Текст книги "Сатана в Горае. Повесть о былых временах"

Автор книги: Исаак Башевис-Зингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Исаак Башевис Зингер
Сатана в Горае
Повесть о былых временах

Книга I

Глава 1
РАЗРУШЕНИЕ ГОРАЯ

В тысяча шестисот сорок восьмом году, когда полчища злодея Хмельницкого осадили Замостье, но не смогли взять город, окруженный мощной стеной, казаки устроили резню в Томашове, Билгорае, Краснике, Туробине, Фрамполе и в Горае, крошечном горном местечке. Резали, живьем сдирали с людей кожу, убивали детей, насиловали женщин, а потом вспарывали изнасилованной живот и зашивали туда кошку. Многие бежали в Люблин, многие были крещены или проданы в рабство. Горай, славившийся своими мудрецами и праведниками, совсем опустел. Круглая рыночная площадь заросла травой, синагога, в которой солдаты держали лошадей, была завалена навозом. Большинство домов сгорело. Еще не одну неделю после резни на улицах валялись мертвые тела, и некому было их похоронить. Только одичавшие собаки рвали их на куски, да коршуны и вороны кормились человеческим мясом. Малочисленные поляки, оставшиеся в живых, покинули город. Казалось, Горай уничтожен навсегда. Но прошло несколько лет, и жители стали понемногу возвращаться в родные места. Молодые поседели, как старики, раввины и ученые приходили с нищенскими сумами, одетые в лохмотья. Кто-то сбился с пути, кто-то впал в отчаяние. Но так уж устроен мир, со временем все становится так, как было. Одни за другими открывались заколоченные ставни; кости собрали, свезли на оскверненное кладбище и похоронили в общей могиле; потихоньку, робко отворялись двери лавчонок; ремесленники залатали прохудившиеся крыши, подправили печные трубы, оштукатурили стены, забрызганные кровью и человеческими мозгами. Почистили пересохшие колодцы, достали из них останки убитых. И вот уже торговцы стали ездить по окрестным деревням, привозить рожь, пшеницу, овощи и лен. Крестьяне, большей частью православные, до недавних пор боялись появляться в полном бесов Горае, но теперь стали приезжать на телегах, покупать соль и свечи, ситец на женские платья, ватные камзолы, глиняные горшки и мониста. Горай всегда был оторван от мира, на многие мили вокруг тянулись горы и густые леса. Зимой по дорогам рыскали медведи, волки и кабаны. После резни людей стало меньше, и расплодились дикие звери.

Последними, кто вернулся в Горай, были старый раввин Бинуш Ашкенази и глава общины реб Элузер Бабад, когда-то богатейший человек в городе. Реб Бинуш привез почти всю свою семью. Он снова поселился в своем доме у синагоги и сразу начал следить, чтобы в городе ели кошерное, чтобы женщины вовремя ходили в микву, чтобы опять, как прежде, изучали Тору. Двух дочерей и пять внуков похоронил он в Люблине, где жил до возвращения в Горай, но привычки раввина не изменились. Он вставал до восхода, изучал Талмуд при свете сальной свечи, окунался в холодную воду и встречал рассвет молитвой в синагоге. Реб Бинушу было уже за семьдесят, но лицо у него было гладким, седые волосы не поредели, и все зубы были целы. Когда он, вернувшись, впервые переступил порог синагоги – высокий, широкоплечий, с длинной, округлой, курчавой бородой, в бархатном кафтане до пят, меховая шапка на затылке – все поднялись с мест, бормоча: «Благословен Ты, Господь, воскрешающий мертвых». Ходили слухи, что реб Бинуш погиб в Люблине во время погрома. Кисти на турецком талесе реб Бинуша свисали до щиколоток, на нем были короткие белые штаны, белые чулки и туфли. Большим и указательным пальцами он приподнял лохматую бровь, чтобы лучше видеть, осмотрел закопченные, облезлые стены, пустые книжные полки и громко сказал:

– Все пропало… Видно, такова воля Всесильного, придется нам начинать заново…

Реб Бинуш происходил из старинного рода горайских раввинов. Он написал несколько книг, заседал в суде Ваада четырех земель [1]1
  Центральный орган еврейского самоуправления, объединявший представителей Великой Польши, Малой Польши, Червонной Руси и Волыни (вторая половина XVI в. – 1764 г.). – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть], его считали одним из величайших знатоков Талмуда. Когда-то к нему, в захолустный Горай, ездили брошенные жены, чтобы получить разрешение снова выйти замуж: реб Бинуш знал законы до тонкостей и мог найти способ. Не раз приезжали к нему и посланники из больших городов, просили, чтобы он стал у них раввином, и уезжали, ничего не добившись. Реб Бинуш хотел прожить свои годы там, где раввинами издавна были его предки. Теперь он снова жил в своем доме, который чудом почти не пострадал. Сохранились два дубовых шкафа с книгами и рукописями, старые кресла, обитые желтым атласом, медные светильники, доставшиеся от прадедов. На чердаке слоем в локоть лежали исписанные листы пергамента, и говорили даже, что там спрятан глиняный Голем, когда-то, в трудные времена, спасший евреев Горая.

Реб Элузер Бабад привез с собой только младшую дочь. Старшую, замужнюю, казаки изнасиловали, а потом убили пикой. Жена умерла от чумы, а единственный сын пропал без вести, никто не знал даже, где покоятся его останки. Нижние комнаты в доме реб Элузера были разграблены, и он поселился наверху. Когда-то реб Элузер Бабад славился своим богатством. Даже в будни он носил шелковую одежду. Когда в городе играли свадьбу, невесту приводили к его дому и музыканты играли в его честь. В синагоге кантор не начинал без него молитву, по субботам у него на столе была серебряная посуда. Не раз к нему приезжал в карете помещик и закладывал украшения жены за золотые дукаты. Но теперь реб Элузер Бабад стал не тот. Высокое, худощавое тело ссутулилось, как подтаявшая свеча, острая клинышком бородка поседела, изможденное лицо приобрело красновато-кирпичный оттенок. Острый нос облупился, близко посаженные глаза навыкате будто все время высматривали что-то под ногами. Теперь реб Элузер носил старую шапку из овчины и тряпичный халат, подпоясанный веревкой, а ноги обматывал онучами, как бедняки, а то и нищие. В синагоге он не появлялся, сам делал всю работу по дому, убирал, готовил еду себе и дочери, даже ходил на рынок купить на грош укропу. Когда кто-нибудь пытался подступиться с расспросами, что он поделывает, как ему жилось на чужбине, реб Элузер вздрагивал, будто вспомнив что-то ужасное, съеживался, отводил глаза в сторону и отвечал:

– Да ну… О чем говорить? Что было, то было…

Некоторые говорили, что реб Элузер замаливает какой-то давнишний грех. Благочестивая Тема-Рухл рассказывала, что однажды она поздно вечером проходила мимо его дома и увидела в окне, как реб Элузер тяжело шагает из угла в угол, напевая что-то плачущим голосом. Другие шептались, что реб Элузер Бабад тронулся умом, что он спит в одежде и ночью кладет в головах длинный нож, как роженица. Его дочери Рейхеле уже исполнилось семнадцать. Она прихрамывала на левую ногу и поэтому редко выходила на улицу, больше отсиживалась у себя в комнате. Высокая, бледноватая девушка, очень красивая, с длинными, до колен, черными волосами. Поначалу, как только реб Элузер приехал, к нему стали ходить сваты: не пристало девушке ее лет быть без мужа. Но реб Элузер не отвечал ни «да», ни «нет», и сваты устали понапрасну обивать порог. К тому же быстро узнали, что Рейхеле ведет себя как-то странно. Когда гремел гром, она с воплями забивалась под кровать. Если соседские девушки заходили ее навестить, она, слова не говоря, выталкивала их на улицу. С утра до вечера она сидела в одиночестве, вязала чулки или даже читала на святом языке книжки [2]2
  Умение читать на древнееврейском языке было среди женщин редкостью.


[Закрыть]которые привезла с собой. Иногда она заплетала косы и становилась у окна. И скользил над крышами домов взгляд ее огромных, темных глаз, широко открытых, блестящих, будто она видела что-то такое, чего не видят другие.

Несмотря на ее хромоту, мужчины частенько думали о ней, а женщины шептали друг другу на ухо:

– Сирота, бедняжка, да еще и калека…

– Людей сторонится…

Глава 2
РЕБ БИНУШ И ЕГО ДОМОЧАДЦЫ

В Люблине у реб Бинуша не было ни одной свободной минуты. После резни Хмельницкого тысячи женщин потеряли мужей, и судьи не раз отступали от буквы закона, чтобы позволить им снова выйти замуж. В здании, где реб Бинуш и другие великие раввины вершили суд, все время слышался женский плач. Многие женщины ходили из города в город и в записях погребальных братств искали имена своих мужей. Некоторые не хотели выходить замуж за деверя [3]3
  Если младший брат мужа не женат и не отказывается от брака, закон обязывает вдову выйти за него замуж.


[Закрыть]и приезжали жаловаться, что он требует за освобождение от брака слишком высокую плату. То и дело случалось, что после свадьбы объявлялся первый муж: ему удалось вырваться из татарского плена, или еврейская община Стамбула выкупила его из рабства и переправила в Польшу. Возле здания Ваада крутились сваты, подыскивали пары, выпрашивали задаток, нищие хватали прохожих за полы, полусумасшедшие и сумасшедшие хохотали, плакали, пели. Бездомные валялись во дворе, голодные, покрытые коростой, просили милостыню, выкрикивали непристойности. Что ни день, приезжал посланник какой-нибудь общины и рассказывал о бедствиях, причиненных казаками Хмельницкого и шведскими солдатами. Не раз реб Бинуш просил Бога забрать его на тот свет, уже не было сил все это видеть и слышать. А в Горае была благодать. Никого не надо судить, с вопросами приходят редко. Заработок невелик, но зато свободного времени хватает. В помещении раввинского суда, отделенном от других комнат перегородкой, было тихо и спокойно. Жужжала муха, билась в оконное стекло. Скреблась мышь под полом. Сверчок за печкой то начинал стрекотать, то замолкал, как бы прислушивался к эху и начинал опять, будто плакал о какой-то давней беде, которую никак не забыть. Потолок почернел от копоти, на заплесневелых стенах по ночам вырастали грибы, белые, хрупкие и призрачные, будто из другого мира. На столе валялись листы бумаги и гусиные перья. Реб Бинуш часами сидел, погруженный в размышления, хмурил высокий лоб, иногда отодвигал желтую занавеску и выглядывал в окно, словно кого-то ждал. Хотя больше половины городка спаслось и уже вернулось в родные места, человеческая речь или детская возня редко доносились с улицы. Казалось, люди скрываются, боятся, как бы враг не пришел снова.

Реб Бинуш хорошо знал свою общину. Хоть он и был постоянно занят мыслями о вечном, он все держал в голове, всех, даже женщин, помнил в лицо и по именам. Когда реб Бинуш приехал, стояло лето и город слегка оживился. Из леса привозили бревна, скрипели пилы, стучали молотки. Детвора путалась под ногами. Девушки ходили в лес и приносили полные ведра черники и брусники, тяжелые вязанки хвороста, целые корзины грибов. Помещик разрешил ловить в реке рыбу, в каждом доме сушили овощи, делали запасы на год. Когда раввин вечером ходил на молитву, в воздухе стоял запах парного молока и печного дыма, запах человеческого жилья. Реб Бинуш поднимал глаза к небу и благодарил Бога, что Он уберег своих овец, не дал им совсем пропасть, как случилось с другими общинами. Теперь, после Кущей, с приближением холодов, разруха стала более заметной. Разбитые окна заколачивали досками или затыкали тряпьем. У детей не было теплой одежды, и они сидели по домам, перестали ходить в хедер. После дождей по всему местечку стояли огромные, мутные лужи, в них отражались облезлые домишки с кое-как залатанными крышами. Урожай оказался скудным. Собрали немного ржи, но негде было ее смолоть: еврей, который арендовал у помещика мельницу, погиб со всей семьей. Шлюзы разрушились, колесо рассохлось. Зерно толкли в дубовых ступках и выпекали толстые, грубые лепешки. Во многих домах уже позабыли вкус настоящего хлеба.

В довершенье бед в семье реб Бинуша не прекращалась давняя ссора. Она началась еще до резни и то тихо тлела, то вспыхивала с новой силой.

Старший сын раввина, реб Ойзер, был никчемным человеком, невеждой и бездельником. Ему уже было почти сорок, а он вместе с женой и детьми все сидел у отца на шее. Это был высокий, тощий, сутулый человек, быстрый и злобный. Лохматая шапка всегда сдвинута на затылок, рубаха нараспашку, засаленный кафтан расстегнут. Крючковатый нос, похожий на птичий клюв, большие птичьи глаза, соломенная борода будто растрепана ветром. До резни он целыми днями просиживал в шинке или в заезжем доме, играл в шахматы, а то и в кости с такими же, как он сам, непутевыми людьми, и развлекался тем, что собирал всякие сплетни и слухи. О жене и детях он не думал, ни о чем не заботился. В пальцах он постоянно вертел кусочек мела и на всех шкафах и столах в доме делал какие-то расчеты, ставил непонятные черточки и закорючки. Раввин терпеть не мог сына, почти с ним не разговаривал. Вдобавок ко всем своим достоинствам Ойзер любил сидеть на кухне с женщинами, грелся у печки, заглядывал в горшки. Мать гоняла его оттуда веником и кричала:

– Юбочник! Стыд-то какой!.. Пошел отсюда!

Другой сын, Лейви, тридцати с небольшим лет, был полной противоположностью старшего брата: низенький, черный, как цыган, опрятный и чванливый. Округлая бородка расчесана, пейсы щегольски завиты. Он привез из Люблина дорогую одежду и разгуливал по убогому Гораю в шелковом цветастом халате с бархатной оторочкой, женских туфлях с кистями и новенькой, с иголочки, меховой шапочке. Держался он высокомерно, родных сторонился, к отцу заходил редко. Мать души в нем не чаяла, посылала ему в дальнюю комнату всевозможные лакомства, что вызывало бешеную зависть у Ойзера и его детей. К тому же Лейви заполучил в жены единственную дочь богатых родителей. Ее отца в Нароле убили казаки, и она выросла у родственников в Люблине. Молодая жена, Нейхеле, вела себя так же, как прежде, в хорошие времена: до полудня валялась в постели и ждала, пока свекровь не пришлет ей чашку молока с пенкой. Даже то, что она бездетна, она считала своим достоинством, эта невестка Нейхеле. Она носила в будни шелковый чепчик и огромные золотые серьги, ее тонкие пальцы были унизаны кольцами. Худая, болезненная чистюля с маленькой грудью, нездоровым румянцем и заплаканными глазами, она не переставала твердить, что попала в ужасную семью, вечно что-то бормотала тонкими губами, поводила носом, будто принюхиваясь. Комнату, которую ей выделили, она украсила по своему вкусу. На стенах висели салфетки, вышитые по канве: Исаак на жертвеннике, Моисей со скрижалями, Аарон в облачении священника. На кроватях лежали маленькие подушки. Окно было занавешено тяжелыми шторами, и в комнате всегда царил полумрак. Нейхеле, как помещичья дочка, расхаживала в расшитом фартуке, гусиным крылом сметала пыль и паутину, что-то выговаривала своему мужу Лейви, и из комнаты потихоньку расползался огонек раздора.

Жена и дети Ойзера одевались бедно, жили в тесноте, ели на общей кухне вместе со служанками. Кроме них, в доме были дети дочерей раввина, умерших в Люблине во время эпидемии, и еще одна его дочь, оставшаяся в живых, разведенная. Они сообща вели тихую войну против Лейви и его жены, перенося свою ненависть и на жену раввина, за то что она была на стороне Лейви. Кроме того, непрерывно враждовали друг с другом: Нейхеле и ее свекровь, Нейхеле и ее золовка, братья Ойзер и Лейви, сироты-внуки с бабкой, с дядьями, с тетками и между собой. Говорили, что Нейхеле приворожила мужа, поэтому он ее любит и во всем ей потакает. Жена Ойзера клялась, что каждую субботу вечером Нейхеле ходит собирать какие-то травы, а однажды видели, как она заходит в дом колдуньи Кунигунды, что живет на окраине местечка, возле христианского кладбища. В прежние годы раввин пытался примирить домочадцев, знал, что ссоры – это грех, и боялся, что на дом обрушится наказание. Но теперь у старика не было на это сил. Жить осталось недолго, а сделать нужно было много. Предстояло закончить несколько книг. Мало того, ужасы резни и погромов пробудили в нем давние вопросы о вере и знании, о свободе выбора, о праведнике, в котором пребывает зло. Реб Бинуш сидел, запершись, больше не приходил вечером к жене в спальню. Бывало, кто-нибудь из домашних врывался к нему с жалобами и доносами. Тогда реб Бинуш вставал, выпрямлялся во весь рост, его борода шевелилась, как живая, одна рука с грохотом опускалась на дубовую столешницу, другая указывала на дверь.

– Во-о-он! – кричал он. – Не желаю слушать!.. Ничтожества!..

Глава 3
СТРАННЫЕ СЛУХИ

Уже несколько лет в Польше ходили странные слухи.

Реб Бинушу еще в Люблине доводилось слышать необычные известия. Рассказывали, что некто Бурех-Год, сборщик пожертвований из Иерусалима, в своих странствиях пересек реку Самбатион [4]4
  Легендарная река, непреодолимая из-за бурного течения, но затихающая в субботу. За ней находится царство пропавших десяти колен Израиля.


[Закрыть]и привез оттуда написанное на пергаменте письмо от десяти исчезнувших колен. Письмо это якобы написал еврейский царь Ахитойв бен Азарья, и в нем говорилось, что конец уже близок. Несколько евреев из Палестины, которые разъезжали повсюду и собирали деньги для тамошней общины, показывали людям отрывки из этого письма.

Величайшие каббалисты Польши и других стран находили в «Зогаре» и прочих древних книгах намеки на то, что дни изгнания сочтены. Резня, учиненная Хмельницким, была муками рождения Избавителя. Высчитали, что они должны были начаться в пять тысяч четыреста восьмом году [5]5
  По еврейскому летоисчислению, соответствует 1648 г.


[Закрыть]и продлиться до конца нынешнего, четыреста двадцать шестого года, когда наступит полное освобождение.

Эти вести передавали друг другу тихо, втайне, чтобы не будоражить умы женщин и простолюдинов. Но чернь на свой лад тоже говорила об освобождении, которое ожидает всех евреев.

Почти в каждом местечке был человек, который ходил по домам и рассказывал о грядущем избавлении. Одни кричали, что уже слышат, как трубит рог Мессии. Другие призывали к покаянию, вспоминали собственные и чужие грехи. Третьи в великой радости танцевали на улицах под бой барабанов.

Женщины видели необыкновенные сны: им являлись умершие родственники и рассказывали о чудесах, которые вскоре свершатся. Тут и там, во сне и наяву, видели бедняка на белом осле, слышали голос пророка Ильи: «Освобождение приходит навеки!» Где-то спустилось с неба огромное облако, все евреи с женами и детьми забрались на него и полетели в Иерусалим, а впереди парили синагоги и дома учения. Одна служанка из Быхавы рассказала, что, задремав, увидела огненный дворец, яркий как солнце, а вокруг дворца стояли на коленях и пели евреи в шелковых одеждах и праздничных меховых шапках. Хозяин девушки, ученый человек, сразу понял, что она удостоилась увидеть небесный Храм со служителями. Теперь он возил ее по общинам, чтобы она поведала всем о своем сне. Даже христианские звездочеты и прорицатели сообщали, что на востоке появилась звездочка: она маленькая, но каждую ночь сражается с другими звездами, проглатывает их, становится все больше и будет расти, пока не станет величиной с луну. Конечно, это знамение, что самый малочисленный и угнетенный народ скоро возвысится и будет властвовать надо всеми. Были даже христианские священники, которые утверждали, что видели в небе войну Гога и Магога и победу народа Израиля.

Что-то непонятное творилось в мире. Нищие, бродяги скитались по стране и рассказывали, что в Чехии выпал каменный град, а в Турции во время дождя свалился с неба огромный змей и раздавил несколько городов, при этом погибло множество тех, кто ненавидел евреев. Водоносу из Щебрешина был голос с неба, а в Пулавах рыба выкрикивала молитвы, пока ее чистили для субботнего обеда. Много говорили о случаях, когда кто-то слышал голос, идущий прямо с горы Хорев [6]6
  Другое название горы Синай.


[Закрыть]: «Вернитесь, дети-отступники!» [7]7
  Иеремия, 3, 13.


[Закрыть]Один грешный лекарь, услышав эти слова три раза подряд, оставил семью, облачился в рубище и пустился в странствия. Стоило ему явиться в какой-нибудь город, он ложился там у дверей синагоги, и все, кто входил или выходил, должны были пинать его и плевать ему в лицо, а он при этом со слезами каялся в своих дурных поступках. Говорили также, что именно сейчас, когда всюду мучают и притесняют евреев, многие стали переходить в еврейскую веру. Все чаще бывало, что христианин тайно делал обрезание и принимал на себя бремя Торы, несмотря на жестокую кару правительства. Все это свидетельствовало о том, что длинной, темной ночи рабства приходит конец и близится время освобождения.

Но больше всего говорили о великом, святом человеке, которого зовут Саббатай-Цви. Несомненно, он тот, кого ждут уже семнадцать столетий, и скоро он должен раскрыться. Одни считали, что Саббатай-Цви – это Мессия из рода Иосифа, и, как написано в святых книгах, он будет убит. Другие утверждали, что Мессия из рода Иосифа – это человек по имени Аврум-Залмен, погибший смертью мученика в Тышовце, а Саббатай-Цви – Мессия из рода Давида [8]8
  Согласно традиционным представлениям, сначала должен прийти Мессия из рода Иосифа, обреченный на гибель, и лишь затем придет истинный Мессия из рода Давида.


[Закрыть]. Чего только о нем не рассказывали! Одни говорили, он живет во дворце в Иерусалиме, другие – что он уединился со своими учениками где-то в глубокой пещере. Одни думали, что он разъезжает на коне с шелковым седлом и перед ним всегда бегут пятьдесят рабов, а другие – что он постится от субботы до субботы и истязает свое тело. Кто бы ни приехал, все приносили разные вести. Турецкий еврей, добравшийся до Люблина, клялся, что Саббатай-Цви высок, как кедр, что он носит золотые и серебряные одежды, украшенные драгоценными камнями, и что на его лицо невозможно смотреть: так ярко оно сияет. А пришлый ешиботник проговорился, что Саббатай-Цви перессорился с раввинами и они за богохульство отлучили его от общины. Говорили также о девушке из Польши по имени Сура, которой удалось спастись от казаков. После этого в ней пробудился пророческий дар, она увидела, что станет женой Мессии, и вышла замуж за Саббатая-Цви. В то время как одни утверждали, что она богобоязненна и благочестива, другие судачили, что ей довелось побывать в веселом доме.

Реб Бинуш все это слышал, но помнил слова пророка «Безмолвствует в эту пору благоразумный» [9]9
  Амос, 5 13.


[Закрыть]и молчал. Все время, пока раввин жил в Люблине, он вел себя так, будто ничего не знает. Еще за много лет до резни реб Бинуш Ашкенази понял, что польские евреи идут неверным путем. Слишком любят копаться в тайном, слишком мало пьют из открытого источника Торы. Пятикнижие и святой язык забросили, в комментарии заглядывают редко. Глуповатые людишки путались в хитросплетениях Талмуда, на тысячу вопросов пытались дать один высосанный из пальца ответ, превращали учение в игру. Ничего толком не знающие юнцы брались изучать «Эц-Хаим» [10]10
  «Эц-Хаим» («Древо жизни») – книга, написанная в 1573 г. рабби Хаимом Виталем, в которой он изложил взгляды своего учителя Ари (рабби Ицхока бен Шлоймо Лурии Ашкенази, 1534–1572), разработавшего новую систему изучения каббалы.


[Закрыть], «Сейфер-Разиэл» [11]11
  «Сейфер-Разиэл» («Книга тайного ангела») – каббалистическая книга, по традиции приписывается Адаму.


[Закрыть], «Зогар», рассуждали о творении Колесницы [12]12
  Одно из важнейших каббалистических понятий.


[Закрыть]. Мужья бросали жен и пускались по свету в поисках духовного очищения, мальчики, которым еще не исполнилось тринадцати, окунались в холодные миквы. Среди евреев развелось множество отшельников, проповедников и чудотворцев. Человек ясного ума, мыслитель, знаток «Мойре-Невухим» [13]13
  «Мойре-Невухим» («Наставник заблудших») – сочинение еврейского религиозного философа Рамбама (Маймонида, 1135 или 1138–1204). Рамбам считается основоположником рационалистического подхода к изучению Торы.


[Закрыть]и «Кузари» [14]14
  Философское сочинение еврейского поэта и мыслителя Иегуды Галеви (1075–1141).


[Закрыть], реб Бинуш в душе считал учение Ари ворожбой и заклинаниями, чтобы не сказать кощунством. Еще до резни реб Бинуш следил у себя в Горае, чтобы «зараза», как он это про себя называл, не слишком распространялась. Каббалистические книги в деревянных переплетах он потихоньку уносил из ешивы и припрятывал дома. Он сам проводил уроки и требовал, чтобы ученики как следует усваивали пройденное, а не прыгали с пятого на десятое. Он заставлял их заучивать Пророков и Писания наизусть и даже разъяснял им древнееврейскую грамматику, хотя это считалось в Польше чуть ли не святотатством. Если бы так делал какой-нибудь молодой раввин, его прогнали бы из города палками, но к реб Бинушу Ашкенази относились с почтением. Те, кто постарше, крепкие хозяева, любившие спокойствие и здравый смысл, были согласны с реб Бинушем в том, что касалось «этих умников». Если молодой еврей начинал слишком задаваться и совать нос куда не следует, его могли и выпороть, а то и вовсе изгнать из синагоги, покуда он не приходил босиком и не обещал, что больше не будет считать себя умнее других. Иногда в Горае появлялся каббалист-чудотворец, который цедил вино из стены или исцелял больных, но реб Бинуш не позволял ему надолго задержаться в городе. Если он не уходил сам, его с позором прогоняли. Кое-кто роптал, недоброжелатели твердили, будто реб Бинуш не верит, что «Зогар» написал рабби Шимон бар Йохай. Случалось, кто-то вывешивал в синагоге листок с разными сплетнями о реб Бинуше, но раввин оставался тверд и повторял:

– Пока я жив, Горай не будет служить идолам!..

Обрушившиеся бедствия реб Бинуш воспринял как наказание за то, что евреи свернули с правильного пути. Он был уверен: как только несчастья закончатся, жизнь пойдет по-прежнему. Теперь же, увидев, что его ожидания не сбылись, раввин замкнулся в себе. Провидение направило судьбу мира в другую сторону. Реб Бинуш принял это с покорностью, но не мог понять, чего хотят на небесах, и совсем опустил руки. Каждый день приносил новые известия, все время разные, зачастую противоречивые. В еврейском народе начался раскол, даже величайшие умы не могли прийти к согласию. К тому же одна за другой вспыхивали эпидемии, и реб Бинуш вернулся из Люблина в Горай, в захолустное местечко, затерянное среди гор, полуразрушенное и отрезанное от всего мира. Здесь старик заперся в четырех стенах, как Ной в ковчеге, чтобы пережить недобрые времена. Лишь изредка реб Бинуш выходил за порог, оглядывался по сторонам, останавливал водоноса или мальчишку и спрашивал:

– Чем это кончится, а?.. Чего хочет Всевышний?..