Текст книги "Большая реставрация обеда"

Автор книги: Иржи Грошек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Сковородки тефлоновые? – уточнила Анита.

– Ага, – подтвердила я.

– Не пригорают? – осведомилась она.

– Когда жаришь бифштексы – нет, – доложила я. – А яичницу приходится отскребать.

– Бифштексы! – ужаснулась Анита. – Да ты с ума сошла! Подумай о собственных бедрах!

– Мне незачем думать о собственных бедрах, – ответила я. – Пусть Густав Шкрета о них думает. Это он любил бифштексы.

Тут мы вспомнили о покойнике и слегка загрустили.

– О бедрах надо помнить всегда! – патетически произнесла Анита.

Бедный, бедный Густав Шкрета! Прискорбно знать, что тебя хоронят две идиотки! Стоят у могилы и рассуждают о траурных платьях. Какой фасончик у жены, а какой у любовницы. Вот поэтому женщин пускают на кладбище только под колокольный перезвон, чтобы покойник не слышал, о чем они болтают. И так-то получаются не похороны, а дефиле.

Анита, глядя, как я воинственно помахиваю сковородками, открыла стенной шкаф, повесила туда плащ, хмыкнула и отошла в сторонку.

– В доме завелась моль? – шепотом спросила она.

Я отрицательно покачала головой и стала внимательно осматривать шкаф – не прячется ли карлик за бюстгальтером?

– Ну и бардак у тебя в шкафу, – сказала Анита. – Можно еще пару трупов найти.

И как в воду глядела! На нижней полке я совершенно случайно обнаружила свой купальник, который напрасно искала еще пару недель назад. Тогда я положила на полку тефлоновые сковородки, вытащила купальник и принялась его разглядывать.

– Тоже, нашла время, – недовольно пробурчала Анита. – Лучше скажи, почему мы не можем вызвать полицию?

Я троекратно пожала плечами, усиленно размышляя – как из этого купальника сделать бикини. Сверху отрезать, снизу отрезать, а середину пустить на тесемочки… Потому, что разговор о полиции хуже разговора о предстоящем купальном сезоне.

– Да что же тебя корежит? – удивилась Анита. – Впрочем, как знаешь. Ты ведь хотела заполучить Густава Шкрету в свое личное пользование? Ну, вот теперь и наслаждайся!

– Теперь я хочу от него избавиться, – заметила я.

– Да-а?! – удивилась Анита. – Надо же! И кому он теперь нужен?!

Это был вопрос. Когда мужчина уходит самостоятельно, есть вероятность, что он забудет дорогу обратно. Особенно если треснуть его на прощание сковородкой. А когда мужчина устроился в ванне, имеет подпорченный вид и непонятные намерения – избавиться от него намного сложнее. Закопать на пустыре – жалко, а пойти прогуляться – он даже не собирается. «Дорогая, я только выйду на минуточку, чтобы купить себе пачку сигарет!..» И поминай как звали! Я засекала по секундомеру – заядлые курильщики возвращаются в лучшем случае через месяц. И не всегда – к тебе… Интересно, а есть ли на свете женщины-землекопы? Бывают плакальщицы, а могильщицы есть? «Увы-увы, мой бедный Йорик! Я знала его, пьяницу, когда-то!»

– Что ты ревешь, как корова?! – воскликнула Анита, потому что слезы катились у меня по лицу – от нижних ресниц до подбородка. Там я собирала слезы в купальник, чтобы не тереть глаза, иначе они опухнут и покраснеют.

– Шкрету жалко, – сказала я.

– Себя пожалей, – возразила Анита. – Шкрете уже все равно, а ты теперь будешь заниматься чистописанием.

– В смысле? – удивилась я.

– До посинения! – пояснила Анита. – Гай Петроний Арбитр, Гай Петроний Арбитр, Гай Петроний Арбитр… На лбу у каждого следователя!

Я моментально прекратила реветь, потому что живо себе представила эту картину. Как я расписываю лысины всем желающим. «А-р-б-и… А-р-б-и… Не морщите лоб, господин следователь! У меня слово „тыррр“ не помещается!»

– Во-первых, «тыррр» – это не слово, а окончание, – поправила меня Анита. – А во-вторых, «тыррр» – это ситуация, в которую мы с тобой попали! Пойдем на нее поглядим… Только не переспрашивай, как идиотка, «на кого на нее»?!.

И мы отправились в ванную комнату – смотреть на ситуацию по имени «тыррр».

– Ну? – спросила у меня Анита. – Как он?

– Нормально, – предположила я, потому что еще на пороге закрыла лицо руками, чтобы лишний раз не смотреть на Густава Шкрету.

– Фу, ты! – выругалась Анита. – Я спрашиваю, что он делает? То есть, – поправилась она, – я спрашиваю, как он выглядит?

– Наверное, так же, – ответила я. – Ты разве сама не видишь?

– Не вижу, – призналась Анита. – Потому что боюсь открыть глаза.

Тут все-таки нам пришлось побороть страх и взглянуть на покойника.

– Вампиры в Сиэтле! – брякнула Анита. – А ты уверена, Янка, что не имеешь к этой надписи никакого отношения? Ни правой, ни левой рукой?

Конечно, бывают у меня и сумасбродные поступки. Например, полгода назад я купила брючный костюм на два размера меньше, чем в состоянии на себя натянуть. Только потому, что меня разозлила продавщица. «Это не ваш размер!» – сказала она, вертя тощим задом. «Мой!» – уверенно возразила я. «Это не ваш размер!» – повторила она, пиликая, как раненая трясогузка. «Мой!» – рассвирепела я. После чего пришла домой и порезала купленный костюм на ленточки… Что же касается Густава Шкреты, то лоб у него не самое привлекательное место для упражнений. Хоть письменных, хоть устных. И если бы мне понадобилось…

– А что вообще это значит? – заинтересовалась Анита. – Мммм, мммм и мммм? – Она обозначила каждое слово звуком, как будто стеснялась говорить о веревке в доме повешенного.

– В том-то и дело, – откликнулась я. – Про Арбитра с Петронием все понятно! На прошлой неделе я заскочила к «Старому Эдгару», а там все мужчины смотрели футбол. Ты бы слышала, как они орали: «Арбитра на мыло! Арбитра на мыло! Петрония на колбасу!»

– Что-то я не помню такого футболиста по фамилии Арбитр, – нахмурилась Анита.

Года два назад бедняжка Анита имела роман с болельщиком и теперь считалась крупным специалистом по части футбольной экипировки. Ну например, что под юбку не принято надевать бутсы, если ты не шотландец и не шотландка.

– А кто такой Гай? – продолжала я. – Может быть, это Гей, а мы с тобой неправильно прочитали?

Анита задумалась и стала рассуждать логически. То есть поочередно загибать на левой руке пальцы, покуда из них не получился кукиш.

– Густав Шкрета был подлецом! – убежденно сказала она. – Но подлец и гомосексуалист – это разные вещи! У меня вот сосед – квартирный гей. В смысле сосед по лестничной площадке. Милейший человек, но какая от него польза?

– А какая польза теперь от Густава Шкреты? – вставила я. – И что делают с мертвыми гетеросексуалами?

Анита принялась загибать пальцы на другой руке.

– Можно тебя на минуточку? – сказала Анита, когда пальцы закончились. – На минуточку, – повторила она и стрельнула глазами в сторону Густава Шкреты, как будто он мог подслушать наши секретики.

Мы вышли из ванной комнаты, плотно закрыли за собой дверь и устроились на диване.

– Давай вызывать полицию! – предложила Анита.

– Вначале потренируемся, – возразила я. – Ты придумай каверзные вопросы, а я буду на них отвечать.

Однажды я видела по телевизору, как работает детектор лжи. Кривые лапки елозили по бумаге; преступник был похож на новогоднюю елку, увешанную гирляндами; и единственное, что мне не понравилось, – это однозначные ответы: «да» или «нет». Анита видела такую же телепередачу, поэтому первый вопрос задала с пристрастием:

– Сколько будет, если четыреста двадцать восемь умножить на триста сорок семь?

– Ты что, с ума сошла?! – возмутилась я, потому что всегда сомневалась, сколько будет пятью пять.

– Сто сорок восемь тысяч пятьсот шестнадцать, – важно сообщила Анита. – Долларов! – подчеркнула она. – Я всегда задаю этот вопрос, чтобы сбить человека с толку.

– А почему именно «долларов»? – уточнила я.

– А чего же еще считать? – искренне удивилась Анита. – Можно, конечно, всю сумму перевести в евро, но много потеряешь на конвертации.

– Ты спишь с биржевым маклером! – догадалась я.

– Нет, к сожалению, – покачала головой Анита. – Просто недавно я делала ремонт в прихожей и клеила под обои «Файненшл таймс».

Она достала из сумочки записную книжку, открыла на букве «янка» и поставила жирный минус напротив моего имени.

– Это еще зачем? – спросила я.

– Первый ответ мимо кассы! – пояснила Анита. – Ты поменьше верещи, побольше соображай. Потому, что ты, – она накарякала слово «ты» в своей записной книжке и подчеркнула его два раза, – ты в ужасном положении.

Из-за того, что есть у меня ванна! Что само по себе не является преступлением, а только вместе с банными принадлежностями.

– Давно вы знакомы с Густавом Шкретой? – пролаяла Анита, как полицейский бульдог.

– Нет, – однозначно ответила я, помня о детекторе лжи.

– Зачем же врать? – прищурилась Анита. – Ты с ним знакома уже пару лет.

– Да, – ответила я.

– Вы состояли с ним в интимных отношениях?

– Нет.

От возмущения Анита подпрыгнула на диване и ядовито спросила:

– А с кем он сожительствовал по обыкновению?

– По пятницам? – уточнила я. – Или по четвергам?

Однако Анита работала над своей ролью по Станиславскому и шлифовала образ свирепого полицейского.

– Гав! Гав! – сказала она. – Итак, вы утверждаете, что в последний раз видели Густава Шкрету в прошлую пятницу. Это было до убийства или после убийства?

А я тоже читала и Станиславского, и Немировича-Крютченко, и меня нелегко запугать.

– Я не знаю, когда произошло убийство, господин следователь! – отчеканила я. – Может, в прошлую пятницу, а может, четыре часа назад. Но я регулярно принимаю ванну, наливаю туда воды, и за неделю труп непременно бы всплыл!

– Так-так-так, – сказала Анита. – Выходит, что до сегодняшнего дня Густава Шкреты там не лежало? А где же он шлялся с понедельника по четверг?!

– Наверно, валандался с вами, господин следователь, – предположила я.

Тут Анита закрыла свою записную книжку и положила ее в сумочку. Потом поднялась с дивана, прошлась по комнате и остановилась возле зеркала, чтобы поправить прическу. Убрала со лба прядь, навесила ее обратно, постояла еще немного перед зеркалом и вернулась обратно на диван.

– Как сейчас дам по башке телефонным справочником, – спокойно сказала она. – Выходит, госпожа подозреваемая, вы знали и молчали…

– О чем?

– Обо мне и Густаве Шкрете, – уточнила Анита.

– Конечно знала, – кивнула я. – Он весь пропах твоими духами, как будуарный кот.

– Вот зараза! – неизвестно по поводу чего выругалась Анита. – Ты все знала, а я напрасно мучилась!

– Могла бы спросить, – съехидничала я.

Тут мы пожали друг другу руки. После чего Анита задумалась на полсекунды и допустила, что Густав Шкрета покончил с собой от раздвоения личности. И, как подлец, – у меня дома.

– Может быть, он к тебе лучше относился? – предположила Анита. – Чем ко мне… Я понимаю, что это слабое утешение, но все-таки…

* * *

Мы познакомились с Густавом Шкретой в кафе.

В тот день разорался мой непосредственный шеф, и я ушла с работы пораньше. «Где факсимильное сообщение из Индонезии?!!» В глаза его не видела… С шефом у меня существует негласная договоренность, во всяком случае – я так думаю, что существует. Он на меня орет, а я молча складываю личные вещи. Когда он уходит в свой кабинет, я набираю телефон Аниты и визгливым голосом сообщаю, что я теперь «безработная». «Что-что-что?» – переспрашивает Анита. «Без-ра-бот-на-я!!!» – как сирена, верещу я, чтобы от моего голоса полопались все стаканы в кабинете начальника. «Ага, – говорит Анита, – значит, встречаемся у „Старого Эдгара“». После чего она бросает телефонную трубку и начинает орать на свое непосредственное начальство. Что в таких нечеловеческих условиях она работать не может, не будет, не хочет, и пусть не надеются! Ее начальство предполагает, что у Аниты критический день, а у нас получается масса свободного времени. Я со своей коробкой врываюсь в кафе «У старого Эдгара» и занимаю обычный столик. «Где этот извращенец по имени Эдгар? – интересуюсь я. – Еще не помер? Пусть принесет мне два сухих мартини!» Дежурная шутка, потому что никто не знает, в честь какого Эдгара назвали это кафе лет пятьдесят назад…

Я потягиваю мартини и с интересом рассматриваю содержимое своей коробки: кнопки, скрепки, факсимильное сообщение из Индонезии… Вскоре в кафе залетает Анита. «Передайте этой старой сволочи, Эдгару, – говорит она, – чтобы сегодня не попадался мне на глаза!» Бармен воспринимает дежурные шуточки словно скала, о которую разбиваются глупые волны. Анита плюхается за наш столик, достает сигаретку, пускает дым и туманно улыбается. Потому что приятно в середине рабочего дня выпить с подругой по бокалу мартини и пощебетать о разной чепухе…

В тот день Густав Шкрета у «Старого Эдгара» не появился.

* * *

– Да, – сказала Анита. – Слоны уходят помирать на слоновье кладбище, а Густаву Шкрете понравилась твоя ванна.

– Но как он сюда попал? – задумалась я.

Анита быстренько подскочила к окну, буквально обнюхала раму и подоконник и радостно доложила:

– Следов проникновения не обнаружено!

Теперь она корчила из себя комиссара Мегрэ, только без трубки. А как Густав Шкрета забрался на четвертый этаж, Аниту не волновало.

– Он же не ящерица, чтобы ползать по стенам, – возразила я. – И даже не человек-паук.

– Тогда Густав Шкрета проник через дверь! – важно сообщила Анита, как будто открыла закон всемирного тяготения. – Снял слепок, подобрал отмычки, засунул кредитную карточку в щель…

– Прекрати, – сказала я. – У Густава Шкреты были ключи от моей квартиры.

В этот момент Анита изображала, как можно взломать обыкновенную дверь обыкновенной фомкой.

– Ключи?! – воскликнула Анита. – Как же я сразу не догадалась?! У Густава Шкреты были ключи! И ты еще спрашиваешь – как он сюда попал?!

– Да, спрашиваю! – подтвердила я. – Потому что Густав Шкрета вечно тыкался твоими ключами в мою замочную скважину!

– В смысле? – насторожилась Анита. – Ты на что намекаешь?

– На Густава Шкрету! – фыркнула я. – В левом кармане у него лежали ключи от твоей квартиры, а в правом кармане – ключи от моей квартиры. Или наоборот.

– Ты даже об этом знаешь? – удивилась Анита. – А я все хотела повесить бирки: «Янка», «Анита». Да постеснялась. Он постоянно забывал твои ключи у меня на тумбочке!

– А у меня – твои! – поддакнула я.

– Вот таким подлецом был Густав Шкрета! – подытожила Анита.

Мы снова обменялись рукопожатиями.

– Надо изъять у Густава Шкреты наши ключи! – предложила Анита. – Зачем они покойнику?

– Да, – согласилась я. – Теперь ключи ему ни к чему. Как мертвому припарки.

И мы отправились в ванную комнату, чтобы обследовать пиджак Густава Шкреты. Но ничего там не обнаружили.

– Надо посмотреть, что у него в брюках, – задумчиво сказала Анита.

Я отрицательно покачала головой. И тогда Анита тяжело вздохнула, подошла к ванне и принялась шарить там руками, как будто разыскивала под корягой рака.

– Ты знаешь, – сообщила мне Анита, поглядывая на Густава Шкрету, – а я начинаю к нему привыкать. В этаком состоянии.

– Главное, не увлекайся, – предупредила я.

Потому что Анита имела слабость к рискованным экспериментам.

– Нет там никаких ключей, – наконец заявила она и отошла от ванны.

Итак, по разным бредовым обстоятельствам, о которых я здесь умалчиваю, обращаться в полицию мы не могли. Поскольку на многие вопросы у нас с Анитой не было ответа. На какие-то вопросы нам не хотелось бы отвечать. А то немногое, что мы собирались сообщить, вряд ли могло полицию удовлетворить. И тогда мы нашли хитроумный способ избавиться от Густава Шкреты.

– А давай отвезем его к Йиржи Геллеру! – предложила Анита.

– Ты думаешь, это поможет Йиржи Геллеру вжиться в образ писателя? – осторожно спросила я.

– А разве нет?! – Анита уже прониклась этой идеей. – Пусть он почувствует себя мастером детективного жанра!

Я подумала и согласилась, что это сюжет. Во всяком случае – в стиле пани Хмелевской, которую мы читали с большим удовольствием. Только вот как обстоят дела у так называемого Йиржи Геллера со здоровьем? Может быть, с перепугу он окочурится, и тогда мы будем иметь на руках два трупа.

– А я его предупрежу, – успокоила меня Анита. Она быстренько набрала номер телефона, протараторила: – Алло! Это Йиржи Геллер?! Здравствуйте! Мы сейчас к вам приедем! – И тут же повесила трубку. – Ну, вот, – сказала Анита и выразительно посмотрела на меня. – Теперь все в курсе и во всех подробностях!

Я махнула рукой, потому что Аниту не переделаешь. И нам оставалось только выловить Густава Шкрету из ванны и отвезти его к Йиржи Геллеру. Чтобы собрать все подозрительные детали в одном помещении…

– Постой! – воскликнула Анита. – А как обычно перевозят трупы?

Немного посовещавшись, мы решили не заворачивать Густава Шкрету в ковер, а только отгладить мятые брюки, нацепить на него пиджак и слегка подрумянить физиономию. Тогда он вполне сойдет за нашего пьяного приятеля. А если надпись на лбу прикрыть какой-нибудь шляпой, то – за очень пьяного приятеля. Почему-то мы не решились эту надпись застирывать, даже с «Ванишем». Вероятней всего, мы сомневались в рекламе этого отбеливателя.

Не стану описывать, как мы сушили Густава Шкрету феном и готовили к выходу в свет. Понятное дело, что мужского головного убора у меня в гардеробе не нашлось, а прятать Густава Шкрету под «колесо с гусиным пером» было заманчиво, но чересчур экстравагантно. «Таблетка» с вуалькой ему тоже не подошла. Поэтому мы обрядили Густава Шкрету в артистический берет, подхватили под руки и с грустным видом покинули мою квартиру.

– Сильно намок, – посетовала Анита в коридоре.

– Ага, – подтвердила я. – Килограммов двадцать набрал от прежнего веса.

Посапывая от натуги, мы затащили Густава Шкрету в лифт и приперли его к стеночке. Со стороны могло показаться, что две симпатичные девушки просто без ума от странного парня в женском берете. И слава богу, что консьержка не высунулась из своей конуры, когда мы спускали Густава Шкрету по лестнице. Он так стучал своими лакированными туфлями!

Как только мы очутились возле дороги, Анита стала ловить такси и делала это ногами, потому что не могла выпустить Шкрету из рук.

– У тебя стрелка на правом чулке поехала! – заметила я.

– Вот зараза! – выругалась Анита. – В самый неподходящий момент!

Но тут остановилось такси.

– Спальна улица! – сказала Анита, как только мы разместились на заднем сиденье.

– А номер дома? – уточнил таксист.

– Вам говорят человеческим языком, – возмутилась Анита, – улица Спальна! Где-нибудь посередине! А дальше не ваше дело!

– Как скажете, – пожал плечами таксист, включил счетчик, и мы наконец-то тронулись с места.

А Густав Шкрета стал заваливаться на Аниту, хватать меня за коленки и вести себя отвратительным образом при торможении. Но особенно его заносило на поворотах!

– Вот повезло парню! – обзавидовался таксист.

– Вы не могли бы ехать потише?! – спросила Анита.

– Я не в силах сдержать эмоций! – пожаловался таксист. – Не каждый день увидишь такого красавца, как ваш!

– Вам надо смотреть на дорогу, – намекнула Анита, – а то получится два красавца!

Что с нами могло случиться, в отличие от мужчин?! Как опытные рецидивистки, мы бросили такси вместе с водителем за два квартала от дома четырнадцать и зигзагами потащили Густава Шкрету по улице Спальна.

– Он оставляет за собой следы, – заметила Анита.

Густав и правда вычерчивал на асфальте две кривоватые линии своими лакированными туфлями.

– Надо было надеть на него тапочки, – сказала я.

– Всего не предусмотришь! – посетовала Анита. – Это какой номер дома?

– Кажется, восемнадцатый, – ответила я.

– Дьявол! – чертыхнулась Анита. – Разворачивайся обратно! Мы проскочили мимо!

Наконец со второй попытки нам удалось попасть в нужный дом и подняться на третий этаж с помощью лифта.

– А вот и мы! – радостно объявила Анита, как только Геллер открыл дверь. – Доставка товаров на дом!

– Я ничего не заказывал! – сказал Йиржи Геллер.

– А это подарок от фирмы! – пояснила Анита.

Тут Густав Шкрета выскользнул из наших рук и завалился на спину. Предательский берет съехал у него на макушку, и теперь всякий грамотный гражданин мог прочитать, что предначертано Густаву Шкрете.

– Гай Петроний Арбитр, – произнес Йиржи Геллер. – Что вы с ним сделали?

– Слегка подрумянили губной помадой, – призналась Анита.

Я же предупреждала, что надо справиться о здоровье писателя… Как только Йиржи Геллер услышал про губную помаду, он побледнел и потерял образ. Очень уж впечатлительные эти писатели!

Кампания
Провинция Римской империи

При тех же консулах сгорел от удара молнии гимнасий, а находившаяся в нем статуя Нерона расплавилась и превратилась в бесформенный медный слиток. Был также сильно разрушен землетрясением многолюдный кампанский город Помпеи…

Корнелий Тацит. Анналы

На первый взгляд, Кумский залив – лишь небольшая морщина на «голенище» Италии, неподалеку от места, где у римского «сапога» начинается подъем. Но что за странная кабинетная привычка – путешествовать по географической карте и живые картины Италии подменять пятнами Роршаха?! Давайте возьмем увеличительное стекло, чтобы взглянуть на средиземноморские ривьеры вооруженным глазом! Давайте сделаем из карты треуголку и натянем на уши, чтобы послушать, о чем судачат торговки рыбой на городском рынке. «Мария! Мария! Ты видишь того идиота в треуголке и с увеличительным стеклом?!» – «Пресвятая Богородица! Да это же Наполеон!»

При ближайшем рассмотрении Кумский залив больше напоминает подкову, прибитую не на своем месте и скорее всего – для украшения римского «сапога». Во времена империи здесь, на побережье между Мисенским мысом и полуостровом Соррен, отдыхала римская знать и другие состоятельные граждане. Плебеи оставались в душном городе – жевать лепешки и пялиться на бесплатные зрелища. «Шоу и хлеба! Шоу и хлеба! Львы – христиане: 3–0!»

«Тридцать пар гладиаторов Гнея Аллея Нигидия с заместителями будут биться с восьмого по шестой день до августовских календ! Большая звериная травля, прохладительные напитки, тент! Объявление написал Эмилий Целлер, один, при лунном свете…»

От мыса до мыса – все было усеяно пансионами, тавернами и сувенирными лавками. Многочисленные постройки вдоль побережья создавали обманчивое впечатление, что это один приморский город. Самые живописные места были раскуплены еще при Ромулах и Ремах, и ныне римская знать отдыхала с неслыханными удобствами – бассейн, терраса и «Милетские истории» на сон грядущий. Усадьба Катона, где он трудился над «Сельским хозяйством», превратилась в гостиницу, а мало-мальски пригодные для жилья сооружения брали в аренду даже во время памятного извержения Везувия. То есть 24 августа 79 года.

«Во владении (Familia Penates) Юлии Феликс, дочери Спурия, сдаются внаем: элегантная купальня для достойной публики, художественные мастерские на втором этаже, меблированные комнаты для проживания. При заключении договора на долговременный срок – гибкие скидки!» (Сейчас объявление Юлии Феликс хранится в Национальном археологическом музее в Неаполе, а разные курятники на побережье Неаполитанского залива – всё так же сдаются внаем!)

Какая-нибудь хижина рыбака надстраивалась и надстраивалась, и к восемьсот тридцать третьему году от основания Рима трещала по швам от постояльцев. Случалось, чтобы попасть к себе в арендованный закуток среднего класса, отдыхающий был вынужден карабкаться на третий этаж по наружной лестнице. А если он вовремя не оплачивал аренду, предприимчивый хозяин вынимал деревянные ступени, и несчастный курортник со всем своим семейством не мог вернуться на землю для полноценного отдыха, покуда его не выкупят родственники. Тогда он спускал на веревке пустую корзину, и сердобольные граждане бросали туда всякую снедь, чтобы сиделец не помер с голода. «Марио! Марио! Лючия тебе прислала отличного вина!» – «Долгих ей лет жизни! Клади кувшин в корзину!»

Вот это был отдых так отдых! Актеры, музыканты, циркачи поддерживали атмосферу беспрерывного праздника. Античный путешественник Страбон писал, что многие римляне находили удовольствие в подобном образе жизни и с радостью выбирали Кампанию для своего постоянного пристанища. Манерный Сенека пером бичевал разврат, публицистически возмущался, стилистически негодовал… («Песок без извести!» – так отозвался Калигула о его сочинениях.) И скорее всего курортное веселье мешало великому просветителю сосредоточиться над «Моралиями». Был такой жанр в римской литературе, и ничуть не хуже «Сатирикона». Однако не надо думать, что автор «моралий» – это высоконравственный человек, а сочинитель «сатириконов» – низкопробная личность. Ведь зачастую все как раз наоборот! Вот и Сенека затыкал пальцами уши и отсылал из Кампании свои нравственные письма к Луцилию…

«Мы должны выбирать места, здоровые не только для тела, но и для нравов. Я не хотел бы жить среди палачей и точно так же не хочу жить среди кабаков. Какая нужда мне глядеть на пьяных, шатающихся вдоль берега, на пирушки в лодках, на Кумский залив, оглашаемый музыкой и пением, и на все прочее, чем жажда удовольствий, словно освободившись от законов, не только грешит, но и похваляется?! Мы должны бежать подальше от всего, чем возбуждаются пороки!»[10]10
  См.: Луций Анней Сенека «Нравственные письма к Луцилию».


[Закрыть]

Но уезжать никуда не торопился… Ведь, по сути дела, всякое человеческое восприятие – зеркально. И если вы видите в некоем тексте порнографию, то не спешите об этом распространяться, поскольку любое литературное произведение – это психологический тест. Говоря иначе – проективный метод исследования личности при помощи 12 специальных таблиц. И ваше «видение порнографии» может заинтересовать психиатрическую комиссию. «Вы хотите об этом поговорить?! Вы хотите об этом поговорить?!»

Беззаботную публику нисколько не тревожили моралии Сенеки. Римляне не бежали прочь от соблазнов и удовольствий. Наоборот – обустраивались с удобствами и фантазией. Возводили дамбы, сооружали искусственные гавани, так что самые большие корабли могли причаливать к берегу без опасения. В окружающих горах кампанцы прокладывали тоннели, где на протяжении многих километров дорога была удобна для проезда.

Благодаря плодородию этих мест кампанцы жили богато. Здесь разливали по бочкам наилучшие италийские вина: фалернское, статанское, каленское. Плодородная земля давала до четырех урожаев в год, что обеспечило материально и предков, и потомков. В действительности, ехидничает Страбон, они дошли до такого сумасбродства от роскоши, что на ланч заказывали битву гладиаторов, а на ужин – выступление актеров. Когда кампанцы без утомительного боя сдались Ганнибалу и приняли его войско на зимние квартиры, то настолько изнежили неприятельских солдат разными удовольствиями, что обалдевший Ганнибал получил обратно, по его же словам, не воинов, не мужчин, а капризных и избалованных женщин. Римляне, утвердив господство в Кампании, научили, как им показалось, местных жителей уму-разуму, но под конец разделили «печальную» участь воинов Ганнибала.

Случались в жизни кампанцев и неурядицы: землетрясения и наводнения. Как раз незадолго до исторической трагедии, а именно – в 63 году, предвестником извержения Везувия явилось землетрясение, которое частично разрушило Помпеи. Но все забывалось, реставрировалось и заново отстраивалось, и во времена Нерона грозный Везувий представлялся как «живописная гора, покрытая цветущими садами». Только плоская вершина его была совершенно бесплодна и пепельного цвета.

Мнение местных жителей: горючий материал у Везувия истощился, и огня больше не будет…

Грандиозный перформанс устроил в Кумском заливе император Гай Калигула. По словам Светония, это было зрелище «новое и невиданное дотоле». Ибо главный римский иллюзионист Калигула перекинул через залив мост длиною в три с половиной километра. Для этой акции он собрал отовсюду грузовые суда, построил на рейде двумя шеренгами и присыпал землей. А затем два дня разъезжал по этому мосту – взад и вперед, взад и вперед… В первый день – с маленьким щитом и мечом, а на следующий – с дубовым венком на голове. Правда, в Риме из-за нехватки судов для подвоза хлеба начался голод, но зато местные жители от души повеселились, глядя, как Калигула разъезжает по Кумскому заливу, да на лошадке…

Вообще-то, сдерживать всеобщее веселье вменялось в обязанности императорской гвардии. Эксперимент Нерона, который однажды удалил караул из театра, дабы «оградить воинов-ветеранов от театральной распущенности», вызывает умиление. Что же творилось на представлении аттической комедии, если сам «антихрист» сомневался – можно ли его преторианской гвардии, хоть и по долгу службы, находиться неподалеку от сцены? Дети кричали, женщины верещали, а иной раз какая-нибудь гетера пыталась выбраться на сцену, нагло заявляя, что она ничуть не хуже любой из актрис, а лучше! И в ответ сирийские танцовщицы, чтобы подтвердить свой высокий профессионализм, скидывали одежды и отплясывали дальше в обнаженном виде… Необузданные выходки зрителей и споры между поклонниками того или иного актера, как свидетельствует Тацит, превращались в настоящие битвы. Он же пишет, что Нерон хотел проверить на практике, сможет ли народ соблюдать благопристойность после удаления стражи. Проверил. И от страха перед настоящими беспорядками вернул в театр воинские караулы.

Именно здесь, в римской Кампании, происходят события, описанные в романе «Сатирикон» Петрония Арбитра. И, по мнению некоторых исследователей, знаменитый «Обед Трималхиона» мог вполне состояться в Помпеях…