Текст книги "За сроком давности"

Автор книги: Ирина Зарубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Как же это? – Дежкина еще и еще раз перечитывала дату в протоколе. – Четвертого, все верно. И отпечатки пальцев его, и сидели они с Шаповаловым вместе. Мистика какая-то. Он что, зомби, этот Шрам? Из могилы выбрался, и убивать пошел? Может, и правда, Вуду?

Калашникова внимательно просматривала протокол за протоколом, бумажку за бумажкой, отчет за отчетом.

– Больше всего меня сейчас интересует то, – сказала она вдруг, – что мы до сих пор не знаем, кто был тот, второй, которого вместе с Корытовым похоронили. И при чем тут этот тропический червяк, откуда? Кстати, убийство Шаповаловых совершал один человек или несколько?

– Двое. – Клавдия вынула из сумочки пакет с пирожками. – Поставь чайку, а то во рту аж пересохло от волнения… Двое их было. Но второго установить так и не удалось. Ни отпечатков, ни следов обуви, ничего. Но убивали двое.

– А как убили? – Ирина опять достала из дела фотографии. – Мужчине, я вижу, череп раскроили, старуху зарезали, кажется. А жену?

– А жене… – Клавдия вдруг хлопнула себя по лбу. Посмотрела на Ирину и сказала. – А ну-ка, догадайся.

Ирина задумалась на секунду и сказала:

– Судя по тому, как вы об этом спросили, ей наверняка свернули шею. Я угадала?

– Угадала. – Клавдии вдруг стало немного не по себе. – Ира, а ты не замечаешь, что мы уже способны радоваться от того, что человеку свернули шею?

– Ой, и правда. – Улыбка мигом испарилась с лица Ирины. – Ужас какой…

За окном вовсю светило солнце. Так хотелось выйти из кабинета и пойти просто прогуляться по парку. Клавдия вдруг вспомнила, что уже года два просто так не гуляла. Обязательно или по магазинам, или на работу, или, того пуще, на следственный эксперимент.

– Закипел. – Ирина поставила перед ней чашку чая. – Так о чем мы говорили?

– О гадостях. – Дежкина встала и потянулась, хрустнув суставами. – О всяких разных гадостях. Знаешь, Ириша, мне нужно пойти пройтись. Ты пока звони в архив. Пусть поднимают дело этого Шаповалова. И пусть выяснят, кто еще с ним сидел. Папку я тебе оставлю. Изучи хорошенько, может, какие свежие мысли появятся.

– Договорились. – Калашникова взяла папку.

На улице было тепло. Весну обещали раннюю, так оно и получилось. Впрочем, еще вполне могло повернуться и к зимней стуже. Приятно было перешагивать через лужи, ловя в них свое отражение.

Шаповалов, Шаповалов. Все опять замкнулось на этом Шаповалове. Тогда, двадцать лет назад, дело казалось простым и понятным, вся загвоздка была в том, что так и не удалось арестовать Корытова. Теперь все вообще запуталось. При чем тут бедная Шилкина? Как Шрам оказался в могиле раньше, чем совершил убийство? Не могли его закопать позднее, никак не могли. Кто был с ним? Кто этот парень в могиле? Зачем, наконец, убили Шрама, и кто это сделал?

В сквере снег еще не растаял. Пахло прелыми листьями и талой водой. Какая-то мамаша все бегала за своим двухлетним сынишкой. Мальчик убегал от нее, прыгал по лужам, поднимая фонтаны брызг и радостно хохоча. Все-таки то, что дети очень забавные, начинаешь осознавать только тогда, когда они уже вырастут и превратятся во взрослых дядей и тетей.

Фотографии. Нужно будет сравнить фотографию с похорон, которую Ирина привезла от Бербрайеров, и снимки всех подозреваемых. Дежкина вдруг вспомнила про ту сутулую фигуру со снимка. Где-то она точно этого человека видела…

Нужно будет завтра ехать говорить со всеми троими. Монаха и нового русского найти не проблема. С бомжем будет сложнее. Фотографию с похорон нужно будет им показать. Если не виновны, опознают. Если виновны – расколются. Хотя этот убийца, пожалуй, может и не расколоться. Он пока на несколько шагов их опережает. Очень профессионально работает. Как только чует неладное – сразу убирает свидетелей.

Да, это он три года назад убил Василюка только из-за того, что поломали могилу. А теперь вот Шилкину, как только узнал, что трупы раскопали.

Но веревочек с одним концом на свете не бывает, у каждой веревочки обязательно второй конец есть. И она, Клавдия Васильевна Дежкина, должна этот конец раскопать, как бы глубоко он ни был закопан.

18.40–19.46

– Сразу предупреждаю, у меня мало времени, так что, если можно, недолго. – Егоршев указал женщинам на небольшой кожаный диван и нажал на кнопку телефона на своем столе. – Галя, два кофе и мне, как обычно.

– Слушаюсь, Николай Андреевич, – промурлыкал приятный женский голос.

– Ну, что у вас ко мне? – Егоршев закурил дорогую сигару и выпустил под потолок облако сизого дыма. – Аудиторскую проверку мы в прошлом квартале проходили, с налоговиками у меня лады, с таможней тоже все тип-топ. И тут вдруг прокуратура.

– Мы не по поводу вашей коммерческой деятельности. – Клавдия с интересом рассматривала аляповатые картины на стенах. – Мы о делах давно минувших дней.

– Когда я челночил, что ли? – Егоршев ухмыльнулся. – Так там у меня тоже ничего такого. Или…

– Раньше. Про период вашей трудовой деятельности в качестве могильщика.

Клавдия сказала это как раз в тот момент, когда в кабинет вошла секретарша с подносом. Бедняжка чуть не уронила его вместе с посудой.

– А, вы про это… – Егоршев покраснел и бросил на секретаршу такой испепеляющий взгляд, что она стала двигаться со скоростью метеора. Когда она ушла и закрыла за собой дверь, он повернулся к Клавдии. – А погромче вы не могли? Они же ничего про это не знают. Я же их начальник.

– Ох, извините. – Клавдия виновато улыбнулась. – Не хотела вас ставить в неловкое положение.

– Ладно, что с вас возьмешь, черствые вы люди. – Николай Андреевич опрокинул в рот стопку коньяка и заел ее лимонной долькой. – Ну и что вас интересует?

– Вы помните кого-нибудь из тех, кто с вами работал?

– Всех помню. Кто вас конкретно интересует?

– Конкретно все.

– А зачем? – Егоршев ничуть не удивился вопросу.

– Надо, раз спрашиваем.

– Ну, тетя Паша была, на Библии повернутая. – Он налил еще стопку и выпил, галантно приподняв ее в честь дам. – Потом этот, бабник из дурдома. Не помню, как его звали. Он еще сторожиху пялил… Пардон, состоял в интимных отношениях.

– С какой сторожихой? – насторожилась Калашникова.

– А я помню? Шишкина или Чижкина, как-то так, короче.

– Шилкина? – уточнила Клавдия.

– Ага, точно, Шилкина! – обрадовался он. – Этот бабник пропал потом куда-то… A-а, вспомнил, его в Олимпиаду из Москвы выперли. Наверное, боялись, что он спортсменок иностранных перепортит. – Егоршев задорно гоготнул. – Ну больше его и не видели. Потом еще один был, профессор. Этого посадили. Он по пьяни то ли башку кому-то проломил, то ли ногу сломал – не помню. Потом еще слесарь работал. Васильев его фамилия была.

– Василюк, – поправила Ирина.

– Ну или Василюк, какая на хрен разница. – Скушав дольку лимона, Егоршев развернул шоколадную конфетку и отправил в рот. – Хороший был мужик, руки золотые. Больше всех на поляне имел.

– Поляна – это кладбище? – спросила Клавдия.

– Ага, оно. – Скушав конфетку, Егоршев распечатал пакетик орешков и принялся поедать их один за другим. – Этот Василюк ограды чинил, надгробия, мрамор мог левый достать, отникелировать шишечки сам умел – короче, с понятием. Сейчас уже, наверно, в директора выбился.

– Не выбился, – сказала Клавдия. – Умер три года назад.

– Правда? – Николай Андреевич забросил в рот очередной орешек. – А чего? Он же еще не старый вроде был.

– Убили его.

– Убили? Что вы говорите? – Егоршев даже не попытался изобразить удивление. Он вообще ничему вокруг не удивлялся, потому что ничего, кроме собственной персоны, не замечал. – И за что его?

– Он слишком много знал… – сказала Ирина многозначительно.

– Ну что ж, бывает. – Егоршев передернул плечами и выбросил пустой пакетик из-под орешков в корзину. – Все там будем рано или поздно.

– Скажите, а этого человека знаете? – Клавдия положила перед ним фотографию Корытова.

– Этого? – Егоршев взял снимок и наморщил лоб, заставляя мозги думать быстрее. – Он с нами не работал. Он к Василюку ходил. Какие-то у них дела общие были.

– А скажите, Василюк дружил с кем-нибудь на работе?

– Да, дружил. – Егоршев прикрыл ладошкой вырвавшуюся отрыжку. – Он с этим, с бабником дружил. Во всяком случае, работали они на пару.

Клавдия вынула из папки фотографию с похорон и протянула ее Егоршеву.

– Николай Андреевич, посмотрите внимательно. Вы никого на этом снимке не узнаете?

Егоршев потянулся за снимком, но в этот момент запищал телефон.

– Алло… Это ты, Люсек? – Николай Андреич поморщился и отвернулся вместе с креслом от женщин. – Да, еще работаю… Совещание у меня, совещание… Не знаю, когда приеду… Ну ладно, ладно. Только в следующий раз не обижайся, если я…

Но Люсек, видно, бросила трубку, потому что Егоршев развернулся обратно и швырнул аппарат на стол.

– Вот дура, блин… – Он нажал на кнопку селектора. – Галя, скажи Боре, пусть спускается к машине. И можешь идти домой, на сегодня – отбой.

Взяв, наконец, снимок, он долго рассматривал его и потом сказал:

– Там, у дерева. Это как раз и есть дядя Гена.

– А рядом с ним кто? – спросила Ирина, вытянувшись от нетерпения, как борзая перед броском.

– А рядом с ним бабник. Как же его звали, не помню… – Егоршев снова наморщил лоб.

– Эдик, – решила помочь ему Клавдия. – Эдуард Артурович Вальдберг.

– Точно, Эдик! – Николай Андреич облегченно вздохнул. – Да, это они вдвоем на снимке. А кто остальные – не знаю.

– Большое вам спасибо, Николай Андреевич. – Дежкина выбралась из этого чересчур мягкого и жутко неудобного дивана. – Вы нам очень помогли.

– Правда? – Егоршев заулыбался. – Ну приходите еще, если что. Кстати, если хотите знать, у нас самые дешевые компьютеры в городе. Если надумаете покупать, то…

– То ваш адрес у нас есть. – Дежкина вежливо улыбнулась. – А если вы вспомните что-нибудь еще…

– То у меня есть ваш телефон, правильно? – Николай Андреевич рассмеялся. – Сразу позвоню.

– Ну, что скажешь? – спросила Дежкина у Ирины, когда они вышли на улицу.

– Терпеть таких не могу, – ответила та, поморщившись. – Он вел себя так, словно он владелец огромной фирмы, а не какого-то занюханного магазинчика. Такие как раз самые тупые и самодовольные. Подумаешь, компьютерами он торгует. Сейчас все кому не лень торгуют компьютерами.

– Я не про это спрашиваю. Мне он тоже не сильно понравился. Но я спрашиваю, что ты думаешь о его словах?

– Это про Вальдберга? – Ирина пожала плечами. – А чего еще от бабника ожидать? Свинья, она везде лужу найдет.

– Да, если не учитывать того, что Шилкину убили вчера. – Клавдия остановилась у светофора. – Да и с Василюком, как мы узнали, у него были какие-то дела. Что ты на это скажешь?

– А что я могу сказать? – Ирина пожала плечами. – Надо поехать и поговорить с ним. Этого бомжа нам все равно не скоро найдут, чего ж зря голову ломать.

– А может, и правда? – Клавдия задумчиво улыбнулась, представив себе горящие на солнце золотые купола. – Давай завтра плюнем на все и смотаемся в Сергиев Посад. Сто лет уже там не была.

ПЯТНИЦА

10.15–14.28

За окном медленно проползали белые от снега поля, полуразрушенные, словно так и не восстановленные после войны, товарные станции, по трассе лениво двигались маленькие автомобильчики.

Клавдия с тоской смотрела на проплывающий мимо унылый пейзаж и в глубине души благодарила Бога за то, что живет в столице, а не где-нибудь в провинции. Ирина сидела рядом и что-то чертила карандашом в тетрадке.

– Что ты рисуешь? – поинтересовалась Дежкина.

– Связи, – коротко ответила Калашникова.

– Что? – Клавдия не поняла.

– Связи. – Ирина оторвала взгляд от тетради и посмотрела на Клавдию. – Кто с кем был связан и по какому делу. Чаще всего человек, на котором все замыкается, и оказывается виноватым.

– Чушь какая! – Клавдия громко засмеялась, заставив весь вагон на нее посмотреть.

– Почему это чушь? – обиделась Калашникова.

– Потому что так только в дешевых детективах бывает. Ладно, покажи, что у тебя получается.

– Вот. – Ирина протянула ей тетрадь. – Все почти замыкается на Василюке. И Шилкина, и Корытов, и Шаповалов, и Вальдберг. Тот, молодой, неопознанный, на Вальдберге замыкается.

– Так-так, объясни. – Клавдия придвинулась поближе.

– Смотрите сами: Шилкина и Вальдберг вместе Василюком работали. У Вальдберга с Шилкиной, как мы знаем, были, скажем так, более тесные отношения, чем просто у коллег по работе. А с Василюком они дружили. Могли они втроем сговориться на преступление?

– Могли.

– С Шаповаловым и с Корытовым Василюк тоже связан.

– Каким, интересно, образом? – Дежкина внимательно слушала рассуждения Калашниковой.

– Я сначала тоже никакой связи не видела. А потом подняла дело Василюка. Вчера, пока вы гулять ходили. И заметила одну любопытную деталь. Шаповалов сидел с шестьдесят шестого года по семьдесят второй в колонии строгого режима при шестом горнодобывающем главке. Потом устроился в артель старателей при той же конторе. Корытов сидел с шестьдесят девятого по семьдесят четвертый. В том же лагере. Потом год мыл золото и вернулся в Москву.

– Это я и сама тебе сказала. А Василюк?

– А Василюк сидел с пятьдесят второго по пятьдесят девятый год в том же самом лагере, что и Шаповалов.

– Ну и что? Шаповалов сел на целых шесть лет позже, чем Василюк освободился.

– Правильно! – радостно воскликнула Ирина. – Но на работу в Москве он устроился только в шестьдесят девятом. Я копнула и выяснила, что приехал он в Москву и прописался тоже только в шестьдесят девятом. А это значит, что десять лет он еще оставался на Колыме. И знаете, что он там делал?

– Мыл золото? – наугад сказала Дежкина.

– Нет! Работал вольнонаемным в том же главке, что и Шаповалов. Шаповалов по специальности в зоне был слесарем. А мы знаем, что Василюк тоже отличный слесарь. Так вот в зоне он тоже руководил бригадой слесарей. Так что они точно были знакомы.

– Господи, и откуда ты все это узнала? – искренне удивилась Дежкина.

– Это ж золотые годы лагерей были, – улыбнулась Калашникова. – Тогда про каждого зека все записывали. Кем работал, какие книги из библиотеки брал, о чем в страшных снах кричал.

Клавдия была на седьмом небе от удовольствия. Не от того, что дело потихоньку раскручивалось. И даже не оттого, что всплыла связь Шаповалова с Василюком. Честно говоря, плевать она хотела и на того и на другого. Она радовалась тому, что эта молодая красивая стажерка без году неделю работает с ней и уже видит, слышит, замечает то, что даже Клавдия не сразу видит, слышит и замечает.

– Но и это еще не все. – Ирина захлопнула тетрадку.

– В каком смысле? Еще что-то?

– Я просмотрела личное дело Шрама. Знаете, когда на него было первое дело?

– Ох, уже не помню.

– В пятьдесят втором. Арестован за квартирную кражу. Но был отпущен за недостаточностью улик. А знаете, кто проходил с ним по одному делу?

– Вспомнила! – воскликнула Дежкина так громко, что люди в вагоне обернулись и посмотрели на нее как на ненормальную. – Вспомнила, откуда я его видела, этого мужика с фотографии Бербрайера! Это ж и был Василюк! Мы тогда всех его бывших подельников опрашивали, когда в розыск на Шрама подали. Но этот был в завязке, как он сказал. Ну, Ирочка, ну, ты даешь… И все равно, как ты мне объяснишь пальчики? Я вчера всю ночь голову над этим ломала.

Ирина ничего не ответила. Отвернулась к окну и принялась рассматривать проплывающие мимо черные скелеты деревьев. Клавдия заметила, что она пытается скрыть улыбку.

– Что? – Дежкина тронула Ирину за плечо.

– Нет, ничего. – Та наигранно пожала плечами.

– Ну перестань. Что ты еще раскопала?

Когда Калашникова повернулась и посмотрела на Клавдию, ее глаза блестели от возбуждения.

– На окне найдены отпечатки указательного и среднего пальцев правой руки. На дверной ручке в кухню – средний и указательный правой руки. На дверце трюмо – средний, указательный и безымянный правой руки. Правой руки, правой руки, правой руки. Везде только правая рука. Ни о чем не говорит?

– Так это… Они, значит, его руку… – от неожиданности Клавдия не могла прийти в себя. – Все так просто, оказывается? И как ты догадалась?

– Ладно вам. Просто свежим глазом посмотрела. Если бы вы сели перечитывать, сами бы заметили.

– Сергиев Посад, конечная! – передал грубый булькающий голос по селектору. – Поезд идет в депо!

На улице опять светило солнце и было даже как-то весело. Торговки тянули со станции полные баулы товара, носились по дорожкам дети, глазели по сторонам туристы.

– Ты там была когда-нибудь? – кивнув в сторону лавры, спросила у Калашниковой Клавдия. Она глядела на купола, щурясь от яркого весеннего солнца.

– Где, в музее? Не была.

– Зря. – Пропустив вперед бабку на велосипеде, Дежкина осторожно обошла огромную лужу посреди дороги, в которой уже барахтался перепачканный соляркой гусь. – Я раза три. Первый раз еще до свадьбы, потом мужа с Максимкой возила, а потом с Ленкой вдвоем приезжали.

– Мы тоже приезжали. – Калашникова ухмыльнулась. – Только меня не пустили туда. Это летом было, в жару. Ну я и оделась в шорты и в майку тоненькую без рукавов. Меня и не пустили туда. Все наши часа три там бродили, а я, как дура, должна была под стенами шататься… Интересно будет сейчас на этого Эдуарда посмотреть. Что ж в нем такое, из-за чего все женщины так к нему льнули?

– Ты, кстати, сказала, что он с тем молодым парнем как-то связан.

– Да. С тем, у которого паразит тропический в костях. Вальдберг ведь и в Индию выезжал, и в Африку, и в Швецию. Там и мог познакомиться с этим «моряком».

– Если он действительно моряк. – Дежкина задумалась. – А потом Левинсон сказал, что этот червь только в Центральной Америке водится, а в Центральную Америку Вальдберга как раз и не выпустили. Хотя они могли познакомиться и не в Центральной Америке.

Народу у лавры было столько, что не протолкнешься. И изо всех окрестных улочек все прибывали и прибывали люди.

– А почему такая толпа? – удивились Ирина. – В прошлый раз, когда мы приезжали, ничего подобного не было.

– Мама дорогая, я и забыла, что пост начался. – Дежкина остановилась и огляделась по сторонам. – Ну и где нам этого монаха искать, чтоб ему пусто было?!

Какая-то бабка, услышав ругательство Дежкиной, испуганно шарахнулась в сторону. Ирина чуть не рассмеялась.

– Вы тут не ругайтесь, а то вас на куски разорвут в порыве религиозного гнева. Мы же ему позвонили, предупредили. Он что сказал?

– Сказал, что будет ждать нас у канцелярии. – Клавдия не переставала вертеть головой. – Только где ее, эту канцелярию, найти?

– Сейчас спросим. – Ирина схватила за руку первого проходящего мимо священника и спросила:

– Молодой человек, вы не подскажете, где тут канцелярия находится?

– Я батюшка, а не молодой человек. – Священник погрозил ей пальцем. – А канцелярия сразу за трапезной.

– Извините, батюшка, но нам бы знать, где трапезная?

Священник оглядел Ирину с ног до головы, прикинул что-то в уме и наконец сказал:

– Ладно, пойдемте, провожу. Есть пока время. – И быстро зашагал по направлению к монастырю. Чтобы поспеть за ним, Ирине с Клавдией приходилось в прямом смысле слова бежать, то и дело рискуя сбить кого-нибудь с ног.

Вальдберг сидел прямо на ступенях храма и перочинным ножичком обтачивал какую-то деревяшку. Калашникова сразу узнала его. Все те же огромные уши, те же веснушки на все лицо. Еще издали заметив женщин, он встал и отряхнул от опилок рясу.

– Доброго здоровья, – поприветствовал он женщин, поклонившись. От этого поклона Клавдии стало немного неловко.

– Здравствуйте, Эдуард Артурович. – Она хотела протянуть ему руку, но постеснялась.

– Уже нет. – Он кротко улыбнулся. – Уже не Эдуард Артурович. Я теперь брат Симон. А вас как величать?

– Клавдия Васильевна. А это Ира, моя помощница.

– Ну пойдемте прогуляемся, – полупропел монах и медленно двинулся по аллее. – Погода нынче хорошая, в келье сидеть не больно охота.

– Пойдемте, – согласилась Дежкина.

– Ну, и что вас привело? – спросил он. – Вы сказали, что вы из милиции?

– Из прокуратуры, – поправила Клавдия. – Брат… Эдуард Артурович, мы приехали сюда, чтобы поговорить с вами о том времени, когда вы работали ночным сторожем на кладбище.

– A-а, помню, помню… Только называйте меня братом Симоном, еще раз настоятельно вас прошу.

– Постараюсь. Брат Симон. – Клавдия виновато улыбнулась. – Просто вы у нас проходите как Вальдберг Эдуард Артурович.

– Прохожу? – монах с любопытством, посмотрел на нее. – Где прохожу?

Дежкина вынула из сумочки фотографию и протянула ее монаху.

– Вот. Посмотрите внимательно. Вы тут никого не узнаете?

Монах долго пристально всматривался в карточку, потом извинился, достал очки и опять долго всматривался в фотографию.

– Как же не узнать? – он улыбнулся. – Тут же я. Вон там, у дерева. Я и старший слесарь наш, дядя Гена. А остальных не знаю никого. А что?

Клавдия и Ирина переглянулись.

– А вы не можете сказать, когда эта фотография была сделана? – поинтересовалась Калашникова.

– Когда сделана? – монах почесал подбородок. – Нет, не могу. Хотя постойте. – Он перевернул снимок. – Вот, тут же написано: «Второе ноября, похороны отца».

– То, что там написано, мы знаем. – Клавдия за спиной у Вальдберга показала Ирине кулак. – А вы сами вспомнить не можете? Ну, в какой это день было, почему вы на снимке оказались?

– Да вы что? – Монах посмотрел на женщин и улыбнулся. – Это ж двадцать лет назад было, откуда я помню?

– Скажите, а вы не могли бы… – начала было говорить Ирина, но монах вдруг остановился, отчего она чуть не налетела на него.

Повернувшись к Клавдии и Калашниковой, Симон строго посмотрел на них и тихо сказал:

– Будьте добры объяснить, в чем, собственно, дело. Не очень приятно сознавать, что тебя пытаются поймать на какой-то лжи. Если вы подозреваете меня в каком-то злодеянии, то прошу вас сказать, в каком именно?

– Извините, брат Симон, но пока мы не можем этого сделать, – как можно более вежливо сказала Дежкина.

– В таком случае, всего вам хорошего. – Монах поклонился и медленно пошел прочь по дорожке.

– Постойте! – Калашникова догнала его. – Подождите! Вы что, не будете с нами разговаривать?

– Нет, не буду. – Монах кротко улыбнулся. – Не хочу.

– Но мы ведь… – Ирина растерялась. – Но мы ведь можем официально вызвать вас на допрос.

– Если считаете нужным – вызывайте. А сейчас это моя добрая воля – разговаривать с вами или нет. Как и ваша добрая воля – открыться мне в ваших подозрениях. Правильно?

Ирина не знала, что ответить.

– Вы простите нас, – вмешалась Клавдия, – но мы не хотим говорить вам не потому, что боимся открыть тайну. Просто если вы узнаете, то это может повлиять на все ваши последующие ответы, а нам бы этого не хотелось. Понимаете?

– Понимаю. Но не согласен. Впрочем, ладно, ваше дело. – Симон огляделся по сторонам и указал на небольшую лавочку. – Так и быть, отвечу на ваши вопросы, а то действительно потянете меня в Москву, а у меня и тут дел полно.

– Эдуард Артурович… простите, брат Симон, вы не могли бы рассказать нам про тех людей, которые работали с вами. Ну, могильщики, сторожа, рабочие. Про этого дядю Гену, например.

– А что, его тоже в чем-то подозревают? – поинтересовался монах.

– Вот видите, – Дежкина бросила на него острый взгляд. – Хотели, чтоб мы вас подозревать перестали, а сами уже…

– Да, каюсь, грешен. – Монах на мгновение задумался. – Ну что я могу про него рассказать? Мужик и мужик. Работяга, короче говоря. Сидел, кажется, когда-то. А так ничего.

– Жена была у него?

– Нет, жены не было. – Монах помолчал немного. – Точно не было. Он все со своими железяками в столярке возился. Даже, бывало, и ночевать на кладбище оставался.

– Ночевать на кладбище. – Ирину аж передернуло. – Уж лучше домой пешком через весь город.

– А вы вот с жуликами всю жизнь общаетесь, подозреваете каждого. – Симон строго посмотрел на нее. – По мне так лучше на кладбище ночевать.

– Дружил он с кем-нибудь?

– Да не так чтобы очень. – Симон пожал плечами. – Вернее, со всеми дружил одинаково. Знаете, бывают такие люди – для всех приятели. Со всеми выпьет, всем поможет, всех деньгами выручит. Но не больше.

– Скажите, а вам с ним на пару работать приходилось? Ну там, надгробия устанавливать, ограды ставить?

– Конечно, приходилось. Я с ним почти все время и работал. Он даже просил меня, чтобы я к нему в помощники шел, но мне это было неинтересно.

– А деньги как, пополам? – поинтересовалась Калашникова, делая пометку в своем блокноте.

– Про деньги мы и не договаривались никогда. Мы работали, потом он мне платил сколько-то. А мне и неинтересно было, сколько он сам берет. Мне хватало, и ладно.

– А могилы вам копать приходилось? – вмешалась Калашникова, которой так хотелось самой раскрутить это дело.

– Приходилось, девушка. – Монах посмотрел на нее с улыбкой. – Там все делать приходилось. И копать, и закапывать, и территорию убирать.

– Ну хорошо, а кого еще помните? – спросила Клавдия.

– Всех помню, – ответил Симон, вынув из кармана четки. – Я тогда ведь только вышел из…

– Мы знаем. – Клавдия наблюдала, как ловко он перебирает бусины четок. Интересно, а он читает молитвы про себя, или это исключительно мышечный рефлекс? – Вы уж не обижайтесь, но мы все про вас знаем.

– Я и не обижаюсь. А на кладбище еще тетя Паша работала, старая такая женщина. Она вообще ни с кем не разговаривала. Она монахиней когда-то была. В гражданскую монастырь разрушили, ее на Соловки упекли. Вышла в тридцать пятом и сразу на кладбище устроилась. Говорила, что с мертвыми ей общаться приятнее, чем с нами.

– Она уже умерла?

– Да, уже умерла, наверное, – монах задумчиво смотрел на выходящих из храма людей. – Это ведь она меня, можно сказать, сюда привела.

– А как же Юсико Коминэ? – ехидно улыбнулась Калашникова.

– Юсико? – Глаза монаха на мгновение блеснули, но тут же снова потухли. – Юсико – это блуд.

– А солистка Большого?

– И солистка. И Мартина, и Рамона, и Гита, и балерина та, и Маша Шилкина. Все это блуд был. Я тогда просто себя не осознавал, большой страсти искал.

– А разве страсть – грех? – удивленно спросила Ирина.

– А вас так волнует этот вопрос? – Монах повернулся и пристально посмотрел ей в глаза. И Ирина вдруг почувствовала, что не может, не смеет отвести взгляда от этого конопатого лопоухого мужичка. Больше того, она вдруг почувствовала, что не может пошевелиться, что у нее трясутся ноги от какой-то непонятной слабости.

– Конечно, грех, – сказал он наконец и словно отпустил ее. – Любовь не грех, а страсть – грех.

– Ладно, о грехах мы потом поспорим, – вмешалась Клавдия. – Вы мне лучше про Мамина расскажите. Вас мы нашли, Егоршева отыскали, дядя Гена ваш умер три года назад. А вот про Мамина мы ничего не знаем.

– А что про него знать? – обрадовался вдруг Симон. – Тут он, в Сергиевом Посаде.

– Как это, тут?! – встрепенулась Дежкина. – Где?

– Да при храме. Я его переводчиком устроил. Он же филолог, МГУ закончил.

– Постойте, постойте, не торопитесь. – Дежкина замахала руками. – Вы по порядку. Как он тут оказался?

– Да я его и привез. Встретил года полтора назад на улице, даже не узнал сперва. Спился совсем, облик людской потерял. Ходил возле метро, у прохожих попрошайничал. Даже не узнал меня сначала. Ну я его бутылкой приманил, сюда привез. А тут мы его заперли в подвале, вымыли хорошенько, потом кормили только постным месяца два, пока он молить нас не начал, чтобы выпустили. Мы его не выпускали, конечно, еще месяц. Потом только разрешили по территории монастыря ходить. И только к середине лета он стал в город выходить. Снял комнатку тут неподалеку, монастырь платит ему немножко, а он переводчиком при гидах. Если хорошо себя вести будет, пойдет в семинарию русский язык преподавать.

– «Хорошо вести»! – Дежкина никак не могла понять, серьезно этот человек говорит или шутит. – Да вы знаете, что мы за это и вас посадить можем в тюрьму, и всему вашему монастырю кучу неприятностей устроить! Насильно посадить человека в подвал и держать на хлебе и воде!

– Ну конечно. – Монах с ухмылкой посмотрел на Клавдию. – Лучше было оставить его там, возле метро, попрошайничать. Глядишь, уже и издох бы к этому времени где-нибудь на свалке. Да вы лучше у него спросите, в обиде он на меня, что его сюда заманил, или нет. Если в обиде, я сам в тюрьму приду.

– Спросим. Обязательно спросим. – Клавдия достала из сумочки несколько фотографий Корытова и протянула Симону. – Этого человека никогда не доводилось встречать?

– Нет, вроде не доводилось. – Симон одну за другой вернул снимки Ирине. – Не помню.

– Ну хорошо, а на это вы что скажете? – Клавдия протянула ему еще несколько снимков.

Симон взял, начал было рассматривать и вдруг побледнел.

– Что это? прошептал он, глядя на Дежкину испуганными глазами. – Зачем вы мне это показываете?

Руки у него начали трястись. Он аккуратно положил фотографии на скамейку и отодвинул от себя, как будто эта пачка снимков представляла для него какую-то опасность.

– Это что? – тихо спросил он. – Кто-то раскапывает могилы на нашем кладбище?

– Вы же сами хотели знать, зачем мы здесь. – Клавдия вдруг пожалела, что так грубо обошлась с ним. Хотя, может, он просто играет. А если так, то он очень хороший актер. – Эти люди были убиты двадцать лет назад и закопаны в чужой могиле. Их раздели догола, бросили в незарытую могилу и засыпали землей. Дядю Гену убили три года назад. А три дня назад была убита Мария Даниловна Шилкина. Мы знаем, что закопали этих людей те двое рабочих, которые обкладывали мрамором могилу. Одного из них звали Гена, а имени второго не помнят. Оба этих рабочих были на похоронах. Фотография, которую мы вам показывали в самом начале, на которой вы узнали себя, и есть с тех похорон. Что вы на это можете сказать?

Монах ничего не отвечал. Смотрел на нее полными ужаса глазами и как будто пытался загородиться от нее рукой. Как ребенок, которому рассказали страшную сказку.

– С вами все в порядке, Эдуард Артурович? – испуганно спросила Клавдия. – Может, врача позвать?

– Как же это? – наконец подал голос он. – Как же так? Машу убили?..

17.45–19.49

– …И не хочу я с вами разговаривать. Я вольный человек, ничего не нарушал, а вас я с вашими корочками красными в гробу видел!

– Так, может, нам повестку на ваше имя прислать?

– А присылайте. Хоть обприсылайтесь этими вашими повестками. Я газет не выписываю, мне бумага как раз пригодится. – Дмитрий Мамин попытался перед носом у женщин захлопнуть дверь, но Дежкина вдруг с такой силой толкнула ее, что Мамин чуть не полетел на пол.

– Перестаньте паясничать, Мамин! – Дежкина решительным шагом вошла в прихожую. – И не надо строить из себя жертву системы! Это не мы вам жизнь поломали, а вы сами себе. И не мы человека на всю жизнь к коляске приковали. А если хотите, то мы вам можем устроить и арест, и конвой до самой столицы, и подписку о невыезде! Так что давайте не будем капризничать и спокойно поговорим.