Текст книги "Рассказы из сборника 'Отступление'"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

– Я не могу ждать до завтра! – слезы лились по моим щекам. – Только сейчас! Этой же ночью! Ружье мне нужно прямо сейчас!

– И в кого же ты хочешь стрелять? – спросил он, первый раз внимательно взглянув на меня.

– Там пятнадцать человек, и я должен...

– Боже мой! – со смехом произнес он.

– Почему вы смеетесь?! – заорал я. – Какого дьявола вы смеётесь?

– Я, товарищ, очень устал, – ответил он, вытирая лицо. – Мы две недели были в боях, и мне очень хочется прилечь.

– Да будьте вы прокляты! Почему вы не хотите меня выслушать?

Он обнял меня за плечи, и мы зашагали рядом

– Ну, хорошо, малыш. Я тебя слушаю. Неужели дела обстоят действительно так плохо, как ты думаешь?

Я рассказал ему о нашем горе. По мере моего рассказа командир все больше мрачнел. Он отбросил банку с недоеденным компотом и крепко сжал мое плечо. Выслушав все до конца, командир отвел меня к какому-то очень высокому человеку в форменном кителе и обычных штатских брюках. Человек шагал чуть позади нас. Это был сотрудник Чека, который должен был немедленно наладить милицейскую службу в Киеве.

Красный командир, не отпуская моего плеча, поговорил с сотрудником Чека, и тот со вздохом произнес:

– Я могу дать тебе только одного человека. Надеюсь, что он не заснет по пути к дому.

– И ружье! – крикнул я. – Мне нужно ружье. Не забудьте дать мне винтовку!

Военные вначале с сомнением взглянули на меня, а затем обменялись вопросительными взглядами.

– Ему уже шестнадцать, – сказал командир.

– Не волнуйся, – произнес чекист, – мы дадим тебе винтовку. А теперь, ради всего святого, перестань выть.

– Хорошо, – ответил я, хотя слезы продолжали катиться по моим щекам. Не обращайте внимания. Где ружье?

Чекист отдал мне свою винтовку и подозвал красноармейца.

– Отправляйся с этим парнишкой, – сказал он. – Там надо навести порядок. Молодой человек знает, что надо делать. Да перестань же ты реветь... Как тебя, кстати зовут?

– Даниил, – ответил я. – И я вовсе не плачу. Большое вам спасибо.

И мы отправились в путь. Красноармеец и я. Мой сопровождающий был очень высоким, широким в плечах человеком. И почти таким же юным, как я. Он шел, почти смежив веки, а вокруг обеих глаз у него были огромные синяки, как будто его кто-то ударил.

– Да здравствует революция! – прокричал мне вслед командир. – Да здравствует товарищ Ленин!

– Да, – откликнулся я.

– Жутко хочу спать, – сказал красноармеец. – Готов завалиться прямо на землю.

Вернувшись в дом Кирова, я застал там только своих родственников. Они молча топтались вокруг тела дяди Самуила. Сара и Рахиль лежали ничком на полу. Обе женщины были прикрыты взятыми у Кирова одеялами. Рахиль рыдала, а Сара лежала тихо и неподвижно, прижимая к себе ребенка. Бандиты исчезли.

– Где они? – спросил я, едва переступив через порог. – Где вся эта семейка?

Отец посмотрел на винтовку в моих руках и сурово спросил:

– Зачем тебе ружье, Даниил?

– Где эти Кировы?! – выкрикнул я.

Папаша покачал головой. В его глазах уже можно было увидеть туманное отражение Бога и ангелов.

– Говорите! Говорите же! – кричал я.

– Их здесь нет, – ответил папаша. – И это все, что я могу тебе сказать. Больше они нас никогда не побеспокоят. Нашим бедам пришел конец. Господь наказал нас, и этого достаточно. Мы же никого не вправе наказывать.

– Ты – дурак! – завопил я. – И будь ты проклят!

– Послушайте, – сказал красноармеец. – Я жутко хочу спать.

– Мама! – обратился я к матери. – У меня – винтовка. Скажи, куда они подевались?

Мама вопросительно посмотрела на отца, а тот в ответ отрицательно покачал головой. Тогда мама взяла меня за руку и сказала:

– Они прячутся в подвале нашего дома. Шесть человек. Старик не мог бежать, у него болят ноги. Я говорю о старике Кирове.

– Какой стыд! – выкрикнул отец. – Что ты делаешь?

– Значит, там все Кировы? – спросил я у мамы.

Мама ответила мне утвердительным кивком головы.

– Пошли, – сказал я красноармейцу.

Мы быстро скатились по ступеням крыльца и перебежали на противоположную сторону улицы к нашему дому. В кухне я нашел свечу. Красноармеец её зажег и стал освещать мне путь. Я распахнул дверь подвала и спустился вниз. Там, прижавшись спиной к стене и скорчившись, сидели шестеро мужчин. Четверо из семейства Кировых, их родственник по жене и бандит, зарезавший штыком дядю Самуила. Штык все ещё был в руках мерзавца.

Увидев в наших руках винтовки, он отбросил штык. Клинок с сухим стуком заскользил по кирпичному полу.

– Мы ничего не сделали! – выкрикнул Киров-портной. – Бог тому свидетель!

– Мы спрятались лишь для того, чтобы случайно не оказаться в гуще боя, – сказал старик Киров, из его носа текли сопли, но он не обращал на это внимания.

– Мы – красные! – заявил владелец штыка. – Да здравствует Ленин!

– Да здравствует Ленин! – подхватила вся шайка.

Крики резко оборвались, когда перед ними появились мои мама, папа и Сара.

Красноармеец, покачиваясь, стоял, почти закрыв глаза и едва удерживая в руках винтовку. Время от времени он зевал, широко открывая рот.

Отец, мама и Сара встали за нашими спинами. Сара прижимала к груди младенца, глаза у неё были совершенно сухими.

– Да здравствует революция! – его голос в сыром подвале прозвучал тихо, и более всего походил на скрип.

– Значит, это – они? – спросил красноармеец.

– Да, – ответил я.

– Мы ничего не сделали! – выкрикнул Киров, тот, что портной. – Иисус тому свидетель!

– Это не те люди, – выступил вдруг папаша. – Здесь прячутся наши старинные друзья.

– А это что за тип? – поинтересовался красноармеец.

– Мой отец.

– И кто же из вас говорит правду? – спросил красноармеец, обратив на отца затуманенный от усталости взгляд.

– Старик говорит правду! Старик! – завопил Киров. – Мы были добрыми соседями восемь лет!

– Это – те самые люди, – сказала мама.

– Идиотка! – язвительно бросил папаша. – Ты ищешь на нашу голову новые неприятности. "Это – те самые люди", говоришь ты. Сегодня их арестуют, а завтра придут белые, и они снова окажутся на свободе. Ты понимаешь, что с нами будет?

– А это кто? – зевая, спросил красноармеец.

– Моя мама.

– Это – те самые люди, – срывающимся голосом и очень тихо произнесла Сара. Казалось, что она произносит свои последние слова, чтобы после этого навсегда перестать говорить.

– Теперь вы удовлетворены? – спросил я у красноармейца.

– Теперь я удовлетворен, – ответил он.

Я выстрелил из винтовки в кирпичную стену подвала.

В небольшом помещении грохот выстрела был оглушающим. Все, кроме солдата, вздрогнули, вздернув головы. Запах пороховой гари оказался настолько резким, что я чихнул.

– Что ты собираешься сделать? – дрожащим голосом осведомился папаша.

Я передернул затвор винтовки, чтобы выбросить стреляную гильзу и послать в патронник новый заряд.

– Это так делается? – для большей уверенности поинтересовался я.

– Точно, – равнодушно ответил смертельно уставший красноармеец.

– Что ты намерен сотворить? – спросил Киров-портной.

Я выстрелил ему в голову. Он умер мгновенно. Меня от него отделяли каких-то три метра.

Остальные прижались к стене, но все порознь, стараясь как можно дальше отодвинуться от своего соседа.

– Даниил! – возопил папаша. – Я запрещаю тебе делать это! Ты не смеешь обагрять свои руки их кровью! Даниил!

Я выстрелил в старшего брата портного.

Старик Киров начал рыдать. Он упал на колени и, протянув ко мне руки, забормотал:

– Даниил, Даниил, мальчик мой...

Я увидел его в ярко освещенной комнате дома портного, увидел его беззубый оскаленный рот, тянущиеся к тете Саре руки... Я застрелил его, стоящего передо мной на коленях.

Отец разразился рыданиями и бросился вон из подвала. Сара и мама по-прежнему стояли у меня за спиной. Красноармеец, чтобы не уснуть, протер кулаком глаза. Я чувствовал себя счастливым. Но это было счастье с привкусом горечи.

Я передернул затвор.

– Прости меня, прости... – лепетал самый младший из Кировых. – Я не занял, что де...

Я нажал на спуск и он, завертевшись волчком, рухнул на тело своего отца.

Я ещё раз передернул затвор и тщательно прицелился в очередную жертву. Этот человек стоял спокойно и, глядя в потолок, потирал нос.

Я нажал на спуск, но ничего не случилось.

– Нужна новая обойма, – сказал красноармеец и протянул мне патроны. Я открыл затвор, вставил обойму, вогнал патрон в патронник и прицелился. Моя очередная жертва все так же стояла, глядя в потолок и потирая кончик носа. Было даже несколько странным увидеть его через мгновение мертвым.

Когда я в последний раз открывал затвор, владелец штыка бросился на меня, толкнул, промчался мимо и помчался вверх по ступеням лестницы. Я кинулся за ним. Он успел выскочить на улицу. Выбежав из дома, я выстрелил в него, и по какой-то странной случайности не промахнулся. Владелец штыка упал, но тут же поднялся и побежал дальше. Я бросился вдогонку, выстрелив на ходу. Он снова упал. И снова поднялся. Но на этот раз значительно медленнее. Встав с земли, он побрел на заплетающихся ногах, и у меня было более чем достаточно времени, чтобы подойти ближе и тщательно прицелиться. Этот миг был для меня мигом счастья. Я получал наслаждение при виде качающейся окровавленной фигуры в рамке прицела моей винтовки. Я выстрелил. Он упал. Затем попытался приподняться на одной руке, но рука подломилась, и он ткнулся лицом в грязь. Теперь навсегда.

Я стоял, ощущая под ладонью тепло винтовочного ствола. Я чувствовал себя опустошенным, и меня обуревало разочарование. Мщение вовсе не принесло мне той радости, о которой я мечтал, находясь в доме Кирова. Чаши весов так и не уровнялись. Эти люди умерли слишком легко. Они слишком мало страдали, и, в конечном итоге, я остался в проигрыше.

Подошел красноармеец, я отдал ему винтовку и заплакал.

– Все в порядке, юный товарищ, – сказал он, погладил меня по голове и, повесив обе винтовки на плечо, отправился немного поспать.

В этот момент подошли мама и Сара, чтобы увести меня домой.

Отец перестал со мной разговаривать и даже не смотрел в мою сторону всю неделю, в течение которой мы оплакивали дядю Самуила. За эти немногие дни я стал совсем другим человеком, и больше не мог оставаться в доме отца на положении недоросля-школяра. Одним словом, я решил уйти.

И я ушел.

Красные снова оставили Киев, война тянулась ещё очень долго, и домой я вернулся не скоро. К этому времени мой отец уже умер.

Церковь Св. Марии Магдлины, сооружена в 1764г. Перестроена в 1806 г. Пьера Виньона и превращена в Храм славы Великой армии. Религиозные функции возвращены в 1816г, после реставрации Бурбонов. ( Здесь и далее примеч. переводчика).

Шарль Буайе (1899-1978) – французский актер и киноактер. С 1931 г. в Голливуде. Снялся почти в восьмиесяти фильмах.

Песня (нем.)

Ремю (1883-1946), наст. имя Жюль Огюст Мюрер. Актер театра "Комеди франсез". Прославился в заглавных ролях пьес Мольера – в первую очередь "Мещанини во дворянстве и "Мнимый больной".

Лонгфелло Генри Уодсуорт (1807-82), американский писатель. Поэт романтик. Одно из наиболее известных произведений – "Песнь о Гайавате" (1855 г; на основе индейских сказаний).

Один из наиболее крупных и дорогих универмагов Нью-Йорка.

Престижный женский колледж в штате Нью-Йорк.

Остров в заливе Нью-Йорка, на котором расквартированы части береговой охраны. Пурли мурли.

Луис Джо Барроу (1914-81) – чемпион мира в тяжелом весе (1937-49) среди боксеров профессионалов.

Джек Демпси – (1895-1983), наст имя Уилльям Харрисон Демпси. Чемпион мира в тяжлом весе (1919-26) среди боксеров профессионалов.

Известные киноактрисы Голливуда.

Бэрримур – семейство известных голливудских киноактеров. Наиболее знамениты Джон и Лайонел Бэрримуры.

Намек на фрегат "Конститъюшн", прославившийся во время Войны за независимость и получившим прозвище "Старые железные бока" или "Железнобокий". До настоящего времени в составе кораблей ВМС США под №1. На вечном приколе в гавани г. Бостона.