Текст книги "Ориза-Тризняк (Кот Мирр-Мурр - 2)"

Автор книги: Иштван Чукаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Слезай! Ориза-Тризняк жалобно проорал: – Не могу! Я прилип! От водлей, или от ужасного зрелища, или, быть может, обратив внимание на непривычное приветствие, Великая Бродячая Кошка спряталась за облако. Потом, словно торопясь, еще за одно облако. Небо совсем потемнело, один Ориза-Тризняк светился на крыше, как неутомимая электрическая лампочка. И вопил, вопил уже совсем охрипшим голосом. Наконец Мирр-Мурр несколько пришел в себя и полез на железный брус, чтобы стряхнуть вниз Ориза-Тризняка, но соскользнул, и в глаза ему попала ржавчина. После двух-трех безуспешных попыток он в унынии сел на крышу возле железного бруса. Ориза-Тризнлк уже совсем охрип. Теперь он только светился. В это время подул сильный ветер; он пригнул к земле чахлые акации, тяжело хлопая, промчался по крышам и сдул Ориза-Тризняка с проводов. Ориза-Тризняк упал на Мирр-Мурра, они вместе покатились вниз и застряли в желобе на жестяном навесе. Счастливый Мирр-Мурр обнял Ориза-Тризняка за шею и шепнул ему на ухо: – Бежим! Ориза-Тризняк молча кивнул – от воплей он совершенно потерял голос. Они выбрались из желоба и во весь дух помчались прочь.

Новые бродячие коты

Так они мчались по крышам, задыхаясь, опустив головы и ничего вокруг себя не видя, пока не налетели с разбегу на широкую дымовую трубу. Отскочив от нее, Мирр-Мурр и Ориза-Тризняк плюхнулись на задние лапы и замотали головами, пытаясь прийти в себя. – Где мы? – спросил Мирр-Мурр. Ориза-Тризняк по-прежнему мотал головой, что могло означать также "понятия не имею". Мирр-Мурр попытался обойти трубу, на которую они налетели, но труба тянулась далеко в обе стороны, совершенно закрывая проход по крыше. Коты снова сели у трубы, собираясь с мыслями. – Тс-с! – хрипло произнес вдруг Ориза-Тризняк, совершенно, впрочем, напрасно, поскольку Мирр-Мурр вот уже несколько минут не произносил ни звука. – Тс-с! – повторил Ориза-Тризняк. – Послушай! Мирр-Мурр прислушался и вскоре тоже услышал голоса. Напрягая внимание, он смог различить и отдельные слова. Слова эти были довольно странными. – Туз пик! – сказал грубый голос. – Трефовый валет! – сказал мягкий голос. – Где ж его теперь достать, разве если своровать? – сказал тонкий голос. – На суку сидят три кошки! – пропел густой бас. – Петь будем или в карты играть? – сказал резкий голос. Мордочка Ориза-Тризняка все более и более просветлялась. Глаза его заблестели, усы молодцевато встопорщились. По-видимому, он понимал, о чем там говорили. Мирр-Мурр, не понимавший ни слова, спросил: – Что это они там делают? – В покер играют, – коротко бросил Ориза-Тризняк. – А что это такое? – Игра такая, в карты. – А кто там, ты знаешь? – спросил Мирр-Мурр. – Сейчас узнаем,т– ответил Ориза-Тризняк и постучал по стенке трубы. – Войдите! – послышалось сверху. Ориза-Тризняк полез вверх, Мирр-Мурр за ним. Забравшись на вершину трубы, они посмотрели вниз. От удивления у них широко раскрылись глаза и отвисли челюсти. Внутри трубы была широкая полость, посредине ее стоял стол. За столом сидели и играли в карты пять котов довольно помятого вида. Один из них раздраженно воскликнул: – Не загораживайте свет! Мирр-Мурр и Ориза-Тризняк спрыгнули вниз и представились. Но никто не обратил на них внимания – коты продолжали играть в карты. Мкрр-Мурр и Ориза-Тризняк, чтобы не чувствовать себя совсем неловко, взяли по кирпичу, поставили их стоймя и сели. Через некоторое время один из котов, сидевших за столом, потянулся, бросил карты на стол и сказал: – Предлагаю пятиминутный перерыв. Вслед за ним и остальные бросили свои карты на стол и посмотрели на Ориза-Тризняка-. Ориза-Тризняк и Мирр-Мурр снова представились и, перебивая друг друга, сообщили, что они бродячие коты и ищут Большую Гулкую Трубу. – А почему у тебя такой хриплый голос? – спросил, пристально вглядываясь в Ориза-Тризняка, кот с рыжеватой шерстью. – Я простудился, – небрежно бросил Ориза-Тризняк. – Кстати, меня зовут Пал Пломба, – сказал рыжеватый кот с многозначительным видом. – А это – представляю всех по порядку Полосатый, Мямля, Сорго, Уголек. Мы все уже давно бродячие коты. – А вы были у Большой Гулкой Трубы? – в волнении спросил Мирр-Мурр. – Нет, – покачал головой Пал Пломба. – Ни разу еще не попали. – Вы что, не ходили туда? – удивленно спросил Мирр-Мурр. – Ходили, почему же, – ответил Пал Пломба. – Конечно, ходили. Но знаешь, там такая давка, мы решили лучше подождать, пока до нас не дойдет очередь. А чтобы не скучать, мы играем в карты. Кстати сказать: не желаете ли присоединиться? Мирр-Мурр отрицательно покачал головой. У Ориза-Тризняка заблестели глаза. – У меня нет денег, – произнес он. – Неважно, – сказал Пал Пломба. – У нас тоже нет денег. Мы играем в долг. Выбери себе кирпич – у тебя за спиной их много – и записывай на нем когтем свой выигрыш и проигрыш. Мирр-Мурр перебил его: – А как найти Большую Гулкую Трубу? – Здесь недалеко, отсюда четвертая по счету, – ответил Пал Пломба мимоходом, вопросительно глядя на Ориза-Тризняка. – Начинать игру или нет? Мирр-Мурр шепнул на ухо Ориза-Тризняку: – Слышишь? Пойдем скорее! – Разговаривать будем или в карты играть? – произнес резким голосом Сорго. – Время – деньги, – добавил он. – Я пошел, – шепнул Мирр-Мурр. – Идешь со мной? – Ну, что там? – спросил Пал Пломба, который уже начал сдавать карты. – На тебя сдавать? – Сдавай, – сказал Ориза-Тризняк и повернулся к Мирр-Мурру. – Труба подождет. А я пока сыграю одну партию. Мирр-Мурр сидел молча и следил за игрой. – Ну, пошли скорее, – сказал он, когда партия кончилась. – Ты что, не видишь, что я выигрываю? – сказал Ориза-Тризняк. – Я пошел! – сказал Мирр-Мурр. – Ладно, – ответил Ориза-Тризняк. – Я потом приду. Пока! Мирр-Мурр еще потоптался на месте, ощущая некоторое уныние. В мечтах он не раз представлял себе, как они вместе приходят к Большой Гулкой Трубе – и вот теперь Ориза-Тризняк пал жертвой картежной страсти. Забравшись на край трубы, Мирр-Мурр еще раз обернулся: – Ну, так я пошел. Ориза-Тризняк, ничего не отвечая, продолжал изучать свои карты. Полосатый взглянул на Мирр-Мурра и запел густым басом: – Прощай же, с богом, милый рыцарь! Тра-ля! Тра-ля! Как грустно мне, любимая! Еще одну карту! – У тебя такой красивый голос, почему ты не ходишь со шляпой по дворам? – резким голосом спросил Сорго – пение раздражало его, так как он был в крупном проигрыше. На Мирр-Мурра никто не обращал внимания. Мирр-Мурр бросил последний взгляд на компанию, совершенно захваченную игрой, вздохнул и ушел. Звезды над трубой погасли, небо посветлело, но игрокам до всего этого не было дела – их обрадовало только то, что лучше стало видно карты. Ориза-Тризняк покрыл мелкими черточками уже полкирпича у себя за спиной: это был его выигрыш. Ему везло. Но и сама по себе странная компания ему понравилась. Коты разговаривали в довольно интересной манере, то и дело отпуская едкие замечания в адрес друг друга. Ориза-Тризняк признался, что чувствует себя здесь очень хорошо. – Это естественно, – задумчиво сказал Уголек. – Ты испытываешь здоровую радость победителя. – Плохо только одно, – продолжал Ориза-Тризняк, – что я ничего о вас не знаю. – Мы тебе расскажем, – сказал Полосатый, – о наших приключениях. – Или напишем как-нибудь, – добавил Сорго. В следующем пятиминутном перерыве Пал Пломба рассказал свою историю.

История Пала Пломбы

– Все началось с того, что я родился, – начал Пал Пломба. – Описания детских игр пропускаем. На заре моей юности я попал в столицу и получил важное место в научной сфере: меня определили в библиотеку. Моей обязанностью было следить за мышами, обитавшими в книгохранилище, и карать тех из них, кто сгрызал слишком много книг. Надо ли говорить, что я, не упуская столь замечательной возможности, развивал свой вкус и утончал ум. Иначе говоря, много читал. По мере того как росло количество прочитанных мною книг, я, естественно, становился все умнее. И, становясь все умнее, я поддерживал порядок среди мышей все изощреннее. Один раз, например, я три дня и три ночи думал и изобрел восклицательный знак Пломбы. Дело в том, что я пришел к выводу: мыши грызут книги, поскольку не умеют читать. Поэтому я решил научить их основам грамоты. И начал с восклицательного знака. Я был строг, но справедлив. Целую неделю мы упражнялись. Я вставал посередине, поднимал вверх хвост, а мыши повторяли это движение за мной. Нерадивых я запирал в ящик. За восклицательным знаком последовал вопросительный знак Пломбы. Я вставал посередине, поднимал хвост и несколько сгибал его, а тех, кто не следовал моему примеру, запирал в ящик. Я был строг, но справедлив. И все шло как по маслу. Гроза разразилась, когда мы перешли к арифметике. Упражнение называлось: единожды один Пломбы. Да, на умножении мы и застряли, хотя это было очень просто. Две мыши становятся спиной друг к другу и скрещивают хвосты. Я был строг, но справедлив. И все же пришлось запереть в ящик их всех, потому что никто из них не мог выполнить мое задание. Когда я их выпустил, они, как сумасшедшие, бросились из книгохранилища и бежали, не оглядываясь, до самого читального зала. Там, конечно, разразился скандал, и меня вскоре уволили. Так я стал бродячим котом. Воистину, друзья мои, я стал жертвой образованности! Впрочем, я столь скромен, что не прошу вас награждать меня аплодисментами.

История Сорго

– В отличие от историй, рассказанных моими друзьями, моя история действительно интересна, – начал Сорго. – Причем от начала до конца! Родился я посреди широкой, тихой степи. На хуторе. Жизнь моя текла беспечно. Я был свободен, как птица, и делал все что хотел. Молока я пил сколько влезет, колбасой объедался до умопомрачения. Так что дела шли хорошо – вернее... Вернее, кормили, поили меня хорошо, и гулял я тоже хорошо. Но с самолюбием моим дела были плохи! Его постоянно оскорбляли. Меня обзывали и так и сяк, и я был не в силах сносить беспрестанные обиды. И вот однажды старуха, моя хозяйка, сказала мне: – Долго ты будешь путаться под ногами, урод? Вот погоди, поймаю, все уши тебе разукрашу ножом для теста! Чаша моего терпения переполнилась! Я схватил батон копченой колбасы и пошел бродить по свету куда глаза глядят. В дальнейшем жизнь моя тоже была полна приключений. Копченая колбаса скоро кончилась. Но я не сдался! Правда, мне повезло, к тому же я проявил незаурядную ловкость. Я пробился на рынок, туда, где продаются потроха. Слыхали? Так вот, там я до умопомрачения объедался потрохами. Дела шли хорошо – вернее... Вернее, и здесь я не смог выносить грубость. Грубость оскорбляет мой слух. Один раз мясник сказал мне: – Ну ты, свиное рыло! Дождешься, уши обрежу – как раз на шапку хватит! Смотри, размозжу башку-то! И на этот раз чаша моего терпения переполнилась! Я схватил кусок потрохов и бежал. В дальнейшем жизнь моя была полна еще более захватывающих приключений! Но об этом я расскажу в другой раз. Точнее... Точнее, года через два, потому что история с потрохами произошла совсем недавно. Позавчера...

Третье письмо Мирр-Мурра друзьям

Дорогие ребята и Бобица! Голосом, срывающимся от радости, спешу сообщить вам, что мечта всей моей жизни исполнилась! И я нисколько не преувеличиваю! Я уже все испробовал – пил воду, задерживал дыхание, но икота не проходит. Так что сообщаю вам великую новость срывающимся голосом. Может быть, конечно, я икаю оттого, что вы меня вспоминаете. Это, несомненно, очень приятно! Несказанно приятно!. Но все же прервитесь на минутку – может быть, икота пройдет. Должен заметить, что икать довольно неприятно; к тому же это не подобает бродячему коту, который сидел на втором месте от Большой Гулкой Трубы, в тени! Такова великая новость, которую я сообщаю вам голосом, срывающимся от радости! А теперь расскажу всё по порядку, от самого начала до самого конца: Самое начало: Ориза-Тризняк сел играть в карты, и я пошел один. Самый конец: Большую Гулкую Трубу снесли. Но самое интересное – это середина, все, что произошло в промежутке между самым началом и самым концом. Итак, рассказываю о том, что было в середине. Как видно, вы перестали меня вспоминать, потому что икота прошла. Это меня радует. С другой стороны, грустно, что вы меня уже не вспоминаете. Но хоть иногда-то вы думаете обо мне? Время от времени? Например: "Так говорил Мирр-Мурр!" Или: "Это Мирр-Мурр любил!" Или же: "Лучше всех это получалось у Мирр-Мурра!" В общем, если не думали, то теперь уж не забудьте подумать! Ведь.теперь вы можете гордиться мной! Мной, бродячим котом Мирр-Мурром, который сидел на втором месте от Большой Гулкой Трубы, в тени. Не подумайте, мне было отнюдь не легко! Но зато очень интересно. Во всяком случае, в середине. Я все шел и шел, не оглядываясь на трубу, в которой Ориза-Тризняк, позабыв обо всем на свете, играл в карты. Будьте осторожны с картами – страсть к ним весьма пагубна! Сначала на сердце у меня было тяжело, ведь я остался один и Ориза-Тризняка вдруг перестала интересовать организация бродячих котов. А ведь я узнал о ней от Ориза-Тризняка. Однако он пал жертвой картежной страсти. Но я остался тверд! Я закрыл глаза и продолжал упорно идти вперед. Я решил не останавливаться до тех пор, пока не дойду до Большой Гулкой Трубы. Потом на сердце у меня стало легче. Я подумал: еще несколько шагов, и исполнится мечта всей моей жизни! От этой мысли я окончательно повеселел. Так я пришел к Большой Гулкой Трубе. Как, о как рассказать вам о ней?! Мне доводилось видеть всякие трубы – маленькие, большие, широкие, закопченные. Но таких, как Большая Гулкая Труба, я не видел никогда. И готов спорить на что угодно – вы тоже не видели. Во-первых, она была очень большая! Когда я посмотрел на нее снизу, она закрыла полнеба. Во-вторых, внутри нее такая огромная полость, что второй такой, пожалуй, во всем свете не сыщешь. К этому выводу я пришел после некоторых наблюдений. Наблюдений весьма хитроумных. Вы сами, должно быть, знаете, каким образом можно определить величину полости той или иной трубы. Для этого нужно прослушать эту трубу. Иными словами, прислушаться к ветру, завывающему в трубе. Так вот. Если ветер завывает тонким голосом, полость трубы, скорее всего, весьма небольшая – так себе, полостишка. Если ветер гудит голосом пониже, то мы имеем дело уже с полостью, заслуживающей упоминания. В Большой Гулкой Трубе ветер ревел! С такой силой, что за этим ревом почти ничего не было слышно. Прошло довольно много времени, прежде чем я привык к этому реву. Наконец мне перестало закладывать уши, и за ревом я стал различать другие звуки. Это было приблизительно так: – У-у-у! Вы мне кого-то очень напоминаете! – У-у-у! Кого же? У-у-у! Я уже забыл! – У-у-у! В вашем возрасте это бывает. – У-у-у! Смотрите-ка! У-у-у! Видите вон того сопляка? Он мне тоже кого-то напоминает. У-у-у! – Где? У-у-у! – Вон там, в водосточной трубе. – У-у-у! Новый бродячий кот, наверное. – У-у-у! Больно дохлый. – У-у-у! Вспомнил! У-у-у! Он мне напоминает новорожденного младенца! У-у-у! Тут я вылез из водосточной трубы. На крыше было полным-полно бродячих котов! Больших и маленьких, тощих и толстых, молодых и старых, серых и рыжих, пятнистых и полосатых, белых и черных. Они сидели – кто разговаривал, кто глазел по сторонам, кто дремал. Никогда еще я не видел столько котов вместе! Здесь собрался, так сказать, весь цвет кошачьего общества! Еще бы! Ведь все они были бродячими. И я в том числе. Я оглядывал их с гордостью. Сначала окинул взглядом все общество, собравшееся на крыше, а затем пристально вгляделся в каждого из присутствующих. Радость охватила меня. Наконец-то я здесь. Правда, в самом низу крыши, одной ногой еще в водосточной трубе, но зато прямо напротив Большой Гулкой Трубы! В этот момент мне казалось, что труды, волнения, испытания – все пережитое не напрасно. Это было как во сне. По крыше разливалось молочно-белое сияние, Большая Гулкая Труба ревела, не умолкая ни на мгновение, а в небе, прямо у нас над головами, появился лик Великой Бродячей Кошки! Улыбаясь, смотрела она на нас, бродячих котов. Я выпрямился, чтобы быть заметнее. В этот момент я несколько покачнулся и, чтобы удержать равновесие, за что-то уцепился. За что именно, я не видел, так как смотрел вверх, в небо, но уцепился я изо всех сил. Чтобы не скатиться с крыши. И тут раздался первый крик. Он звучал приблизительно так: – Ай-яй-яй, аи, хвост! Кричал старый кот, тот, что сидел передо мной и всех с кем-то путал. Сразу оке вслед за ним заорал кот, сидевший чуть дальше: – Ай-яй-яй, аи, лапа! Тут же закричал третий кот, за ним четвертый, и вскоре вся крыша разразилась мяуканьем, которое заглушило даже рев Большой Гулкой Трубы. Поскольку я держался крепко и был теперь уверен в том, что не упаду, я решил присоединиться к вознесению хвалы Великой Бродячей Кошке. Я замяукал первое, что пришло мне в голову: – Слава! Слава! Слава! На лике Великой Бродячей Кошки я ясно различал улыбку. Ее, видимо, радовал наш хвалебный хор. Затем она ушла ловить звездных мышей. Постепенно шум на крыше стал стихать. Наконец крики совсем прекратились. Я ясно услышал охрипший голос кота, сидевшего передо мной: – Может быть, вы все-таки отпустите мой хвост? Не в силах вымолвить ни слова от удивления, я отпустил его хвост. Наступила полная тишина. Я ясно услышал слова кота, который сидел в тени Большой Гулкой Трубы и на шее которого висела длинная цепь: – Кто начал этот смехотворный кошачий концерт? Все посмотрели на меня. Я не стал оборачиваться, хорошо понимая, что за мной уже никого нет. Я сказал: – Я. Собственно, я просто за что-то уцепился... – За что-то?! – хрипло возмутился старый кот, сидевший передо мной. Надо же! Не за что-то, а за мой хвост! – Да, – признал я. – Но, по моему мнению, наш хвалебный хор был приятен ей! Ей! – показал я взглядом в сторону неба. Все переглянулись и зашептали, забормотали, залепетали, обсуждая мои слова. Да, говорили они, в этом, должно быть, что-то есть, но ведь раньше об этом никто ничего не знал; это что-то новое, в своде законов об этом ничего не говорится и все такое. Затем все разом посмотрели в сторону кота, который сидел впереди и на шее которого висела цепь. Он кашлянул, призывая всех соблюдать тишину, и сказал: – Обвиняемый, встаньте! Разделим твой поступок на две части. На хорошее и на плохое. Идея вознесения хвалы хороша. Мы запишем ее на стенке Большой Гулкой Трубы. Среди прочих законов. Ты заслуживаешь вознаграждения. Объявляю: отныне ты имеешь право сидеть в тени Трубы. По рядам пронесся удивленный шепот. Я же ощущал непомерную гордость. – С другой стороны, дергать за хвост – это плохо! – продолжал кот. Мы едва не скатились с крыши. Ты заслуживаешь наказания! Объявляю: ты останешься на своем месте, в водосточной трубе. Обвиняемый, признаете ли вы себя виновным? Я не считал себя виновным. Старый кот, сидевший передо мной, язвительно рассмеялся. А мои глаза наполнились слезами, и, чтобы скрыть их, я опустил голову. – А теперь, – вновь услышал я голос кота, сидевшего впереди всех, – а теперь я объявляю заседание открытым. Прошу соблюдать тишину! Просьба не курить! Прошу соблюдать тишину, в противном случае буду вынужден просить всех очистить помещение! Наконец наступила тишина, только кот, сидевший передо мной, пробормотал себе под нос: – Сразу видно, что из судебной палаты! Здорово научился вести судебное разбирательство! Да, – добавил он, – что ни говори, лучшие разбойники выходят из жандармов! Таких воробьев уж не проведешь на мякине! Эти слова я не совсем понял, и внимание мое обратилось к речи кота с цепью на шее, из судебной палаты. – Внимание! – сказал он. – Первый пункт повестки дня: оглашаю Закон Бродячих Котов! Параграф первый! – Он повернулся к Большой Гулкой Трубе и стал читать закон, нацарапанный на закопченной стенке: – Параграф пер-вый: бродячим, котом является кот, прошедший три испытания. Параграф второй: бродячий кот – самый храбрый, самый красивый, самый умный, самый ловкий, самый хитрый, самый добрый, самый честный, самый сильный и самый могучий кот в мире. Параграф третий: святыней бродячих котов всего мира является Большая Гулкая Труба, а горячо любимыми руководителями их являются коты, сидящие в тени Трубы. Параграф четвертый: примером для нас и нашим предводителем является Великая Бродячая Кошка. Параграф пятый: начиная с сегодняшнего дня Великой Бродячей Кошке следует возносить хвалу общим мяуканьем в продолжение одной минуты. – Сказав это, он умолк. Таков Закон. Надеюсь, вы его тоже выучите. Особо обращаю ваше внимание на пятый параграф. Очень хороший параграф! Остальные тоже хороши, не спорю, но пятый ближе всех моему сердцу. Догадываетесь, почему? Это, можно сказать, главный труд моей жизни. Правда, я все еще сидел на краю крыши, одной ногой в водосточной трубе, но это продолжалось недолго. Сейчас я все расскажу. Бродячие коты прослушали параграфы, а потом снова начались разговоры. Я разглядывал Большую Гулкую Трубу и, всматриваясь, по складам читал параграфы, нацарапанные на закопченной стенке. (И внимательнее всех пятый параграф. Но я уже объяснял почему.) Так я некоторое время таращил глаза, как вдруг заметил, что все снова смотрят на меня. Притом, как мне показалось, с испугом. Во всяком случае, глаза котов, смотревших на меня, широко раскрылись от страха. Это казалось мне странным – я не понимал, чего они от меня хотят и, главное, чего они испугались. Так что на всякий случай я улыбнулся. Но они по-прежнему глядели на меня со страхом. Я улыбнулся еще любезнее, показывая, что меня бояться не надо. Но и это не помогло. У некоторых из них даже шерсть встала дыбом от страха. Вот тут я растерялся и вдруг услышал у себя за спиной знакомый голос: – Простите, пожалуйста. Здесь находится Всемирная Ассоциация Бродячих Котов? От страха у всех отнялись языки, так что ответил я: – Да, – и обернулся. Это была Остановка Кирпичный Завод, собака со странным именем; она стояла, высунув язык и улыбаясь. Она сразу узнала меня и радостно поздоровалась со мной. – Ты как сюда попала? – удивился я. Остановка Кирпичный Завод ловко прыгнула на крышу – бродячие коты в страхе отпрянули к Большой Гулкой Трубе – и ответила:

– Как хорошо, что мы встретились! Я хочу вступить во Всемирную Ассоциацию. Пожалуйста, порекомендуй меня! Знаешь, мне очень скучно. А здесь все так интересно! – сказала она и дружелюбно тявкнула. Я посмотрел наверх, в сторону сидевших в тени – что они на это скажут. Коты, сидевшие в тени, отчаянно махали лапами и мотали головами, из чего я понял, что об этом не может быть и речи. – К сожалению, это невозможно, – повернулся я к Остановке Кирпичный Завод. – Почему? – спросила она. Раздумывая, что бы ответить, я опять посмотрел в сторону трубы, но там лишь махали лапами и мотали головами – нельзя. Тогда мне в голову пришла мысль. – Это невозможно, – сказал я, – потому что ты собака. Как же ты можешь вступить во Всемирную Ассоциацию Котов? – На слове "котов" я сделал особое ударение, чтобы было яснее. Искоса я взглянул в сторону трубы, одобрят ли там мой ответ. Коты, сидевшие в тени, счастливо кивали головами – да, да. В самом деле, вы должны признать, идея была очень хорошей! Остановка Кирпичный Завод задумалась, а потом сказала: – Нельзя так нельзя. Не буд.у же я навязываться, – и взгляд ее поскучнел. – А знаешь что? – сказал я ей. – Организуй Всемирную Ассоциацию Бродячих Собак! В нее и вступишь. Остановка Кирпичный Завод повеселела. – Ценная мысль. Спасибо. Да, да, замечательно! Ну, я пойду организовывать Всемирную Ассоциацию Бродячих Собак! Еще раз спасибо! Она дружелюбно прищелкнула языком на прощанье и ушла. Некоторое время на крыше было тихо. Я смотрел на котов, но они не смотрели на меня. И не улыбались, хотя я улыбался им. Наконец кот с цепью, сидевший в тени впереди всех, знаком позвал меня и хрипло произнес: – Подойди ко мне. Еще ближе! Я подошел почти вплотную к нему. Он положил мне на спину лапу, кашлянул и громко произнес: – Уважаемые господа присяжные! – Затем указал лапой на меня. – Беру тебя к себе! Иными словами: за твое героическое поведение с сегодняшнего дня разделяю свое место с тобой. Как бишь тебя? Легко представить себе, что от радости я чуть не лишился дара речи; в конце концов я пролепетал: – Кот Мирр-Мурр. – Правильно, – сказал кот. – Отныне мы будем руководить Всемирной Ассоциацией Бродячих Котов совместно! Попрошу аплодисменты! – обратился он к собранию. Мне похлопали. – А теперь, – продолжал кот, – я разделю с тобой верховный символ! Он приподнял цепь, висевшую у него на шее, и знаком пригласил меня надеть ее на шею с другого конца. Так я и сделал. Цепь несколько врезалась мне в шею, но я промолчал и лишь улыбнулся. Меня еще раз наградили аплодисментами. Жаль, что там не было фотографа, который мог бы запечатлеть меня на вершине славы! Я бы спрятал эту карточку и время от времени рассматривал бы ее. Ведь, к сожалению, я недолго находился на вершине славы. Всего, наверное, около трех часов. Уже светало; Великая Бродячая Кошка закончила охоту на мышей и ушла спать. Все стали понемногу задремывать. Кроме меня. Я думал, что мне спать не подобает. К тому же, я втайне надеялся, что Великая Бродячая Кошка еще выглянет и, быть может, приветливо кивнет мне, пока я нахожусь на вершине славы. И тут мы услышали роковые голоса: – Ого, черт возьми, сколько здесь кошек! Брысь! Брысь! Брысь! Начался треск, грохот – конец света. Крышу стали сносить. А бродячие коты ушли бродить по свету. Мы с товарищем бежали рядом, соединенные одной цепью. Бежать так было довольно трудно, и мой товарищ сказал: – Сними цепь! Ты пока только мой заместитель! Цепь моя. Потом, когда встретимся, дам поносить! До свидания! Что и говорить, мне было немного грустно. Я еще раз оглянулся на крышу: как раз в это мгновение ломали Большую Гулкую Трубу. Вместе с пятым параграфом. Вот и все, что произошло в середине. Еще немного о самом конце. Я вернулся к Ориза-Тризняку. Там все еще играли в карты. – Большую Гулкую Трубу снесли, – сказал я. – Да? – спросил Ориза-Тризняк. – Но незадолго до этого меня еще успели выбрать в президиум, – сказал я. – Поздравляю! – ответил он. – Скоро они доберутся сюда, – сказал я. – Эту трубу тоже будут сносить. – Слышали? – сказал Ориза-Тризняк. – Поднимаем ставки! Начинаем последнюю партию! На этом я закончу. Мирр-Мурр, бродячий кот и заместитель председателя Всемирной Ассоциации Бродячих Котов. Ничего не буду иметь против, если вы расскажете новости обо мне всем, кого увидите. Пишите мне. Мой последний адрес: вторая половина первого места в тени Большой Гулкой Трубы. (Пишите по этому адресу! Я хочу, чтобы почтальоны тоже знали, где я сидел!)

Обратный путь

Последняя партия, проходившая при повышенных ставках, закончилась. Небо совсем посветлело; до игравших уже доносились удары кирки. Ориза-Тризняк выломал из стенки трубы кирпич, на котором был нацарапан его выигрыш. – Возьму с собой, – сказал он. – Был бы рад еще раз встретиться с вами за картами. Похоже, я выиграл больше всех, – добавил он хвастливо. Остальные почти не обращали на него внимания; глаза у всех были воспаленные, невыспавшиеся. Пал Пломба делал зарядку. Полосатый глубоко вздыхал: – Больше никогда в жизни не возьму в лапы карт! Никогда в жизни! Это последний раз! Но на него тоже никто не обращал внимания. Ориза-Тризняк взял кирпич под мышку, кивнул Мирр-Мур-ру, и они стали прощаться.

– Было очень приятно познакомиться! – сказал Ориза-Тризняк. – Ухожу от вас со здоровой радостью победителя. Между прочим, вам не мешало бы поупражняться в игре в карты самостоятельно. И попрошу запомнить: долгов я никогда и никому не прощаю! Пока! Мирр-Мурр тоже пробормотал что-то невнятное, что при желании можно было понять как "до свидания", и они ушли. Подойдя к краю крыши, коты еще раз оглянулись. ОризаТризняк помахал на прощание своим друзьям, а Мирр-Мурр бросил последний взгляд на крышу, теперь уже освещенную солнцем, – свидетельницу его краткой славы. Игроки сидели на краю трубы и лениво махали им. Ориза-Тризняк помахал кирпичом, Мирр-Мурр слегка поклонился, и они спустились с крыши. Куда же теперь?Глаза Мирр-Мурра несколько увлажнились – с грустью думал он о краткости своей славы. Ориза-Тризняк, напротив, был весел и даже насвистывал. Утро было холодное, дул колючий ветер; чтобы не замерзнуть, они ускорили шаг. Ориза-Тризняк шел впереди, Мирр-Мурр следовал за ним. Мирр-Мурр не спрашивал, куда они идут, а Ориза-Тризняк ничего не говорил. Так они довольно долго бежали трусцой, молча, вдоль стен домов и оград. Наконец коты добрались до парка, в котором Ориза-Тризняк когда-то бросался каштанами в дроздов. Под их ногами шуршали листья, и по покрытой инеем траве за ними тянулась серебристая полоса. Пока Мирр-Мурр осторожно поднимал промокшие лапы, выбирая место, куда ступить, Ориза-Тризняк подбежал к скамейке, забросил на нее кирпич и забрался сам. – Иди сюда, – позвал он Мирр-Мурра. – Здесь не так мокро. И солнце как раз сюда подходит. Мирр-Мурр прыгнул на скамейку и сел рядом с Ори-за-Тризняком; было холодно, они прижались друг к другу и стали ждать солнца, надеясь обсушить на солнце свои шкурки. Многоопытные бродячие коты съежились и дрожали от холода, в это мгновение они были похожи на испуганных птенцов, выпавших из гнезда. Гнездо! Мягкое, пушистое, теплое гнездо! Оба они думали об одном и том же: о теплом, мягком доме. Мирр-Мурр вспоминал Эдена Шлука и молочко, а Ориза-Тризняк – чудаковатого трубочиста, хотя, впрочем, ничего хорошего о нем ему не вспоминалось. Первым заговорил Мирр-Мурр. – Знаешь, – сказал он, – если привыкнуть к тете Вице, которая приходила убирать квартиру, то у Эдена Шлука было бы не так уж и плохо. Главное, там было тепло! И там мне каждый день давали большую миску молока! При слове "молоко" Ориза-Тризняк тихо застонал. – И знаешь что, – продолжал Мирр-Мурр, – там собиралась очень интересная компания. Взять хотя бы художника! Мир искусства. В его мастерской тоже было тепло. И в "Красном коне" было тепло. Ориза-Тризняк включился в разговор: – Ты помнишь повариху? А кухню? А полные кастрюли? А уху? А жареное мясо? А шницеля? А жареного цыпленка? А тушеного цыпленка? А вареную говядину? А жареную говядину? Он умолк, не в силах продолжать: во рту совсем пересохло, в животе защемило от голода. – Пойдем! – воскликнул он. – Что ж нам теперь, до весны здесь сидеть? – Куда? – спросил Мирр-Мурр. – К Эдену Шлуку! – ответил Ориза-Тризняк. Он взял под мышку кирпич, и коты двинулись в путь. Солнце стояло уже в зените, когда они подошли к воротам дома, где жил Эден Шлук. Здесь Мирр-Мурр в нерешительности остановился. Он вспомнил домоуправа Йеромоша и тетю Вицу. – Подожди! – шепнул он. – Неудобно все-таки вламываться без приглашения. А потом, его может не быть дома. Надо это как-нибудь разузнать. – Но как? – спросил Ориза-Тризняк. – А что, если мы ему напишем письмо? – предложил Мирр-Мурр. – Нет, это не годится, – сказал Ориза-Тризняк. – Письмо будет идти самое меньшее два дня! Давай пошлем телеграмму! Телеграмму ему сразу принесут! Мирр-Мурр одобрил это предложение. Но как послать телеграмму? Он еще никогда никому не посылал телеграмм! Ориза-Тризняк показал ему жестом – положись на меня. Главное – найти почту. Мирр-Мурр вспомнил, что видел почту где-то поблизости. Им удалось найти ее. Там Мирр-Мурр вспомнил, что у них нет денег, а телеграмма, наверное, стоит дорого. Но он промолчал, решив довериться во всем Ориза-Тризняку, и стал следить за его действиями. Ориза-Тризняк изучающе огляделся по сторонам и, найдя отдел телеграмм, удовлетворенно кивнул. Отдел телеграмм находился за стеклянным окошечком. Коты осторожно прокрались в глубь комнаты, туда, где в большой корзине лежали оплаченные, проштемпелеванные телеграммы. – Вот они! – шепнул Ориза-Тризняк и, улучив момент, когда все отвернулись, выхватил из корзины какую-то телеграмму. – Пошли! – позвал он. Коты проскользнули к столу, на котором стояли чернильницы. Ориза-Тризняк схватил ручку, обмакнул ее в чернильницу, перечеркнул написанный на телеграмме адрес и сверху написал: "Эдену Шлуку". – Где он живет? – спросил он. – Улица Утиная, 13, – сказал Мирр-Мурр. Ориза-Тризняк написал адрес. – Ну вот! – сказал он. – Через час ее доставят! А мы спрячемся и посмотрим, кому ее вручат. – А что написано в телеграмме? – полюбопытствовал Мирр-Мурр. Ориза-Тризняк перевернул телеграмму и прочитал: "Сегодня утром у нас родился сын! Назвали Бёцике! Счастливый отец!" Мирр-Мурр покачал головой. – Это не то! – Да, пожалуй, – согласился Ориза-Тризняк. – Но дело не в тексте! – Представляю себе, как Эден Шлук удивится! – сказал Мирр-Мурр. Они потихоньку положили переправленную телеграмму на место и выскользнули на улицу. Затем спрятались в подворотню и стали ждать. Вскоре появился разносчик телеграмм; прислонив велосипед к стене, он позвонил в дверь Йеромоша. – Здесь живет Эден Шлук? – спросил он. Мирр-Мурр и Ориза-Тризняк слушали, затаив дыхание. – Он переехал, – сказал Йеромош. – А что там в телеграмме? Разносчик ловко развернул телеграмму, и они прочли ее. – Вот тебе на! – присвистнул Йеромош. – Кто бы мог подумать! У него вроде никого и не было. И вдруг сразу дедушка. Обязательно расскажу Вице! Надо же – Бёцике! Ха-ха! – Вы не знаете, куда он переехал? – настойчиво расспрашивал разносчик телеграмм. – В другой город, – коротко ответил Йеромош. Мирр-Мурр и Ориза-Тризняк незаметно выбрались из подворотни и побрели прочь. – Переехал, – сказал Ориза-Тризняк. – Давай зайдем в "Красного коня"! – предложил Мирр-Мурр. – Поищем художника! – и посмотрел на Ориза-Тризняка, вспомнив, что тот не верил в существование "Красного коня". Но на этот раз Ориза-Тризняк не стал спорить. Дверь "Красного коня" была раскрыта настежь – что, учитывая холод на улице, выглядело довольно странно. Через некоторое время из нее появился полицейский; за ним тащился художник. Он развел руками, взглянул на небо, а потом низко опустил голову. В руках у него была толстая пачка каких-то билетов. Изумленный Мирр-Мурр застыл как вкопанный. Он хотел было окликнуть художника, но Ориза-Тризняк вовремя прикрыл ему рот лапой. – Ни слова! – прошептал Ориза-Тризняк. – Не видишь, что ли, его арестовали! Молчи, а не то подумают, что ты его сообщник! Мирр-Мурр стоял и смотрел в спину удалявшемуся художнику – волосы художника были взъерошены, шнурок, который он носил вместо галстука, съехал на правое плечо. – Постой здесь, я пойду узнаю, что случилось. Подержи пока кирпич! прошептал Ориза-Тризняк и зашел в "Красного коня". В погребке он услышал беседу официантов Тони и Кристинки. – Бедняга! – сказала Кристинка и склонила головку, подобно птичке. – Покатишься – не остановишься! – заметил Тони, протирая краны винных бочек. – Да, но как он рисовал! – продолжила Кристинка и наклонила головку в другую сторону. – Забрали его не за это, – сказал Тони. – Хотя за одно это стоило. Какой только пачкотни он не пытался сплавить честным людям! Бр-р-р! Но забрали его за другое. Он просто-напросто спекулировал билетами. Вот до какой степени опустился. Спекулировал билетами в кино. – А на чем он попался? – спросила Кристинка и посмотрела на потолок с видом человека, который пытается понять, идет ли дождь. – Ха-ха! – сказал Тони. – Это довольно забавная история! Он скупил все билеты на вечерний сеанс и проспал. Продать билеты он не успел, и зал был совершенно пуст. Это привлекло внимание, поскольку в кассе была вывешена табличка: "Все билеты проданы". Билетерши побежали к директору, директор на угол к полицейскому, и полицейский без труда поймал нашего приятеля, который в этот момент как раз начал продавать билеты; те, которые продать не удавалось, он просто раздавал прохожим. Ему разрешили выпить последний стаканчик в "Красном коне" и – марш в тюрьму. Вот и вся история. Так вот и выходит: раз поскользнулся и покатился, не остановить! И так случится с каждым, кто станет рисовать дурацкие картинки вместо того, чтобы работать! – И он в сердцах бросил тряпку в лужу вина на стойке. Услышав все, что ему было нужно, Ориза-Тризняк вышел на улицу. – Дружку твоему крышка, – сказал он. – Теперь не скоро увидитесь. – А что он сделал? – спросил Мирр-Мурр. – Он поскользнулся, покатился и не сумел остановиться, – сказал Ориза-Тризняк и взял у Мирр-Мурра свой кирпич. Коты зашагали дальше. Мирр-Мурр шел молча, думая о своем друге. Все это было довольно непонятно. "Во всяком случае, – думал он, – надо быть поосторожнее, а то еще поскользнешься и тоже куда-нибудь покатишься. Особенно когда идет дождь и на улицах скользко!" Впереди Ориза-Тризняк в ярости шлепал по лужам; кирпич тащился за ним по земле. Солнце уже начинало спускаться, а у котов за весь день во рту не было и маковой росинки. До Мирр-Мурра доносилось бормотание Ориза-Тризняка: – Жареное мясо! Шницель! Жареный цыпленок! Тушеный цыпленок! Уха! Ориза-Тризняк шагал все быстрее и все быстрее бормотал: – Вареная говядина! Жареная говядина! – Наконец он перешел на бег, и Мирр-Мурр припустился за ним. Солнце спряталось за тучи, становилось все холоднее и холоднее, и вдруг пошел снег. В одно мгновение улица побелела; кусты, деревья, крыши, дымовые трубы все отливало белым светом. Коты все быстрее бежали по улицам, молнией пересекая перекрестки. Не останавливаясь, промчались они мимо кафе, где когда-то впервые позавтракали бесплатно. Мирр-Мурр мельком увидел официантов, которые стояли, прислонясь к столикам, и заметил черноволосого молодого человека, который склонился над бумагами и что-то писал. Мирр-Мурр вздохнул, но Ориза-Тризняк, не обращая на кафе ни малейшего внимания, мчался все дальше, волоча за собой кирпич. Когда они наконец остановились у черного хода ресторана, шерсть у обоих торчала клочьями, уши обвисли, в глазах горел голодный огонь. Из двери струились дурманящие ароматы. Запах жареного мяса, запах шницелей, запах жареного цыпленка – от обилия запахов у Мирр-Мурра закружилась голова. Коты сидели на пороге, жадно втягивая ноздрями воздух. Ориза-Тризняк бросал отчаянные взгляды внутрь кухни. Мирр-Мурр тихо мяукнул. В этом мяуканье слышались все горести мира, способные опечалить кошачье сердце. Но наиболее явственно слышалось – "я хочу есть" и еще – "мне холодно". Услышав мяуканье, к ним вышла толстая, улыбчивая повариха; увидев промокших, дрожащих от холода, всклокоченных котов, она всплеснула руками, подхватила обоих бродяг, посадила их на кусок мешковины и стала вытирать им шкурки. У Ориза-Тризняка она хотела забрать кирпич, но тот крепко вцепился в него и так и не отпустил. Досуха вытерев котов, повариха поставила перед ними тарелку с жареным мясом и, улыбаясь, смотрела, как они ели. Ориза-Тризняк и Мирр-Мурр слопали все в мгновение ока. – Значит, вернулись? – спросила повариха. Мирр-Мурр кивнул, Ориза-Тризняк снисходительно наклонил голову. – А останетесь? Мирр-Мурр перестал жевать, ласкаясь, потерся о руку поварихи и замурлыкал, всем своим видом говоря – да, останемся, если можно. Ориза-Тризняк облизнулся и кивнул. Правда, это можно было понять и так, что он просто показал на пустую тарелку, как бы говоря – мясо кончилось. Когда коты наелись до отвала и были не в силах даже пошевелить лапой, повариха посадила их на подоконник и, поскольку Ориза-Тризняк не желал расставаться со своим кирпичом, положила кирпич рядом с ними. Лениво потягиваясь, Мирр-Мурр и Ориза-Тризняк смотрели за окно на снег, который, медленно падая, ложился на город.