Текст книги "За сроком давности"

Автор книги: Ирина Зарубина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

ПОНЕДЕЛЬНИК

11.20–20.05

– …За три поллитры пусть тебе бомжи копают. Земля ж мерзлая еще. – Федька смачно сплюнул прямо на могилу, нимало не стесняясь пожилого седовласого мужчины в дорогом плаще.

– Ну а сколько вы хотите? – вежливо поинтересовался тот. – У меня еще, видите ли, дела, так что нельзя ли побыстрее?

– Покажи разрешение, – в сотый раз попросил Федька и опять принялся внимательно изучать разрешение на вскрытие могилы, как будто там могло быть написано, сколько он может с этого клиента содрать. – Так, Бербрайер Борис Моисеевич. Год рождения тысяча девятьсот пятый, год смерти тысяча девятьсот семьдесят девятый, захоронен второго ноября.

– Да, второго ноября. – Мужчина терпеливо мял в кармане две сотенные бумажки, твердо решив больше не давать ни при каких условиях.

– Разрешение на перезахоронение выдано Бербрайеру Марку Борисовичу. – Федька оторвал глаза от бумажки и уставился на мужчину, прикидывая в уме, что больше полутора сотен с него никак не срубить. – Это вы, что ли, Бербрайер?

– Вам еще раз паспорт показать? – Марк Борисович начал злиться. Он вообще терпеть не мог общаться с разными там работягами – слесарями, электриками, сантехниками. Они раздражали его своей тупостью и хамством.

– Не-е, я это копать не буду, – задумчиво прогнусавил Федька, ковыряя лопатой снег у мраморного надгробия. – За каких-то там три поллитры…

– Ладно, сколько вы хотите? – сквозь зубы процедил Бербрайер младший, в душе последними словами ругая жену. Ей, видите ли, тесть говорил, что хотел бы лежать в земле обетованной, там его костям, видите ли, теплее.

– Ну… – Федька поскреб затылок. – Сотни три.

– Да вы что, не больше сотни! – возмутился Марк Борисович. – За три сотни я сам выкопаю.

– Не-е, за сотню пусть Пушкин копает. Двести.

– Сто пятьдесят.

– Двести.

– Хорошо, двести. Но только чтобы к восьми часам все было готово.

– Будет! В восемь приходите, забирайте свои косточки, все будет как у людей, можете не волноваться! – воскликнул Федька, довольный, что срубил на полтинник больше, чем рассчитывал. – Может, сотенку того, вперед выдадите?

– Нет, только потом. – Бербрайер отвел глаза в сторону. Если дать сейчас, то он до завтрашнего утра этих костей не получит. – Как только выкопаете, так я сразу…

– Ладно, понимаем. – Федор тяжело вздохнул и поплевал на руки. Очень уж хотелось выпить сейчас, но, видно, придется терпеть до восьми вечера.

Бербрайер еще немного постоял у могилы, посмотрел, как этот сизоносый пропитой орангутанг с тремя классами образования долбит мерзлую землю, и тихонько пошел к выходу. Приятно было думать о том, что еще четыре дня, и он больше никогда не увидит этого грязного снега, этих заплеванных подворотен, этих гадких надписей в лифтах, этих тупых людишек с маленькими пустыми глазками, как у Федьки. Хотя таких людишек, пожалуй, и в Израиле можно встретить. Тупость, к сожалению, черта не национальная.

Вот только с костями предков пришлось повозиться. Тому дай, этому дай, чтоб разрешили вывезти останки родителей. Как будто эти полусгнившие кости представляют из себя ценность государственного масштаба.

Честно говоря, он и сам не стал бы возиться с этими могилами, но жена настояла. «Ах, кто за ними присмотрит, ах, кто им цветочки принесет». Как будто им от этих цветочков легче. Но не скажешь же при детях, что плевать он хотел на эти цветочки, на эти могилки. Молодое поколение так воспитывать нельзя…

Целый день прошел в приятных хлопотах. Покупка дорожных чемоданов, получение денег за проданные книги, мебель, аппаратуру. В результате в квартире осталось всего три кровати, стол и несколько стульев, которые уже никто не купит. Здорово ему удалось исхитриться и распихать все вплоть до посуды.

Когда вечером он пришел на кладбище, то еще издали заметил у отцовской могилы кучу людей. С нескольких сторон светили прожекторы, бегали туда-сюда какие-то люди с фотоаппаратами. Как будто снимали кино.

– Вон он! – еще издали закричал Федька, тыча в Марка Борисовича пальцем. – Этот самый!

К Бербрайеру сразу кинулись несколько человек, и он еле сдержался, чтоб не броситься наутек.

– Что, собственно, произошло? По какому, спрашивается, праву? – возмущенно затараторил Марк Борисович, пятясь от мужчин.

– Ничего страшного. – Один из них выудил из кармана какое-то удостоверение и помахал им перед глазами перепуганного Бербрайера. – Вы Марк Борисович? Документы ваши можно посмотреть? Вы Бербрайер?

– Я… нет. То есть да. То есть… Это какая-то провокация! – У Бербрайера вдруг мелькнула мысль, что это, может быть, КГБ за ним охотится и не хочет выпускать из страны. – Я свободный человек и имею право ехать куда хочу! Эти годы уже давно прошли, и не надо меня запугивать!

– Никто вас не запугивает, – вежливо перебил его один из мужчин. – Мы из милиции, хотим проверить документы на вскрытие могилы.

– Пожалуйста, хотя я все еще не понимаю и выражаю решительный протест! – Марк Борисович с достоинством вынул из кармана бумаги и сунул их в руки мужчине.

– Пройдемте с нами к могиле. – Мужчина передал документы второму и взял Марка Борисовича под руку. – Мы хотим, чтобы вы взглянули.

Бербрайер немного успокоился. Это не КГБ и не баркашовцы, которых он жутко боялся. Все еще пыжась и пуча глаза, выражая тем самым свою значимость, он подошел к могиле.

– Что? Что вы хотите? – спросил он, оглядываясь по сторонам.

Какая-то женщина, довольно миловидная, стоявшая рядом, захлопнула папку с протоколом и вежливо сказала:

– Посмотрите в яму. Что вы об этом думаете?

Бербрайер пожал плечами и бросил короткий взгляд в раскопанную могилу. Не заметив ничего необычного, он непонимающими глазами уставился на женщину.

– Клавдия Васильевна, к телефону! – крикнули из стоявшего неподалеку микроавтобуса.

– Да, сейчас, Игорек! – крикнула женщина и опять повернулась к Бербрайеру. – А вы повнимательней посмотрите, Марк Борисович.

Бербрайер присмотрелся повнимательней. И от удивления даже открыл рот.

– Но позвольте… Но как это могло?.. Это что, шутки какие-то? – он недоуменно глянул на тетку. – А вы, простите, кто?

– Если и шутки, то не смешные. Совсем не смешные. – Женщина открыла папку и что-то записала. – А я – Клавдия Васильевна Дежкина, следователь по особо важным делам прокуратуры города. Вы извините, Марк Борисович, меня к телефону.

Она скрылась в автобусе. А Бербрайер осторожно подошел к краю могилы и опять заглянул туда.

На дне ямы лежали два скелета…

18.20–20.01

– Да это же хорошо, что с бабами! А вы представьте, если бы с мужиками! Наоборот, он же теперь герой. Вон, Клинтон после Моники каким популярным заделался. – Левинсон от возбуждения не переставал потирать руки.

– И все равно, как-то это не очень хорошо, – пожала плечами Клавдия. – Женатый человек, с какими-то… Если бы мой Федор такими безобразиями занимался, я бы…

Порогин слушал разговор и не мог сдержать ехидной улыбки.

– Клава, ты извини, конечно, но твой Федор, пардон, не генеральный прокурор. – Левинсон захихикал. Клава вдруг поймала себя на том, что ей очень хочется взять со стола папку и со всей силы заехать по этой ухмыляющейся физиономии.

– Постыдились бы, Евгений Борисович, – рубанула Ирина Калашникова, помощница Дежкиной. – Для мужчин вашего с генеральным возраста вообще опасно такими вещами заниматься. Вы ведь примерно одного возраста?.. Затащить двух женщин в койку – не велика заслуга. А вот как сделать, чтобы обе из этой койки вышли удовлетворенными?.. А то языком болтать вы все мастера.

Левинсон тут же перестал хихикать и мгновенно покраснел, как рак.

– Игорь, – Ирина повернулась к Порогину, – вот ты можешь мне объяснить, почему мужчины так любят посмаковать чужие сексуальные подвиги в присутствии дам? А о своих ни словом не обмолвятся. Вот ты бы смог удовлетворить сразу двух женщин?

– Я? – Игорь сейчас выглядел, как мотылек, приколотый к стене булавкой.

– Да, ты. Двух молодых здоровых женщин. – Ира смотрела на него большими невинными глазами, словно говорила о чем-то совершенно обыденном. – Или вы, Евгений Борисович? Сколько оргазмов вы можете подарить даме за один раз?

– Ну вот что, я, пожалуй, побегу. – Левинсон принялся суетливо распихивать по карманам спички, сигареты, ключи, которые разбросал на столе. – У меня еще дел по горло. Да и время уже…

Тут Клава не выдержала и расхохоталась. И одновременно зазвонил на столе телефон.

– Дежкина у аппарата, – взяв себя в руки, официально сказала она. – Да, у меня. Сейчас дам.

Протянув Левинсону трубку, она виновато пожала плечами.

– Это тебя.

– Да, Левинсон слушает. – Евгений Борисович плечом прижал трубку к красному мохнатому уху и выудил из-за пазухи блокнот с ручкой. – Да, знаю… Когда нашли?.. Свежие? Нет? Одни кости? Очень интересно. Да, минут через двадцать.

Положив трубку, он посмотрел на Калашникову и вдруг подмигнул ей.

– Ну что, красавица, собирайся. Оргазмов не обещаю, но удовлетворение, думаю, получишь. Ты ведь хотела чего-нибудь интересненького?

– Ну, в общем… – Ирина вопросительно посмотрела на Дежкину.

– Сама решай. – Клава пожала плечами.

– Интере-есный случай… – сладким голоском пропел Левинсон. – А главное, редкий.

– Что там? – Дежкина строго посмотрела на него. – Давай, не дразни.

– Два трупа. Вернее, уже два скелета. Найдены в могиле на кладбище.

– В какой могиле? – не поняла Клавдия.

– Могилу вскрывали, останки вынимали для перезахоронения. Ну и наткнулись на два скелета.

– Один лишний?

– Оба. – Левинсон улыбнулся. – До положенной глубины еще не докопались.

Клава посмотрела на часы. Рабочий день у нее закончится через полчаса. Дома муж с сыном должны приготовить королевский ужин. Потом сын с дочкой уйдут на вечеринку, и они с Федей останутся вдвоем. Потому что сегодня у них годовщина. Ровно двадцать лет, как они познакомились. Так хочется провести этот вечер с мужем…

– Ладно, поехали! – она резко встала из-за стола.

Это было небольшое кладбище за Рижским вокзалом, под мостом. Почти в центре города.

– Оно уже десять лет закрыто, тут уже никого не хоронят. – Насмерть перепуганная женщина семенила рядом с Клавдией и не переставала говорить. – Снести его уже пора, а эти все ходют, ходют, цветы носют. Да и не ко всем ходют даже. Чуть ли не всех постоянных посетителей в лицо знаю.

Они шли по узенькой дорожке между покосившимися крестами и огромными сугробами. Калашникова с Левинсоном и Порогиным остались у входа, в машине – там пьяный в стельку смотритель никак не мог отпереть ворота.

– Ну вот, а этот сегодня заявился с самого утра. Такой важный, такой важный… – продолжала бормотать тетка. – Откапывайте, говорит, моего папу, я его в Израиль повезу. А какая ему разница, папе этому, где лежать – тут или в Израиле? Разве не так?

– Папе виднее, – невпопад ответила Клавдия. – Далеко еще? – Она чувствовала себя тут не очень уютно.

– Не, вон там, на третьем участке.

Наконец позади послышался шум мотора и фары выгнали из-под ног Дежкиной ее тень.

У могилы уже толпились милиционеры, бродил с фотоаппаратом эксперт, вжикал рулеткой криминалист.

– Темнеет, блин, – ругался фотограф. – Не видно ни хрена. Дайте свету!

– Света с другим ушла! – крикнул кто-то в ответ, и мужики дружно захохотали.

– Вы эксперт из прокуратуры? – спросил у Клавдии лейтенант.

– Нет. – Она протянула ему удостоверение. – Следователь Дежкина.

– Следователь? – удивился лейтенант. – А с какого… А почему вы тут? Дела ж еще нету.

– Долго объяснять. – Клава спрятала корочки. – Стажера привезла посмотреть. А эксперт в машине.

– Я! Я эксперт! – Из микроавтобуса выскочил Левинсон. – Что тут у вас?

Но ему никто не ответил. Потому что все наблюдали, как из машины появилась Ирина. Сначала одна нога, длинная и стройная, как шпиль, потом вторая нога, а потом уже сама Калашникова.

– Ребята, закройте рты, на дворе еще сыро! – Левинсон хлопнул в ладоши. – Это я эксперт, а не она.

– Здравствуйте, мальчики. – Калашникова обвела всех присутствующих взглядом и обворожительно улыбнулась.

– Здравия желаем! – дружно рявкнули менты.

– Ладно, ближе к телу, как говорил Мопассан, правда, совсем по другому поводу. – Левинсон присел на краю могилы. – Вернее, к телам. Вернее, к тому, что от них осталось. Кто раскапывал?

– Я. Я раскапывал, – нехотя отозвался маленький коренастый мужичок неопределенного возраста с поросячьими глазками.

– Тебя звать-то как? – спросил Левинсон.

– Федя.

– Ну, рассказывай, Федя.

– А че рассказывать? – пожал плечами тот. – Прихожу я, значит, на работу. Ну, пока туда-сюда, переоделся там, убрался маленько, а тут этот приходит, Бербрайер.

– Это тот, с разрешением, – пояснила сторожиха. – Я про него следовательше говорила.

– Про это потом. – Левинсон вынул диктофон из кармана. – Ты мне, Федя, расскажи, как ты на этих напоролся, на жмуриков.

– Как напоролся? – Федя зажал одну ноздрю пальцем, и в сугроб со свистом полетел большой зеленый заряд. – Копал, копал и напоролся.

– Ничего не попадалось, пока копал? – Левинсон кивнул на кучу земли. – Ну там, пряжка от пояса, пуговицы, может, монеты.

Федя задумчиво посмотрел на кучу, подумал пару секунд, наморщив и без того довольно узкий лоб, и отрицательно покачал головой.

– Не-е, ничего. Точно ничего.

– Давай-давай, вынимай. – Клавдия строго посмотрела на него. – Или в каталажку захотелось?

– Чего? – сразу нахохлился Федя. – Чего вынимать-то? Не попадалось мне ничего.

Клава вздохнула, глянула на милиционеров и строго приказала:

– Берите его, ребята.

Милиционеры двинулись к Феде. Тот резко отскочил на другой край ямы и воскликнул:

– Ладно, ладно, заберите! Больно оно мне нужно! Уже и пошутить нельзя прямо!

Порывшись за пазухой, он сунул Дежкиной в руку золотой зубной протез.

– Ну вот и славно. – Клавдия передала протез Левинсону. – Больше ничего?

– Ничего… – Втянув голову поглубже в воротник, могильщик отошел в сторону. – Твою мать, пашешь тут, пашешь как дурак…

Два черепа торчали из земли. Один из них тоскливо смотрел в небо пустыми глазницами. Второй уткнулся носом в землю.

– Ты их не переворачивал? – Левинсон, взяв из рук у милиционера большой фонарь, внимательно рассматривал яму. – Они точно так лежали?

– Точно так, – сердито буркнул Федька. – Как лопатой ногу подцепил, так осторожно копать начал.

– Вот эту ногу? – Левинсон посветил фонарем на торчащую из земли берцовую кость.

– Ага, эту самую. – Федя нервно сглотнул. – Ну, я ее как сковырнул, дальше стал руками разгребать. Смотрю – что-то больно много костей для одного получается, да и мелко пока. Два метра положено, а тут и полутора нету.

– Да, тут и полутора нету. – Левинсон, крякнув, поднялся с корточек. – Интересно, интересно. Что скажешь, Дежкина?

– Пусть Калашникова скажет. – Клава огляделась по сторонам. – Ира, ты где?

Ира стояла возле милицейского «уазика» и любезничала со старшиной.

– Калашникова, подойди сюда, будь так любезна! – строго крикнула Клавдия.

– Я? – Ирина грациозно оторвалась от машины и подошла к яме. – Вы меня звали?

– Ирочка… – Клава крепко взяла ее за руку и тихо, чтобы никто не услышал, сказала: – Ты сюда работать приехала? Так будь любезна работать. А то вылетишь со стажировки, как пробка. Все поняла?

– Да, поняла. – Ира опустила голову.

– Вот и отлично. – Дежкина отпустила ее руку.

– Вон он! – закричал вдруг могильщик, и Клава вздрогнула. – Этот самый!

Радостный, как будто опознал вора, Федька тыкал пальцем в высокого седого мужчину, направлявшегося в их сторону. От этого крика мужчина замедлил шаг и остановился. Испугался, скорее всего. К нему тут же двинулся Порогин и кто-то из милиционеров.

– Это тот, Бербрайер, – пояснила сторожиха. – Марк Борисович. Сын, наверное. – Она глянула на вывернутое надгробие. – Верно. Этот Борис Моисеевич. Точно, отец…

22.50–23.49

– Ну наконец, дождались! – проворчал Федор, когда в прихожей хлопнула входная дверь. – Дорогая, ты как раз к ужину успела. Все горячее, с пылу с жару.

Клава, не раздеваясь, вошла на кухню, плюхнулась в кресло и уронила голову мужу на плечо.

– Феденька, ты же умный, хороший, чуткий, ты же все понимаешь. Мама устала, мама сегодня так много работала. Мама совсем не виновата.

– Не виновата она, конечно… – Федя нехотя чмокнул ее в макушку. – А мама помнит, какой сегодня день?

– «Девушка, вы не подскажете, как пройти к Большому театру? Девушка, а он правда большой?..» – Клава улыбнулась своим воспоминаниям. – Я тебя тогда еще на другом конце улицы заметила, как ты на меня пялился. Интересно, думаю, как этот знакомиться будет. Что-нибудь интересное придумает, или как все?

– Ну и как?

– Фантазия – не самый большой твой козырь. – Клавдия вынула из кармана небольшую коробочку и положила ее перед Федей. – Я тебя очень люблю. Все еще.

– И я тебя. – Федя нежно обнял ее и поцеловал. Распаковал подарок и даже присвистнул от восхищения. – Ух ты, мама дорогая, давно такую хотел. Сколько ж такое чудо стоит?

Это была немецкая электробритва. Жутко дорогая, Клава копила на нее еще с прошлого лета.

– Неважно. – Она обняла мужа за шею. – Дорогому человеку – дорогие подарки.

– У меня для тебя тоже подарок, – сказал он и широко улыбнулся.

– Ну наконец-то! – радостно воскликнула Клавдия и принялась целовать раскрасневшегося мужа. – Наконец ты вставил зубы. Сколько лет. Вот это подарок, вот это спасибо!

Она уже три года не могла уговорить Федора вставить два выпавших зуба. Он, как узнал, сколько это будет стоить, сказал, что лучше купит две покрышки для машины.

– Ну ладно тебе, Клав. – Федя смущенно заморгал. – Ну что тут такого. Ну вставил и вставил. Пойдем лучше в комнату, я ужин приготовил.

– Сейчас, я только разденусь и руки помою. – Клава нехотя выбралась из кресла и поплелась в прихожую.

Ужин был невкусный. Отбивные оказались пережарены, салат пересолен, вино совсем не подходило к мясу, а кофе, который Федя вызвался сварить сам, пить было вообще невозможно.

Но Клава съела и выпила все. Потому что видела напротив сияющие от счастья глаза мужа. И сама почувствовала себя счастливой. Потому что приятно было сидеть напротив него и слушать его скучные рассказы о машинах, о клиентах, о том, какой он ремонт сделает летом. И знать, что этот скучноватый, начинающий лысеть мужчина с появившимся пузиком вот уже почти двадцать лет живет рядом с ней. И до сих пор любит ее. И готов отдать жизнь за нее и за детей. И отдает ее потихоньку, день за днем.

– Я люблю тебя, Федя, – сказала она тихо, перебив очередную его тираду о том, что Максу неплохо бы купить хороший костюм.

– Что? – не сразу понял Федя.

Клава встала из-за стола, опорожнила свой бокал, улыбнулась загадочно и прошептала мужу на ухо:

– Пойдем в спальню, милый…

ВТОРНИК

1.27 – 6.11

Этот сон уже мучил Клавдию Васильевну несколько дней. И до того ж он был мрачный, что она даже родным о нем рассказать не могла. А просыпалась каждый раз в ужасе и страхе, с колотящимся сердцем и жутким отвращением к самой себе. Ведь получалось, что в ее сознании (или подсознании) жили все эти изощренные мерзости и грязь.

Во сне все походило на киносъемку. Хотя Дежкина не видела киноаппаратов, не видела осветительной аппаратуры, суетливого режиссера, но какой-то дух показухи витал над тем, что творилось на ее глазах. Страшный дух. Так бывает во сне: изначально знаешь, где все происходит, и обстоятельства как бы являются данностью. Вот теперь это было что-то из жизни Древнего Рима. Все люди были одеты в светлые туники или латы. И всех их казнили. Казнили разнообразно, с выдумкой, кроваво и безжалостно.

Рубили головы, распинали на крестах, отдавали на растерзание львам. Впрочем, таких казней уже видено было в кино несметно. Много красной краски, неубедительные манекены, примитивные спецэффекты… Но, чувствовала Дежкина, что и самих киношников все это не устраивает, что задумали они еще что-то необычное, что-то новенькое, чтобы встряхнуть заскучавшего зрителя.

Во сне Дежкина шла мимо всех этих ненастоящих смертей, как мимо досадных, но малозначительных помех, и почему-то знала, что ей срочно надо вон туда, к нагромождению белых шатров, что именно там произойдет главное, чего она боится, но к чему ее тянет непонятное и гадкое любопытство. Вот это-то любопытство и мучило ее потом больше всего.

Она поспевала как раз в тот момент, когда на землю бросали еще одно человеческое тело. Клавдия со страхом разглядывала круглое лицо мертвого патриция со слегка горбатым носом и тонкими губами, оплывшие щеки когда-то монетного профиля, вьющиеся черные, коротко стриженные волосы – весь его облик выражал дородность и властность. Самое жуткое, что это был не муляж и не манекен, а настоящее человеческое тело. Труп. Она понимала это по тому, как мертвенно вздрагивали от удара о землю жировые складки на животе.

В каком морге раздобыли это тело? Что за несчастный бомж с лицом римского вельможи оказался тут, на съемочной площадке? Дежкина даже не пыталась ответить себе на эти вопросы, она вдруг бросалась бежать от страшного места. Чтобы не видеть дальнейшего. И в один момент оказывалась за белым шатром, успевала перевести дух, заклиная себя не смотреть, не поворачивать голову, убежать… но все равно каждый раз, словно по чужой воле, вскидывала глаза и видела, как труп вздергивался над шатрами ногами кверху. На ступни были накинуты железные тросы – вранье в историческом смысле, – а тросы эти растягивались желтыми автокранами, не видными, впрочем, из-за шатров.

Труп долю секунды висел в воздухе, болтая руками, – этого Дежкина почти не видела, только самым краешком глаза, даже скорее как бы догадывалась, но вот именно тут что-то заставляло ее повернуть голову и уже самое мерзкое она видела ясно и четко, как, должно быть, и фиксировала невидимая кинокамера: тросы резко натягивались в разные стороны, и тело беззвучно и легко разрывалось пополам: раскрывался синий желудок, вываливались кишки, обнажались белые ребра, голова оставалась слева…

9.00–12.33

– Ты вчера на место происшествия ездила?.. Вот и бери это дело. – Прокурор хлопнул ладонью по столу.

– Ага, ну конечно! – воскликнула Дежкина. – Музыканты есть? Отнесите рояль на пятый этаж.

– Этот анекдот я еще в армии слышал.

– Вот именно, – сказала Клавдия.

Владимир Иванович посмотрел на часы.

– Все, иди, иди, Клавдия. У меня и без тебя дел по горло.

– И у меня тоже, между прочим! – не унималась Клава. – Четыре дела на мне, если не забыли. Плюс стажерка.

– Не забыл. Теперь не четыре, а пять. Вот стажерке и дай. Все равно висяк, пусть хоть копать поучится. – Он строго посмотрел на Клавдию. – Дежкина, без разговоров. Дуй в кабинет. Левинсон уже первые данные должен принести.

Клава махнула рукой и встала.

– Так я и знала, – пробормотала она, покачав головой. – Как приснится ночью, так утром…

– Что? Что ты сказала?

– Ничего. Можно идти? – Она сердито посмотрела на прокурора.

– Нужно. Всем привет. – Он деловито углубился в изучение каких-то бумаг на столе, давая тем самым понять, что Дежкиной для него больше не существует.

Клава незаметно показала ему язык и вышла из кабинета.

Левинсон уже ждал ее у двери. Ходил взад-вперед, заложив руки за спину, как Ленин, и глупо улыбался.

– А я уже знаю! А я уже знаю! – воскликнул он, заметив Клавдию еще издали. – Можно поздравить?

– Сейчас как дам в лоб! – Клавдия замахнулась на него. – Уши проглотишь.

– Ой как страшно, ой как страшно! – Левинсон шутливо присел. – Пошли, расскажу вам с вашей секс-бомбой кое-что интересненькое.

– Ира, чайку организуй, мигом, – приказала Клавдия, открыв дверь.

– Уже. – Калашникова кивнула на тумбочку в углу комнаты. Там теперь красовался новенький электрочайник и аккуратненький набор небьющихся чашек.

– Ух ты, это в честь чего? – Левинсон плюхнулся в свое любимое кресло.

– Да у Клавдии Васильевны вчера… – Ира взглянула на Дежкину и подмигнула. – Ну, в общем, не важно.

– А ты откуда знаешь? – удивленно воскликнула Дежкина.

– А у меня работа такая… будет. – Ира рассмеялась.

– Ну ладно, это ваши какие-то секреты. – Левинсон щелкнул замочком своего потрепанного портфеля и выудил из него папку. – Я принес кое-что по поводу вчерашних раскопок.

– Слушай, Ира, тебе это будет нужно. – Дежкина налила себе чаю и села за стол.

– Почему мне? – удивилась Калашникова.

– Ты это дело поведешь. Сама, – спокойно ответила Клава.

– Я? Сама? – Ирина недоверчиво уставилась на Дежкину. – Что, уже?

– Да, уже. У тебя же работа такая… будет, – Дежкина улыбнулась.

– Короче, так. – Левинсон похлопал по столу, требуя к себе внимания. – Убиты двое мужчин. Европейцы, судя по строению черепов и по цвету волос. Одному лет сорок – сорок пять, второму не больше тридцати.

– А это как определили? – поинтересовалась Калашникова.

– По паспорту. – Левинсон хохотнул. – Много есть способов. По зубам, по волосам, по деформации костей. По их составу, но это только дня через два, когда анализы из лаборатории придут. Там уже с точностью до года.

– Дальше, – нетерпеливо перебила Дежкина, но тут же прикрыла рот ладонью. – Ой, извини, Ириша, это твое дело.

– Землю всю просеяли, ничего не нашли. Ни остатков одежды, ни обуви, ничего.

– Так все сгнило давно, наверно. – Ирина вопросительно посмотрела на Клавдию.

– Не могло. – Левинсон почесал затылок. – Одежда – да, сгнила. Но пуговицы пластмассовые, замки на ширинках, пардон. Подошвы на обуви тоже резиновые, заклепки от шнуровки, часы, кольца. Это есть всегда. Скажи, Клав.

– Да, почти всегда. – Дежкина кивнула. – Какой вывод сделает госпожа следователь?

– Это я? – Ирина смущенно посмотрела на Клавдию.

– А как тебя лучше называть? Товарищ следователь?

– Лучше госпожа. – Ирина задумалась. – Если ничего этого не было, значит… Значит, они были голые.

– А это что значит?.. – спросила Дежкина.

– А это значит, что их раздели, перед тем как закопать.

– Вполне логично. – Левинсон иронично улыбнулся. – Не сами же они разделись.

– Следовательно, кто-то не хотел, чтобы трупы были опознаны, – робко произнесла Ирина.

– Тоже ценное умозаключение, – ухмыльнулся Левинсон. – Хотя чаще всего трупы раздевают мародеры, сами кладбищенские служащие.

– Женя!.. – предупреждающе протянула Дежкина.

– Все, виноват. – Он развел руками. – Если принять твою версию, а она вполне логична, это значит, Ирочка, что по тем или иным признакам их могли опознать. Правильно, Клавдия?

Клавдия улыбнулась.

– Давай, Женя, что там еще интересненького?

– Пока все косточки не разложили, но, судя по всему, на два скелета найдены только три кисти рук.

– Один безрукий был? – уточнила Клавдия.

– Или перед смертью отрубили, – задумчиво сказала Калашникова.

– Вряд ли. – Дежкина покачала головой. – Зачем?

– Завтра-послезавтра экспертиза покажет. – Левинсон хитро улыбнулся.

– Ну давай, выкладывай. – Клава покачала головой. – Сколько у тебя еще козырей?

– Последний остался. – Левинсон развел руками. – Зато туз.

– И туз этот – золотой зубной протез. Я угадала?

– Ну вот, а я думал, что будет сюрприз. – Евгений Борисович сделал вид, что он разочарован.

– Будет, будет, в следующий раз.

– Кстати, Клавдия Васильевна, а как вы догадались, что этот, как его, Федя, спер мост? – спросила Ирина. – Только не говорите, что у вас работа такая.

– Именно такая. – Дежкина пожала плечами. – Все очень просто. Когда у человека спрашивают, находил он что-нибудь или нет, он обычно сразу отвечает – да, находил, или нет, не находил. А этот так задумался серьезно, так усиленно вспоминать стал. Тут трудно не догадаться. Ну и что там с этим мостом интересного?

– А интересно то, что мост этот… – Левинсон, как настоящий актер, сделал небольшую паузу. – Мост этот, так сказать, кустарного производства. А это значит…

– …что делал его какой-нибудь стоматолог-надомник, – закончила за него Ирина. – Я правильно угадала?

– Абсолютно. – Лицо Левинсона расплылось в довольной улыбке. – Абсолютно правильно.

– Значит, есть маленький шанс установить личность. – Дежкина не разделяла его оптимизма.

– Почему маленький? – удивилась Ирина. – Поднять всех стоматологов в Москве, и обязательно наткнемся на…

– А почему в Москве? – перебила Калашникову Клавдия. – А почему не в Питере или не в Риге? Откуда ты знаешь, что именно в Москве? Хорошо, допустим, что да, в Москве, допустим, он еще жив, а не умер десять лет назад. Но почему ты думаешь, что он способен вспомнить, кому делал мост двадцать, а то и тридцать лет назад?

Ирина перестала улыбаться и теперь испуганно смотрела на Клавдию.

– Ничего. – Дежкина улыбнулась и подмигнула ей. – Все равно это лучше, чем ничего. Что дальше будешь делать?

– Что дальше? – Калашникова задумалась. – Ну, дальше допросы, наверно. Правильно?

– И кого допрашивать будешь?

– Для начала… – Ирина начала загибать пальцы. – Для начала нужно установить, как они в этой могиле оказались. Отсюда первый круг свидетелей и подозреваемых. Нужно допросить Бербрайера, выяснить, кто работал в то время на кладбище, неплохо бы узнать, кто копал могилу и… и кто ее закапывал. Значит, следует допросить директора кладбища, потом этого Федьку, тетку-сторожиху. Как там ее зовут?

– Шилкина. Мария Даниловна Шилкина. – Левинсон посмотрел в папку.

– А зачем тебе Бербрайер? – поинтересовалась Дежкина. – Думаешь, он имеет какое-то отношение?

– Не знаю. – Калашникова пожала плечами. – Но, пардон, в его могиле нашли. Нужно хотя бы попытаться узнать, как они могли туда попасть. Если предположить, что…

– Ладно, давай сама, – перебила Клава. Она вдруг вспомнила, как двадцать с лишним лет назад сама вот так начинала. Тыкалась во все углы как слепой щенок, шишки набивала на каждом углу. Зато это был ее первый личный опыт, ее собственный багаж. То, чему учили, что советовали мудрые старшие товарищи, она забыла уже давным-давно, а то, на чем обожглась сама, осталось в памяти навсегда.

Ирина побежала в канцелярию регистрировать первое дело и выписывать повестки на допрос. Дежкина с Левинсоном остались в кабинете одни.

– Как думаешь, раскроет? – тихо спросил Евгений Борисович.

Клава вздохнула и покачала головой.

– Вряд ли. Даже если определим личности, что почти невозможно, это все равно вряд ли поможет. Жень, сколько лет прошло. Бербрайер говорит, что могилу посещали каждую неделю, ничего подозрительного не заметили, стало быть, закопали этих двоих сразу же после похорон, пока могила была свежая. А это уже лет двадцать прошло. Срок давности вот-вот выйдет. Так что раскрутить нужно быстро, чтобы суд успеть провести. А там ведь еще адвокаты как начнут по полгода знакомиться с материалами. И все. Мартышкин труд, сам понимаешь.

– Тогда зачем взяла? – удивился Левинсон.

– Жень, ты же сто лет тут. Разве дела берут? Дела дают. И попробуй отказаться. А она пусть повозится, ей это действительно будет интересно. Или не так?