Текст книги "Сатана в Горае. Повесть о былых временах"

Автор книги: Исаак Башевис-Зингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Глава 10
РЕБ ИЧЕ-МАТЕС ПРИСЫЛАЕТ СВАТОВ

И вот реб Иче-Матес посылает к Рейхеле своих людей. Пусть скажут: жених – вдовец, человек простой, все имущество – один ватный кафтан для будней и праздников, лапсердак на голое тело, суконные штаны, талес да филактерии. Но Создатель милостив, питает все живое от буйвола до гниды. За сорок дней до того, как Рейхеле родилась, на небесах постановили: дочь реб Элузера – в жены Иче-Матесу. Так что ж тут раздумывать? Пусть она скорее скажет «да», и созовем гостей на помолвку, а за подарками дело не станет.

К Рейхеле отправились каббалист реб Мордхе-Йосеф, сын раввина Лейви и его жена Нейхеле. Реб Мордхе-Йосеф, постукивая костылем о пол, говорил, что реб Иче-Матес – святой, постится от субботы до субботы. Большая честь стать женой такого человека. Лейви покусывал нижнюю губу и не спускал с девушки глаз. В конце концов Нейхеле выпроводила мужчин и взяла все в свои женские руки. На плечах у нее была турецкая шаль, на голове шелковый платок, как в субботу. Тяжелые золотые серьги покачивались в ушах, проколотых во многих местах – сразу видно, дочка богатых родителей. Нейхеле с важным видом уселась на скамью и указала девушке место напротив. Затем громко высморкалась, вытерла пальцы о подол и заговорила так:

– Гордиться, Рейхеле, тебе нечем, твой отец – простой человек. Он оставил тебя на милость Божью… К тому же ты, бедняжка, больная… Люди о тебе судачат, смеются… Нашелся охотник, так покрывай голову. А если не уживетесь, всегда можно написать двенадцать строчек… [23]23
  То есть развестись.


[Закрыть]

Растерянная Рейхеле закрыла лицо ладонями и плачет над своей несчастной судьбой. Ее длинные волосы почти касаются пола, вздрагивают узкие плечи. Нейхеле говорит, а Рейхеле все всхлипывает, дрожит, не может ответить. Но Нейхеле привыкла и к стонам рожениц, и к рыданиям невест. Она дает девушке выплакаться и поднимается со скамьи.

Умная, холодная улыбка играла на губах Нейхеле, когда она потом говорила мужчинам:

– Что ж, вовсе она не сумасшедшая и далеко не дура. Пусть только реб Элузер вернется, а мы свое дело сделаем…

И вот каббалисты, друзья реб Иче-Матеса, собирают несколько грошей и посылают гонца отыскать реб Элузера и привести домой. Проходят дни, а от посланника ни слуху ни духу. Начинают уже шептаться, что не иначе как ни посланника, ни реб Элузера нет в живых. Есть в одной деревне колдун, он заманивает к себе людей и отрубает им головы…

Тем временем реб Иче-Матес сидит в темной комнате у благочестивого реб Гудла и ждет. Целый день он раскачивается над «Зогаром». Поздно вечером, когда все засыпают, он крадучись выходит из дома и направляется к бане между богадельней и старым кладбищем. У дверей богадельни стоят прислоненные к стене носилки, ждут покойника. В лунном свете белеют покосившиеся надгробия, похожие на огромные грибы. Реб Иче-Матес заходит в баню, зажигает лучину и поднимает ее, как факел. Стены покрыты копотью. Кошки с горящими в темноте глазами прыгают по полкам, шныряя бесшумно, как бесы. Холодные, почерневшие камни грудой лежат на печке, будто после пожара. Реб Иче-Матес снимает одежду. Худощавое тело густо поросло рыжеватым волосом. Оно покрыто блошиными укусами и синяками от самоистязаний. Реб Иче-Матес медленно спускается по каменным ступеням, входит, не дрожа, в ледяную воду, без всплеска окунается с головой и исчезает на несколько минут. Наконец из воды появляется рыжая макушка, будто выныривает какое-то животное. Так он окунается двадцать семь раз подряд и идет домой читать ночную молитву.

До утра реб Иче-Матес ходит по комнате, предоставленной ему благочестивым реб Гудлом. Масляную лампу не зажигает, чтобы не сердить хозяйку. Он посыпает голову пеплом и шагает из угла в угол, молится, рыдает о разрушенном Храме, взывает к Всевышнему. Между молитвами ненадолго останавливается и затихает, словно ловит слабые звуки из других миров, слышные только ему, реб Иче-Матесу. На улице дует ветер, стучится в ставни, приносит крик больного ребенка и материнский плач. Реб Гудл просыпается в своей постели, будит жену и говорит шепотом:

– Это большая честь для нее, для Рейхеле… Реб Иче-Матес – святой человек… Да, может, она и сама праведница…

Прошло уже больше недели, а реб Элузер и посланник как в воду канули. Стоит крестьянину забрести в Горай, у него начинают выспрашивать:

– Может, Иван, ты знаешь что-нибудь об Элузере, хозяине этого дома? А может, встречал где-нибудь Лейба Банаха, он скупает конские хвосты?

Но мужик сдвигает на затылок овчинную шапку, трет лоб, смотрит в небо, пытаясь вспомнить, и говорит:

– Нет, не видал, не слыхал…

И уходит, оставляя в грязи глубокие следы.

Еще одна женщина в Горае осталась без мужа, еще одной сиротой стало больше. Об этом говорят на каждом углу, только реб Иче-Матес ничего не знает. Никто ему не рассказывает, не хотят его огорчать. Жена Лейба Банаха, посланника, уже справляет траур. Рейхеле все глаза выплакала. Женщины крутятся вокруг нее, утешают, готовят в маленьких горшочках еду, перешивают для нее старые платья. Праведница Хинкеле ночует у девушки, оберегает ее от бесов.

Рейхеле больна. Она почти не пробует кушаний, которые ей приносят, не занимается домашними делами. Часами она мечется по комнате, как по клетке, заглядывает во все углы. То ни с того ни с сего слезы брызнут у нее из глаз, как капли дождя с дерева, то вдруг она рассмеется так громко, что звук отдается эхом во всех пустых комнатах огромного дома. Вечером, перед сном, она завешивает окна старой одеждой, ей страшно лунного света. Но бледные лучи проникают сквозь щели, по облезлым стенам движутся серебристые пятна. Рейхеле, в одной рубашке, слезает с кровати, прислушивается к шороху мышей за печкой. Бывает, на улице глухо закаркает проснувшаяся ворона. Как-то на рассвете Рейхеле почудилось, что заснеженные каштаны перед домом вдруг расцвели среди зимы…

Не раз Рейхеле слышала по ночам мужской смех. Как только Хинкеле засыпает, Рейхеле дергает ее за рукав.

– Хинкеле, не сердись, – говорит она виновато. – Что-то мне неспокойно…

– Вот погоди, выйдешь за реб Иче-Матеса, и все у тебя будет хорошо, – отвечает Хинкеле. – Он святой человек, его тебе небо послало, чтобы он тебя спас…

– Хинкеле, милая, я так его боюсь! – твердит Рейхеле, и ее голос дрожит. – Глаза у него мертвые…

– Тьфу, полоумная! – начинает злиться Хинкеле. – Врагам бы моим все эти ночные страхи, чтоб им пусто было… Ладно, иди сюда, ложись рядом. Я заговор знаю…

Рейхеле ложится возле Хинкеле, и та произносит заговор. Вскоре праведница Хинкеле начинает посвистывать длинным носом, но тут тряпка, которой завешено окно, падает на пол, и в доме становится светло как днем. Все видно, горшки на печи, паутину на потолке, картинку на стене: оскаленные львы с задранными кверху мордами и высунутыми языками. У Хинкеле один глаз приоткрыт, другой крепко зажмурен. На него падает тень, и кажется, что он вытек. В уголках рта праведницы собрались морщинки, будто она смеется во сне. Рейхеле села, уткнулась в колени лицом и ждет, когда закричит петух. Кости ноют, голова отяжелела, и мысли жужжат в голове, как мухи. Девушка выпрямляется, пустыми глазами смотрит в окно, в снежную, зеленоватую, светлеющую даль, и, вздрагивая, как от укусов, шепчет:

– Сил моих нет! Господи, забери меня к Себе…

Глава 11
ПИСЬМО ИЗ ЛЮБЛИНА

Прибыл гонец из Люблина, привез реб Бинушу Ашкенази письмо на святом языке. Письмо было написано на листе бумаги мелким бисерным почерком и запечатано круглой черной печатью.

«С величайшим почтением мудрецу и праведнику, на коем держится мир и дом Израиля, светочу Торы, украшению и гордости нашего поколения, могучему молоту, сокрушающему горы, нашему учителю и наставнику реб Бинушу Ашкенази, да не угаснет вовеки свет его мудрости, да проживет он долгие годы, и да хранит его Всевышний. Аминь.

Слух дошел до меня, и задрожал я всем существом своим, боль поразила меня, как роженицу, и возопил я криком великим и горестным, ибо пришли люди грешные и бесстыжие и сказали: „Порвем путы, сбросим с себя тяжкое бремя святой Торы и Всевышнего, благословен Он“. И оперлись они на треснувший посох. Грешен тот человек и других сподобляет на грех, как Иеровоам, сын Навата. Саббатай-Цви его имя, да будет он вычеркнут из книги жизни. Уже давно возвещает он, что близятся времена Мессии. И воссияли новые пророки, звездочеты и толкователи снов, и говорят: „В пять тысяч четыреста двадцать шестом году явится наш избавитель, перейдет реку Самбатион и возьмет в жены тринадцатилетнюю дочь учителя нашего Моисея, а затем приедет на льве, поведет великую войну со всеми народами и восстановит разрушенный дом Давида“. Сам же я, ничтожный, никогда не прислушивался к ним, не верил их речам, для которых нет оснований в словах наших мудрецов, благословенна их память. Эти речи почерпнуты из „Зогара“ и других подобных сочинений, о коих я лучше умолчу, чтобы не обжечься их пламенем, ибо их укус подобен укусу лисы и скорпиона. Великое смущение посеяли эти речи в шатрах Израиля по всей Польше, поскольку свежа еще память о бедствиях, причиненных убийцей Хмельницким, да сотрется имя его, и прочими злодеями. Никогда не испытывал народ Израиля таких страданий, с тех пор как мы были изгнаны из нашей страны. Повсюду пробудились торопливые, легкомысленные люди, неспособные отделить зерна от мякины, и попали в сети, которые этот злодей для них расставил. Но туда попало и множество мудрых, или же они замкнули свои уста из страха. Ведь твоя милость знает, что немало времени проходит, прежде чем наших ушей достигают известия из стран, находящихся под властью турок, и эти известия столь туманны, что невозможно понять, где в них кончается правда и начинается ложь. Однако же изо дня в день плодятся новые слухи, неясные и пугающие, от которых сердца размягчаются, как воск. Есть свидетельства, что Саббатай-Цви произнес имя Всевышнего, а также овладел именами бесов и теперь может с помощью колдовства изменять установленный в мире порядок, дабы поверили в него и в его учение. А свои послания он подписывает: „Я, ваш бог Саббатай-Цви“. Горе тем, кто это видит и слышит, ведь это величайшее богохульство, и о таких, как он, сказано: „Иссякнет огонь в аду, но не иссякнет в них“. Я, ничтожнейший из ничтожных, пытался выяснить, где кроется корень этих бедствий. Но кто, желая найти жемчужину в груде песка, может пойти против черни, готовой заживо проглотить любого, кто заронит сомнение в ее извращенной вере? Кто знает, не стремится ли Саббатай-Цви стать идолом, подобно Мухаммеду и прочим, исказившим слово Божье и осквернившим мир? Мы, мудрецы Польши, защитники поколения, могли бы повести войну во имя Всевышнего, выступить, вооружившись Торой, против сего человека и его учения и сражаться, пока он не будет уничтожен. Но, к нашему величайшему огорчению, у нас пока нет против него убедительных доказательств, и мы вынуждены ждать, что принесет нам грядущий день. И хотя многие великие мудрецы и праведники сбились с пути, я клянусь, что Саббатай-Цви – не избавитель, которого мы ожидаем всем сердцем уже без малого две тысячи лет, ибо его уста изрекают ложь. Он – обманщик и совратитель, который говорит: „Я уничтожу Якова и опустошу его жилище“. Но он потерпит сокрушительное поражение, ибо кто поднялся на вечность Израиля и устоял? Ужасен будет его конец, ведь на его голову падут все бедствия и все проклятия, которые Иисус Навин обрушил на Иерихон. Да будет на то воля Божья. Аминь.

Я бы не стал все это писать, поскольку, как я сказал выше, не настало еще нам время выступить, однако случайно до меня дошла весть, что в вашу благословенную общину прибыл человек по имени Иче-Матес. Человек этот – нечестивец и лжец, который притворяется праведником, как делают все ему подобные. Он роет яму молодым и старым, показным благочестием ловит людей в свои сети. Говорит, что постится от субботы до субботы, без конца совершает омовения (правда, не может избавиться от собственной мерзости), всячески истязает свое тело, но все это обман, которым он уводит праведных с прямого пути и повергает в глубочайшую бездну безверия, как об этом сказал царь Соломон: „Все, кто туда попал, больше не вернутся на путь истинный“. И не Божественной силой воздействует этот человек, но силами ада и колдовством. Он разговаривает с мертвецами и водит дружбу с дьяволом, как выяснили великие этого мира, наши цари – раввины. Всюду, где ступает его нога, он раздает лекарства и амулеты, исцеляет больных и изгоняет бесов, как поступают чудотворцы и те, кто вошел в Божественный сад и вышел с миром. Но истинные ученые, посвященные в тайную Тору, исследовали его амулеты и нашли, что он использует в них имена чертей и нечистых духов, да сохранит нас от них Всевышний. Амулеты Иче-Матеса не только не помогают, но становятся причиной того, что невинные дети, еще не познавшие греха, и богобоязненные люди умирают от непонятной болезни. Те, кто носит его амулеты, заключаются в нечистую оболочку, поэтому волосы на их голове слипаются и твердеют, как кора, а потом эта оболочка срастается с душой и оскверняет ее. Не раз раввины, мудрые и благочестивые, предупреждали этого Иче-Матеса, ибо нельзя наказывать, не предупредив, но он глумится над словами праведников и рычит, как злобный пес. Он ста пятьюдесятью способами пытается очиститься от скверны, но втайне служит сатане и его жене Лилит и приносит им жертвы. Бесам служит он, а не Господу. В кармане Иче-Матес носит поддельные письма великих раввинов, а его уста источают ложь. Говорит он гладко, но яд капает у него с языка. А чтобы причинить еще больше зла, этот лжепророк надел на себя личину скромности, корень которой в разврате, как сказано в святых книгах. В каждом городе он соблазняет женщину, соединяется с ней узами брака, но его намерение – осквернить ее и обесчестить. После свадьбы женщины удаляются от него из-за его дурных привычек, ведь он сам попал в сети собственного колдовства и лишился мужской силы: он строит дом, но этот дом не будет стоять… Однако же он не дает им развода, но бросает их, и слезы текут у них по щекам, их плач сотрясает небо, но ничто не может им помочь. Горе ему и его несчастной душе, и да будет он проклят вовеки веков.

И я прошу твою милость: не смотри на сосуд, но исследуй его содержимое. Не допусти, чтобы злодей пустил корни в твоей благословенной и славной общине, подобной чистейшему маслу и ароматным благовониям. Не верь его лжи, вырви его с корнем! Порази его, изгони зло, как сделали, с Божьей помощью, в других благословенных общинах. Ведь нет в нем ни капли святости, но он с головы до ног покрыт гнойными ранами и отвратительными язвами. Сорви с него маску, освяти имя Всевышнего и воздай грешнику по заслугам, да падет на его голову кровь, которую он пролил! Да сотрется память о нем, а ты отгородишься от злого соседа и избежишь несчастья. Изгони его с великим позором, как поступили великие раввины в других городах. Пусть он знает, что есть Судия над миром, что не покинут народ Израиля. Ведь вода уже поднялась до горла, нет больше сил терпеть обманщиков и лжепророков, которые хотят уничтожить наших ученых и праведников. Слишком мал лист бумаги, не все я смог сказать, однако мудрый поймет сам. Да поможет нам Бог и очистит мир от змеиного яда. На этом, с болью в сердце, я заканчиваю свое письмо.

Ничтожнейший из ничтожных, недостойный быть прахом под ногами мудрецов, жалкий червь, позор нашего народа, Янкев, сын праведного реб Нухема, благословенна его память. Некогда был я главой раввинского суда в святой общине Пинчова, ныне же обитаю в святой общине Люблина, да хранит ее Бог».

Глава 12
РЕБ БИНУШ НАЧИНАЕТ ВОЙНУ

Реб Бинуш готовится к войне. Он приказал Гринему выяснить, чем занимается коробейник Иче-Матес, а также вывесить на заборе синагоги запрет читать послания, которые привозят из других городов. Раввин велел, чтобы все, у кого есть амулеты, принесли их ему. Он должен их посмотреть, до него дошли сведения, что в этих амулетах использованы имена бесов, а также имя Саббатая-Цви. В субботу после утренней молитвы реб Бинуш произнес в синагоге речь, привел стих «Не будите и не тревожьте любовь, доколе не пожелает она» [24]24
  Песнь песней, 2, 7.


[Закрыть], напомнил, что торопиться с освобождением – грех, рассказал о лжеизбавителях, явившихся раньше срока, и о бедствиях, которые претерпел из-за них народ Израиля. А чтобы ешиботники, которые увлеклись каббалой, не могли собираться по ночам, как они делали это в последнее время, раввин приказал запирать вечером синагогу и баню.

Теперь реб Иче-Матесу негде совершать омовения перед ночной молитвой. Он идет на реку, захватив топор, чтобы прорубить лед. Его сопровождают двое ешиботников, освещают фонарем скользкий, ухабистый путь. В руках у реб Иче-Матеса «Сейфер-Йециро», чтобы отгонять бесов. Он молча раздевается и ныряет. Чтобы он, не дай Бог, не потерял прорубь, ему дают в руку конец веревки. После омовения он не сразу надевает одежду на продрогшее тело, он еще катается в снегу, перечисляя свои грехи. Реб Иче-Матес кается даже в том, что мать испытала из-за него боль, когда рожала.

– Лицемер, – говорит о нем реб Бинуш.

У старого раввина неспокойно на душе. С тех пор как саббатианцы укрепились в Горае, реб Бинуш часто кричит на родных, злится на женщин, которые приходят с вопросами. Он перестал здороваться с гостями, старается не появляться на общественной молитве, будто от кого-то скрывается. Высокая фигура ссутулилась, как под тяжелой ношей. Появилась привычка дремать средь бела дня, чего раньше никогда не было. Ночью реб Бинуш будит домашних, чтобы кто-нибудь поправил ему постель, он не может уснуть, у него болят все кости. Как только начинает темнеть, он приказывает закрыть ставни. Он пишет письма, но не отправляет их, и они валяются на столе и на полу. Ему приносят с кухни обед, но еда остывает, а он к ней не притрагивается. Он забросил занятия с учениками и приказал вынести из спальни свою кровать, как делал во время каких-нибудь бедствий: голода или эпидемии. Его лицо побледнело и покрылось морщинами. В последнее время раввин сильно сдал. Однажды он просидел целую ночь, составляя завещание, а утром сжег его в печке. В другой раз он созвал десять человек из своих сторонников и объявил им, что остается при своей вере, а все, что он скажет на смертном одре, не имеет никакого значения. Затем реб Бинуш записал это гусиным пером на пергаменте и потребовал, чтобы свидетели поставили подписи. В городе много дней судачили об этом, никто не мог понять, зачем раввин это сделал. Потом в сборнике предсмертных молитв кто-то нашел, что сатана с обнаженным мечом в руке является умирающему и требует, чтобы тот отказался от Бога. Стало ясно: реб Бинуш готовится к смерти.

Тем временем в Горае происходят странные события.

Поговаривают, что каббалист Мордхе-Йосеф на чердаке синагоги лепит Голема, чтобы он пришел евреям на помощь, когда начнутся родовые муки избавления. Кто-то видел собственными глазами, как Мордхе-Йосеф с двумя ешиботниками тащил туда мешок глины. О реб Иче-Матесе говорят, что каждую ночь его душа возносится на небо, и там сам Ари обучает его каббале. С тех пор как Иче-Матес появился в Горае, люди обратили сердца к раскаянию. Мужчины встают до зари и читают псалмы, женщины постятся по понедельникам и четвергам и посылают еду в богадельню. Одна женщина как-то покаялась перед всеми в синагоге, что лежала с мужем во время месячных. А некоторые каждую ночь собираются у благочестивого реб Гудла, и реб Иче-Матес раскрывает им тайны Торы.

В начале января у Рейхеле устроили пир в честь ее помолвки с реб Иче-Матесом. В одной из комнат расставили столы и скамейки, отдельно для мужчин, отдельно для женщин. В последнюю минуту девушка вдруг расплакалась и заявила, что не хочет замуж. Но ее быстро успокоили, преподнесли подарки, и она снова согласилась. И вот она уже сидит с женщинами за столом, одетая в шелковое платье, с праздничным платком на голове, в жемчужном ожерелье, которое одолжила ей Хинкеле. Рейхеле улыбается сквозь слезы, а гостьи, чтобы ее подбодрить, наперебой говорят, какая она красивая, гладят ей волосы, подносят ей ложечки прошлогоднего варенья. Реб Иче-Матес в шелковом кафтане сидит в окружении мужчин. Жарко натоплено, стены запотели, тают свечи в керамических подсвечниках, то и дело приходится снимать нагар с фитилей, чтобы было светлее. Сегодня реб Иче-Матес в прекрасном настроении, его лицо раскраснелось, глаза сияют. Он рассуждает о Божественной сущности брака, сыплет цитатами, наливает гостям водку и вино. Он даже разрешил женщинам танцевать, чтобы развеселить невесту. Хинкеле встает и велит отодвинуть стол. Она родом из Богемии и привыкла к тамошним обычаям. Над ней начинают хихикать, но она не обращает внимания. Хинкеле раскидывает худые руки в широких рукавах, поднимает лицо к потолку, кружится и поет:

 
Жениха и невесту, Всевышний, храни,
И пусть царь наш Мессия придет в наши дни.
С молодыми Дух Божий пребудет навеки,
Чтобы праведны были они!
 

Хинкеле разошлась. Она тянет женщин танцевать, но они смущаются, прячутся друг за дружку. Она зовет танцевать даже хромоножку Рейхеле. Но тут поднимается жених, реб Иче-Матес. Он вытирает рукавом пот со лба и приближается к Хинкеле. Вынимает из кармана платок и протягивает ей:

– Беритесь за край! Это радость для Всевышнего…

Реб Иче-Матес заворачивает полы кафтана, так что становятся видны белые льняные штаны и кисти на талесе, прикрывает левой рукой глаза, будто собирается читать «Шма Исраэл», и начинает, шаркая ногами, пританцовывать на месте. А Хинкеле подбирает шлейф атласного платья и движется перед женихом в одну сторону, потом в другую, притопывая остроносыми башмачками. Ее бусы сверкают, щеки разрумянились, слезы радости дрожат на ресницах. Сначала все смотрят потрясенные: не грех ли это? Но тут же начинают понимать: это неспроста, нечто великое совершается у них на глазах. Все умолкли, слышно, как потрескивают свечи. Гости застыли, стоят вокруг, смотрят во все глаза. Тощий, кожа да кости, долговязый парень с острым кадыком широко раскачивается, как на молитве, вперед-назад, до хруста сжимает пальцы, щурится, будто его слепит яркий свет. Реб Мордхе-Йосеф стоит в углу, опираясь на костыль. Его трясет, как в лихорадке. Рыжая свалявшаяся борода пылает огнем, горят зеленые зрачки, пот течет по лицу. Уже больше часа танцуют оба, но усталости нет, и видно, что их поддерживает высшая сила. Рейхеле облокотилась на спинку кровати, закрыла лицо руками, кажется, она беззвучно плачет. Вдруг она подтянула парализованную ногу, будто желая сделать шаг, села и громко, бесстыдно расхохоталась. Все вздрогнули, повернулись, и в ту же секунду Рейхеле упала на спину, испустив сдавленный крик. Помутневшие глаза закатились, руки и ноги трясутся, пена идет из злобно перекошенного рта. Хинкеле хватает кружку, зачерпывает воды из бочонка и выливает ей на голову. Девушка съеживается, от нее валит пар, как от потушенных углей…

Реб Иче-Матес ничего не замечает, продолжает танцевать с платком в руке, его ноги заплетаются, будто он пьян. Лицо сияет, шелковый кафтан насквозь промок, капли пота катятся по бороде, падают на обнаженную волосатую грудь. Пояс развязался и волочится по полу, голова запрокинута, словно он, не отрываясь, смотрит на что-то сквозь низкий закопченный потолок. Реб Мордхе-Йосеф больше не может сдерживаться. Крякнув, он ударяет костылем о пол и пускается в пляс, неуклюже подпрыгивает и кричит:

– Давайте же танцевать, евреи! Не опоздать бы нам! Небесное воинство ждет!..