Текст книги "Гонители"

Автор книги: Исай Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)

Глава 10

Этого часа Тэмуджин ждал многие-многие годы. Ждал с того самого дня, когда Таргутай-Кирилтух отобрал у него скакуна – гнедого жеребчика. Шел к этому часу через унижения, заблуждения, через горечь потерь, душевную боль, преодолевая свое неверие и муки совести.

Он остановил коня на сопке, овеваемой слабым ветром. Впереди жарко поблескивала излучина Онона. По широкому лугу, вытаптывая свежую зелень, неслись всадники. Одни сдерживали коней и поворачивали назад, другие кидались с берега в реку, переплывали на ту сторону и скрывались за грядой тальников.

Ему казалось, что это то самое место, где он когда-то сбросил колодку, зайцем бежал по кустам, потом, как рыба налим, таился в воде под берегом.

Слез с коня, присел на прогретый солнцем камень. За спиной столпились нойоны и туаджи – порученцы, ждали его приказаний. Он обернулся, подозвал Даритай-отчигина.

– Скажи, дядя, вы с Таргутай-Кирилтухом пировали тут?

В прижмуренных глазах Даритай-отчигина метнулось беспокойство.

– Когда пировали?

– Давно. Вы пили кумыс и архи, а я чистил котлы. Потом убежал…

– А-а… Это не тут было. Выше по реке. Много выше. Совсем в другом месте.

Тэмуджину почему-то не хотелось, чтобы это было в другом месте.

– У тебя плохая память, дядя!

– Память у меня очень хорошая.

– А я говорю – плохая. Слишком многое забываешь.

– Стар становлюсь, – охотно согласился дядя, попятился и вдавился в толпу нойонов – подальше от глаз племянника.

Этот разговор на короткое время омрачил радость Тэмуджина. Отвлекаясь от него, он снова стал смотреть на берег Онона. Его воины заполнили весь луг, отжали от реки сдавшихся тайчиутов, сбили в кучу и погнали назад.

Ниже через пологий увал перекатывались кэрэиты Ван-хана.

Прискакал Мухали, подгоняя двух воинов-тайчиутов.

– Хан Тэмуджин, в руках этих людей были Таргутай-Кирилтух и его сын.

Они их упустили.

Воины соскочили с коней и пали ниц.

– Рассказывайте.

Воины подняли головы.

– Хан Тэмуджин, мы были нукерами Улдая. Наш господин и его отец покинули разгромленное войско и побежали в кочевья меркитов. Нас они взяли с собой. А зачем нам бежать в чужие земли? Подумав так, мы решили возвратиться. И прихватили с собой наших нойонов. Хотели доставить тебе. А потом отпустили…

– Сами отпустили? Или они бежали?

– Отпустили, хан Тэмуджин.

Он нахмурился. Воины под его взглядом втянули головы в плечи. Спросил тихо:

– Почему вы так сделали?

– Хан Тэмуджин, мы хотим служить тебе. А кому нужен слуга, предавший своего господина?

Тэмуджин чувствовал за своей спиной напряженное ожидание нойонов. И злость на чрезмерно добросовестных нукеров Улдая прошла.

– Я выше всего ценю преданность. Вы поступили правильно. Если бы привели Таргутай-Кирилтуха, я приказал бы вас казнить. Предавший моего врага, завтра предаст меня… Верните им оружие.

Подозвав Мухали, он тихо приказал расспросить нукеров, где они оставили Таргутай-Кирилтуха и Улдая. Далеко уйти они вряд ли успели. Их надо догнать и без шума прикончить.

Раньше он поступил бы иначе. Он бы повелел поставить Таргутай-Кирилтуха перед собой и, прежде чем сломать хребет, высказал все свои обиды, насладился смертным страхом, разлитым по его широкому лицу, вынудил ползать на коленях и просить пощады. Сейчас ничего этого не хотел.

Когда-то грозный Таргутай-Кирилтух, безжалостный мучитель, о мщении которому бредил ночами, Таргутай-Кирилтух, нависавший над ним гранитной скалой, больше ничего не значил: камешек в гутуле, снял гутул, вытряхнул – иди дальше. После разгрома Коксу-Сабрака и спасения Ван-хана он чувствовал в себе силу и способность сокрушить любого врага. Раньше он только отбивался, теперь будет нападать. И не вложит меч в ножны, пока не искоренит врагов – всех до единого. Люди разных племен желают мира и покоя, их воля – его оружие. Такого оружия нет ни у одного нойона-владетеля.

По склону сопки бежали трое полуголых мужчин. За ними скакали всадники, помахивая плетями. Мужчины уворачивались от ударов, кидались из стороны в сторону, как затравленные зайцы. Нойоны за спиной Тэмуджина засмеялись. Тэмуджин послал к всадникам порученца – туаджи узнать, что за людей поймали всадники. Воспользовавшись тем, что туаджи остановил воинов, трое кинулись в гору. Впереди бежали двое молодых мужчин, за ними, согнувшись, хватаясь руками за ковыльные кустики, косолапил пожилой. Еще издали пожилой закричал:

– Спаси от гибели, хан Тэмуджин!

Он подбежал к Тэмуджину, свалился у ног. Из груди рвалось хриплое дыхание, ходуном ходили ребра, на спине краснели рубцы – следы плетей, по лысине ручейками бежал пот; молодые тоже были исхлестаны плетями, но дышали не так трудно и не упали перед ним на колени. Вдруг догадка обожгла его. Он наклонился, тряхнул пожилого за плечо:

– Кто такие?

– Я… Сорган… Шира… Сорган-Шира.

– За что вас так изукрасили?

Сорган-Шира снизу вверх посмотрел на Тэмуджина, на лице страх.

– Н-не знаю.

– Не бойся, Сорган-Шира. Я тебя в обиду не дам. – Обернулся к нойонам, отыскал дядю и Алтана. – Этот человек был слугой моего отца. Он всегда оставался верным. Когда другие боялись или не хотели пошевелить пальцем, чтобы облегчить мои страдания, Сорган-Шира спас мне жизнь. Разве так вознаграждается верность? Встань, Сорган-Шира. Отныне ты свободный человек. И никто в моем ханстве не дерзнет заставить тебя склонить голову.

Я отличу и тебя, и твоих детей. Встань!

Сорган-Шира медленно поднялся. Его ноги мелко подрагивали, но страха на лице не было, его сменили растерянность и недоверие.

– Велика твоя милость, хан Тэмуджин! – скосил глаза на нойонов. – Над нами не будет господина? А как же…

– Отныне у тебя один господин – я, хан. Ты волен, как эти нойоны.

– Ага… – Сорган-Шира совсем пришел, в себя. – Пусть небо хранит тебя, хан! Но прости недостойного. Что человеку воля, если из всего нажитого осталось только это, – он поддернул штаны.

– А что у тебя было?

– У меня была хорошая одежда, новая юрта, железные котлы и чаши из дерева…

– Куда же все это делось?

– У меня было все до сегодняшнего дня, – увильнул от прямого ответа Сорган-Шира.

– Мои воины ограбили тебя?

Сорган-Шира отвел взгляд. За него ответил Чилаун:

– Твои, хан Тэмуджин. Ограбили, избили, убили мужа Хадан.

– Где стояла ваша юрта?

– Недалеко отсюда. Вон там.

Не оборачиваясь, спросил у нойонов:

– Чьи воины шли там? – Нойоны притихли. – Твои, Хучар?

– Не мои, а твоего брата Хасара, – пробубнил Хучар, нарочно растягивая слова: радовался случаю досадить хотя бы такой мелочью.

– Хасар, иди сюда. Это верно?

Брат подошел неспешно, широко расставил ноги в гутулах, расшитых цветными нитками от загнутых носков до края голенищ. Крутая грудь закована в поблескивающие латы, на голове золоченый шлем, начищенный так, что можно смотреться, как в китайское зеркало, на шелковой перевязи с пышными кистями кривая сабля, обложенная чеканным серебром, – вырядился, синеперый селезень! Хасар презрительно повел круто изогнутой бровью на Сорган-Шира:

– Радовался бы, что в живых остался… Когда воины идут в сражение, им некогда разбирать, где враг истинный, а где затаились такие.

– Когда воины идут сражаться, Хасар, они должны в обеих руках держать оружие. А что у вас? Одна рука держит меч, другая хватает добычу. Когда это кончится? У нас войско или шайка разнузданных разбойников? У тебя спрашиваю, Хасар! Я вас спрашиваю, нойоны!

– Так было всегда, – с обидой сказал Хасар.

– А теперь будет иначе. Битва – рази врага обеими руками, повержен враг – бери его добро. Поезжай к своим воинам и верни этому человеку все.

Не утаивайте и обрывка веревки.

Сорган-Шира наконец поверил в свое счастье, осмелел, начал бойко перечислять, сколько чего у него похитили. К своим потерям добавил и коней Чимбая, оставленных в курене, и табун дойных кобылиц Таргутай-Кирилтуха.

Хасар вскипел:

– Может, и волосы с твоей головы похитили воины? Брат, я верну этому человеку все.

Но почему мои воины должны оставаться без добычи? Чем они хуже кэрэитов Ван-хана?

– А что кэрэиты?

– Что… Курени грабят. Или чужим можно? Своих утесняешь…

– Иди и делай, что велено! Джэлмэ, Боорчу, скачите к кэрэитам. Пусть не смеют брать ничего!

Он знал, что это вызовет недовольство воинов Ван-хана. Но не беда.

Пусть и хан-отец учится уважать его волю. Хану до сих пор стыдно за свое отступничество. Когда впервые после разгрома Коксу-Сабрака встретился с ним, пришлось даже успокаивать старика – так он клял коварство найманов и свое легковерие. Они дали друг другу слово впредь не слушать, никаких наговоров…

Ван-хан и его сын не замедлили явиться к Тэмуджину. В сопровождении своих нойонов поднялись на сопку, спешились. Тэмуджин приказал разостлать для хана войлок, сам остался сидеть на камне. Внизу на берегу реки воины разоружали пленных тайчиутов.

– Ты посылал ко мне Джэлмэ и Боорчу? – спросил хан.

– Посылал, хан-отец, с просьбой ничего не трогать в куренях тайчиутов.

Нилха-Сангун накрутил на палец стебель дэрисуна, резко дернул стебель оторвался у корня.

– По какому праву ты лишаешь нас добычи? – спросил он.

– Нилха-Сангун, пора бы знать, что не все взятое в бою добыча.

– Как так? Это что-то совсем новое…

– Не новое. Боорчу отбил у Коксу-Сабрака твоих людей, твою семью.

Почему-то он не посчитал это своей добычей.

– То – другое.

– Не другое, Нилха-Сангун. Улус тайчиутов – мой улус. Разве я могу допустить, чтобы его грабили?

Ван-хан удивленно вскинул голову. А Нилха-Сангун зло засмеялся.

– Твой улус! С какой стати? Мы все должны делить пополам.

Тэмуджин был терпелив. Хотя наскоки Нилха-Сангуна и раздражали его, он старался говорить спокойно. Важно было убедить Ван-хана. Конечно, захваченные курени тайчиутов он мог бы присоединить к своему улусу и без согласия хана, даже вопреки его воле. Но ссориться с ханом нельзя.

– Нилха-Сангун, ты спроси у своего отца, кто правил тайчиутами в давние времена? Мой отец Есугей-багатур. Скажи ему, хан-отец.

– Так было, – не очень охотно подтвердил Ван-хан.

Он, видимо, все еще не решил для себя, правильно ли сделает, если уступит свою добычу. Тэмуджин не дал ему времени на размышления.

Предназначая слова Ван-хану, сказал Нилха-Сангуну:

– Разбив меркитов, разве я не отдал вам свою долю добычи? А ты твердишь – пополам…

Попал в цель. Рябое лицо Ван-хана стало пестрым от прилившей крови устыдился.

– Нилха-Сангун, не уподобляйся китайскому лавочнику, торгующему глиняными горшками!

– Отец, но мы же…

– Я сказал свое слово – что еще? – прикрикнул на сына Ван-хан.

Вздохнув с облегчением, Тэмуджин поблагодарил хана. Все-таки он славный старик. С ним можно всегда и обо всем договориться. Не то Нилха-Сангун. После возвращения из страны тангутов в него вселился дух зла. Сын хана стал заносчив, мнителен. Во всем усматривает козни. Что будет, когда он займет место отца?

Глава 11

С великим трудом Джамухе-сэчену удалось уговорить нойонов собраться на курилтай. Съехались на реке Эргуне, в том месте, где в нее впадает река Кан. Прибыли нойоны хунгиратов, икирэсов, куруласов, дорбэнов, хатакинов и салджиутов. Среди них был и отец Борте старый Дэй-сэчен с сыном Алджу.

Много выпили кумыса и архи, много говорили, но так ни до чего и не договорились. Стояли погожие дни. После недавних дождей пошли в рост травы, свежо зеленела листва ильма и дикого персика, цвела кудрявая сарана, сытые коршуны лениво парили в безоблачном небе. И никто не хотел верить грозным предостережениям Джамухи. К тому же приближался летний праздник. Нойоны больше думали о том, как не ударить в грязь лицом в состязаниях борцов, стрелков из лука и в конных скачках. Дэй-сэчен и Алджу радовались такому повороту дела. Тэмуджина они побаивались, пожалуй, даже больше, чем другие, – хорошо знали, что это за человек. Никто другой не смог бы подняться из нищеты в ханы, сокрушая на своем пути к власти людей могущественных и сильных. Их страшило честолюбие и непреклонность зятя.

Они старались держаться подальше от него. Но он был их зятем. И они не хотели его гибели. А неистовый Джамуха призывал к тому, чтобы лишить Тэмуджина улуса, а его самого сделать бесправным боголом.

Джамуха охрип за эти дни. Он, кажется, потерял всякую надежду склонить нойонов к поддержке своих замыслов. Вышел в круг с опущенной головой, обвел всех печальным взглядом, сказал с укором:

– Эх вы, вольные нойоны, сыны великой степи, внуки отважных багатуров… Ваша кровь стала жидкой, как молочная сыворотка, ваше пузо налито кумысом, и вам трудно оторвать зад от мягкого войлока. Сидите, ублажайте свое чрево! Пусть ваши мечи ржавеют в ножнах. Я ухожу от вас…

Но к вам придет Тэмуджин. Что вы от него дождетесь? Нойон племени салджиутов, вспомни, как много лет назад мой анда прислал к вам своего посланца с просьбой о помощи. Что ответили вы? Тэмуджин был для вас ничтожеством, а его просьба показалась смешной и глупой. Вы бросали в лицо посланцу внутренности овцы и надрывались от смеха. Ты, нойон салджиутов, забыл об этом. Но Тэмуджин помнит. Он тебя зашьет в сырую воловью кожу и бросит на солнце. А твои дети и дети твоих нукеров будут прислуживать тому посланцу, которого вы били кишками во лицу и над которым так весело смеялись… А чего ждете вы, хунгираты? – Джамуха отыскал глазами Дэй-сэчена. – Уговорами и посулами Тэмуджин уже пробовал подвести вас под свою руку. Вы отвергли его домогательства. И вы думаете, он снова будет вас уговаривать? Вы думаете, что если он зять вашего племени, то будет милостивым и снисходительным. Заблуждаетесь, хунгираты! Вспомните удалого Сача-беки, его молодого брата Тайчу, силача Бури-Бухэ. Они были одного рода, одной крови с Тэмуджином. Он предал их жестокой казни только за то, что они хотели жить по обычаю отцов и дедов. Как же можете надеяться на пощаду вы, хунгираты?

Слезы навернулись на красивые глаза Джамухи, голос осел и прервался.

Он вышел из круга, ни на кого не глянув, вскочил на коня и поехал. За ним потянулись его нукеры. Скоро все скрылись за ильмовыми деревьями. А нойоны все смотрели ему вслед и молчали.

В этом молчании была растерянность. Кто-то попытался пошутить. Вот-де какой этот Джамуха, всех упрекает в недостатке мужества, а сам чуть не расплакался, будто стареющая девка, которую никто не хочет сватать. Но шутку никто не поддержал. Нойоны разошлись и у своих походных юрт стали держать совет с нукерами. Хунгираты после недолгих споров решили, что курилтай надо продолжить и на всякий случай договориться с другими племенами держаться друг за друга. Дэй-сэчен и его сын отмолчались.

Другие нойоны пошли даже дальше. Они склонны были возвратить Джамуху на курилтай и собрались уже послать за ним людей. Но Джамуха вернулся сам.

С ним были Аучу-багатур и сыновья Тохто-беки – Хуту и Тогус-беки. Весть о разгроме тайчиутов, гибели Таргутай-Кирилтуха и Улдая всполошила нойонов.

Снова все собрались в круг. В середину вышли Джамуха, Аучу-багатур, Хуту и Тогус-беки. На этот раз голос Джамухи звучал не печально, а зло.

– Я недавно был у Таргутай-Кирилтуха. Предлагал ему свой меч. Эти люди, – ткнул рукой в сторону Аучу-багатура, Хуту и Тогус-беки, – повели себя со мной чуть лучше, чем салджиуты с посланцем Тэмуджина. Они возомнили себя силой и отвергли мою помощь. Великая гордыня привела к великой беде. Таргутай-Кирилтуха и его сына нет в живых. Курени тайчиутов в руках Тэмуджина.

Аучу-багатур поднял голову – огнем пламенел рубец на его перекошенном, измученном лице.

– Он говорит правду. Мы были глупы. Небом заклинаю вас, нойоны, не повторяйте нашей ошибки, сверните коней с тропы, ведущей в пропасть! Мы пока еще в силах взнуздать Тэмуджина. Часть воинов Таргутай-Кирилтуха мне удалось увести. Целы основные силы Тохто-беки. На помощь нам идут ойроты и татары. Присоединяйтесь к нам. Навалимся на Тэмуджина. Потом покончим и с Ван-ханом.

После него говорил Тогус-беки, старший из сыновей владетеля меркитов:

– Мой отец велел передать вам, нойоны вольнолюбивых племен: «Я многие годы отстаивал свои нутуги в одиночку. Я падал и поднимался. Но пришло иное время. Тот, кто падет под копыта коней Тэмуджина, уже никогда не подымется. Тот, кто встанет на его дороге в одиночку, будет смят, как куст сухой полыни. Забудьте, нойоны, старые распри. Не медлите. Или бесславная гибель ждет всех нас». Так велел сказать вам мой отец. Вникните в его слова!

Тогус-беки и Хуту, низкорослые, круглоголовые, поклонились нойонам и вышли из круга.

– Ну, что будем делать? – спросил Джамуха.

Поднялся нойон салджиутов.

– Раз такое дело, раз Тэмуджин, презрев древние обычаи, убивает родовитых нойонов, будто собственных рабов, раз простирает свои руки к богатствам, которые ему никогда не принадлежали, мы, салджиуты, пойдем на него, ударим по рукам…

«Хвастун!» – подумал Дэй-сэчен.

Вслед за салджиутом примерно так же высказались и все другие нойоны.

Джамуха слушал, хмурясь. Когда все выговорились, он сказал:

– Вы одумались, и это хорошо. Но вы все еще жестоко заблуждаетесь, считая, что легко справитесь с Тэмуджином. Вдвоем с Ван-ханом он – сила.

Да, нас много. Но у нас нет головы. Кто сольет ручьи в один поток?

– Мы тебя изберем предводителем наших воинов!

– Я не хочу быть предводителем. Наши враги – ханы. Может ли победить их предводитель более низкого достоинства, властный лишь над воинами, стоящими в строю?

– Чего же ты хочешь, Джамуха-сэчен?

– Я хочу, чтобы достойнейшего из вас возвели в ханы. И не просто в ханы. По своему званию он должен быть выше Ван-хана и Тэмуджина, избранного своими родичами. Мы должны избрать хана всех племен – гурхана.[6]6
  Гурхан – всеобщий хан.


[Закрыть]

По кругу нойонов, словно ветер по траве пробежал шумок. Очень не хотелось им сажать на свою шею хана.

– Нойоны! – возвысил голос Джамуха. – Вы же знаете: я всю свою жизнь отстаивал вольность племен. Из-за этого разошелся с Тэмуджином. Но горечь поражений заставила меня понять, что племена без хана – растопыренные пальцы… Сделав один шаг, неужели вы остановитесь и не сделаете другого?

И вновь нойон салджиутов высказался первым.

– А Джамуха-сэчен прав, – сказал он. – Раз настали такие времена, пусть будет у нас гурхан. Но не над нами, как Тэмуджин над своими родичами, а первым среди нас. Джамуха-сэчен высоко ставит вольность племен и не посягнет на нее. Джамуха-сэчен лучше других знает силу и слабость Тэмуджина. Ему и быть нашим гурханом.

Очень сдержанно другие нойоны поддержали салджиута. Джамуха, все такой же хмурый, велел своим нукерам привязать к ильмам жеребца, барана, быка и кобеля. Он поклонился нойонам, поблагодарил за высокую честь, вынул из ножен меч.

– Всякое начало великого дела, дабы ему не было ущерба от нашей неустойчивости в будущем, должно быть скреплено клятвой. – Джамуха подошел к жеребцу, положил руку на его холку. – Вечное синее небо, слушай нашу клятву. Кровью этих животных, которые корень и суть их пород, клянемся, что, если из выгоды или страха, по глупости или злому умыслу нанесем вред сообща начатому делу, если отступим от своего слова и нарушим наш уговор умрем, как умрут они.

Коротким точным ударом Джамуха всадил меч в грудь жеребца. Дрожь пробежала по шелковистой шерсти, подломились стройные ноги, жеребец упал на землю с тяжким, утробным выдохом. Из раны брызнула кровь, окропив гутулы и полы халата Джамухи. Почуяв запах крови, бык замычал, рванулся с привязи. Веревка врезалась в кору ильма, сверху посыпались сухие веточки и листья. Джамуха ударил мечом по толстой бычьей шее. Неудачно. Меч лишь располосовал загривок. Но Джамуха даже не взглянул на быка, зарубил барана, раздробил голову кобелю. Нойоны следовали за ним, повторяли слова клятвы и секли мечами животных. По земле растекались лужи крови.

Дэй-сэчен отправил сына к повозке, сам стал за спины нойонов своего племени, надеясь увильнуть от клятвы. Но взгляд Джамухи отыскал его.

Дэй-сэчен неверной рукой вытянул из ножен меч, произнес слова клятвы и мысленно взмолился: «Вечное синее небо, тебя призываю в свидетели: не по доброй воле и охоте клянусь я, пусть же моя клятва не имеет силы». Концом меча он потыкал окровавленное мясо и возвратился на свое место. Взгляд Джамухи неотступно преследовал его. Какой въедливый! Негодуя, Дэй-сэчен протолкался вперед, стал перед ним, заложив руки за спину, – на, смотри, весь тут, перед тобой.

Клочком травы Джамуха вытер меч, опустил его в ножны.

– Нойоны племен, время торопит нас. Сейчас же пошлите в свои курени нукеров, пусть они ведут сюда воинов. Ван-хан, я думаю, возвратится в свои кочевья. Тэмуджин будет один. Он радуется победе над тайчиутами и не думает, что его собственное поражение близко. Падем на него, как снег на зеленеющие травы, как орел на спящего ягненка.

Непривычна была для нойонов такая торопливость, они хотели посидеть в кругу, еще раз все обдумать, еще раз обо всем поговорить, но Джамуха настоял на своем, и во все концы степи помчались всадники.

Повозка Дэй-сэчена стояла в стороне от других, под кустом дикого персика. Прихрамывая (болели суставы), он подошел к ней, сел на оглоблю.

Алджу опустился рядом на траву, тихо спросил:

– Ну, что там?

– Попали мы, сын, как зерна проса меж каменных плит. Если Джамуха осилит Тэмуджина, наша Борте и ее дети попадут в рабство. Легко ли будет вынести это! Если верх возьмет Тэмуджин, несдобровать нам с тобой. Мы сообщники его врага. Участь Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ ждет нас.

– А если убежим?

– Нельзя нам бежать, Алджу.

– Почему?

– Почему, почему… Я вынужден был дать клятву. Может быть, она и не имеет силы, но лучше ее не нарушать.

– Тогда позволь уйти мне.

– Тебе тоже нельзя. Ты исчезнешь, все сразу поймут – побежал предупредить зятя. У нас отберут стада и людей, оставят нагими. Могут и жизни лишить. Наши же соплеменники… Я свое прожил, Алджу, но помирать позорной смертью и мне не хочется. Да и о тебе я должен подумать.

Он привалился спиной к колесу, вытянул больные ноги, принялся растирать колени, охая и вздыхая. Ну и время пришло! Своего зятя бойся, соплеменников бойся, какому-то Джамухе покоряйся… Куда несет людей? Чего они хотят, чего добиваются?

Алджу травинкой гонял по земле зеленовато-черного жука. К повозке подошла лошадь, почесала морду о войлок крыши. Алджу пугнул ее, бросил травинку.

– Отец, мы должны предупредить Тэмуджина.

– Нельзя. Я дал клятву.

– Но я не давал никакой клятвы! У меня есть ловкий нукер. Он пройдет там, где и сытая змея не проползет.

– Ты мне ничего не говори. Зачем мне знать, что и как сделаешь? Лучше разведи огонь, принесем жертву духам, пусть они уберегут и меня, и тебя, и весь наш род. Потом поступай как знаешь.

– Ты боишься, отец?

– Такого еще никогда не бывало. Помоги, небо, пережить лихое время!

Загремели барабаны. Под их торжественный рокот по стану поехал гурхан Джамуха. Белый конь приплясывал под ним, рвал поводья. С плеч Джамухи широкими складками ниспадала огненно-красная накидка. Юные звонкоголосые воины выкрикивали приглашение гурхана отведать его вина и кумыса.