Текст книги "Кошмары Аиста Марабу"

Автор книги: Ирвин Уэлш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Почему я вижу людей только с плохой стороны, узнаю их только через боль и неудовлетворенные амбиции?

Потому что я

– Да, Рой, это твоя подруга, которая приходила вчера. Она вернулась.

Да, теперь мы не одни. Это слышно по интонации, с которой Патриция говорит. Она включила свой «мы не одни» голос – сладкий, притворно доверительный, а на самом деле совсем наоборот.

Посетитель не отвечает. Во всяком случае это женщина. Я чувствую шлейф от ее духов. Кажется, я слышу этот запах. Возможно это всего лишь мое воображение. Во всяком случае мне он кажется до странности знакомым. Может, я ее однажды трахнул.

У меня был период, когда я перетрахал множество женщин. Началось все после того, как я сделал для себя открытие: чтобы развести на фак, нужно всего лишь побыть минут двадцать тем, кем она хочет тебя видеть. Я полагаю, все понимают, что речь идет об определенном типе женщин. Только ты наплетешь ей чего-нибудь, чтобы она подпустила тебя поближе, как тебя заносит так далеко, что уж и не рад. Тогда это льстило моему самолюбию, ведь я был еще совсем молод. Период фачилова обозначил коренные перемены в моей повседневной жизни, ведь до этого мне никто не давал, а в такой ситуации, как ни крути, хорошего было мало. Сейчас меня это вполне устроило бы, но тогда я думал иначе. Вряд ли теперь секс может поднять мне настроение. Едва ли я вообще когда-нибудь буду трахаться. Дело-то было совсем не в сексе, все было замешано на… ну его в жопу, весь этот кал. Обратно, к Марабу. Если я убью Марабу, может быть, тогда…

Нет.

Я никогда больше не буду трахаться.

Я слышу, как уходят сестры, едва постукивая мягкими туфлями. Я остаюсь наедине со своей подругой. Кто она?

– Забавно видеть тебя здесь, Рой. Сколько лет, сколько зим.

Кто ты такая, мать твою?

– Мне очень жаль, но я принесла тебе плохие вести. Твой старый друг Демпси, Алан Демпси, покинул этот мир. Я подумала, тебя надо известить.

КТО ТЫ?

Плохи дела. Шаги ее удаляются. Она уходит.

Демпси, Алан Демпси, Демпс. Полный абздец. Один из нас. Топ-бой. Один помер, другой лежит, как овощ на грядке. Овощ и скелет.

Та, что принесла плохие вести, уходит, но удаляющийся звук ее шагов переходит в приближающийся топот.

– Они сейчас отнесут тебя в палату. Я уже показал этим блядям. Я им говорю, суки вы позорные, ложьте-ка моего парня обратно в палату, а не то я достану свой дробовик, и тогда вы поймете, что такое дефицит больничных коек!

– Джон, мальчику необязательно все это слушать. Мы уже все уладили, сынок. Мы с ними договорились.

– Это точно, ебать-колотить. Мы этих сук хорошенько отбрили.

– Да, но теперь вам пора уходить, мистер и миссис Стрэнг. Мне нужно подготовить Роя к процедуре.

Ладно, идем… только не вздумайте выносить его из палаты… ясно! А не то я мигом!

– Никто не собирается его выносить, мистер Стрэнг. И пожалуйста, говорите потише, крик может его расстроить.

Это точно.

– Ну конечно, вы только прислушайтесь к моему мужу.

– Да, миссис Стрэнг.

– Пока, Рой!

– Покеда, сынишка. Помни, мы не дадим им над тобой издеваться… Бывай!

БЫВАЙ, ПРИДУРОК ГРЕБАНЫЙ!

Меня ворочает сестра Беверли Нортон. Патриция уже, наверное, закончила свою смену. Поговорите со мной, сестра Нортон, у вас такой мягкий говор, как в сериале «Коронэйшн-стрит». Прямо как у Дори… нет, не как у Дороти.

– Сегодня после обеда к нам придет доктор Парк, так ведь, малышка Рой? Надо к его приходу навести тебе красоту.

Давай, сестра Нортон, зажигай. Не обращай внимания на старика Стрэнжи. Рой Стрэнг. Стрэнжи из Муирхауса. Теперь он овощ, но все еще знаменитый чувак. Все еще топ-бой. А Демпси пошел на корм червям, такие дела. А что остальные? Фиг знает. Я здесь уже два года. Может, они в Саутоне или, того хуже, в многоэтажке в Гамли, Уипей или Бара, сидят в своих клетушках с какой-нибудь телкой и сопливым младенцем, отовариваются в супермаркете, бодают ящик. Может, они тоже овощи? Эй, как вам на грядке? Ну конечно, со мной нечего сравнивать. Я деградирующий кусок дерьма, неспособный ни выполнить свое предназначение в этой жизни, ни умереть и перейти в следующую.

Спасибо за счастливое детство в Шотландском спальном районе, за чудесную науку неодолимой скуки – прямое следствие жалкого существования. Вытащите вилку из розетки, мать вашу!

Интересно, а как это Демпс нарвался? Слава Богу, что хоть Сэнди Джеймисон со мной.

Пора

Возвращаться

На глубину

Все дело в хорошем сервисе, – втирает нам старик Доусон, вытирая с лица остатки солидных закусок. Мы с Сэнди тоже принялись за холодные блюда с большим рвением, однако, покончив, оба обнаружили, что уже сыты.

– Мы еще не успели проголодаться, – сказал Сэнди.

– Все дело в проклятой жаре, – поддержал я, – сейчас этого домашнего хлеба с маслом мне хватило бы на обед!

За столом нам прислуживало странное существо, ничего похожего я раньше не видел. Оно было низкорослое и неприметное, однако чиркающая по полу задница заставляла задуматься о его экстраординарных способностях. Для гнома это существо смотрелось слишком сурово; фея? – вряд ли, таких безобразных фей не бывает, да и для эльфа оно было слишком неуклюжим. В нем чувствовалась неприкрытая враждебность, чего нельзя ожидать от уважающей себя нечисти. Доусон сообщил нам, что это его верный слуга Дидди. Когда тот накладывал Доусону один за другим черпаки овощей, Сэнди уставился в тарелку, лишь бы не встретиться глазами с этим гоблином. Стоит отметить, что нас он удостоил значительно менее обильными порциями.

– Взять хотя бы Дидди. Раньше он был здесь главный. Теперь он прислуга. Мне пришлось сместить его с ответственной должности, лишить исполнительной власти. Он – человек прошлого, не способный привести нас к следующей ступени развития. Не так ли, Дидди?

Доусон произносит еще раз медленно и четко «человек прошлого, не способный привести нас к следующей ступени развития».

– Да, мистер Доусон, – серьезно отвечает Дидди.

– И как тебе нравится прислуживать мне за столом, Дидди?

– Для меня большая честь служить Джамбола Парку в любом качестве, мистер Доусон.

– Спасибо, Дидди. А теперь, оставь нас, пожалуйста. Нам надо поговорить – у нас совещание.

Дидди поспешно скрылся за дверью. Доусон откинулся в кресле и громко, с удовольствием рыгнул.

– Видишь ли, Рой, Дидди, может быть, и не супер, но он обладает одним чрезвычайно важным качеством. У топ-менеджеров теперь его нет, да и не нужно, их можно купить. Другое дело – простой персонал. Я, конечно, имею в виду преданность. Старый, добрый Дидди всегда готов служить империи. Такие, как он, всегда ценились такими, как я, с тех пор как британцы ступили на эту Богом забытую землю.

– Воин всегда в пути, – улыбнулся я, а Доусон вскинул похотливую бровь, выказывая свою сальную призйа-тельность.

– И если я правильно понял, Дидди получает щедрое вознаграждение, – рискнул выступить Сэнди.

Эту реплику Доусон пропустил мимо ушей. У меня все время вылетало из головы, что Сэнди когда-то работал на жирдяя Доусона.

– Отличный обед, Локарт, – не унимался я.

– Да, – поддержал Сэнди, – особенно после той гадости, что нам подавали в городе.

– Это было чудовищно, – согласился я, – а этот бармен развел такой ажиотаж. Да и где сейчас найдешь хороший сервис? Вот с Дидди вам просто повезло.

Доусон потер пухлые руки, и лицо его приняло серьезное выражение.

– Видишь ли, Рой, у людей есть одно презренное качество – им проще присягать на верность любому учреждению, нежели отдельному человеку. Людям, требующим преданности от прислуги, это может составить немало проблем. Что же делать? Конечно, приходится просто покупать учреждение. Безусловно, цели этой организации могут меняться в зависимости от деловых интересов хозяина, и это многим заметно. Но, к счастью, алмаз преданности полировался веками и передается от поколения к поколению, так что несчастным ничего не остается, как подчиниться.

– Добрая воля – величайшее достояние всякой организации, – заметил Сэнди.

– Вот только пересчитать и внести ее в балансовый отчет совсем не просто, – улыбнулся Доусон, обращаясь скорее ко мне, нежели к Сэнди, который уже покачивался на стуле, издавая низкие звуки: ммммм.

– Что же все это значит, Локарт? Какую роль вы определили для нас с Сэнди? – мне не терпелось узнать, к чему он клонит.

– Как вы уже, возможно, знаете, – лицо его озарилось самодовольной улыбкой, – я планирую присоединить к своим владениям соседний парк, погрязший в долгах. Я предложил неплохие деньги, но, как и предполагалось, начались эти унылые вопли, что я граблю неимущих, обдираю должника, отнимаю парк у детей и т. д. и т. п. Торговля компроматом на Локарта Доусона в тех краях, похоже, стала бурно развивающейся отраслью. Крикунам нужны сплетни, пожалуйста, мне не жалко, я никогда ни от кого не убегал.

– И где же точка соприкосновения наших интересов?

– Мне нужна их земля. Это больше двухсот квадратных миль. Присоединив их к моему небольшому парку, мы могли бы затеять бизнес. Большой бизнес. Я предлагаю тебе большие возможности, Рой. Я предлагаю новое видение. Всегда найдутся недовольные, которые предпочитают противостоять прогрессу. Так вот соседний парк – Изумрудный лес – осаждают самые злобные и беспринципные хищники-падальщики, обитающие на этом континенте. Я имею в виду, конечно же, ваших старых друзей…

– Аистов Марабу.

– Я слышал, что вас интересует один из них – вожак стаи.

– Да, это так.

– Я хочу помочь вам расправиться ним. В вашем распоряжении будут все средства, которыми я располагаю.

– Нам понадобятся пара помповых дробовиков, план местности… взрывчатка…

– Все, что пожелаете! – Доусон перегнулся через стол, чтобы пожать мне руку. – Ну, как говорится, надерем им задницы, или пусть лучше ваши задницы поскорее потрутся о седло. Сейчас я исчезну на время. Семья, знаете ли, все немного обеспокоены происходящим. Нам ведь тоже приходится бороться с вражескими голосами.

Доусон рявкнул на Дидди, приказал выдать нам снаряжение, и мы были таковы.

4. Leptoptilus crumeniferus

Аист Марабу – хищная птица, кроме того, она питается падалью. Эти качества заставляют людей ненавидеть и презирать Аиста Марабу. Люди предпочитают животных, чьими качествами они сами хотели бы обладать, и ненавидят тех, чьи черты они напрасно полагают не присущими человеку. Однако не добродушный, сильный медведь, не грациозная, вкрадчивая кошка и не преданная, дружелюбная собака правят Миром, в котором мы живем; этим миром правят Аисты Марабу, а они, как известно, – гнусные подонки. Даже стервятников так не разносят в местных газетах.

Жирдяй Доусон купился на идею, что если убрать вожака, создать вакуум, то мы сможем пронаблюдать, как твари в смятении станут рвать друг друга на части. Я знал, что этому не бывать, что в действительности изощренность и организованность птиц значительно превосходят доусоновские о том представления. Сам он был с Запада и не мог понять этих тварей. Новый лидер появится сразу же. Марабу невозможно истребить, потому что они в полной мере продукт окружающей среды – природы, и природа – эта грубая действительность – всецело их поддерживает. Самое большое, на что можно рассчитывать, это вынудить их на временную миграцию. Тем не менее убежденность Доусона и Сэнди в том, что устранение вожака – самая подходящая стратегия, чтобы очистить Изумрудный лес от Аистов Марабу, была мне на руку.

Для меня это был личный вопрос. Мне нужен был только один Аист, эта тварь должна была умереть. Я потянул из фляжки прохладной воды, губы обсохли на жаре. Из кармана куртки я вытащил тюбик вазелина, чтобы помазать их, как вдруг показался голый Сэнди из реки, куда он решил окунуться, чтобы дать себе передышку от вездесущей жары. Он глянул на меня, потом осмотрел пустынную, дикую местность, окружавшую нас. На мили вокруг не было ни души. Он стал вращать глазами…

– Можно было продумать и другие варианты, Рой, – ухмыльнулся Сэнди-нет, это не Сэнди вращал глазами…

мы с Сэнди не такие…

Ребята просто шатались

по округе

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

он быстро натянул на себя одежду.

У нас с Сэнди под рукой имелось все необходимое для выполнения задания. Мы запаслись винтовками, дробовиками, взрывчаткой, кроме того, у нас были буквально горы провианта: джем, чай «English Breakfast», консервированные бобы, супы, десерты и всякая всячина, в общем все то, что не портится на этой проклятой жаре. Но я видел, что Сэнди что-то темнит и не договаривает о поставленной перед нами, казалось бы простой, задаче.

– Что ты думаешь о Джонни Марабу, Сэнди, старина? – спросил я.

– Злобные кровопийцы, вот они кто, Рой, их нужно удалить ради того, чтобы игра продолжалась, – ответил Сэнди, побледнев до пепельного оттенка.

– Тебя не посещает мысль о том, что мы не вполне готовы выполнить это задание, а, Сэнди? – не отставал я.

– Время покажет, – с грустью ответил он, – время покажет-наверх

выше

выше

– время покажет.

Что за на хуй?

– Но я думаю, что он выкарабкается. Признаки мозговой активности стали значительно заметнее. Я не удивлюсь, если он нас слышит. Взгляните, доктор Госс…

ОТЪЕБИСЬ!

Этот гондон поднимает мне веки и светит фонариком в глаза. Луч бьет прямо в мою темную берлогу, и я ухожу в тень, чтобы меня не засветили. Эти гондоны ничего не заметили.

– Реакция на лицо. Это очень позитивный знак, – говорит один из докторов, я не помню их имен, для меня все они говорят на один голос.

– Мне кажется, ты не хочешь нам помочь, Рой, похоже, что ты не слишком стараешься, чтобы выздороветь, – говорит другой. Я называю их Английский Гондон Представитель Среднего Класса Один и Английский Гондон Представитель Среднего Класса Два, чтобы хоть как-то их различать.

– Думаю, нам придется повысить стимулирующие воздействия и чаще проводить тестирование, – говорит Английский Гондон Представитель Среднего Класса Два.

– Да, доктор Парк, – говорит сестра Беверли Нортон.

– Да, записи, которые принесли для него родственники, ставьте их почаще, – предложил Английский Гондон Представитель Среднего Класса Один.

Таким образом, меня приговорили к еще более частым истязаниям, и мои силы, которые я должен сосредоточить, чтобы углубиться, уйти в свой мир, историю, охоту, теперь будут тратиться на сопротивление этим гребаным умникам.

– Послушай, Рой, мы делаем для тебя все, что в наших силах, ты должен желать выздоровления, – говорит Английский Гондон Представитель Среднего Класса Один, склонившись надо мной. Его прогорклое дыхание щекочет мне ноздри. Ты бы вот что, подумал бы хорошенько, ведь если я и встану, то первое, что сделаю, это покоцаю твое английское пидорское ебало своими собственными… ладно, притормози, старичок… я подошел слишком близко к поверхности и чувствую, что стою на последней ступеньке того трапа, что спускается вниз по стенке глубокого колодца. Внизу, на полпути, – мое убежище, дальше вниз – прекрасное голубое небо Африки, мир, в который я опускаюсь, но сейчас я на самом верху, упираюсь в потайную дверь, через которую проскальзывают лучи света…

Я чувствую несвежее дыхание.

ВНИЗ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

– Забавно, но мне показалось, что на секунду он вроде… наверное, это мне просто привиделось. В любом случае, пройдемте далее. Спасибо, сестра.

Пиздуйте отсюда, хуесосы.

– Нет, ты слышал, Рой! Сегодня аж два доктора! Доктор Парк и доктор Госс, и оба тобой довольны. Только тебе надо побольше трудиться, любимый. Я сейчас поставлю ту чудную кассету, что записали для тебя твоя мама и брат. Тони – он же тебе брат, верно? Шикарный, парень, нечего сказать. Мне кажется, он положил глаз на наших молоденьких сестер. Короче, вот, слушай:

Едва ты вошел в казино,

Как сразу затмил остальных,

Богатый красавчик,

Шикарный кутила…

Спасибо, не надо, спасибо, Бе-вер-лиии, выключи, твою мать. Верните мне Патрицию Дивайн. Патси, Пэтси Де Клайн, вернись, я все прощу…

Я глаз на тебя положила.

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

Мир.

Часть вторая
Золотой город

5. В золотом городе

Нашим первым пристанищем в Южной Африке стали несколько комнат в просторном доме дядюшки Гордона, расположенном на северо-восточной окраине Йоханнесбурга. Дядя Гордон любил говорить, что «Мы живем максимально далеко от карифов (т. е. от Совето), и все же в Ио'бурге».

Я был еще ребенком, но современный город показался мне серым и унылым. Он выглядел очень эффектно с борта самолета, когда мы кружили, заходя на посадку в Международный аэропорт Яна Смутса. Джон гордо заявил мне, что он назван в честь южно-африканского военного, большого друга Уинстона Черчилля. Только когда мы приземлились, я понял, что это точно такой же город, как и другие, и что все они лучше смотрятся с высоты. При ближайшем рассмотрении центр Йоханнесбурга показался мне тем же Муирхаусом, только большим и солнечным. Чудовищные небоскребы, хайвэи и мосты, давно сменившие жалкие лачуги первых золотоискателей, построивших город, смотрелись нелепо на фоне старых отвалов золотоносных шахт. Я был ужасно разочарован, ведь в самолете мама рассказывала, что его называют Городом Золота, и я ожидал, что его мостовые и дома будут натурально из золота.

Дом Гордона в Кемптон-парке – место вполне здоровое, но за воротами, кроме трехполосного шоссе, таких же домов и полей, ничего не было. Дети не играли на улице: это было мертвое место. Большую часть времени я просиживал дома или играл в саду с Ким. Меня это устраивало: в доме тоже было, что посмотреть.

Гордон жил один со своей черной экономкой; то, что он один занимал дом таких размеров, казалось причудой. Может быть, он хотел показать миру, каких успехов он добился, по крайней мере в сфере материального благосостояния. Его личная жизнь в Республике складывалась не так гладко. У него была жена, но она давно покинула Гордона, после чего он уничтожил все, что напоминало о ней. Ее имя не упоминалось, и разговоры на эту тему были запрещены. Рассказами о том, как Гордон убил свою жену и похоронил в поле, я пугал Ким до смерти. Это было вполне правдоподобно судя по тому, как он выглядел. Я сразу раскусил его – настоящий Стрэнг: полное ебанько.

Однажды я нагнал на Ким такого страху, что ее переклинило не на шутку, и она проболталась маме, за что я получил хорошую трепку. Помню, как Вет говорила, отхаживая меня ремнем:

– Выпороть тебя надо хотя бы потому, что если узнает отец, то наказывать тебя будет он, и вот тогда-то тебе непоздоровится.

Чистая правда. Ким была отцовской любимицей, дразнить ее означало подвергаться постоянной опасности навлечь на себя его гнев. Наказание было вполне терпимым, и я принял его с чувством облегчения, признав правоту маминых слов. Она и в самом деле оказывала мне услугу, и я чувствовал, что порет она меня без души; но, к сожалению, сделать больно она умела, так что остановилась она только, когда из носа у меня хлынула кровь. Уши у меня гудели еще несколько дней, но я и не думал обижаться на маму или Ким. Все было как-то легче, счастливее. Хорошие были времена.

В то время я ни хрена не рубил в политике, но даже тогда я скоро сообразил, что дядя Гордон, как я назвал бы его сейчас, закоренелый расист крайне правых убеждений. Он жил в Южной Африке уже 15 лет. Свою историю он рассказывал любому, кто был готов слушать (за этот год я прослушал ее, без преувеличения, десятки раз). Так вот он и двое его друзей сидели в кафе «Юбилей» в Грантоне и думали, чем же им в этой жизни заняться. Они обсуждали возможность эмиграции в Канаду, Австралию и Южную Африку и решили, что каждый выберет себе страну. Гордон предпочел ЮАР. Они договорились сообщить о себе в то же кафе «Юбилей» через десять лет, но те двое так и не объявились. Да и кафе уже закрыли. – Дурные мы были, – заканчивал Гордон, – но это была наша лучшая выходка.

Даже тогда, а мне было всего 11 лет, я понимал, что это не история, а чушь разукрашенная. В том, что благосостояние Гордона поддерживалось системой, сомнений не было. Сначала он работал в сфере обслуживания и сменил несколько мелких должностей, за которые белые получают значительно больше черных. Потом он открыл агентство недвижимости в Йоханнесбурге. Дела пошли в гору, и он стал вкладывать деньги в строительство. К тому времени, как мы приехали, у Гордона уже имелись дом, скорее даже особняк, в пригороде, лесопилка средних размеров в Восточно-Трансваальской степи, по дороге к Национальному парку Крюгера. Также у него были офисы в Дурбане и Кейптауне и кое-какая недвижимость в Сан Сити.

Наверное, старикан думал, что он сразу займет хорошую должность в фирме брата. Помню, как однажды за завтраком Гордон сказал отцу:

– Не волнуйся, Джон, я тебя здесь пристрою, как надо. Но на меня ты работать не будешь. Я убежден, что работу и семейные отношения смешивать не надо.

Я довольно живо это вспоминаю: кончилось все скандалом; снова воцарилась та напряженная атмосфера, которая постоянно ощущалась у нас дома. Я-то наивно полагал, что все это осталось в Шотландии. Ким заплакала, а я, помню, подошел и обнял ее с такой нежностью, которую и не чувствовал на самом деле, единственно ради того, чтобы пристыдить родителей и чтобы они перестали орать. Бесполезно – они этого даже не заметили. Я сидел и с грустным, зловещим видом смотрел, как слезы катятся по крупному лицу моей сестры. Мама готова была лопнуть от напряжения, а Джона и Гордона заметно трясло. Это было началом конца южно-африканской мечты моего отца.

В итоге папа устроился на работу охранником в супермаркете, располагавшемся в нескольких милях от дома, в спальном районе для белых. Гордон уверял, что это всего лишь временная мера, первая ступень на пути к восхождению – так он говорил. Маму он тоже пристроил – печатать и заполнять бланки; она работала в центре, в офисе компании, принадлежавшей его приятелю.

Через пару недель мы с Ким должны были пойти в школу имени Пола Крюгера. Бернард записался в школу им. Вильгельма Котце, а Тони, опять же благодаря Гордону, устроился учеником шеф-повара в одну из гостиниц города.

Пока мы не ходили в школу, нас и Ким оставляли дома с Валери, экономкой Гордона. Объемистая негритянка была очень веселая, все время пела нам песни банту. Валери покинула семью и приехала на заработки, чтобы посылать деньги домой. Благодаря ее доброте и радушию у нас с ней быстро сложились хорошие отношения; она все время суетилась вокруг нас. Но однажды ее поведение резко изменилось: Валери вдруг стала холодна и бесцеремонна.

– Не путайтесь у меня под ногами, – сказала она. Ким не знала, что и думать, ее очень расстроила такая перемена, но я-то знал, что Гордон провел с ней беседу.

Спустя некоторое время мой дядя, уделявший мне особое внимание, придя домой, препроводил меня в просторный гараж, который примыкал к его дому.

– Я не хочу, что бы вы так тесно дружили с Валери. Она – прислуга. Всегда помни об этом: она – прислуга, да к тому же черномазая. Все они кажутся дружелюбными, так у них принято, но нельзя забывать, что это раса убийц и воров. Это у них в крови.

Он показал мне альбом, куда он подшивал газетные вырезки, рассказывающие о «зверствах террористов», – так он его преподнес. Помню, мои чувства метались от испуга к восхищению. Я хотел прочитать альбом от корки до корки, но Гордон захлопнул книжку и посмотрел мне прямо в глаза. Он положил мне руку на плечо. Его дыхание доносило сладковатый, гнилостный запах.

– Понимаешь, Рой, я не говорю, что Валери такая же, она во многом не плохой человек. Но она должна знать свое место. И пусть тебя не обманывает ее приветливость. Она всегда готова показать звериный оскал. И так все они. Эти люди, Рой, они не такие, как мы с тобой. Они почти как бабуины – едва слезли с пальм, ты убедишься в этом, когда мы поедем в степь. Нам пришлось занять эти земли и научить их работать. Мы создали эту прекрасную страну, а теперь они говорят: «Верните ее нам». – Его глаза расширились. – Ты меня понимаешь?

– Да, – неуверенно протянул я. Разглядывая черные волосы, растущие у него из ноздрей, я думал, когда же мы поедем в степь смотреть бабуинов.

– Представь себе, – продолжал Гордон, упиваясь своей речью, – у одного мерзкого, глупого, ленивого, плохо пахнущего мужика была старая садовая беседка. Она уже совсем разваливалась, и никто в нее даже не заходил. И тут приходишь ты и говоришь: «С этой беседкой можно поработать». Таким образом ты берешь на себя ответственность сделать из беседки нечто, более стоящее. Ты вкладываешь в свою работу всю душу, и через годы, через твои пот и кровь беседка превращается в большой, прекрасный дворец. И тут приходит этот ленивый, глупый мужик, у которого к тому же кожа цвета грязи, издающая отвратительный запах, и говорит: – «Это моя беседка! Отдавай ее мне!» Что ты на это скажешь?

– Проваливай! – ответил я, горя желанием произвести впечатление.

Гордон, этот худосочный, тонкий как веретено человечек, с усталыми, водянистыми глазами, которые могли внезапно яростно вспыхнуть, прямо просиял:

– Правильно! Ты истинный шотландец, Рой! Настоящий африкаанер! – Гордон улыбнулся. Он всегда задерживал взгляд на секунду-две дольше, чем нужно, так что становилось не по себе. Я не знал, что такое африкаанер, но слово было звучное, как и «истинный шотландец».

Теперь я смотрел на Валери по-другому. У нее были дети, которых она бросила, зная, что не сможет прокормить их. Как мне объяснил Гордон, черные не могли организоваться сами, у них ничего не получалось. Даже лучшие из них нуждались в присмотре белых, чтобы получать от них жилье и работу.

Очень важно не сходиться с ними слишком близко, иначе они теряют контроль над собой и возвращаются к первобытному состоянию.

– Помнишь, у вас была собака, Уинстон, так ведь?

– Да, – ответил я. Уинстон II пребывал где-то в собачьем питомнике. Он должен был провести там шесть месяцев карантина. Нельзя сказать, чтобы я с нетерпением ждал его возвращения.

– Помнишь, как ты однажды с ним разыгрался? –Да.

– И что произошло?

– Он меня покусал.

Конечно, Уинстон не просто покусал меня. Он практически отгрыз мне ногу. Даже спустя три года, после пересадки кожи и интенсивной физиотерапии, я все еще прихрамывал.

Гордон напряженно смотрел на меня:

– С черномазыми то же самое.

Начнешь с ними заигрывать, а они тебя покусают! – Он в шутку схватил меня и пощекотал длинными пальцами-поднимаюсь

наверх

наверх

наверх

– Какой ты худой, Рой, – кожа да кости. Хотя ты, наверное, всегда был стройненький. Немного бы мяса на эти косточки, и ты будешь парень что надо, Рой. Мы будем следить, чтобы ты кушал как следует. Для того мы сюда и пришли. Вот так.

Пшла вон, корова

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

Мы едем обратно через грязный городок и направляемся к озеру Торто, надеясь выйти там на след аиста.

Сэнди рассказывает одну из своих охотничьих историй: – Помню, бежит по деревне девчушка и кричит: «Симба мамма уае!», что примерно означает: «Маму схватил лев!» Так и есть: зверь сцапал маму бедной девочки за бедро, а потом перекусил шею. Услыхав крики, лев бросил свою добычу и скрылся в высокой траве. Я пустился в погоню и, быстро сократив разделяющую нас дистанцию, увидел, как зверь уходит в заросли по другую сторону поляны. Я хорошенько прицелился и выстрелил. Пуля сбила льва с ног, однако подлец тут же вскочил и побежал, К сожалению, выстрелить так же точно из второго дула мне не удалось. Короче, я его потерял. Проходя по поляне, я услышал рычание. Полагая, что зверь серьезно ранен и что выпущенная мной пуля скоро принесет ему смерть, я решил, что доблесть наша в осторожности и что было бы благоразумно отойти метров на тридцать и просто подождать развития событий.

– Вот это да! – воскликнул я, наслаждаясь ароматом эвкалипта. – И что было дальше?

– Час ожидания превратил меня в непоседу, и я решил, что пришло время обследовать заросли. Я, конечно, думал увидеть льва мертвым. Вокруг было тихо, и я осторожно вступил в заросли и пошел по следу. Было видно, что лев потерял много крови, да к тому же сильно хромал. Продвинувшись еще на несколько метров, я разглядел рыжевато-коричневую тушу льва. Он лежал, свернувшись, абсолютно неподвижно, положив голову между лап; его глаза блеснули в тени и он уставился прямо на меня. Фокус в том, что нас разделяло не больше десяти метров!

– Боже мой…

– Я вскинул ружье, но коварный зверь с диким ревом бросился на меня, не дав мне времени прицелиться и выстрелить. В ту же секунду я нажимаю на курок – пуля попала в голову и на вылет ранила его в плечо. После третьего выстрела он свалился. Тут я подумал, что этого вполне достаточно, quantum sufficit, так сказать, но разрази меня гром, если подлец не поднялся и не рванул с новой силой!

– Черт побери, Сэнди, что же ты сделал?

– Сделать-то сделал, старичок, но не я. Мне очень посчастливилось, что Тану – храбрый абориген из деревни – пошел за мной. Бесстрашный парень поднял копье, изо всех сил метнул в льва и попал в плечо. Тот бросился на моего отважного союзника, что дало мне время перезарядить ружье, прицелиться и всадить в зверюгу содержимое моей двустволки. Еще один выстрел прикончил его. Боже, какое в деревне устроили празднество! Известие о кончине льва-убийцы переполняло всех радостью. Они стали шить наряды из его шкуры и вытачивать амулеты из его костей. Вечером мы выпили невероятное количество пива с превеликим удовольствием.

– А что стало с аборигеном?

– Тану… друг… бедняга не выжил, лев сильно потрепал его, – сказал Сэнди, и на его глазах показались слезы.

Я положил ему руку на колено и сжал его.

– Беспредельно смелый парень! – всхлипнул Сэнди.

Какое-то время мы молча ехали по пыльной дороге. Когда мы выехали на шоссе, огибающее озеро Торто с запада, я кое-кого заприметил.

– Смотри, Сэнди! Это же тот парнишка, что играл в футбол.

– Да, смешной пацаненок, – улыбнулся Сэнди. Поравнявшись с ним, мы притормозили.

– Подбросить? – спрашиваю. – Прокатить? Хочешь прокатиться?

Он недоверчиво посмотрел на нас.

– Как будет «кататься» на банту? – обратился я к своему напарнику. Сэнди сильно изменился. От жары у меня начались галлюцинации… Его лицо покрылось зеленой чешуей, он был похож на рептилию.

– Да забыл я, к ебени матери, все слова этого сраного банту! – заорал Сэнди и раздраженно ударил кулаком по кузову.

Я теряюсь. Надо собраться.

– Ничего страшного, Сэнди, – успокаивал я, повернувшись спиной к нашему молодому оборванцу. – Прокатимся? Брм-брм! Все в порядке! Мы тебя не тронем! Залезай в машину!

Сэнди почему-то роется в дорожной аптечке.

– Давай, выпьешь с нами лимонаду. Ты ведь абсолютно пересох, – прошипел он странным голосом, при этом изо рта его высовывался раздвоенный язык.

Когда парнишка увидел бутылку лимонада, его лицо загорелось очаровательной улыбкой, и я подумал, что он залезет к нам в машину.