Текст книги "Тристан, или О любви"

Автор книги: Иржи Марек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Ян Томан застыл от изумления. Ему стыдно, что он пришел сюда, теперь он не ощущает ни желания, ни смелости заговорить с незнакомкой. Так вот почему, думает он, она не подходила к окну, а оставалась в глубине комнаты, полной теней, вот, почему она меня не поняла, вот почему не услышала!

И легенда быстро рассыпается, может быть, ему удалось бы убить дракона, но как перейти из мира звуков в мир глубочайшей тишины, каким жестом выразить: вы нравитесь мне, незнакомка, я готов отдать вам свое сердце, но не знаю, как об этом сказать?!

Женщины договорились и двинулись дальше, старшая остановилась еще раз, дотронулась до плеча своей молодой спутницы, и ее руки снова о чем-то взволнованно рассказывают…

Ян Томан в смятении отступил, никогда больше он не придет сюда, но все же интересно, что она сделала с цветком, который я положил на окно возле кошки? А может, она ждет, что незнакомец придет еще раз? Напрасно, вся история любви распалась, безумие воображать себе нечто, чего нет на самом деле, хотя, возможно, оно и прекрасно.

Он возвращается домой, утратив еще одну иллюзию, зато приобретя ощущение свободы, потому что существуют границы, переступить которые дано только такому герою, как Тристан. Вероятно, поэтому, думает Ян, его изображение многие века глядит с фрески, обнаруженной не без моей помощи.

Зарешеченное окно старинного дома остается далеко позади, а Яна снова поджидает обыденность.

Пан Хиле, сияя от счастья, встречает Яна в коридоре.

– Ах, дружище, как досадно, что вы не смогли остаться дома! Это было великолепно! Наша фреска привела комиссию в восторг. А я весьма кстати вмешался в их научную дискуссию.

Ну какое мне дело до фрески, если прекрасная, молодая, достойная любви женщина вынуждена жить в вечной тишине!

– Я вами просто восхищаюсь, – сказал Ян, вздохнув. – Пока я тратил целый день на пустяки, вы действительно работали.

– Я всего лишь обратил их внимание на то, что вряд ли пришло бы им в голову. Может, выпьем у меня по стаканчику?

– С удовольствием. Я потерял не только день, но и свои иллюзии.

– На службе? – удивился Хиле, откупоривая бутылку.

– Нет, на одной заброшенной улочке.

Пан Хиле испытующе посмотрел на своего гостя, но расспрашивать не стал. Он разлил вино в два рубиновых бокала, для которых с трудом нашлось место на заваленном книгами столе.

– Комиссия пришла к решению, что в будущем году работу продолжат, в этом просто нет денег. Они откроют сграффито, которые нашел наш трудолюбивый реставратор, расчистив несколько пробных участков. Хотя речь идет о заднем фасаде, комиссия сочла необходимым сохранить памятник. Не правда ли, замечательно? Я-то вряд ли дождусь окончания работ, а вот вы еще успеете полюбоваться фреской. Не говоря уже о вашей дочурке. Ведь в чем главная прелесть старинных вещей? Служить людям, появившимся на свет намного позже их самих. Ничто так не укрепляет единства прошедшего и будущего, как старые вещи.

– Я часто думаю, кто вы – историк или художник, а выходит, вы прежде всего – философ, – улыбнулся Ян Томан и поднял бокал.

Старик вздохнул:

– Я бывший фининспектор, вот и все. Философом я стал по необходимости. Свидетельство тому как раз эти бокалы рубинового стекла, которыми так восхищался наш реставратор. Я купил их в далекой молодости, готовясь к одному очень важному визиту. Мне хотелось принять мою гостью как можно достойнее, да чего греха таить, сердце мое было переполнено любовью. По сравнению с нынешней ценой бокалы стоили недорого, но тем не менее съели всю мою наличность. Я любовался ими и представлял: окрашенное золотом рубиновое стекло, красное вино и карминные губы дамы, властительницы моих дум. Три оттенка красного, троекратное чудо! Ну что ж, остается добавить четвертый, тоже красный, цвет крови, обагрившей мое сердце, когда та дама не пришла. Она не опоздала, нет, просто не пришла. От прошлого остались одни бокалы.

– Я ведь говорю, вы философ! – почти с завистью воскликнул Ян Томан.

– Безумец, – тихо поправил его старик. Он выпил и придвинул к себе тонкую стопку манускриптов:

– Эти бумаги я показал комиссии. Они свидетельствуют, что хозяин дома Шимон, дворянин из Нойталя, жил и владел им в шестнадцатом веке. В середине пятнадцатого века по-чешски была написана в стихотворной форме история любви Тристана и белокурой Изольды. Это была переработка Айльгардта де Обержа, Готтфрида Страсбургского, а главное, дальнейшей версии этой легенды, которую уже в тринадцатом веке для чешского вельможи Раймунда из Лихтенберга написал по-немецки Генрих из Фрайберга. Вы наверняка обратили внимание, что создавали этот шедевр довольно долго, но люди тогда не торопились. Прошло еще какое-то время – почти сто лет – от появления чешской версии до дня, когда эти стихи попали в руки нашего хозяина, дворянина Шимона. Как было прекрасно, когда время не летело так быстро, как сейчас! Сей господин снова и снова читает любовное предание минувших дней, пока в нем наконец не созревает желание запечатлеть героев любимой истории. И он велит нарисовать их на стене своего дома, перестроенного в новом духе Ренессанса. События, о которых я рассказываю, совпадают по времени, следовательно, фреска датируется шестнадцатым веком. Представляю себе, как он сиживал в саду под деревьями и, улыбаясь, глядел на картину, украсившую его новый дом. Возможно, эта женская фигура, изображающая Изольду, походила на его молодую жену. Впрочем, это уже моя фантазия, которой не место в научном документе! Тем не менее члены комиссии сочли мои доводы не лишенными убедительности. Можно сказать, что наконец-то мне улыбнулась фортуна. За все эти годы, проведенные в налоговом управлении, я не сделал ничего полезного. Зато сколько успел теперь!

Старик даже задохнулся от такой длинной речи, но потом вдруг осекся и слегка покраснел:

– Извините, дружище, у вас был не совсем удачный день, а я разболтался. Ведь я всего лишь дилетант, хотя и восторженный…

– Вы прекрасный человек, пан Хиле, – искренне сказал Томан и пожал старику руку. – Признаюсь, я не слишком много почерпнул от чтения этой старинной легенды, кое-что мне было просто непонятно, но думаю, в те времена подобная история могла сподвигнуть на создание и большого произведения, и такой вот фрески.

– Да, то была эпоха рыцарских романов с драматическим сюжетом и удивительными приключениями, но легенда о Тристане совершенно особенная. Ведь это история не только любовная. Она весьма проблематична и с точки зрения морали. Поскольку в средние века ничто не охранялось столь строго, как супружеский союз, и нарушение его рассматривалось как прегрешение против святого духа. Теперь мы стали заметно терпимее. А тогда несоблюдение верности каралось законом. Главным образом, если виновна была супруга. Муж Изольды, король Марк, предал ее суду и отдал прокаженным, но Тристан спас королеву.

– А как же Тристан?

– Ну, как известно, мужчине необязательно было хранить верность женщине, зато надлежало тщательно соблюдать присягу, данную сюзерену. К несчастью, Тристан все время нарушал ее и постоянно обманывал своего доброго дядю, короля Марка, прелюбодействуя с его женой. Правда, потом он искупил свою вину отвагой, постоянно рискуя жизнью. История эта скорее кровавая, нежели любовная. И смысл ее – убивайте, обманывайте, соблазняйте, лжесвидетельствуйте, но если вы совершаете это во имя любви – вы невиновны.

– Довольно мрачная интерпретация, – удивился Ян. – А вы не ошибаетесь?

– Нисколько. Когда Изольда отправляется на божий суд, где ей предстояло оправдаться испытанием на раскаленном железе, она нарочно соскальзывает с лодки в воду, чтобы нищий, естественно это был переодетый Тристан, мог заключить ее в объятия и вынести на берег, где палач уже калил железо. Так вот, Изольда даже не благодарит Тристана. Гордая, как королева, она идет к месту казни и там вслух произносит свою присягу: клянусь, что никогда не держал меня в объятьях ни один мужчина, кроме моего супруга и минуту назад вот этого убогого нищего!

После чего берет в руки раскаленное железо и проносит его перед толпой на берегу, потом отбрасывает железо и показывает всем необожженные ладони. Собственно, она ведь не лгала, и сам господь бог вынужден был сотворить чудо, хотя прекрасно знал, что красотка его довольно ловко провела. Я утверждаю, что эта история совершенно аморальна, но поскольку мы, люди, не слишком печемся о морали, то понимаем, почему именно в эпоху Ренессанса эта история имела такой успех. Кто знает, возможно, пан Шимон из Нойталя тоже был плутоват и именно поэтому велел изобразить здесь двух прелюбодеев, Тристана и Изольду, а не своего патрона Симеона из Иудеи.

Томан допил бокал и вздохнул:

– Многое можно простить человеку, пораженному слепотой любви!

– Когда любовь настоящая, то конечно. Кстати, после смерти обоих любовников, отягощенных самыми страшными грехами, на могиле Тристана вырос куст терновника и перекинулся на могилу Изольды. Трижды срезали люди терновник, но потом поняли, что такова воля божья, и оставили его. Ибо любовь, которая сильнее смерти, имеет право на отпущение грехов.

В голосе Хиле прозвучала такая сила убежденности, что комментарии были излишни.

Позже Ян стоял на галерее своей квартиры, разглядывал неясные контуры фрески, осторожно дотрагиваясь пальцами до ее поверхности, и ему было грустно. Мир в суетах, человек во грехах – великая любовь, вот то, чего нам всем не хватает! Ее священного прикосновения! Ее безграничности!

И только много позже он вычитал в одной книге, что великие влюбленные прошлого не признавали любви супружеской: постановление суда в Авиньоне от 1174 года даже гласило, что любовь не может распространять свои права на особы, связанные узами брака.

Какое странное и аморальное, но тем не менее недвусмысленное и официально подтвержденное назидание!

* * *

Не было ничего более приятного для ушей Данеша, чем этот уважительный шепоток, сопровождающий его при входе в любой кабинет. Даже собственная секретарша глядела на него с тайным восхищением. Да, думал он, далеко я пошел, член коллегии министерства – это вам не шутки. Правда, он весьма смутно представлял себе, что это такое, но чувствовал, как для его карьеры открываются новые горизонты. Что-что, а министерские порядки он знал даже слишком хорошо: одного вдруг постигнет немилость, другого – награда, хотя ни тот, ни другой особенно не провинился и не отличился.

Позже он убедил сам себя, что произошло так исключительно из-за его непревзойденных достоинств, а уверовав в это, ощутил необычайный прилив сил. И потому подумывал, не съездить ли к Марии. Ему всегда хотелось ей импонировать, что, впрочем, с успехом удавалось: преподавательница пения из маленького городка, естественно, влюбилась в него с первого взгляда и, явись он теперь, в апогее славы, приняла бы его не только с милой женской покорностью, но, очевидно, и с восхищением. Идея использовать для этого путешествия именно Томана была блестящей (да, я такой, меня осеняют только блестящие идеи!), оставалось назначить день. А когда закончится ее турне по домам отдыха, надо постараться, чтобы она приехала в Прагу с хорошей рекомендацией, может, удастся ее где-нибудь пристроить. Конечно, сразу на оперу рассчитывать не приходится, на первых порах подойдет что-нибудь попроще, но у нее будет свой угол, приятно всегда иметь ее под рукой. Да и кто говорит, что мои намерения несерьезны? Моя благоверная давно перестала доставлять мне радость.

Ну и ловкий ты мужик, Данеш, тихо говорил он сам себе, просто молодчина. А мир прекрасен и доступен тем, кто хочет его завоевать!

Его мысли прервала секретарша, которая несколько неуверенно положила на стол папку с корреспонденцией.

Он удивился:

– Что такое? Мы ведь разобрались с почтой.

– Да, товарищ директор. Но пришла телеграмма, я думаю, вам стоит ее прочитать.

– Телеграмма? Кто это отчудил?

– Не знаю, – сказала она с виноватым видом. – Мне кажется, это личная телеграмма.

Он открыл папку и пробежал глазами текст. Нахмурился, едва сдержался, чтобы не выругаться, а потом сказал:

– Ничего страшного… Родственница из деревни. Не сообразила послать домой.

Секретарша с явным облегчением удалилась, а Данеш вскочил. Господи, до чего же неосторожны эти женщины! Додумалась прислать телеграмму на работу! Не знает разве, что в учреждениях распечатывают все телеграммы. Такую возможность не упустит ни одна секретарша.

Текст был короткий: «Я должна немедленно уехать. Мария». Неужто нельзя было подписаться так, чтобы понял только я? Какой идиотизм! И почему это ей нужно уехать? Она должна пробыть там еще целый месяц. Вполне приличный срок. А что касается ее работы, так это просто приятное времяпрепровождение. Не ахти как трудно спеть вечером пару песенок для отдыхающих, которые небось помирают со скуки. Зато получила бы бумажку – а это уже вещь серьезная.

«Я должна немедленно уехать».

Милая моя, это, конечно, здорово, но я ведь не могу исполнять любые твои прихоти! У меня тоже работа, и, главное, мне вовсе ни к чему скандалы.

Он возмущенно прохаживался по кабинету. Женщины так неосторожны. И подвержены настроениям. Вообще-то, конечно, она ведь артистка… Но опять же не какая-нибудь там звезда, чтобы выкидывать всякие фортели. В этот момент он совершенно забыл, что когда они случайно познакомились в командировке, ему понравилась именно ее эксцентричность. Нет, не могу я бросить все и поехать за тобой, бесился он, и именно сейчас, когда мне нужно бывать на каждом расширенном совещании в министерстве!

Придется просить Томана, другого выхода нет. Пусть радуется, что мне понадобилась его помощь. Он вызвал секретаршу. Та пришла уже в пальто.

– Вы уходите? – удивился он.

– Рабочий день давно закончился, – сказала она тихо.

– Правда? А я и не заметил… Тогда вызовите мне поскорее Томана.

Через минуту она вернулась:

– Он уже ушел.

Махнув рукой, Данеш вздохнул:

– Сотрудники уходят, а директору приходится засиживаться после работы!

Он снова уселся и принялся жалеть сам себя. Дома жена, с которой никакого контакта, приятельница, правда, ничего, но тоже, к несчастью, думает только о себе. И сотрудники хороши, не могут ни на минуту задержаться, когда требуется.

Насколько он изучил Марию, та может объявиться здесь в любой момент. И никого уже не убедишь, что это просто деревенская родственница. Возьмет и заявится в приемную, а если его не окажется, спокойно объявит, что подождет. Господи боже, когда же наконец женщины поймут, что жизнь мужчины всегда намного сложнее, чем им кажется!

Вот почему он решился на единственный оставшийся у него шанс. Вызвал шофера, а по дороге попросил заехать на Малую страну. Хорошо бы еще сегодня поговорить с Томаном. Пусть завтра утром садится в машину и едет за Марией. Если что-то случилось, надо немедленно привезти ее в Прагу. Еще минуту назад ему очень хотелось, чтобы она была рядом. А теперь он совсем не был в этом уверен.

Когда машина остановилась перед старинным домом, в окне первого этажа раздвинулись занавески: старая Гронкова внимательно наблюдала, кто это приехал в таком шикарном автомобиле. Она так боялась комиссии, которая начнет копать в ее квартире, что не поленилась выйти во двор. Но Данешу удалось проскользнуть по лестнице к Томанам.

Ну и дела, подумала пани Гронкова, ну и нравы! Пана Томана нет дома, кого же это к ним принесло?

Услышав звонок, Гелена решила, что это наверняка тот ужасный реставратор, который неизвестно почему вдруг пропал, и нацепила неприступную маску.

Она была абсолютно уверена, что поставит его на место, хотя еще не знала как. Слишком долго он не давал о себе знать, а для добродетельной женщины это, конечно, больше чем оскорбление.

Она резко открыла дверь, и ей стоило немалого труда сменить гневное выражение каменного лица на приветливую улыбку.

– Вот это гости! – выдавила она наконец, переведя дух.

– Тысяча извинений, к несчастью, у вас нет телефона, а мне срочно нужен Ян.

– Проходите, товарищ директор. Что же вам предложить? – суетилась Гелена.

– Спасибо, ничего не надо. Я заскочил по работе. Иначе принес бы цветы, – нашелся он, снова приобретая утраченную было самоуверенность.

– Мужа нет, он и тот старый чудак с первого этажа пошли на собрание любителей старой Праги.

Данешу хотелось чертыхнуться; идиотизм, бывают же такие моменты, когда ничего не ладится. Он раздраженно плюхнулся в кресло.

– А вы не можете ему кое-что передать? Ну, что я очень прошу его поехать завтра утром… Нет, пожалуй, я напишу, если позволите… Сначала я сам хотел поехать, мы давно собирались, но завтра никак не могу…

И перешел на более доверительный тон:

– Просто у меня есть знакомая, которая сегодня вдруг сообщила, что ей срочно нужно в Прагу, совершенно не понимаю зачем, но вы ведь знаете женщин! Довольно часто они сами не ведают, чего хотят!

– Это кто как, – заметила она.

– Конечно, конечно, – быстро согласился он. – Охотно верю. Только мне пока не встречалась разумная женщина.

– Еще не все потеряно, – улыбнулась она.

Господи, как же он волнуется, царапая на листке записку для Яна. Гелена начала догадываться, в чем тут дело. Ну кто бы мог поверить, что Данешу однажды вдруг так понадобится бывший одноклассник!

– А если сразу не сможет, она там выступает с концертами, пусть он подождет. Все равно я буду на работе до самого вечера.

Он так трогательно взволнован, что его даже жаль! – ликовала Гелена.

Данеш собрался раскланяться, но Гелена задержала его:

– Не беспокойтесь, Ян все сделает. Но если я правильно поняла, у этой дамы вряд ли есть квартира в Праге?

– Нет. Она будет жить в гостинице.

– Разумеется. Но коль скоро мы об этом заговорили, удобно ли это для нее, а главное, для вас? Вы понимаете, что я хочу сказать? И еще, ведь не так-то просто найти гостиницу. Наверное, удобнее жить у знакомых. Хотя бы тут, у нас… Нет-нет, не отказывайтесь сразу. Квартира у нас довольно большая. Дочка в школе, я на работе, у нас ей будет спокойно. Я предлагаю от чистого сердца!

Он смотрел на нее сначала с изумлением, а потом с восторгом:

– Вы просто чудо!

– Такого мне давно уже никто не говорил. А собственный муж просто никогда. Он рассеянно удивился:

– Правда? Да, к слову, та моя… знакомая… она, конечно, пробудет недолго. Ну, день-два…

– Это пусть решает она, – улыбнулась Гелена. Данеш встал:

– Пани Томанова, вы – сокровище!

– Расценивайте это как услугу, которую могут оказать только одноклассники.

Он поцеловал ей руку и подумал: чудо, а не женщина. Умна, рассудительна и, наконец, хороша собой. Данешу было свойственно оценивать женщин со всех сторон.

Когда он ушел, пани Гелена какое-то время постояла в прихожей, размышляя.

Одна знакомая… Мужчины думают, будто они бог весть какие ловкачи, но при этом выдают себя с головой. С другой стороны, Данеш и впрямь настоящий мужчина, трудно представить, чтобы у такого не было любовницы. Он обладает достоинствами, которые ищут в мужчинах женщины. Всем тем, чего нет у моего мужа! Она удовлетворенно улыбнулась: естественно, он будет благодарен за эту услугу.

Вернувшись, Ян застал свою жену сидящей у стола. Гелена читала написанный на клочке бумаги какой-то адрес с таким видом, будто хотела выучить его наизусть. А по лицу блуждала мечтательная улыбка.

Она торопливо объяснила ситуацию и добавила:

– Завтра утром и поедешь. Он удивился:

– Но ведь это глупо! Я ее совсем не знаю.

– Вот и познакомишься. Ты должен это сделать. Я обещала Данешу.

– Такие вещи нельзя обещать. Гелена грозно выпрямилась:

– Недотепа ты недотепа, ну да ладно. Все равно я уже все взяла в свои руки. Знаешь ведь, кто такой Данеш и что он для нас может сделать!

Ян зажмурил глаза и ответил заученной фразой:

– Разумеется, это просто великолепно, если он нам будет обязан, моя карьера в институте и все прочее. Человеческая добродетель оказывается чертовски хрупкой вещью.

– Вечно ты приплетаешь свою философию!

Закончил он уже про себя: все мы так или иначе оказываемся подлецами, кто больше, кто меньше; хорошо еще, что я не должен подличать больше других, потому как мне ничего не надо. Но разве вправе я негодовать на тех, кто должен делать больше подлостей, чтобы выжить? Пусть Гелена как угодно издевается над моей философией, но это печальный факт.

Он еще раз взглянул на бумажку и пробурчал:

– Довольно далеко, у самого Махова озера. Ты ведь знаешь, в последний раз плохо работали фары.

– Поедешь днем. Он вздохнул:

– Ну конечно. Когда мы выезжаем?

– Ты поедешь один. У меня и дома забот хватит, надо приготовить Геленкину комнату. Дочка будет спать со мной в спальне, а ты в столовой.

– Это еще почему?

– Потому что Мария будет жить у нас. Вот теперь можешь изумляться сколько угодно.

И с торжествующим видом вышла из комнаты.