Текст книги "Слово"

Автор книги: Ирвин Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 48 страниц)

– Суд готов к вынесению приговора – если только больше никто не желает сделать заявления. Не желает ли высказаться какая-либо иная сторона?

Поднялась одна рука. Джордж Уилер, размахивая рукой, чтобы привлечь внимание, в то время как все его коллеги сгрудились вокруг де Фроома, желал, чтобы его выслушали.

– Ваша честь, я прошу устроить краткий перерыв, чтобы лично переговорить с обвиняемым перед тем, как будет вынесен приговор.

– Ваше желание удовлетворяется, мсье Уилер. Вы получаете разрешение суда на разговор с обвиняемым в частном порядке. – После этого Леклер трижды ударил судейским молотком по столу. – Слушание прерывается. Мы возобновим заседание ровно через тридцать минут, чтобы огласить приговор по данному делу.

* * *

– ЧЕРТ ПОДЕРИ, – РЯВКНУЛ ДЖОРДЖ УИЛЕР. – Не знаю, зачем я вообще о тебе беспокоюсь.

– Вы беспокоитесь обо мне, – спокойно ответил на это Ренделл, – потому что желаете, чтобы ваша новая Библия вышла в свет чистенькой, без каких-либо помех и сомнений, я же представляю собой источник измены и потенциальной опасности, а вам как раз этого и не хочется.

Они находились одни в не имеющей окон передней, прилегающей к залу для слушаний; сейчас обе двери были плотно закрыты. Ренделл, чья злость на де Фроома выражалась сейчас в уже знакомом, циничном недоверии ко всем людям, сидел на одном из двух стульев с прямыми спинками, вытянув ноги, и курил свою трубку.

Он продолжал наблюдать за тем, как американский издатель ходит вперед-назад перед ним, и вопреки собственной неприязни, которую испытывал к Уилеру, в то же самое время он рассматривал его с каким-то новым и мрачным уважением. После всего, этот жирный, неискренний торговец Библиями каким-то образом сумел превратить превосходящего его интеллектом, крайне опасного врага, домине де Фроома, в изменника и покорного члена ортодоксально религиозного большинства. Ренделл с сожалением понял, как сильно недооценил он этого шута от коммерции. Оказывается, Уилер был способен на ловкость рук, он обладал определенной долей чертовщины, чего Ренделл никак не подозревал в нем ранее. Теперь он размышлял о том, не станет ли Уилер сейчас пытаться околдовать его. Да и вообще, что этот омерзительный колдун желает обсудить с ним наедине?

Уилер прекратил свои хождения и встал перед Ренделлом.

– Выходит, ты думаешь, что я здесь лишь затем, – сказал он, – чтобы обратить тебя в истинную веру, чтобы ты не был раскольником? Ты чертовски самоуверенная задница, Стив, но, вопреки всем твоим претензиям на ум, ты все же круглый дурак. Послушай меня. Твоя оппозиция может не значить для нас абсолютно ничего, ее можно рассматривать как кваканье какой-то лягушонки в огромном пруду. Нет, ты на тысячу процентов ошибаешься относительно моих мотивов. Если вспомнить то, как ты пробовал саботировать нашу работу, мне следовало бы выгнать тебя к чертовой матери и спустить в сортир. Но я не хочу этого. По одной причине – и не думай, что это потому, что ты такой уж шустрый – просто я испытываю к тебе чувства, отцовские чувства Так случилось, что ты мне нравишься. А я не могу ошибаться в том, к кому испытываю чувства и доверие. И другая причина – а я не стыжусь признаться в этом – я деловой человек, чем и горжусь, и в связи с этим могу тебя использовать. Не только для церемонии объявления нашей Библии. Тут все на мази. В эти минуты радио и телевизионные станции, газеты во всех концах земли предупреждают публику о том, что в пятницу следует ждать международной передачи, в которой будет сделано объявление о библейском открытии всемирных масштабов. Так что с этой стороны все уже раскручено. Но я никогда не позволю себе забыть о том, что наша кампания по продажам с официальной церемонии объявления, которая произойдет послезавтра, только начнется. И я хочу, чтобы ты принял участие в этой кампании, поскольку ты знаком с проектом как мало кто другой, тебе известны все подробности наших последующих действий, и ты можешь оказать нам огромную помощь. Я сейчас разговариваю с тобой подобным образом только потому, что поставил все на одну вещь. Мне кажется, ты понял свой урок.

– Какой еще урок? – не совсем понимая, спросил Ренделл.

– Что ты полностью ошибался относительно аутентичности документов Иакова и Петрония, а мы в этом были правы. И что ты найдешь в себе достаточно мужской смелости, чтобы признать это, и вновь присоединишься к нашей команде. Послушай меня, Стив, если уж такая важная фигура, знаменитый церковный деятель и ученый как домине Мартин де Фроом, скептицизм которого превышал чей-либо иной, смог найти в себе достаточно мужества, чтобы увидеть свет, признать свои ошибки, и предложить свою помощь, то я не вижу причины, почему бы и тебе не сделать то же самое.

– Де Фроом, – сказал Ренделл, вновь прикуривая свою трубку. – Я как раз хотел спросить у вас относительно де Фроома. Каким образом вам удалось притянуть его на свою сторону?

Уилер поднял руки в защитном жесте.

– Ты хочешь сказать, Стив, что все продажные, что все сволочи…

– Я не сказал «все».

– Ну конечно, нет. Ты исключаешь себя из их числа. – Он устремил палец в Ренделла. – Хватит быть шустрой задницей, слушай меня. Никто, абсолютно никто не может подкупить или просто купить человека, обладающего такой целостностью как де Фроом. Он пришел к окончательной оценке нашего проекта исключительно после собственных раздумий. И он сделал это. До сих пор, когда он еще дулся на нас, пытаясь подвести нас под монастырь, он не знал точно, что мы пытаемся делать, не знал всех подробностей о тех замечательных документах, что находились в нашем распоряжении. Но когда он пришел к нам, чтобы предложить свои услуги – а поскольку это был канун объявления нашего проекта, и мы чувствовали, что его услуги нам понадобятся – он тут же отбросил свой антагонизм и перестал сопротивляться. Он увидал, что в наших руках имеется нечто реальное, истинный Христос, и что всему человечеству станет только лучше, когда оно получит Его посредством Международного Нового Завета. Де Фроом немедленно капитулировал. Ему захотелось быть на одной стороне с ангелами и Святым Духом, точно так же, как это было несколько минут назад в зале французского суда.

– Выходит, теперь он поддерживает вас во всем, – отметил Ренделл.

– Абсолютно во всем, Стив. И он будет вместе с нами в Амстердаме, когда Добрая Весть разнесется посредством радиоволн во все концы земли. Для него, такого серьезного и крупного деятеля, было нелегко признать свои ошибки, изменить собственное мышление. Но, как я уже говорил, и повторю еще раз, Мартин де Фроом нашел в себе достаточно мужества, чтобы сделать это. А доктор Дейчхардт и все остальные, мы прекрасно понимали, как это было сложно для де Фроома, но мы, в свою очередь, по-своему, проявили свою благотворительность к нему. И вот, чтобы доказать, что мы не такие бандиты, которых ты пытался из нас сотворить, могу сказать, что мы встретили де Фроома на пол-пути.

– На пол-пути? – переспросил Ренделл. – Как это, Джордж?

– Это то самое место, где взрослый человек пытается как-то сгладить собственные различия, с тем, чтобы совместно работать для формирования крепкого фронта. Поскольку де Фроом был готов поддержать нас, мы тоже были готовы поддержать и его. Мы отвели собственное предложение кандидатуры доктора Джеффриса, и теперь станем поддерживать выдвижение де Фроома на пост генерального секретаря Мирового Совета Церквей.

– Понимаю, – сказал Ренделл.

Он все понял. После этого он выбил пепел из трубки – просто пепел – в стоящую рядом с ним пепельницу. Да он понял. Все понял.

– А как же с доктором Джеффрисом? – спросил он. – Куда вы теперь с ним?

– Мы предлагаем ему другой пост, пост председателя Центрального комитета в Мировом Совете.

– Пост почетный. А не считаете ли вы, что ему не захочется стать банальной пешкой?

– Стив, и доктор Деффрис, и все остальные смотрят на это иначе, чем ты. Мы не думаем только лишь о собственном тщеславии. У нас есть общие задачи. М говорим о единстве. И при этом ожидаем, что кто-то может и в чем-то посвятить себя ради других. Самое главное заключается в том, что имея де Фроома на нашей стороне, мы добиваемся единства.

– И конечно же, вы его имеете, – ответил на это Ренделл, пытаясь, чтобы в его голосе чувствовалась едкость.

– Теперь, когда уже все налажено, когда мы имеем такого заводного человека как де Фроом в качестве главы Мирового Совета, – продолжил Уилер, – с единодушной церковной поддержкой Международного Нового Завета, мы обеспечиваем величайший возврат к религии и возрождение веры, начиная со Средних веков. Следующее столетие будет называться теперь Веком Мира.

Скрывая свое раздражение этими напыщенными словами, Ренделл выпрямился на стуле.

– Ну ладно, Джордж, все это замечательно, просто шикарно. Но будь добр объяснить мне одну вещь. Я разговаривал с де Фроомом. Я знал, на чем он стоит – точнее, стоял. Тогда скажи мне, как такой радикальный реформатор смог достичь компромисса с вами, представляющими консервативную ортодоксальность?

Похоже, эти слова обеспокоили Уилера.

– Ты не правильно судишь о нас. Мы вовсе не твердолобые фундаменталисты. Мы всегда были готовы принять определенные сдвиги и перемены, необходимые для удовлетворения духовных и земных потребностей человечества. В этом и заключается чудо Галилеянина. Он был гибким, понимающим, готовым идти на компромиссы. И мы, Его дети, тоже должны быть гибкими, чтобы наилучшим образом служить общественному добру. Стив, мы же знаем, что компромисс никогда не приходит только с одной стороны. Когда де Фроом принял наше открытие, когда он приготовился покончить со своим противостоянием и бунтом, мы приготовились к тому, чтобы сделать его главой Мирового Совета со всеми вытекающими отсюда последствиями. И это означает, что мы готовы вместе с ним провести определенные реформы, и не только в интерпретации Писаний или обрядах, но и в области социальных преобразований, делая церковь более ответственной за людские потребности. В результате этого компромисса, излечив эту крайне опасную ересь, мы можем идти вперед не только с новой Библией, но и с обновленной и динамичной мировой церковью.

Ренделл сидел неподвижно, только глядя на этого мошенника и ханжу.

Это беспощадный и удачливый клуб, размышлял он. Клуб людей, обладающих властью. Словно гигантский муравьед, с длиннющим рылом, называемым компромиссом, дающим крайне мало, но забирающим чуть ли не все, он подавляет любое сопротивление. И его невозможно было победить. Это как “Космос Энтерпрайсиз”, как картели по продаже оружия, как правительства крупнейших стран, как мировая банковская система. Как ортодоксальная вера, играющая людьми-единичками. Наконец-то он ясно представил себе, как стало возможным это окончательное слияние. Он сам стал невольным катализатором. Он сам нашел оружие, которое могло уничтожить все, что было по-настоящему циничным и античеловеческим, оружие, способное привести Воскрешение Два к бесславному концу. И он сам, в истинной вере, передал его Мартину де Фроому. Обладая этим оружием, де Фроом имел теперь инструмент, способный заставить лидеров Воскрешения Два пойти на компромисс. Распознай меня, и я распознаю тебя. Если ты станешь сопротивляться, тогда, обладая таким оружием Ренделла, я стану драться и уничтожу тебя окончательно. И в самом конце де Фроом предпочел не расширять гражданскую войну с целью достижения полной победы, но пошел на компромисс, чтобы получить немедленную выгоду. Сделавшись генеральным секретарем Мирового Совета, он станет тем бараном-Иудой, который поведет верующих на стрижку к Уилеру.

И в этой громадной схеме событий Ренделл мог видеть лишь одно лицо, стоящее над всем этим и оставшееся чистым. Себя.

Смысл был понятен. Одиночное сопротивление было бесполезным. Вешайся вместе со всеми, или же повисай один. Висеть вместе со всеми означало страдания души; в одиночку – смерть.

– Что ты хочешь от меня, Джордж? – спокойно спросил Ренделл. – Ты хочешь, чтобы я сделался кем-то вроде де Фроома. Это так?

– Я хочу, чтобы ты взглянул фактам в лицо, точно так же, как это сделал де Фроом. Только фактам, ничего более. Ты сам запутался в собственных безрассудных играх, идя по следу глупейших подозрений и действуя совместно с преступниками, и ты не добился ничего, что могло бы поколебать или помешать Международному Новому Завету, если не считать кучи личных неприятностей. Признайся, что ты ошибался.

– А если я признаю, что тогда?

– Тогда мы сможем тебя спасти, – тщательно подбирая слова, сказал Уилер. – Ты в глубоком дерьме с этим судом. Уверен, что судья выдаст приговор на всю катушку. Тебя посадят в Бастилию бог знает на сколько времени, при этом ты будешь обесчещен и ничего не добьешься. В ближайшем будущем тебе ничего не светит. Перед тем, как огласят приговор, попроси последнее слово. Мы проследим за тем, чтобы тебе его предоставили. Мсье Фонтен обладает здесь определенным влиянием. В этой стране наш проект уважают.

– И какое же заявление я должен буду сделать, Джордж?

– Очень простое, сделанное откровенно и без обиняков, в котором ты отказываешься от предыдущих слов. В котором ты заявишь, что имел аутентичный фрагмент папируса, отсутствующую часть евангелия от Иакова, найденную тобой в Риме. Как верный сотрудник Воскрешения Два ты постановил вернуть фрагмент его законным владельцам. В Риме ты обнаружил, что папирус находится в руках закоренелого преступника, Роберта Лебруна, который и украл его у профессора Августо Монти. За небольшие деньги ты выкупил этот фрагмент у него. Ты понятия не имел, что итальянское правительство может воспрепятствовать тебе в вывозе этого фрагмента из страны. Ты просто считал, что часть папируса Иакова должна находиться в Амстердаме. Во Францию ты ввез его исключительно ради научной проверки. Ты вовсе не собирался провозить его контрабандно. Когда же тебя задержали, ты просто поддался панике. Ты не знал, что этим нарушаешь закон, поэтому решил схитрить. Ты представил, будто папирус всего лишь подделка, не стоящая ни гроша, только лишь чтобы доказать, будто ты не провозишь национальное достояние, вот ты и придумал все, чтобы спасти себя. Это всего лишь ошибка, вызванная незнанием законов и преувеличенным энтузиазмом по отношению к проекту. Скажи, что тебе очень стыдно и что ты просишь прошения у суда. Вот и все, что тебе требуется сказать.

– Если я так и сделаю, что на это ответит судья?

– Он посоветуется с нами, с нами пятью и с представителем итальянского правительства, после чего никаких проблем уже не будет. Судья обязательно примет наши рекомендации. Он немножко пожурит тебя, после чего объявит тебя невиновным, и ты выйдешь отсюда свободным человеком, с высоко поднятой головой, и вновь присоединишься к нам, чтобы готовить грандиозное шоу для прессы и незабываемое историческое представление в королевском дворце Амстердама послезавтра утром.

– Должен заметить, что звучит заманчиво. Тем не менее, а если я не соглашусь?

Улыбка сползла с лица Уилера.

– Тогда мы умываем руки и оставляем тебя на милость суда. Мы не сможем удерживать твое поведение в тайне уже не перед кем, даже от Огдена Тауэри и «Космос Энтерпрайсиз». Он сделал паузу, потом спросил:

– Что ты скажешь на это, Стив?

Ренделл пожал плечами.

– Не знаю.

– После всего, ты не знаешь?

– Я не знаю, что сказать.

Уилер нахмурился и глянул на свои золотые часы.

– Даю тебе на раздумья десять минут, – мрачно сказал он. – Вполне возможно, что эти десять минут ты проведешь с большей пользой, разговаривая с тем, кто обладает большим влиянием на тебя. – Он направился к двери. – Может быть ты найдешь, что сказать ей. – Он открыл дверь, кивнул кому-то, находящемуся снаружи, и снова посмотрел на Ренделла. – Это твой последний шанс, Стив. Воспользуйся им.

Уилер вышел, а через мгновение в двери появилась Анжела Монти.

Ренделл медленно поднялся со стула. Казалось, что последний раз он видел ее целую жизнь назад. Она выглядела так же, какой он увидел ее впервые – много веков тому назад и бесчисленное количество чувств – в Милане. На ней была шелковая блузка, с достаточным вырезом, чтобы прикрыть кружевной бюстгальтер, и белый замшевый пояс, поддерживающий короткую летнюю юбку. Анжела сняла солнечные очки, и ее зеленые миндалевидные глаза озабоченно изучали его, в то время как она ожидала слов приветствия.

Первой мыслью Ренделла было схватить ее в объятия, обнять, погрузить в собственное сердце.

Но его сердце было испорчено недоверием. Уилер только что сказал, что эти десять минут он проведет с кем-то, кто может оказать на него влияние. И Анжела появилась здесь, чтобы влиять на него.

Поэтому он не приветствовал девушку.

– Ты меня удивила, – сказал он.

– Здравствуй, Стив. У нас мало времени. Но мне разрешили встретиться с тобой.

Она прошла через комнату. Поскольку Ренделл не проявлял никаких усилий для того, чтобы поприветствовать ее, Анжела направилась к стулу, что стоял напротив, и присела на самый краешек с разочарованным видом.

– Кто тебя прислал сюда? – резким голосом спросил Ренделл. – Уилер и вся остальная галилейская мафия?

Пальцы Анжелы плотно сжались на замшевой сумочке.

– Вижу, что ничего не изменилось. За исключением того, что ты стал еще более едким. Нет, Стив, я приехала сюда из Амстердама, по собственному желанию. Я услышала о том, что произошло. Вчера вечером, уже после того, как тебя арестовали, мне позвонила по какому-то делу Наоми Данн, и это она рассказала мне о твоих неприятностях. И в то же самое время издателям из Парижа позвонил домине де Фроом. Все они немедленно отправились, чтобы встретиться с ним. Поскольку Наоми тоже летела с ними, я спросила, могу ли я тоже поехать.

– Тебя не было в зале суда.

– Нет. Я не хотела там присутствовать. Я вовсе не похожа на Марию. Нет во мне желания посещать Голгофу. Я подозревала, что такое может произойти. Вчера, поздно вечером, после того, как господин Уилер закончил свою встречу с де Фроомом, он пришел ко мне и рассказал все, что он сам и все издатели услышали от де Фроома. И вот только что, когда мистер Уилер был с тобой, Наоми сообщила мне о том, что происходило во время слушания.

Ренделл присел на стул.

– Тогда тебе известно и то, что они собираются принести меня в жертву. Не только Уилер со всей своей когортой, но и сам де Фроом.

– Да, Стив, как я уже говорила, я боялась, что такое может произойти. И вот сейчас, судя по тому, что рассказала мне Наоми, так оно и случилось.

– А знаешь ли ты, что только что Уилер предлагал еретику отречься с тем, чтобы стать свободным и вновь присоединиться к Воскрешению Два?

– Это меня не удивляет, – ответила на это Анжела. – Ты им нужен.

– Им нужно единодушие. Они не желают нарушителей спокойствия. – Ренделл видел, что девушка чувствует себя неуютно, и ему хотелось бросить новый вызов. – Ну а ты? Чего желаешь ты?

– Я хочу, чтобы ты знал: каким бы ни было твое решение, мои чувства к тебе останутся без изменения.

– Даже если продолжу свои нападки на открытие твоего отца? Даже если я стану продолжать открывать всю правду и уничтожать его – а вместе с тем и репутацию твоего отца?

На прекрасном итальянском лице появилось выражение глубокой печали.

– Репутация моего отца уже не под вопросом. Вопросом остается жизнь или смерть надежды. Мне известно, что ты нашел Роберта Лебруна и общался с ним, как это поначалу удалось де Фроому. Но это не отвернуло меня от тебя. Я здесь.

– Зачем?

– Чтобы позволить тебе узнать: даже если в тебе нет веры – веры в то, что открыл мой отец, в тех, кто поддерживает это открытие, даже веры в меня – ты все еще можешь найти верный путь.

– Верный путь? – со злостью повторил Ренделл, поднимая голос. – Ты имеешь в виду, тот самый путь, который нашел домине де Фроом? Ты хочешь сказать, тебе бы понравилось, если бы я продался, как продался де Фроом?

– Как ты можешь быть столь уверенным в том, что де Фроом продался, как сам называешь это? – Анжела старалась, чтобы ее голос звучал убедительно и разумно. – Неужели ты не веришь в то, что у де Фроома нет силы и веры?

– Возможно, у него это и есть, – не сдавался Ренделл, – но у него имеется и цена – Мировой Совет Церквей. Да, ты можешь называть его сильным, если все свои силы он прилагает для того, чтобы достичь наиболее выгодного конца пути, и не важно какими средствами.

– Стив, неужто ты и в это не веришь? Не веришь, что конец пути – это нечто воистину ценное, если для достижения этого конца никто не страдает?

– Нет, – твердо ответил он, – нет, если на конце пути находится ложь. И тогда достигнутое принесет боль и несчастья каждому.

– Стив, Стив, – продолжала умолять Анжела, – но ведь у тебя нет доказательств, ни малейшего, что рассказы Петрония и Иакова о Христе – это ложь. У тебя есть только собственные подозрения. Ты одинок в этом.

Ренделл начал вскипать.

– Анжела, если бы я не был сам в Риме – я хочу сказать, если бы ты была рядом со мной в эти последние несколько дней – ты была бы вместе со мной и сейчас. Если бы ты встретилась с Лебруном и послушала его, если бы ты пережила все, что произошло потом, твои глаза были бы открыты, а твоя вера не была бы столь слепой. Ты бы задала себе весьма непростые вопросы, как я задал себе, но ты бы нашла на них такие же непростые ответы. Как мог Лебрун, человек, выживший в мире насилия, доживший до своих восьмидесяти лет в состоянии вечной настороженности и ясности ума, проживший в Риме так много лет, прохаживаться перед сбившим его водителем и погибнуть по чистой случайности в тот самый день, когда должен был доставить мне доказательство подделки? Теперь я догадываюсь, как все это могло произойти. Уилер со своими издателями, а может и де Фроом – теперь я могу говорить о них как об одном человеке – следили за мной. Раз уж де Фроом узнал, что я встречался с твоим отцом в клинике для душевнобольных, у него имелись все возможности выяснить, что я могу пытаться разыскать и Лебруна. Скорее всего, за мной установили слежку. О моей встрече с Лебруном в кафе “Дони” и в гостинице “Эксельсиор” ему наверняка доложили. За Лебруном тоже должны были проследить от “Эксельсиора” вплоть до его дома. А на следующий день на него напали и безжалостно ликвидировали. Анжела, мы же не проживаем в сладком мире, похожем на волшебную сказку, раз ставки столь высоки. Жизнь бывшего каторжника не стоила ни гроша, если его устранение могло означать приход Христа в славе, спасение церкви, обеспечение продаж миллионов новых Библий и возвышение бывшего заговорщика до самых высших постов и протестантской иерархии.

– Стив…

– Нет, погоди, выслушай меня. Еще один вопрос, хотя за ним стоит гораздо больше. Кто знал, что я отправился в Остиа Антика, кто знал, что там я нашел фрагмент папируса, кто передал предупреждение французской таможне посредством итальянского правительства, что у меня находится доказательство подделки? Ответы на все эти вопросы теперь очевидны. Де Фроому было известно, что у Лебруна имеется соответствующий фрагмент. Затем, уже от меня самого, де Фроом узнал, что папирус находится у меня. Де Фроом отправился к Уилеру, Дейчхардту, Фонтену и всем остальным, чтобы предложить им сделку – а может он и выдавил эту сделку – после чего они сговорились задержать меня в Орли, отобрать доказательство мошенничства, а вместе с тем исключить меня из всего процесса. Вот какие это вопросы. И, Анжела, разве они тебя не беспокоят?

Какое-то время девушка вертела в пальцах свои очки.

– Стив, как мне говорить с тобой? Мы разговариваем на двух языках – твой язык, это язык скептика, мой язык, это язык веры – и потому-то ответы на эти вопросы переводятся совершенно различно. Смерть Лебруна в тот самый день, когда он собирался помочь тебе? Что здесь необычного, если пожилой человек , старше восьмидесяти лет, идущий по переполненным машинами римским улицам был сбит автомобилем? Стив, я сама римлянка. Я читала и слышала о том, что происходит в нашем городе. Наши водители самые бешеные и безрассудные во всей Европе. Что кто-то мог сбить старика и умчаться с места происшествия? Такое встречается на каждом шагу, совершенно банальное событие – но никак не заговор, не убийство. По-твоему, убийцами являются Уилер, де Фроом и доктор Джеффрис? Но ведь даже представить подобное глупо. Относительно того, что тебя задержали на таможне? У итальянского правительства имеется масса агентов и шпионов, задача которых состоит в охране национального достояния. Скорее всего, кто-то увидел, как ты шастаешь по Остиа Антика, и этого было достаточно, чтобы некто встревожился и обратил на тебя внимание. Но даже если твой арест устроили люди из Воскрешения Два. Что здесь плохого или нелогичного? Им хотелось самим увидать, что ты нашел, до того, как ты сделаешь какие-то заключения и станешь использовать свое открытие не правильно. Им пришлось конфисковать твою находку, чтобы тщательно изучить ее. Если это и вправду доказательство подделки, то я не сомневаюсь в том, что они бы отдали его тебе, а сами отложили или вообще прекратили бы публикацию Международного Нового Завета. Но когда они выяснили, от тех самых людей, которых ты сам выбрал в качестве экспертов, что твое “доказательство” на самом деле представляет собой столь же неподдельный документ, как и те папирусы, что были открыты моим отцом, им потребовалось остановить тебя и предпринять против тебя определенные действия, чтобы предотвратить нежелательный скандал. Стив, ну разве ты не понимаешь? Язык веры дает совершенно другие ответы.

– А дает ли твой язык ответ на один вопрос, который я еще не задавал?

Анжела была удивлена.

– Что еще за вопрос? Задай его.

– Каким образом некий профессор Августо Монти решил проводить раскопки в Остиа Антика?

Анжела смешалась.

– Потому что шесть лет назад кто-то нашел кусок папируса возле развалин и показал этот кусок ему.

– И тебе не известно, что этим человеком, показавшим папирус, был Лебрун?

– Нет. Я никогда не слышала этого имени, пока мистер Уилер не упомянул его вчера вечером.

– И тебе не известно, что Лебрун в прошлом году встречался с твоим отцом в кафе “Дони” в тот самый день, когда с профессором… случился удар?

– Нет. Я не знала этого до вчерашнего дня, когда мистер Уилер рассказал мне о том, что ты, якобы, видел заметку об этой встрече в ежедневнике моего отца.

– И ты не замечаешь в этом ничего странного? Ничего подозрительного?

– Нет. Мой отец имел дело с различными людьми и в тот самый день, равно как и перед тем.

– Прекрасно. Анжела, позволь мне испытать твою веру. Будешь ли ты готова сказать следователю, что твой отец встречался с Лебруном в прошлом году в кафе “Дони”? Это позволит установить связь между профессором Монти и Лебруном. Это может посеять дополнительные сомнения относительно уже решенного дела и привести к новым поискам с целью установления окончательной правды. Имеется ли в тебе достаточно веры, чтобы сделать это?

Она покачала головой.

– Стив, – сказала Анжела, – я уже сообщила следователям и судье обо всем, что знала. Это вошло в документ, переданный главами проекта. Вчера вечером я позвонила Лукреции в Рим и попросила ее прочитать нам заметки отца в его ежедневнике. И все, включая судью, считают, будто инициалы “Р.Л.” еще не являются достаточным доказательством. Но даже если бы они и подразумевали Роберта Лебруна, что это может нам дать? Тем не менее, я хотела, чтобы следователь об этом знал. Так что, видишь, Стив, я вовсе не боюсь. Если в тебе имеется вера, правды бояться нечего.

Силы покинули Ренделла. Он понял, что все потеряно. Ладно, еще одна попытка.

– А сможешь ли ты сообщить эти сведения еще одному человеку?

– Кому?

– Седрику Пламмеру. Будешь ли ты готова подтвердить, что Пламмер слышал от Лебруна, что твой отец действительно встречался с французом?

Анжела взмахнула руками.

– Стив, Стив, но он тоже это знает. Пламмеру все известно. И он не видит в этом ничего подозрительного. Когда домине де Фроом присоединился к Воскрешению Два, Пламмер пришел вместе с ним. Можно сказать, он тоже был обращен в истинную веру. Он отбросил свое ядовитое перо и теперь работает над историей всего проекта, начиная с событий шестилетней давности, вплоть до нынешнего дня.

Ренделл откинулся на спинку стула. Всего этого было слишком много. Каждый дюйм вражеской территории уже был захвачен. Но это означало, что шея герра Хеннига была спасена. Шантаж Пламмера с целью выманить у Хеннига экземпляр Международного Нового Завета оказался уже ненужным.

Он поднял голову. В двери кто-то постучал, после чего она открылась. В комнату заглянул какой-то судейский служащий.

– Мсье Ренделл, пришло время оглашения приговора.

Ренделл поднялся с места.

– Еще несколько секунд, – попросил он. Анжела уже подошла к нему. Еще раз он решил испытать ее. – Значит ты желаешь, чтобы я сдался, так?

Она надела свои солнцезащитные очки.

– Я хочу, чтобы ты сделал то, что должен сделать, ни больше и ни меньше. – Было видно, что она раздумывает над тем, чтобы сказать еще что-то, и в конце концов произнесла это:

– На самом деле, я пришла сюда сказать тебе, кем бы ты ни был, кем бы не стал, я могла любить тебя – если бы ты мог научиться любить взамен, сначала себя, а потом и меня. Но ты не можешь научиться этому, пока в тебе нет веры – в человечество и в будущее. Мне очень жаль тебя, Стив, но более всего я жалею нас. Я могла бы отдать тебе, посвятить тебе все, что угодно – но только не веру. Надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь это. А сейчас ты можешь делать все, что только желаешь.

Она чуть ли не бегом покинула комнату, и Ренделл остался один.

* * *

– МСЬЕ РЕНДЕЛЛ, НЕ ЖЕЛАЕТЕ ЛИ вы перед вынесением вердикта сказать свое последнее слово?

– Желаю, ваша честь, – ответил тот судье-следователю. – Я обдумал то самое заявление, которое уже делал в этом зале. Я хочу сказать, что прибыл в Рим, не желая принести вред Воскрешению Два или Международному Новому Завету, но исключительно с целью проверки, для себя самого и директоров проекта, что они открыли конкретно, в свете появившихся сомнений. Я хотел открыть истинного Иисуса Христа.

Он видел, что Уилер вместе с остальными четырьмя издателями, даже Анжела, подались вперед на своих сидениях.

Ренделл повернулся к судье.

– То, что я услышал в Риме, то, что увидел своими глазами, убедило меня, что фрагмент папируса, который я искал и который нашел и привез во Францию, равно как и все остальное собрание папирусов и пергаментов, послуживших основой для Международного Нового Завета, является современной подделкой, фальсификацией и обманом, изготовленным рукой великолепного мастера. Я считаю, что результаты открытия профессора Монти не стоят ни гроша, что Иисус, представленный нам Иаковом Справедливым и Петронием – это всего лишь истукан и ложный Христос. Вопреки предыдущим заявлениям, я до сих пор придерживаюсь того мнения, что привезенное мною во Францию доказательство является подделкой – повторюсь, не стоящей ни гроша – и потому, никакого преступления я не совершал. Я думаю, что суд, принимая во внимание мои знания и собственноручно проведенные расследования, за которыми не стоит желания личного обогащения или достижения личных целей, посчитает меня невиновным. Более того, я прошу, чтобы суд возвратил мне этот недостающий фрагмент папируса номер три, который в качестве наследия был оставлен мне Робертом Лебруном, с тем, чтобы я мог передать его для исследования более объективным экспертам в любой стране мира. Больше мне добавить нечего.