Текст книги "Те, кто любит. Окончание"

Автор книги: Ирвинг Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Поездка домой была просто чудовищной. Внутри кареты стояла нестерпимая духота. Несмотря на заботу Нэб и Луизы, поездка показалась Абигейл худшей в ее жизни. Когда добрались до Куинси, ее практически внесли на руках в спальню.

В спальне Абигейл провела одиннадцать недель. Ее мучили то озноб, то высокая температура. Никто не мог точно сказать, что с ней. Доктор Коттон Тафтс навещал каждый день. Он привел с собой доктора Бенджамина Уотерхауза и доктора Джона Уоррена из Бостона, надеясь, что они помогут поставить диагноз. Поначалу думали, что у нее желтая лихорадка, но, к счастью, это не подтвердилось. По мере усиления жары ее силы таяли. Прошло несколько дней, о которых она смутно помнила, Абигейл уверовала в то, что пришло ее время. Она смирилась с Богом, позвала мужа и дочь сказать последнее «прощай». Она сожалела, что не может попрощаться с Джоном Куинси, с Томми и Чарлзом, они были далеко. Ее сестра Мэри Кранч поставила ее на ноги.

– Сестренка Абигейл, ты меня удивляешь. Ты утверждала, что пуритане не уступают легко смерти, что нам мало услышать дюжину трубных призывов архангела Гавриила.

Абигейл видела лицо сестры словно в тумане. Она ответила хриплым от болезни голосом:

– Ты видишь, что я отхожу.

– Я вижу, что ты думаешь, будто умираешь. Но это разные вещи.

– У меня остались кожа да кости, я таю с каждым днем.

– Скажем, ты была пухленькой, так что тебе не мешает изрядно похудеть. Я уверена, что тебе будет все хуже и хуже до похолодания. Когда возьмет озноб, ты выскочишь из постели.

Мэри была права. Сменяясь, Нэб и Луиза ухаживали за ней. Джон горевал по поводу болезни жены, и его пугала возможность ее смерти. Работая наверху в библиотеке, он получал депеши и письма, поступавшие из различных уголков страны, принимал делегации. Он отвечал на наиболее важные документы, и помимо этого ему было трудно делать что-либо иное.

Когда секретари настаивали на возвращении в Филадельфию, подчеркивая, что главное исполнительное лицо должно быть на месте, он написал военному министру Макгенри:

«Я не могу приехать в этот город… скоро. Здоровье миссис Адамс настолько слабо, ее жизнь висит на волоске, и я не могу оставить ее в последний момент. Прошедшее лето было мрачным для меня, а перспектива зимы еще мрачнее…»

В этот день ей стало лучше. Джон рассказал о содержании письма военного министра. Абигейл сурово ответила:

– Ты должен вернуться в Филадельфию или Трентон, где правительство выжидает окончания эпидемии. Ты ему нужен. Со мной будет все в порядке. Я приеду при первой возможности.

Последнее столкновение между ними произошло до отъезда Джона, оно касалось определения иерархии командования во главе с Вашингтоном.

Президент Адамс полагал, что утвержденные офицеры должны обладать тем же статусом, каким они пользовались во время революционной войны. Он желал, чтобы назначение Нокса фиксировалось с первого дня, Пинкни со второго, Гамильтона – с третьего, и это должно определить порядок подчинения. Александр Гамильтон требовал быть вторым после Вашингтона. Секретари Пикеринг и Макгенри всемерно поддерживали его; они посетили Вашингтон, настаивая на том, чтобы Гамильтон был назначен на высший пост.

Находясь в Куинси, Джон слышал о таких махинациях. Наконец он осознал, что эти представители ближе к Гамильтону, чем к своему президенту. И все же он уступил.

Абигейл была прикована к постели все лето, а Джон слишком встревожен, чтобы уделять внимание ферме. Тем не менее урожай оказался лучшим за многие годы. Кузен Уильям Смит приехал из Бостона с покупателями, и была заключена выгодная сделка.

Выйдя в первый раз после болезни в сад, Абигейл занялась посадками роз. Размышляя о своей болезни, она поняла, что есть что-то общее с тем обмороком, какой случился с ней в Бостоне перед свадьбой, тогда тетушка Элизабет так напугалась, что предложила отложить ее брак с Джоном Адамсом. Тогда врачи так и не определили, что с ней, как не разобрались в ее болезни и сейчас. Абигейл подозревала, что в обоих случаях на нее обрушилось слишком много внешних впечатлений и внутренних тревог. В течение лета умерли от желтой лихорадки четыре их верных приверженца. В июне был арестован Бенджамин Бах по обвинению в клевете на президента, но под залог его освободили. И он скончался от желтой лихорадки. Скрепя сердце и следуя христианскому милосердию, семья Адамс оплакивала его.

Каждый период одиночества по-своему своеобразен. После помолвки Абигейл освоилась с периодическими расставаниями, когда Джон выезжал на судебные сессии. Затем были годы его работы в Континентальном конгрессе; в то время поначалу трехмесячное отсутствие растянулось до одиннадцати месяцев. Оно явилось своего рода прологом к отъезду Джона в Европу. Первая поездка длилась восемнадцать месяцев, и после трехмесячного пребывания дома последовал отъезд на пять лет. В итоге Абигейл так закалилась, что смогла бы выдержать разлуку, равную любой тридцатилетней войне.

За две недели прохладной погоды она окрепла духом и настолько поправилась физически, что стала думать о возвращении к роли хозяйки президентского дома. Она писала Джону:

«Напиши, кто спрашивает обо мне и кто интересуется мною. Одна нью-йоркская газета и „Дикобраз“ сочли своим долгом выразить сожаление по поводу моего вынужденного отсутствия там, где находится правительство. Думаю, что, по их мнению, ты нуждаешься в ком-то, способном согреть тебя, и зная, что ты вовсе не Давид, они оплакивают твое одиночество. Я очень дорожу написанным в нью-йоркской газете. Напомни обо мне всем моим подружкам. Я тешу себя мыслью, что федеральные республиканцы и сенаторы ощущают мое отсутствие в эту зиму».

Филадельфии действительно не хватало ее. В отсутствие Абигейл Джон избегал попыток принимать в особняке женщин, принадлежащих к высшим кругам общества, он даже не приглашал жен конгрессменов и послов. Молодой Уильям Шоу, проходивший стажировку в качестве секретаря Джона, писал тетушке Абигейл:

«Брислер говорит, что у него нет сейчас вдохновения устраивать хорошие обеды… Отсутствуют леди, а джентльмены не похвалят, даже если все хорошо».

В Куинси Абигейл не принимала никого. Она устроила праздничный обед у себя дома, когда выходила замуж Бетси, одна из дочерей ее брата Билли. В День благодарения Ричард Кранч и племянник Джона Бойлстон Адамс болели, и Абигейл посадила за стол на кухне чету Портеров и Феб, «единственных уцелевших родителей», чтобы разделить с ними «щедрость Провидения».

К декабрю она уже могла гулять по заснеженным полям. Ее силы окрепли с наступлением холодов.

– Жара – твой естественный враг, – посоветовал Коттон Тафтс, – ты должна бежать от нее, как черт от ладана!

– Нет, кузен Коттон, как может бегать черт в моем возрасте, мне ведь пятьдесят четыре года.

Ферма утопала в снегу. Абигейл спала под теплым одеялом, днем ее навещали немногие родственники и друзья – президент университета Гарварда и вице-губернатор Массачусетса. От преподобного мистера Пибоди приходили письма, в которых сообщалось, что оба сына Нэб учатся хорошо. От Чарли не было известий; она собиралась осведомиться о нем, но мысли устремлялись в другом направлении. Абигейл беспокоилась за Томми, которому уже давно следовало быть в Соединенных Штатах, тревожилась за жену Джонни Луизу, находившуюся в Берлине; у нее, бедной, уже было два выкидыша. Джон писал о Нэб:

«Генерал-лейтенант и генерал-майоры рекомендовали полковника Смита на пост командующего полком. Это понижение для него, на что я не мог согласиться бы без его согласия. Я написал ему, рассчитывая, что он откажется от такого назначения. Но его гордыня подавлена в такой степени, что он дал согласие на назначение… Под командованием лиц, в прошлом равных с ним и даже ниже его, его положение будет незавидным. Счастливый Вашингтон! Ему повезло, у него нет детей! Мои дети причиняют мне больше боли, чем все мои враги».

Эта фраза приковала взор Абигейл. Если бы Джон сказал: «Мой ребенок причиняет мне больше боли», то это могло относиться только к полковнику Смиту. Но Джон употребил множественное число. Блестящая деятельность Джона Куинси была предметом семейной гордости, хорошо проявил себя Томми, значит, фраза Джона подразумевала Чарли.

«Какая я глупая, – думала она, – до меня не дошло, что Джон знал о сильной тяге Чарли к выпивке. В конце концов, мой муж – президент Соединенных Штатов. У него бесчисленные контакты. Вероятно, он скрывает больше от меня, чем я от него. Ныне же все это стало предметом гласности. Мы должны что-то сделать. Мы должны поступить так, чтобы Чарли и Салли жили с нами в Филадельфии. Джон может назначить его своим секретарем, своим юридическим советником. Никто не станет возражать, если Чарли будет получать оплату не из государственных средств».

Что случилось с ее смешливым мальчиком? Никто, кроме Джонатана Сиуолла – мир праху его, – не любил так смешить, как Чарли. Неужели те, кто смеется первым, первыми же и плачут, неужели смешливые и веселые должны первыми узнать, что жизнь – злая шутка и они ее жертвы, быть может, их смех вызван страхом и опасением, проникшими в их сердце и рассудок, подобно вандалам?

Она отогнала от себя такие мысли. Когда она станет прочно на ноги, у нее будет достаточно времени справиться с проблемами Чарли. Что касается полковника Уильяма, то теперь, когда Соединенные Штаты собираются иметь постоянную армию, нет причины, чтобы он не служил верно и с отличием. Возможно, он не так хорош в остальном, но все, начиная с Вашингтона и ниже по иерархии, соглашались с тем, что его стоит иметь рядом в бою. Это значит, что он должен жить в армейских лагерях, должен быть послан на отдаленные границы.

Абигейл решила взять Нэб и Каролину с собой в Филадельфию. Семья Джона Куинси также приедет к ней, когда возвратится в Америку, по меньшей мере на тот срок, пока Джонни не решит, каково его будущее. Разумеется, в президентском особняке в Вашингтон-Сити найдется место для всех ее детей. Она наконец-то соберет всю семью под одной крышей.

Такого не было с ноября 1779 года, когда Джон собирался отплыть в Европу, забрав с собой Джонни и Чарли. Минуло девятнадцать лет, и за эти годы семья рассеялась по всему миру.

Джон писал ей часто, но у нее были и другие источники информации.

Одним из первых актов Конгресса был закон, согласно которому после принятия палатой представителей и сенатом законопроекта и его одобрения президентом он должен быть немедленно направлен в газету каждого штата. Этот закон помогал ей в Куинси; газеты, посылавшиеся ей Джоном и Сэмюелом Отисом или же доставлявшиеся из Бостона ее друзьями и родственниками, содержали сведения о деятельности правительства. В круг таких дел входило множество постановлений, касавшихся хлеба и масла, внутренних, а порой и просто локальных по своему характеру; назначения комиссаров для урегулирования расчетов между Соединенными Штатами и несколькими государствами по долгам перед федеральным казначейством; применения американских законов в Теннесси – последнем штате, последним присоединившимся к Союзу; выделения значительных сумм с целью претворения в жизнь договоров с индейскими племенами; актов, определявших оклады практически всех служащих правительства, начиная с командующих линейными кораблями Соединенных Штатов; возмещения начальникам полиции, прокурорам, членам жюри и свидетелям в судах Соединенных Штатов; определявших сбор пошлин на импорт и тоннаж, винокурение, медицинское обслуживание, обеспечение под залог, разрешение о продаже земельных участков на Западе…

Конгресс работал напряженно. В дополнение к законодательству по внутренним мерам были приняты некоторые серьезные акты, касавшиеся внешних дел государства. Один был связан с тем, что вице-президент Джефферсон выдал Джорджу Логану рекомендательное письмо, адресованное друзьям во Франции. Логан использовал его, чтобы получить доступ к французскому правительству и начать частные, без полномочий переговоры о мире. Это вызвало раздражение у президента Адамса и Конгресса. Было принято решение, что попытки частного гражданина Соединенных Штатов уладить спор с любой иностранной державой являются преступлением.

Хотя эти шаги были успешными, Абигейл знала благодаря частной переписке, что в Конгрессе бушуют страсти и его члены расколоты на федералистов и республиканцев. Республиканцы продолжали выступать против законов, имевших отношение к упрочению федеральной власти, постоянной армии и увеличению налогов, к любому акту, с помощью которого центральное правительство могло ослабить полномочия штатов. Они добивались также объявления неконституционными постановлений о чужеземцах и о призыве к бунту из-за опасения, что они могут быть использованы для подавления республиканских газет и преследования республиканских журналистов. Джефферсон и его политический сторонник Джеймс Мэдисон составили то, что именовалось резолюциями Кентукки и Виргинии, нацеленными на предоставление штатам права решать, являются ли конституционными федеральные акты, и требовавшими присоединения других законодательных органов к обсуждению постановлений о чужеземцах и о призыве к бунту, с тем чтобы удалить их из свода законов.

Законодательные собрания других штатов не присоединились к этому требованию.

Оценивая такие сообщения в тишине Писфилда, Абигейл догадывалась, под каким давлением находится Джон и как ему трудно. Как всегда, его трудности умножались в результате действий самих федералистов. Оказав помощь в создании американской военной машины, Гамильтон вроде бы вознамерился использовать ее в своих интересах.

8

Возвращение Томми задерживалось, так как его родители настаивали, чтобы он сел на вооруженное судно Соединенных Штатов. Захват сына президента французским крейсером вызвал бы политический скандал. Он приплыл в Нью-Йорк в январе 1799 года, повидался с отцом в Филадельфии, а затем приехал к матери в Куинси.

Томми пользовался особой любовью матери. Он был баловнем судьбы, и в свои двадцать шесть лет выглядел внушительным мужчиной – коренастым, сильным и уравновешенным. Томми ухаживал за домашней птицей, когда это надоедало старшим детям; помогал матери в устройстве лавки в адвокатской конторе Джона и поддерживал в ней порядок. Не обладая умственными талантами Джонни или Чарли, он имел другой дар – упорство и чувство долга по отношению к семье. Он оставался около Джона Куинси в Берлине целый год вопреки сильному желанию вернуться домой: ведь старший брат нуждался в нем и без него чувствовал бы себя одиноким.

Томми устроился в библиотеке отца. Абигейл была рада видеть его дома. Она вспоминала рассказ Уильяма Шоу о том, как Томми встретился с отцом в Филадельфии. Джон Адамс обнял своего младшего сына, по его щекам текли слезы, и он промолвил:

– Благодарю Господа Бога, мой сын, что ты возвратился в нашу родную страну.

Могли ли чувства матери быть менее теплыми?

Они обедали за маленьким столиком перед камином в гостиной. Абигейл жадно слушала новости, касавшиеся Берлина, но ее прежде всего интересовали планы Томми.

– Ма, я хочу открыть адвокатскую контору в Филадельфии. Ну, ты не будешь часто видеть меня в особняке президента. Я не хочу, чтобы ко мне обращались только потому, что я сын президента.

– Ты не оставил изучения права, Томми?

Томми старательно жевал кусок говядины. Он никогда не требовал многого для себя, у него не было больших запросов или достижений.

– Я не силен в абстрактном мышлении, ма. В том, что Джонни называет общими правилами закона. Я никогда не смог бы, как папа, написать конституцию или аналитический доклад, какой Джонни представляет государственному секретарю. У меня нет дара в философии.

– Это потому, что у тебя практический ум. Ты принадлежишь к числу тех, кто действует, тогда как Джонни и Чарли философствуют насчет последствий той или иной проблемы.

Томми покраснел от удовольствия. Усидчивого редко хвалят.

– Долгое время я думал, что займусь бизнесом. Но в нашей семье все юристы…

– Большинство судебных дел касается бизнеса. Почему ты не можешь быть адвокатом бизнесменов? Наша торговля растет, наша страна все больше заселяется. Пусть отец пишет конституцию, а Джонни – свои европейские отчеты. Ты же можешь составлять контракты.

В глазах Томми вспыхнул огонек.

– Ты думаешь, что там есть место для меня? Не как сына президента, а как неизвестного Томаса Бойлстона Адамса. – Он встал и поправил дрова в камине, желая скрыть выражение своего лица. – Ма, ты прямо-таки ввела меня в бизнес.

– Ты встречался с Чарли в Нью-Йорке?

– Да, ма.

– Заметил ли ты какие-либо перемены?

Томми сжал и разжал ладони. Он не скажет ничего против брата, который был его идолом.

– Когда ты будешь возвращаться через Нью-Йорк, выправи его деловые бумаги.

– Сделаю, что смогу.

Томми не принадлежал к числу тех, кто вселял ложные надежды. Тем не менее он признался, что хочет жениться.

– Я знаю, что мне нужно еще несколько лет для того, чтобы я мог обеспечить жену. И кто она, у меня нет ни малейшего представления, поскольку я не встречал еще подходящих. Но мужчина еще не мужчина, если у него нет жены, насколько я знаю… Тем временем я могу служить твоим управляющим. Френч согласился платить сто семьдесят пять долларов за обработку его части фермы и выплату налогов. Буррелл готов остаться на год. У тебя нет наличных средств, требуется выплата жалованья. Согласно твоим книгам, кузен Коттон занял у генерала Линкольна деньги в прошлом году. Не хочешь ли ты, чтобы я занял на этот раз пятьсот долларов? Этой суммы хватит, чтобы ты могла рассчитаться. Па оплатит расписку, когда казна пришлет ему очередной квартальный оклад.

Абигейл откинулась на спинку кресла, улыбаясь сама себе, ибо она представила себе голос Джонни в Отейле, подсчитывающего ее расходы.

В конце февраля замерзли реки, и весь залив покрылся льдом. Выпало много снега. Вернувшийся из Бостона Томми улыбался. Ему рассказали забавную историю.

Чувствуя, что Франция готова сделать жест примирения, президент Адамс назначил своего давнего сподвижника, жителя штата Мэриленд Уильяма Ванса Мюррея, полномочным посланником во Францию. Мюррей в течение шести лет был членом Конгресса, а затем президент Вашингтон назначил его посланником в Гаагу, где он сменил Джона Куинси. Казалось, что Мюррей понравился французской Директории. Джон не консультировался с кабинетом по поводу назначения. У него имелась разумная причина действовать так: настроенное на войну крыло федералистов впадет в раж при любом примирительном жесте в отношении Франции.

– Некоторые федералисты недовольны тем, что па преподнес им такой сюрприз, – рассказывал Томми. – Они ворчат: «Мы хотели бы, чтобы старуха была здесь. Не думаем, что назначение состоялось бы, будь она в Филадельфии!»

– Довольно нахально с их стороны, Томми, но «старуха» – они имеют в виду меня – может сказать им, что заблуждаются. Я считаю это решение мастерским политическим шагом. Твой отец страстно желает, чтобы его администрации удалось избежать войны с Францией.

В глазах Томми сверкали озорные искорки.

– Рад, что «старуха» одобряет.

– А теперь, Томми, ты нахал.

Джон правильно оценил позицию Франции. Талейран уже не горел желанием сражаться со всем миром, особенно сейчас, когда Соединенные Штаты и Англия были близки к соглашению о посылке войск во Флориду и Луизиану. Британский адмирал Нельсон разбил французский флот. Талейран облегчил положение президента Адамса, принеся публичное извинение по «делу Икс, Игрек, Зет». Несомненно, это указывало на то, что Талейран и Франция хотят мира.

Но президент Адамс недооценил ловкость Гамильтона, который использовал свое влияние в сенате, чтобы учредить комиссию по вопросам мира из трех человек, надеясь контролировать по меньшей мере одного из них.

Джон принял компромиссное предложение сената. Его популярность еще более возросла. Когда на него нажимали воинственные федералисты, он повторял замечательные слова прощального обращения Вашингтона к народу: «Каждая часть нашей страны… должна получать благодаря Союзу избавление от ссор и войн между собой, которые так часто случаются в соседних странах, не соединенных воедино одним и тем же правительством… При претворении такого плана в жизнь нет ничего более важного, чем недопущение постоянных укоренившихся антипатий в отношении отдельных наций и страстной привязанности к другим, вместо этого должны быть справедливые и дружественные чувства ко всем. Нация, впитавшая постоянную ненависть или любовь к другой, является в известной мере рабом».

Республиканцы убедились, что он против войны с Францией, признавая вместе с тем, что осуществленные им военные приготовления явились определенным побуждением для Франции стремиться к миру. Остался лишь один противник – Александр Гамильтон.

После того как отпала тревога по поводу возможной войны, вновь обострилась опасность внутренних мятежей. В Пенсильвании в Бетлехеме возникли волнения среди местных голландцев, недовольных прямыми налогами, и начальник полиции Соединенных Штатов арестовал двух уклонявшихся от уплаты налогов. Аукционист, по имени Джон Фрайз, которому помогали два его сторонника и толпа в сотню вооруженных местных жителей, заставил начальника полиции отпустить арестованных. Когда президент Адамс услышал об этом, он направил отряд кавалерии и милиции, который захватил Фрайза и его двух соучастников. Арестованные были доставлены в Филадельфию и предстали перед Верховным судом Соединенных Штатов по обвинению в предательстве, им грозила смертная казнь через повешение.

– Признаки мятежа Шейса в восемьдесят шестом году,[10]10
  Восстание мелких фермеров в США в 1786–1787 гг., явившееся результатом обострения социальных противоречий после Войны за независимость.


[Закрыть] – комментировала Абигейл, обращаясь к Томми, – и мятежа по поводу виски в девяносто четвертом. Что делать с теми, кто берется за оружие в борьбе против федеральных законов?

Джон возвратился в Куинси раньше, чем она ожидала. Порой она забывала особенность характера Джона: у него прибывало энергии, когда ему приходилось бороться с оппозицией. Он несокрушим, решила Абигейл, наблюдая за тем, как он ведет в Писфилде постройку нового сарая и помещения для варки сидра. Люди, с которыми он начал революцию, доведя ее до завершения и создания совершенно нового, благородного правительства, несли на себе печать Господа Бога. Ведь иначе как они могли совершить столько при жизни лишь одного собственного поколения?

С президентом прибыл ее племянник Уильям Шоу. Семья Адамс относилась к Уильяму как к одному из своих сыновей, подобно тому как их тетушка Элизабет воспитывала в Хаверхилле Чарли и Томми, а теперь ухаживала за сыновьями Нэб. Абигейл послала деньги для оплаты квартальных расходов на мальчиков, а также покупки новой одежды. Она оплачивала пансион мальчиков уже два года, с момента их отъезда из Истчестера. Полковник Смит не прислал ни гроша, чтобы оплатить содержание мальчиков. Нэб была скупой, как любой другой житель Новой Англии, но для пуританина первый долг после восхваления Господа Бога – это воспитание детей. Нэб оказалась еще одним отрезанным ломтем.

Джон был рад, увидев Абигейл в добром здравии после зимы. Она могла принимать гостей в отличие от прошедшего лета.

– Я решила давать обед каждую неделю.

– Это хорошо! – воскликнул Джон. – Нам требуется всемерная поддержка, особенно наших сторонников. Они капризничают, ибо я придерживаюсь мнения, что главное исполнительное лицо должно иногда действовать по собственному разумению.

Они завершили строительство коровника, что побудило острослова Куинси, сына Питера Адамса Бойлстона, воскликнуть: «Наконец-то коровы президента оказались в хорошем помещении!» Они заново покрасили дом, но не стали заниматься его ремонтом; предстояло пристроить к дому новое крыло, расширить гостиную, а над ней кабинет для Джона с окнами, выходящими на три стороны, и с превосходным камином. Впервые Абигейл могла не скупиться. Она накопила достаточно ценных бумаг и проценты по ним использовала для покупки новых; наконец-то они смогли считать себя обеспеченными.

Джон довольно часто выезжал: то на вручение дипломов в Гарвардском университете, то на политические обеды и бурные празднества в Бостоне по случаю 4 июля. Абигейл приглашала в Писфилд давних друзей. Большинство приезжало, включая кузена Сэмюела и Бетси. Сэмюел вышел в отставку, постарел, занедужил, стал ворчливым. Он выступал против избрания своего кузена на пост президента, но, когда Джон принес присягу, Сэмюел переступил свою гордыню и написал:

«Поздравляю тебя как первого гражданина Соединенных Штатов, – могу добавить: и мира. Остаюсь, мой дорогой сэр, несмотря на то что я иначе записан в партийных документах, твоим давнишним и неизменным другом».

Мэрси Уоррен также преодолела свою гордыню и прислала поздравление семье Адамс. Однако ее муж Джеймс отказался подписать Плимутскую резолюцию, выражавшую благодарность президенту Адамсу за его бдительность в «деле Икс, Игрек, Зет». Он был зол на то, что революция не вознаградила его должным образом. В каждом письме Абигейл приглашала Мэрси и Джеймса остановиться у них, когда они едут из Плимута в Бостон. Мэрси предпочитала отвечать письмами и ни разу не посетила дом Адамсов. Позже, в «Истории подъема», «Прогрессе и завершении американской революции», ее давняя подружка отомстила за несправедливость судьбы, опубликовав сенсационное изложение карьеры Джона Адамса.

Страна ожидала официального ответа Талейрана трем комиссарам. Несколько раз за неделю из Филадельфии приезжали курьеры.

Какую постоянную армию следует иметь теперь, когда перспективы мира с Францией благоприятны? Кто среди жителей шестнадцати штатов наиболее подходит для назначения офицерами армии? Можно ли признать правителя Санто-Доминго, не вызвав осложнения отношений с Голландией, Испанией и Францией? Американскому посланнику в Англии Руфусу Кингу было отправлено письмо с требованием решительно опротестовать продолжающийся захват американских моряков, учитывая договоренность адвоката Адамса в 1769 году по делу Пантона. Что делать с письмами от друзей из Филадельфии, сообщающих ему, что секретари превышают свои полномочия и проводят политику Гамильтона?

Джон был уверен в лояльности министра военно-морского флота Бенджамина Стодерта, которого назначил по собственному выбору; он верил Генеральному прокурору Чарлзу Ли и секретарю казначейства Оливеру Уолкотту. Джон признавался Абигейл:

– Я уволю в отставку Пикеринга и Макгенри и назначу своих ставленников. Но это нужно сделать в подходящее время.

В Филадельфии вновь началась эпидемия желтой лихорадки. Правительство переехало в Трентон в штат Нью-Джерси. Из Трентона в августе пришла депеша от государственного секретаря Пикеринга, сопровождавшая письмо Талейрана, адресованное посланнику Мюррею, в котором давалась гарантия, что Директория «официально примет посланников в соответствии с их полномочиями».

Приподнятое настроение Джона длилось недолго. До него дошли известия об изменениях во Франции. Талейран и Директория теряли почву под ногами! Затем 11 сентября поступила депеша от Пикеринга, где утверждалось, что Талейран действительно ушел в отставку: Директория рассыпалась. Через два дня министр военно-морского флота прислал тревожное письмо, обращаясь к президенту Адамсу с просьбой спешно вернуться:

«Опасаюсь, что ловко действующие лица могут воспользоваться вашим отсутствием в то время, когда вопросы, столь важные для восстановления мира, с одной стороны, и сохранения его – с другой переплетаются так, что могут сделать ваше следующее избрание менее почетным, чем оно могло быть в ином случае».

Стодерт опасался, что клика Гамильтона помешает комиссарам выехать во Францию. Самое важное, «как мне кажется, чтобы решение поддерживалось всей страниц и было принято вами в окружении чинов правительства и министров, даже если оно идет вразрез с их советами».

Джон должен был немедленно выехать в Трентон. Абигейл и Луиза сопровождали его, но задержались на некоторое время в Истчестере.

Полковник отбыл во главе полка в главный лагерь в Нью-Джерси. Абигейл встретила Салли у Нэб вместе с ее двумя детьми, они спасались от желтой лихорадки, охватившей Нью-Йорк.

– Как обстоят дела у Чарли? – спросила она.

– Он сказал, что у него есть клиент и дела, которые он не может оставить.

Нэб подала матери письмо от Джона, полученное из Трентона. Когда Абигейл прочитала письмо, ее сердце ушло в пятки. Джон, страстно любивший своих детей, отрекается от своего сына!

«Салли впервые открыла мне правду. Мне было жалко ее, я сожалел, я печалился, но ничего не мог сделать. Сумасшедший, одержимый дьяволом… Я отказываюсь от него. У Давида Авессалома было некоторое самолюбие и некоторая предприимчивость. Мой же не что иное, как отброс, подонок, моя кровь и зверь».

Чарли пил. Напиваясь, он играл; играя, проигрывал, давал расписки…

Так вел себя ее брат Билли.

– О боже мой, неужели Чарли уничтожит себя, как Билли!

Абигейл получила письмо от Джонни, в котором он просил мать попытаться вытребовать от Чарли отчет о деньгах, поскольку его письма из Германии остались без ответа. Абигейл ответила Джонни: «Что я могу сказать такого, что не причинило бы тебе боль?.. Бессовестный ребенок в семье больнее укуса змеи…»

Абигейл поднялась в свою спальню и, тяжело дыша, не глядя села на кровать. В ней боролись чувства жалости, угрызений совести, вины.

– Итак, сумасшедший, одержимый дьяволом, – сказал Джон. – Конечно, должен существовать способ изгнания дьявола?

Несколько дней спустя, 25 октября 1799 года, исполнилась тридцать пятая годовщина свадьбы Абигейл. Нэб была такой счастливой, какой ее уже давно не видела мать. Она должна была сопровождать ее в Филадельфию и по пути встретиться с мужем в зимнем лагере в Нью-Джерси. Абигейл испекла превосходный сливовый пудинг и пригласила на вечеринку Сэмюела и Мэри Отис. За столом прозвучало множество тостов в честь юбилярши. Чарли не удосужился проехать двадцать миль и не принял участия в празднествах. В день годовщины Джон написал любящее письмо. Абигейл ответила:

«Прошлым вечером получила твое поздравление с двадцать пятым октября, и мое сердце наполнилось благодарностью за то многое, чем я наслаждалась в течение тридцати пяти лет нашего союза. Я не вижу ни единой тени в светлой картине…»

Полковник Уильям держался превосходно. Конгресс выделил средства на новые униформы, но деньги еще не поступили. Уильям совершил бравый поступок, втиснув свою сорокачетырехлетнюю фигуру в мундир, который носил, когда ему было двадцать, и сопроводил жену и тещу через Брунсуик в Нью-Джерси, где их встретил Джон.

Президент отдал приказ о выезде трех комиссаров во Францию, несмотря на тамошние волнения.