй за море, чтобы помочь нам. Вы представляете? Не только господин Лицлесс заботится о нашем будущем, но и вся семья Ванригтен, – лимн заметил недовольство на лицах некоторых из толпы. – Я понимаю ваше недовольство, ведь я такой же простой, как и вы. Я тоже рос в этом городе. Тоже ходил в лавку мясника и выпивал в "Паяной коленке ", и слышал все эти грязные слухи: якобы за исчезновениями людей стоят, –  «широкая глотка» указал рукой в сторону усадьбы. – Но всё это гнусная ложь предателей, чтобы мы бросали камни в спины тех, кто нас защищает! Мы же не будем играть им на руку, и позволять обманывать себя? – спросил он, а толпа после недолгих раздумий поддержала его слова.

   – К тому же ночью случилось то, что снимает любые подозрения с семьи Ванригтен. В их поместье проникли трусливые воры, которые не осмеливались творить свои скользкие дела в присутствии хозяев. И представляете, кто это был? Это были те самые вороны, страх перед которыми вынуждал нас говорить о них шёпотом! Те самые вестники Хора оказались простыми грабителями, которые украли три сундука с микатам. А ведь золото предназначалось нам! И хотите знать, что я об этом думаю? – спросил тот и толпа возбуждённо зашевелилась. – Я думаю, нам выпала редкая удача разбить наши страхи и вернуть предназначенное каждому из нас!

   Лимн не замолкал ни на секунду. Казалось, для него весь город – это большой колодец, эхо в котором слышно только пока ты в него говоришь. «Широкая глотка» верил, что наступит мгновение и колодец посчитает чужой голос своим собственным.

   Мужчины из толпы, почувствовав, что обокрали лично их, вызывались добровольцами в поимке преступников и собирали группы для обходов улиц. Вооружались первым попавшимся под руку и выводили своих собак.

   – Спасибо всем вам за внимание, ведь если бы не вы, то я просто был бы не нужен. Без вас меня бы не было. Спасибо всем вам ещё раз, – пробухтел лимн и предлагал всем желающим прикоснуться к колокольчику наудачу.

   Когда все расходились, лимн стоя на сцене и наблюдая за толпой, ощупывал толстый кошель в своём кармане.

   Уже спустя день Оренктон уподобился осиному улью, потревоженному прикосновением извне. По каменным тропам расползалась весть о случившемся в усадьбе благодетелей. Об этом говорили или же перешёптывались на каждом углу, взращивая различные слухи. Самые смелые их формы клубились в питейных заведениях. В одно из таких зашёл ГОПМ. Он расположился в едва освещённом углу и держал на руках свой инструмент, закутанный в чёрное. Держал как любовницу. Фель снял с рукояти серый медальон на веревочке. Посмотрел на него как на нечто бесценное и открыл. Из него начал сочиться еле уловимый туман, принимавший очертания человека. Женщина обняла его со спины и прислонилась к нему головой. ГОПМ увидев левую руку без двух пальцев, очень тихо произнёс: – Прости.

   – Я не держу на тебя зла, –  ответила туманная половина фигуры. – Ты всё ещё носишь медальон с собой, а я боялась, ты уже забыл, – она слегка сжала руки и посмеялась.

   – Не хватит вечности, чтобы забыть, – произнёс Фель с искрой скромной радостью в глазах. – Даже если захотел бы то не смог.

   – Фель, нельзя недооценивать вечность, особенно сейчас. Ты же заметил, что время заболевает, и не известно, сможет ли оно излечиться. Но я даже рада, что ты так ответил.

   – Тогда пусть оно прокашляется и вернёт всё назад. Чтобы я мог жить той жизнью, которую ты мне показала.

   – Да, чтобы ты снова накинулся на тот пирог с тыквой? Но, к сожалению, это так не работает. Обстоятельства и судьбы завели тебя слишком далеко. Уже нельзя повернуть назад. Уже нельзя присоединиться к ним.

   – Да, я знаю, что уже поздно. В любом случаи я предаю свои желания или предаю свои действия, – задумчиво произнёс Фель.

   – Наш мир многослоен. Неужели ни на одном из слоёв нет пути без предательства самого себя? Ведь этого не происходило, пока мы были вместе.

   – Но потом всё изменилось. Буквально в один момент, – сказал Фель, вспомнив прошлое. –  Я побывал на всех слоях этого помойного материка. От самого нижнего до верхнего и нигде нет иного пути.

   – Остаётся только одно. Не сожалей, делай, что должен. Тогда Садоник вернёт меня. Мы будем снова вместе. А теперь выполни свою часть договора – убей их и найди сундуки с микатами.

   Лицо Феля вернуло свой прежний серьёзный вид. Он снова напоминал тряпичную куклу с глазами-пуговицами. Желая что-то спросить у туманной фигуры, посмотрел по сторонам, но её уже не было. Она растворилась как сон, который забывается через мгновение после пробуждения.

   ГОПМ сидел всё на том же месте. Нежно поглаживая свою ношу, стал прислушиваться к происходящему в заведении. Если бы все посетители разом замолчали в попытках услышать тишину то зал, пропахший мерзкими, животными запахами, заполнился бы скрипом прогнившей древесины и скрежетом крысиных когтей. За ближним столом выпивали четверо немолодых мужчин, по крайней мере, их внешний, пожёванный обстоятельствами вид сообщал именно это. После речей «Широкой глотки» содержимое их кружек дарило чувство превосходства, затмевающее собой всю осторожность, ранее взращенную случаями исчезновения людей. Они громко обсуждали свои планы, но понять, кто именно сейчас говорит было сложно из-за чрезмерного количества усвоенного ими спиртного.

   – Да я! Когда мне попадутся эти вороны, то я им устрою. Эти млятины пожалеют, что сунулись к нам. Отловлю как охотник кроликов и повешу что-то от них трофеем на пояс.

   – Да! Так с ними и надо. Сделаю также. Будут знать, как у меня красть. А то эти бродяги и торговцы нагнали жути, – поддержал другой, захлёбываясь своей уверенностью.

   – А если это неправда и вороны самые настоящие порождения тьмы на стороне старой войны? А то я слыхивал, что они могут утащить под лестницу и всё, будто тебя и не было, – произнес третий, давая волю опасениям и выпивая из пустого стакана.

   Двое отправились на улицу и, хлопнув и без того хлипкой дверью, покинули заведение. Фель водил рукой по чёрной ткани и тихо, повторял имя – Гильона, словно утишал.

   За следующим от него столом устраивали соревнование городские рабочие. Шестеро на скорость опустошали сосуды с пойлом. Второй горожанин с левой стороны, ударив кружкой в подтверждении её пустоты, вслух вспомнил о недавнем случае:

   – На днях видел белпера. Тот стоя на улице, обвинял семью Ванригтен и дьякона собора в чудовищных убийствах. Якобы они убивали людей в своих подвалах. Обезумел, должно быть, бедолага. Да с тем количеством крови, с которым они имеют дело, подобное вполне ожидаемо.

   Пойло дошло до нужного места и тот «поплыл». С большим трудом продолжил рассказывать. Как выяснилось, болезненному потоку слов из разлагающегося рассудка лекаря никто не поверил, а может просто не подали признаков. Сейчас-то почти наверняка не поверят, ведь появились «вороны». А после слов «Широкой глотки», одна лишь мысль о том, что благородная и самоотверженно помогающая жителям Оренктона семья – всего лишь маска, вызовет приступ отвращения к самому себе за неблагодарность. Безумца с улиц увёл худой как ветка уст Церкви Приму'улгус по имени Изм или же Исзм. Должно быть сделал это посчитав своим долгом научить того правильному мышлению в особо жестокой форме. Усты в своём стремлении «исцелить» еретиков не видели разницы между крестьянином и высокопоставленной особой. Ночью того же дня из трубы на крыше дома белпера вздымался чёрный, густой как смола дым; чем-то привлёкший внимание ворон. Пернатые падальщики спирально вились над домом.

   Рассказчик после опустошения следующей кружки, забыв о чём он говорил, поделился мудростью: – Для крепкой семьи главное – это столовые приборы. Мудрец, сняв с себя бремя подобного знания, медленно опустил голову. Несколько раз что-то неразборчиво пробормотал и громко захрапев, провалился в сон.

   С улицы раздался оглушительный визг, похожий на девичий. После торопливых топтаний через дверь вломились те двое, что выходили на улицу. Один из них, еле дыша от испуга, прокряхтел: – Меня какая-то уродливая лапа пыталась утащить под лестницу. Это Ворон был, ворон! Он прямо здесь внизу, – его компаньоны переполошились, ведь если это правда, то «ОНО» прямо сейчас под ними в подвале.

   Смельчаки медленно направились к входу, за которым лестница тянулась вниз, но не решались спуститься.

   Фель, наблюдая, ощутил, как нечто странное покалывало его инстинкты. Пока охотники на кроликов тянули жребий на то, кто проверит подвал, за третьим столом кто-то пробормотал: – Да я тебе говорю. Старший наследник точно девка. Есть у мужиков один верный способ, определить барышня перед ним или нет. Ты знаешь, о чём я. Вот так я и узнал... кто он на самом деле. Я бы её это самое...

   Представитель министерства резко повернул голову, и лицо похожее на тряпичную куклу налилось холодной яростью. Поднявшись со стула, медленно пошёл к третьему столу. Все в заведении увидели его и, вмиг протрезвев, поднялись на ноги. Приближаясь к цели, он рассмотрел как у стены, чуть дальше третьего стола, во тьме проявлялся силуэт мужчины в смоляной накидке, который смотрел прямо в его глаза. Капюшон мешал разглядеть незнакомца, однако Фель сразу узнал актёра театра теней из усадьбы. Ворон кровожадно улыбнувшись и демонстративно скрывая хромоту, ушел из шумного места через выход на кухне. Кукольное лицо сжал рукоять инструмента и тяжёлым, лязгающим шагом последовал за ним; и напоследок вбил лицом в столешницу выпивоху за третьим столом.

   Уличные фонари и бледная луна, укрывающаяся за тучами, едва освещали каменные лабиринты города, позволяя видеть в обычных предметах нечто потустороннее. Во мраке даже куча наспех набросанных вещей способна обернуться таинственным наблюдателем, а случайный скрип половицы подтверждением его присутствия. Лай голодных собак смешивался с голосами людей, которые блуждали в поисках тех, кто их обокрал.

   Огни факелов растягивались по Оренктонским улицам.

   Фель следуя за вороном, потерял его из виду и дальше двигался на зов своих отточенных инстинктов. Проходя мимо повозки с телами, почувствовал тяжесть чьих-то глаз. Кто-то наблюдал за ним. Будто мертвецы следили за каждым шагом и провожали взглядами его шаги.

   Дойдя до переулка, из которого доносились тихие хлюпанья, остановился. В нём обкатившись головой на стену, стоял человек.

   – ... моя племянница. Моя родная. За тебя отомстили. Отомстили за твои крики в этих чёртовых подвалах. Этот мелкий выродок больше не тронет тебя...

   Его переполненный болью голос изменялся, становился каким-то неживым и болотистым.

   – Слышу его. Он прямо там... в голове, – тот яростно раздирал ногтями своё лицо, словно пытаясь достать из-под кожи голодных, плотоядных насекомых. После мгновений безуспешных попыток прекратить зуд, с размаха влепил головой об стену. От этого раздался громкий хруст, остановивший на миг его движения. ГОПМ узнал его форму – это был главный лакей усадьбы Ванригтен. Теперь примерный слуга со строгой осанкой своим видом напоминал стражников из хранилища; кожа рвалась и свисала лохмотьями, на шее закрутилось что-то похожее на шейный платок, а откусанные губы обнажали покрытые кровавой рвотой зубы. Страшная шутка освежевателя заметила Феля и тут же, диким зверем, бросилась в его сторону. Запахи и звуки безумия лакея заполонили переулок и пулями пронзали его стены. Представитель министерства не торопился предпринимать какие-либо действия. Вдруг что-то рухнуло с крыши и придавило несущегося лакея.

   Хромой «ворон» спрыгнул на него и вонзил лезвие кинжала прямо в голову, после чего схватил за ногу и утащил в ближайший дом, где не горел оконный фонарь.

   Фель, следуя за ним, без труда открыл дверь брошенной постройки. Свежие, крысиные следы тянулись повсюду. В центре помещения аккуратно лежал главный слуга, державший в руке чёрное перо. Ходили слухи, что души людей, награждённых или же проклятых подобным даром, обращались после последнего вздоха в ворон. По словам обезумивших, после открытия невыносимо горького знания, чёрные птицы выжидали последнего мига своих врагов, чтобы устроить последний пир.

   Убийцы лакея или же его освободителя нигде не было, как и мест где бы он смог затаиться. Словно дымкой морока просочился сквозь крошечные трещины в стенах. Путь в подвал был заколочен и уже очень давно, а ступени на следующий этаж вели к непреодолимому завалу. ГОПМ прошёл в углубление под лестницей и провёл рукой по полосе наверху. После щелчка дважды ударил сапогом и открылся небольшой проход. Случайно обнаружить его было практически невозможно. Немногие знали о тайных дверях в домах Государства Вентраль. Поговаривали, что когда-то давно прошлые главы городов поручали строителям делать такие проходы и ставить входные двери, открывающиеся вовнутрь, чтобы облегчить поимку преступников. Однако время свело подобные лазейки до уровня исключения, и попадались крайне редко.

   Убедившись, что хромой ушёл, Фель вышел из брошенной постройки-могилы главного лакея семьи Ванригтен.

Поиски кита справедливости

Отчаяние белых перчаток

Гибель слова из страшных историй и сгорание в огне

   Глубокой ночью Оренктон захлестнула волна криков и громких завываний. Жители не смыкая глаз, разыскивали виновных в пропаже золота. Искали везде, даже в самых тёмных углах. Каждый был под подозрением. Находились и те, кто, уводя от себя подозрения, обвиняли кого-нибудь другого.

   Не знающие верности псы с облезшей шерстью, воспитанные лишь на страхе перед хозяевами, бродили по улицам. После звуков погони и собачьих голодных рычаний можно было услышать тихий плач, доносящийся из тьмы.

   После отголосков длительной погони, неподалёку от лавки «Антикварка», раздались голоса, которые захлёбывались своим дыханием.

   – Уст подождите!

   – Исзм, почему вы носитесь за нами по всему городу?!

   – Ваши действия более чем безумны. Я же хочу дать вам время и возможность переосмыслить свою жизнь.

   – Подождите! Мы идём за Сахеланом по его тропам.

   – Тогда вам нужна передышка. Тем более... чтобы идти... вам не нужны руки. После этого заиграл оркестр ломающихся костей и болезненных криков.

   – Вот вам время подумать... стоило ли нападать на невиновных и безоружных.

   ГОПМ, продолжая разыскивать «ворона», решил наведаться в дом безумного белпера. За оградой вдоль каменной тропы росли лекарственные растение. Всё выглядело аккуратным и ухоженным. Скорее всего, лекарь просто использовал их для приготовления микстур и мазей, а не заботился о растениях из-за своих тёплых к ним чувств.

   Фель ненавязчиво постучался в дверь, но, не услышав ответа, дёрнул несколько раз ручку. Щёлканья задвижки подсказали, что заперто изнутри, тогда сильным ударом открыл вход. Представитель Министерства был высоким и худощавым мужчиной, таящим в себе чудовищную силу. Иногда казалось, что лёгкий удар его ладони способен проломить кленовый стол.

   Пройдя через коридор приемной, поднялся на второй этаж. Аккуратная, чистая комната содержала, кроме всего необходимого для жизни с минимальными удобствами, рабочие инструменты и материалы. На полках стояли разные склянки с неизвестной жидкостью. В одной из них Фель разглядел уродливую крысу с торчащим из неё золотым микатом. Министерская монета обрастала нитями, похожими на глазные нервы и отращивала пасть жующую саму себя. Рядом с банками уродства на подставках был закреплён набор пил разных форм и размеров. Стопки рукописей на столе едва заметно дрожали от гулявшего сквозняка.

   Прибежище белпера показалось Фелю слишком маленьким и не совсем соответствовало виду с улицы. Разницы между ожидаемым и действительным нашёптывала о наличии какого-то секрета. Голос разложения витал в воздухе и усиливался у книжного стеллажа. Под его краем тянулся тонкий, царапанный след. Схватившись за полку, потянул на себя и хранилище знаний сдвинулось. Пройдя в открывшийся проём, попал в не хватающее пространство нескольких шагов.

   Во мраке на стуле сидел человек в белой мантии с кровавыми отпечатками. Это был тот самый обезумивший белпер, обвинявший семью Ванригтен в чудовищных убийствах. Фель зажёг свет маленького настенного фонаря и осмотрел мертвеца. Судя по виду, он не дышал уже несколько дней. На руках зияли прожженные раны, которые были получены давно, и отказывались затягиваться, даже когда сердце гоняло кровь по телу.

   ГОПМ посмотрел на лицо лекаря, на нём застыло выражение умиротворения, будто умерев, он сделал всё, что было в его силах. Сместив пропитанную кровью повязку, открыл пустую глазницу. Глаз был извлечён быстро, почти что аккуратно. Белпер вполне был способен сделать подобное и самостоятельно, ведь именно его избрал когда-то Лицлесс в личные лекари своей семьи и даровал перстень. На кольце была изображена змея отгоняющая костлявую. Доказательство его избранности семьёй Ванригтен сдавливало палец лекаря до самого конца. Можно было разглядеть, что он безуспешно пытался его снять.

   Скромный свет фонаря показал символ, нацарапанный на полу. Около десяти проведённых кругов, один в другом, сужались ближе к центру. На каждый была нанизана сфера как жемчуг на нить. ГОПМ уже видел нечто подобное и совсем не был удивлён, а скорее даже ждал этого. Фель, подняв фонарь, приблизился к спрятанному столу. Бумаги с зарисовками полностью соответствовали тому, что, по словам лекаря, происходило в подвалах усадьбы. Люди без кожи на лице всматривались в своё отражение в зеркале, а изуродованная копия дерева жадно пожирала жизнь, укрывая правду. На третьей странице изображённый силуэт, с внешними признаками дьякона собора, тянул за собой живую цепь. Вёл её туда, куда не мог проникнуть солнечный свет и откуда не могли вырваться крики.

   Четвёртый рисунок был подписан: «кровавый леший Л.В». Чёрное и многорукое существо, стоя рядом с улыбающейся чашей, тянулось руками к небу, где возвышалась женщина со сломанными и расставленными в стороны рёбрами. За образом, подобному пауку, что-то было и оно наблюдало. Посмотрев на следующую страницу с незаконченным рисунком, Фель смёл бумагу со стола и по его щеке побежала капля.

   Он нежно взял свою «ценность» в руку и серый медальон открылся сам по себе. Из него снова показалась туманная фигура:

   – Значит, воронов вызвал лекарь, а лакей открыл хранилище, – озвучил свои мысли ГОПМ.

   – И так они украли золото. Всё оказалось куда проще, чем казалось.

   – Но то, что происходило под усадьбой...

   – Помнишь то вино, что мы пили по вечерам? Оно же не всегда было таким. Виноград также проходил уродливые стадии изменений, перед тем как стать вином. Вот и с этими беднягами то же самое – разложение во благо. А такой изысканный аперитив – это что-то особенное для особенного праздника.

   – Хочешь сказать, что и эти люди проходят через подобное, чтобы стать чем-то большим? А кто тогда попробует это «вино»? У мира точно странное чувство юмора.

   – Не, это не юмор, а скорее порядок. Человек срывает яблоко с яблони, выращивает жизнь для её поедания. Так что всё на своих местах, просто цепь протянулось выше. И вообще, я думаю – это небольшая плата за добро, которое семья Ванригтен сделала для Оренктона.

   – Ответишь мне на один вопрос, – задумчиво спросил Фель.

   – Я отвечу на любой вопрос или сделаю даже больше, если захочешь, но сперва убей воронов и Хора, – сказала туманная женщина. Через мгновения начала повторять: – ...убей...убей. – Её голос в его голове звучал всё громче и громче, заглушая его собственные мысли.

   Феля пронзило странное чувство похожее на невозможный результат бракосочетания желания, долга и сомнений. Он тут же достал маленький флакон и залил красноватой жидкостью свои глаза. Скрытое пространство озарилось алым светом, а шёпот вгрызался в уши как голодный зверь в свою добычу.

   Непроглядная тень склонилась над символом из кругов и рваными движениями вырисовывала его. Это был белпер прошлого, который вырезал на полу несколько линий напоминавших ворона с расставленными в стороны крыльями. Когда символ обрёл законченную форму, приставил пальцы своей руки к лицу и с беззвучной болью вырвал сферическое подтверждение своему намеренью. Через пару мгновений проявилась большая, чёрная птица. Взмахнув своими крыльями, выпустила из стены мрака троих одетых в живую тьму.

   Морок задрожал и из него выпрыгнул хромой Ворон, но настоящий удар нанесли совсем с другой стороны. Фель остановил клинок, желавший оборвать его жизнь, выставив щитом свою ношу. Порезанная ткань соскользнула и открыла вид того что ГОПМ с любовью называл Гильона. Ударная рама, способная дробить не только кости, но и мысли тех, кто пошёл против Верховного министра Садоника, удерживала в своих пределах хитроумный механизм – переносную гильотину.

   Нападавший резким рывком повторил выпад, и завязалось сражение похожее на противостояние мангуста и змеи.

   Грохот и лязг металла поселились в доме покойного белпера. Ворон выхватил пистолет, но человек с лицом тряпичной куклы выбил его из рук, метнув из рукава складной серп присоединенный к цепи. Всё решилось, когда рана хромого дала о себе знать. Тот не смог уклониться и его удалось подловить.

   Фель крепко сжал рукой горло своего врага и яростно бил об стену до победного треска. Когда ворон рухнул на пол, то установил Гильону и подтащил едва живого под лезвие. ГОПМ, стоя рядом с ним, произнёс: – Все актёры этого театра безумия расставлены по своим местам. Назад дороги нет. Ты сделал всё что мог, птенец. Но этого недостаточно.

   – Твоя голова и, правда, набита соломой, раз не понимаешь простого – мёртвых не вернуть. Ты ещё заплачь пугало. Я сделал все, что мог, чтобы помешать Фестум случиться, – выхаркал ворон и Фель спустил крючок механизма.

   Жидкость из разбитых склянок смешалась с кровью и только один звук мешал огласить победу – тихое щелканье, доносящееся из-под побежденного. Фель перевернул тело ворона и увидел, как рука сжимает искрящийся сосуд.

   Громкий взрыв сжал дом белпера и перетёр как засохшую траву. Огонь и пепел подкинул в воздух призрачного ворона, который взмахнув большими крыльями, показал себя всему Оренктону.

   К утру небо затянулось тучами, и под проливным дождём на главной площади собралась толпа. Сверкающие глаза восторженно смотрели на агонию отловленных за ночь людей. Больше десяти человек приговорили к смертной казни через повешение за ребро на ржавом крюке. Те, кому не повезло, были всё ещё живы.

   Сердца толпы заполнялись гордостью за свою сопричастность к торжеству справедливости. Справедливость беспристрастна, она не говорит, а воздаёт по заслугам. Наблюдая за муками приговорённых, по чьим связанным рукам стекали алые краски жизни, никто не смел даже и думать о том чтобы помочь им. Каждый из них, по словам «Широкой глотки», заслуживал такой участи, ведь – это «вороны», обокравшие каждого жителя, и их помощники испорченные лихорадкой жадности.

   Мужчина из толпы узнал одну из девушек и выкрикнул, что её единственное преступление – это отказ пузатому, смердящему мужику, который предложил той уединиться. Этот же мужик и указал на неё ночью. Однако голос мужчины, говорящего об её невиновности, быстро затих в горделивых криках. Кричали те, кто учувствовал в ночной облаве и собирал трофеи, с их поясов свисали бусы похожие на косточки пальцев. «Широкая глотка», вышагивая перед толпой, с весёлым видом рассказывал о случае в доме лекаря семьи Ванригтен.

   –... помните? Я вам говорил, что следует знать меру. Особенно в выпивке, – из толпы щёлкнули согласные смешки. – Ну, так вот. Я уверен вы все слышали фейерверк в доме лекаря семьи Ванригтен. Мне довелось узнать наверняка – одна птичка напела, которая никогда меня не подводила и сообщала наичистейшую правду. Белпер обезумел от тоски по господину Лицлессу и напился до такой степени, что к нему на свидание пришла горячка. А тот в качестве подарка подарил ей не цвета, а поджог своих запасов. Ну а дальше вы знаете. – волна смеха разлетелась над толпой, а безучастные констебли стояли в стороне, опустив свои глаза. Но не все Оренктонцы принимали участие в общем угаре. Некоторые, увидев гигантскую чёрную птицу и услышав тот чудовищный звук, не похожий на фейерверк, усомнились в правдивости слов лимна. В их умах возрождался страх перед мистической сущностью Хор и его воронами из обратной башни. И боялись они сильнее прежнего, словно старались извиниться за свои сомнения.

   «Широкая глотка», продолжая извергать правду, сказал: – Что касается Церкви Приму'улгус. Ещё кое-что случилось ночью. Один из устов Саморождённого Зодчего, так сказать, обезоружил несколько еретиков. Но те говорят – это неправда и что они верны жертве Сахелана, но раз самоотверженный... Исзм сделал с ними... это, то значит, они просто врут. Хочу напомнить всем вам. Хоть мы и не можем ровняться на устов, ибо пламя их веры просто запредельно для простых смертных, но нам следует хотя бы пытаться.

   – Воистину широкая глотка. Уверен в такую много монет поместится. Или же лимн предпочитает обменивать свои слова за толстые кошели, которые оттягивают карманы до самой земли, – спросила фигура в чёрной мантии с кроваво-красной, широкой лентой на плечах и такой же на поясе.

   – О, самоотречёный уст Исзм. Мы как раз восхваляли ваши деяния! Как вы знаете, все мы нуждаемся в пище, но мои слова не продаются....

   – Замолкни. Этот вопрос не нуждался в твоём ответе, – швырнул уст и, закатав один рукав и покидая площадь, направился в сторону.

   – Хо-ро-шо. Люди, вот об этом я и говорил. Просто запредельные, – сказал лимн, стараясь не позволить волнению и страху утопить себя.

Возвращение

Он чувствует боль

Глубины

   Над восточными воротами кружила чёрная птица. Укрывшись от дождя под ладонью башни, ворон внимательно всматривался в происходящее под ним. Отражение города в его глазах выглядело иначе, будто он смотрит на давно забытые руины среди пепельных болот. Его внимание привлекло два человека, вошедших в Оренктон. От них исходила невидимая рябь, которую можно было лишь почувствовать далёким отголоском присутствия опасности. Как ту, что чувствует зверь за секунду до того, как охотник сделает выстрел.

   Их лица закрывали высоко поднятые воротники, оберегающие от непогоды и любопытных глаз. Один из них, к плечам которого прикасался белый шарф, направился сквозь каменный лес в сторону резиденции Бургомистра. Второй странник, в тёмном сюртуке и накидке, отдалённо напоминающей чёрные крылья, остановился и выставил руку. На неё осторожно приземлился ворон. В его клюве сжимался окровавленный и обожженный клочок ткани шейного платка. Незнакомец взял его и убрал в карман как нечто драгоценное и важное.

   После последней ночи по городу возили повозки и собирали плоды торжества справедливости. Когда сборщик тел в пропитанных дёгтем лохмотьях, отошёл в сторону к дому напротив, то странник выхватил оставленный без присмотра топор и тенью затерялся в Оренктоне.