Текст книги "Только любовь"

Автор книги: Ирина Юрьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 25.

Ионн не понял, зачем Эрл решил ехать с Иланой. Мужчине, который женат, ни к чему путешествовать с чужой эффектною женщиной. Мысли о том, как Эрл вместе с Иланой бродил в катакомбах, его будоражили и раздражали.

Ионн верил, что каждый из магов обязан следовать нравственным нормам, которые делают жизнь лучше и справедливее. Чище. Ионн чувствовавал глухой протест, видя, как Ливтрасир нарушает привычный порядок. Рассудком Ионн допускал, что, возможно, не прав, но душою смириться не мог.

Раздражение все нарастало, и Ионн решил отстраниться и перестать размышлять над тем, чего не мог изменить.

В библиотеке Запретного Ионн обнаружил, что в зале он не один. Руни тоже решила заняться разбором старинных магических практик. Ионн сел в стороне, не желая мешать ей. Так было не раз, но сегодня он вдруг ощутил, что не может собраться и сосредоточиться на древних текстах. Присутствие Руни его отвлекало, мешая вникать в смысл слов.

Эта женщина была для Ионна загадкой. Всегда. Он ее уважал, как жену Ливтрасира и как Наделенную. И опасался. При всей внешней хрупкости и красоте, Руни часто казалась ему отстраненной и даже надменной. Жена Ливтрасира была с ним приветлива, но почему-то Ионн думал, что Руни его презирает, считая неловким и грубым.

Сегодня, вернее, вчера, он увидел ее в другом свете. Почувствовал, как неприязнь, разделявшая их, исчезает. Теперь, глядя на тонкий профиль, склоненный над свитками, Ионн ощутил, как забилось его сердце. В горле возник комок.

Руни, почувствовав взгляд, повернулась к нему.

– Что случилось? – беззвучно спросила она, посмотрев магу прямо в глаза.

Ионн почувствовал волну тепла, охватившую тело. Она волновала и, вместе с тем, расслабляла, даря ему чувство покоя и защищенности.

– Так… Ничего. Просто… Можно спросить тебя, Руни? О личном?

В спокойных синих глазах промелькнула искра удивления. Все разговоры, которые Ионн заводил с ней, обычно касались насущных проблем, возникавших в Кругу.

– Да, Ионн?

– Ты любишь его, Ливтрасира?

Вопрос сам слетел с языка, и Ионн тут же почувствовал, что сделал глупость. Она не ответит. Нельзя говорить о подобных вещах с посторонним.

– А ты сомневаешься? – тут же поймал Ионн слегка удивленную мысль.

Ощути он в безмолвном ответе надменность, протест или тень обвинения, Ионн бы замкнулся, ругая себя за неловкость. Но ее вопрос прозвучал безмятежно и просто, давая возможность продлить разговор на опасную тему.

– Я знаю, что любишь, – заторопился Ионн, словно боясь, что она не дослушает, или он сам не решится узнать то, что хочет. – Скажи, как ты можешь его отпускать… Отпускать Эрла вместе с Иланой? Такая беспечность опасна. Она… Это может тебе обойтись очень дорого… Ты понимаешь, о чем я сейчас говорю?

Руни лишь улыбнулась, а в синих глазах заплясали лукавые искры, которых Ионн раньше не видел.

– Я не боюсь. Тебе трудно поверить?

– Да! Если ты любишь, а кто-то стремится украсть… Увести у тебя человека, который тебе дорог… В общем, не знаю, как ты, а я вряд ли сумел бы понять… Я не смог бы простить им подобный поступок!

– Кому?

– Им, обоим. Ведь это неправильно!

– А почему?

Удивление было таким непритворным, что Ионну вновь стало неловко, и он пожалел, что рискнул завести эту тему.

– Разве тебе не больно? Ты можешь смириться с предательством? – выдавил он, мысленно проклиная свою неуклюжесть.

Руни опять улыбнулась, взглянув ему прямо в глаза, и Ионн вдруг ощутил, что его напряжение тает, как сгусток тумана в лучах солнца.

– Ионн, ты хоть раз обращался к гадалке? – спокойно спросила она.

– Что?! – вопрос был настолько нелеп, что Ионн даже подумал, что Руни решила сменить щекотливую тему, давая понять, что не хочет вмешательства в свои дела.

– Ты пытался узнать, что тебя ожидает?

– Зачем? Я же ведь Наделенный. Я знаю: нельзя предсказать то, что будет. У каждого человека есть несколько вариантов судьбы. Это как на развилке дорог. Хочешь – идешь к реке, хочешь – в лес или в город…

– Вот именно. А что толкает тебя выбрать именно тот путь, которым ты будешь идти?

– Моя цель.

– Вдруг цель неизвестна?

– Тогда настроение. Если тебе хорошо, то идешь в одно место, а если подавлен – в другое, – ответил Ионн, радуясь, что разговор стал нейтральным и, одновременно, жалея о том, что он не смог добиться ответа, который был важен.

– Скажи, если бы Ливтрасир или я попытались узнать, что сулит нам приезд незнакомки из «Ордена Правды», то что мы смогли бы увидеть?

– Не знаю, – смутился Ионн, ощутив, что он снова ступает на зыбкую почву.

– Мы могли увидеть четыре пути. Три из них обещали разрыв отношений, распад семьи, море обид… Один – то, что сейчас происходит.

– И… Что?

– Твой вопрос… Твои мысли и чувства, которыми ты поделился со мной, закрывают последний путь. Уничтожают его, обрекая на выбор среди трех дорог, заводящих в тупик.

– Это как? – тихо выдохнул Ионн, ощущая: сейчас он поймет что-то важное. Оно известно другим Наделенным из Круга, а от него ускользает.

– Первый путь, на который мы можем ступить, виден каждому, в ком есть искра Силы. Его открывают гадалки, и люди считают, что он не меняется. Путь создается, когда человек застывает. Желая «остаться собой» до конца, продолжает цепляться за старое. То, что уже отжило, превратившись в невидимый груз.

– Я тебя понимаю…

– Представь, что сегодня мы с Эрлом остались такими, как раньше, еще до приезда Иланы. Мне было бы больно. Так больно, что я не смогла бы дышать или двигаться. Мир потерял бы свои краски. Пропало желание что-то менять, понимать и прощать. Пустота, гнев и холод обид, тяжким грузом лежащих на сердце… Разрыв без надежды на счастье… Претензии к миру, бессилие…

– Откуда ты это знаешь?

– Любой, испытавший боль, чувствует именно так.

Ионн не знал, получил ли ответ. Слова стали утрачивать смысл. Важно было то чувство, которое он ощущал. Теплота, сопричастность, покой…

– Значит, так представлялась тебе твоя жизнь? – через силу спросил Ионн, боясь, что слова, находящие отклик, умолкнут.

– Моя. И его.

– Почему?

– Эрл не смог бы уйти к другой женщине. Мы слишком крепко с ним связаны.

– Чем? Обязательством быть вместе?

– Нет, общей болью. Системою взглядов на мир. Нашей магией. Сыном. Не вместе, но и не врозь. Этот узел нельзя разрубить или как-то распутать. Не только Илана… Любой посторонний, вмешавшийся в это, сломал бы себе жизнь.

– Да уж… А… Второй?

– Второй путь? Он схож с третьим. Меняется только один из нас. Другой не может шагнуть за порог прежней жизни.

– И… Что?

– Тот из нас, кто не смог измениться, не понял бы, что происходит с другим. Думая, что не понят он сам, начал бы обвинять, замыкаясь в себе, или вечно искать оправдания собственных действий. Сначала пришла бы усталость, потом отчужденность и медленный, но неизбежный разрыв.

– И?

– Создание новой семьи, повторяющей прежний путь. Те же проблемы, ошибки, такая же боль. Бег по кругу. Усталость… Желание мстить неизвестно кому…Обвинения…

Ионн сам не знал, почему слова Руни так сильно его задевают. Он не был женат. Не был даже ни разу влюблен. Но какая-то часть души мощно откликнулась на приведенный сценарий, признав этот путь своим.

– А как же можно простить, если ты испытал боль? Ты чувствуешь боль? Ты не можешь смириться? Как жить дальше, если тебе плохо?

– Мне нужно было понять, почему вышло именно так. И спросить себя, чего хочу. Когда мой страх ушел, я открыла, что могу понять и простить Эрлу все. Я люблю его, Ионн. А он любит меня. Это главное, а остальное неважно. Любой допускает ошибки. Месть лишь отдаляет. Она рвет последние нити, которые могут помочь сохранить близость и теплоту.

– Когда я тебя слышу, я верю тебе. Но, мне кажется, наше прощение может быть принято, как безнаказанность. Как разрешение вести свою, параллельную жизнь. Очень трудно отвергнуть соблазн, если знаешь, что это сойдет с рук.

– Соблазн?

– Да. Тебя нельзя бросить, но…

Ионн замолчал, не закончив последнюю фразу. Почувствовал, что говорит ерунду. Изменить этой женщине было нельзя. Рядом с ней забывалась любая обида и боль. Просто видеть ее, говорить, ощущая внимательный взгляд синих глаз, одаряющих мягким теплом, уже было подарком Судьбы.

Ионн тревожился не за нее. Он боялся, что сам станет жертвой обмана, позволив себе привязаться. Стремился пресечь саму мысль о возможной измене. Хотел сводом правил убрать даже крохотный шанс, возникающий в «небезопасных» поездках вдвоем. И, цепляясь за строгие правила для остальных, он хотел их разрушить сам, лично. Но так, чтобы никто не знал. И не смел осуждать. Потому что он, Ионн, ненавидит себя за подобные мысли и судит куда жестче, чем остальные.

– Руни, сегодня ты не такая, как раньше, – сказал Ионн, решив сменить тему.

– Я знаю. Ты тоже другой.

– В каком смысле? – напрягшись, спросил ее Ионн, ощутив, что не вынесет, если она поняла правду.

Волна тепла и покоя, которая вновь охватила его, погасила тревогу. Ионн понял, что Руни сейчас не хотела вторгаться в запретные мысли. Она не пыталась судить.

– Раньше мне было трудно с тобой говорить. Мне казалось, что ты презираешь меня за то, что я не воин, а женщина, – прямо сказала она. – Ты считаешь меня слабой, глупой, капризной и мало пригодной для вашей борьбы. Теперь мне с тобою легко.

– А я думал, что ты… Ладно, это неважно!

– Мы видели лишь свою боль, не желая признать, что мы сами…

– Что именно: сами? – с порога спросил Горад.

– Сами себе создаем кучу разных проблем, видя то, чего нет, – рассмеялась в ответ Руни.

Ионн понял, что она рада его появлению, и ощутил неожиданно сильный прилив раздражения.

– Я говорил Руни, что ты был прав, собираясь поехать с Иланой. Зачем Эрлу нужно тащиться с ней в свой Гальдорхейм? – неожиданно грубо сказал Ионн.

Он явно искал повод, чтобы сорвать непонятную злость.

– Прогуляется и возвратится назад, – беззаботно ответила Руни.

– Действительно. Зачем придумывать то, чего нет? Создавать варианты развития новых событий, которые тебе не нравятся? Чтобы помучить себя? Или чтобы встревожить других?

– Ты у нас очень умный, Горад! Такой умный, что даже противно! – с досадой сказал Ионн.

– Уж лучше быть умным, чем злым, – прозвучало в ответ.

– Признай честно: тебе повезло! В тебя нет моих страхов, ты их не успел нахватать. А я здесь, в Агеноре, набрал их побольше, чем бродячий кот блошек, вошек и прочей кусающей прелести! – резко сказал ему Ионн, ощущая внезапное тихое бешенство.

Раньше он принимал общество иноземного мага как должное. Сегодня Ионн вдруг открыл, что его бесит все, от зеленых внимательных глаз и бородки до тонких перчаток. Ему неприятны способности, мало похожие на его собственный навык владения Силой. Не нравится легкость, с которой Горад смотрит на окружающий мир, находя повод к радости там, где положено плакать. Его оскорбляет распутство волшебника, так лицемерно прикрытое маской обычая дальних земель…

– Ты уверен, Ионн? – очень серьезно спросил Горад, пристально глядя ему в глаза.

Если бы этот вопрос задала ему Руни, агрессия Ионна угасла бы. Но взгляд Горада лишен был той теплоты всепрощения, что крылась в синих глазах, обещающих мир, понимание и единение.

– Да! В жизни я постоянно испытывал боль, а тебе регулярно везло!

– Ошибаешься, Ионн.

– Ну конечно! Ты просто умеешь не брать близко к сердцу те беды, которые были? Ты можешь спокойно смотреть, когда кто-то страдает, считая, что это тебя не касается? Так?

– Я краснею от твоих похвал, Ионн! Горю от стыда за счастливую прошлую жизнь, и хочу разобраться, какой шмель тебя покусал, – усмехнулся Горад. – Ты опять заболел?

– Я здоров!

Легкий стук по стеклу отвлек магов, заставив на миг прервать ссору. Две пестрые птицы, усевшись на витую раму, упрямо клевали стекло, удивляясь тому, что не могут попасть внутрь комнаты.

– Смотрите, кто прилетел! – удивленно воскликнула Руни, решив прекратить спор мужчин.

– Добрый знак? – улыбнулся Горад, подходя к окну.

– Думаю, да. Эти птицы хотят подтвердить, что вы оба умны, оба очень внимательны и абсолютно бесстрашны. Вам незачем спорить и нечего больше делить. Правда, птицы?

Слова Руни и легкий стук пальцев, сразу подхваченный клювами, снял напряжение, заставив Ионна опомниться. Все рассмеялись.

Руни открыла окно, и незваные гостьи впорхнули в зал. Описав пару кругов, одна птица уселась на стол рядом с Руни. Вторая, более дерзкая, к ней на плечо. Птице явно понравились яркие камни в сережках, и она решила попробовать их на вкус, клюнув подвеску.

– У нас, в Гальдорхейме, я могла взять в руки любого зверька или птицу, – беззвучно ответила Руни, заметив удивленные взгляды мужчин. – Как-то, решив пошутить, я с собой привела муравьев в домик Эрла. Я их попросила исследовать стол и все то, что лежало на нем.

– И?

– Сначала они расползались по колбам, пробиркам и свиткам. Потом вдруг построились, как по команде, в колонны, и дружно сбежали в окно, – осторожно лаская пушистый комочек, усевшийся к ней на ладонь, продолжала рассказывать Руни. – Я очень тогда удивилась, а Эрл объявил: «Насекомым пора уходить. Нечего им гулять без работы!» Он тоже умел обращаться с такими гостями.

– А здесь, в Агеноре, я не замечал у вас этой способности, – вставил Ионн.

– Да. Наш дар ослаб, когда… Мы с ним прошли через то, что случилось потом, – беззаботно ответила Руни.

Горад посмотрел на нее, удивившись, как просто она говорит о своем прошлом, и ощутил неожиданный всплеск тихой радости. Он опасался, что через какое-то время прилив эйфории, возникший в ее душе после признания страха, отхлынет, дав место привычной тревоге и старым сомнениям. Вспышка агрессии Ионна уже доказала: момент необычной гармонии может быть краток. Но Руни смогла отпустить страх и боль, изменившись и внешне, и внутренне.

Горад видел, как Ионн восхищается Руни, забыв о былой неприязни. Любой, оказавшийся рядом с женой Ливтрасира, теперь ощущал теплоту и спокойную радость. Загадочный свет, исходивший от Руни, притягивал. И, в то же время, рассеивал темные мысли. Горад почему-то подумал, что теперь никто, даже самый озлобленный и одержимый безумец, не сможет обидеть ее.

– Может, все же признаешься?

– Что? – встрепенулся Горад, в самый первый момент не поняв вопрос Ионна, который прервал его мысль.

– Горад, ты один не признался в своих страхах! В зале тебе помешала Илана, здесь ты отвлекся на птичек. Скажи нам теперь правду.

– Страх? Не скажу! – чуть помедлив, ответил Горад. – Знаешь, Ионн, это тайна.

– Боишься признаться?

– Боюсь! – тон Горада звучал почти искренне. – Дело в том, Ионн, что я просто чудовище, скрытое маской волшебника. А монстры свято хранят свои жуткие тайны.

– Кончай говорить ерунду!

– Ты не веришь мне? Странно… – стараясь остаться серьезным, заметил Горад.

– Знаешь, ты, вроде бы, самый взрослый из магов, а ведешь себя хуже наших мальчишек, – насмешливо фыркнул Ионн, чувствуя, как поддается условиям новой игры. – Перестань!

– Даже так? Я пошел, Ионн. К себе.

– Почему?

– Я надумал обидеться.

– На что?

– Устал от допроса с пристрастием, – тщательно пряча улыбку, ответил Горад.

– Ладно, я уйду первым.

– Зачем?

– У меня есть дела поважнее бесплатного цирка, который ты мне демонстрируешь.

И Ионн стремительно вышел, как будто боясь, что раздумает.

– Знаешь, Горад, так нельзя. Ты обидел его своей шуткой, а Ионну сейчас нужна помощь, – сказала ему Руни, едва Ионн закрыл дверь. – Страх, названный Ионном при всех, не единственный. Первый слой признан и снят, но под ним проступает другой, куда более сложный. Ионн должен понять про себя очень многое, прежде чем станет свободным и сможет спокойно жить.

– Понять, принять и почувствовать, – хмыкнул Горад. – И я тоже. Мы все в начале пути. Я его не хотел обижать, просто… Знаешь, наверно я тоже пойду.

Может быть, Горад ждал, чтобы Руни его попросила остаться, но она не стала удерживать. Уже под аркой, у выхода он обернулся и снова взглянул на нее.

Руни что-то писала, склонившись над свитком, и сердце Горада наполнилось мягким теплом. Он испытывал легкую грусть и щемящую светлую нежность. Он был рад, что смог удержаться, не высказать вслух то, что он пережил в эти дни.

Ночью у люка, столкнувшись с неведомой сущностью, Руни, уйдя в свои чувства, не слишком вникала, что с ним происходит. Она не хотела понять, чего он добивался, когда помогал ей найти исток боли. В ту ночь изменилась не только она, изменился он сам. Погрузившись в свой собственный страх, Горад смог растворить его и обрести силы, чтобы помочь.

Горад знал, что не скажет ей правды о том, что открыл в себе, не потревожит душевный покой Руни. Им неизвестно, как сложится жизнь, и что будет потом. Главный страх, отравивший его жизнь – любить без ответа, без всякой надежды, и честно признать, что подобное чувство прекрасно и его не нужно стыдиться. Найти радость в счастье других, открывая свое сердце. Действовать, не размышляя о том, что тебе это даст.

Ей не нужно об этом знать. Руни уже позабыла о его случайном признании или не захотела понять. Это лучше всего. Пусть все будет так, как есть. Он счастлив.

Глава 26.

Илана стала жалеть о решении, принятом ею, уже к концу первого дня. Горад был прав, когда предлагал ей отправиться вместе. Волшебное чувство, которое вдруг охватило ее в главном зале, угасло уже на второй день, сменившись сомнением и непонятной тревогой. Ей вновь стало плохо.

Все, что с нею было, казалось Илане гипнозом, искусным маневром, который придумала Руни, желая ее устранить. Илана готова была видеть четко продуманный план в каждом слове волшебников. Илана даже решила, что ей специально внушали конкретные мысли, которые она легко приняла за свои.

– Ты ведь знаешь, что это не так, – уловив состояние спутницы, мягко сказал Ливтрасир.

– С чего ты это взял? – огрызнулась Илана. – Я знаю, что вы невзлюбили меня с самой первой минуты прибытия в город. Может быть, для вас, магов, я просто игрушка? Орудие? Я за вас сделала все, чего вы добивались, а вы изменили мое восприятие мира?

– Зачем?

– Чтобы было поменьше проблем! Я готова была бросить все, чтобы быть с тобой рядом, а ты…

– Я использовал этот порыв в своих целях? – спокойно спросил Ливтрасир. – Я сыграл на твоем увлечении, чтобы развлечься? Ты хочешь внушить мне, что я причинил тебе боль? Вызвать чувство вины?

Он сказал это почти без эмоций, как будто озвучил подтекст ее фразы. Почувствуй Илана в словах хоть намек на раскаянье, ей легче было бы высказать вслух свои мысли.

– Хочу! Разве я не права? – если бы получилось вложить в эту фразу энергию гнева и вызова, ей удалось бы заставить мужчину почувствовать его вину. Ей хотелось услышать слова оправдания или раскаянья. Ей нужно было опять убедиться: ее провели, как девчонку.

– Зачем? Что тебе это даст? – посмотрев ей в глаза, осторожно спросил Ливтрасир.

Илана вновь ощутила волнение. Раньше она мгновенно гасила в себе интерес к недостойным «объектам», но этот мужчина имел над ней странную власть. Илана никак не могла разобраться, использует спутник запретную магию или никак не погаснет остаточный проблеск ее необычной влюбленности.

– Что даст? Запомнишь меня навсегда, Ливтрасир!

– Я тебя не забуду, Илана, – слегка придержав коня, просто ответил он, не отводя взгляд.

Наверно, маг все же использовал чары. Илана опять ощутила волну теплоты и мучительной нежности, схожую с той, что она испытала во время общения с Руни. Догадка вызвала боль, подтвердив, что она стала жертвой магических штучек.

– Еще бы! Забавно рассказывать, как ты внушил мне, что нужно принять необычные правила вашей игры? Ты заставил меня делать то, что тебе нужно! Не посчитался с моей волей!

– Илана, ты сама веришь тому, что сейчас говоришь?

Удивление было таким непритворным, что даже на миг погасило агрессию. Пришлось усилием воли напомнить себе ситуацию с ее отъездом.

– Да! А ты, наверное, хочешь, чтобы я винила себя? Ну конечно! Ведь я человек. Я, по вашим меркам, цинична, рассудочна и бессердечна. Я всегда плохая!

– Неправда. Я не хочу, чтобы ты обвиняла себя.

– Почему?

Прозвучавший ответ был совсем не таким, как она ожидала. Илане хотелось услышать слова сожаления или любви. Маг был должен сказать, что запомнит их встречу. Что он благодарен за помощь. Что, будь он свободен, их судьбы могли пересечься надолго. Что она, Илана, чудесная и необычная женщина.

– Это другой вариант тех же чувств. Обвиняя, ты пробуешь выплеснуть боль, а она не уходит. Она остается, стремясь отравить твою жизнь, отделяет тебя от других. Запускается маятник, и совершенно не важно, куда он качнется: к тебе, от тебя…

– Хватит умничать, мне надоело! – с досадой сказала Илана, стремясь отвести взгляд. – Тебе ничего не докажешь! Не знаю, зачем обсуждать то, что было? Ведь это нельзя изменить. Но вы, маги, такие болтливые!

И, тронув повод, она понеслась вперед, зная, что Ливтрасир не отстанет, не бросит ее на дороге. Он выполнит все обязательства, так как дал слово. Однако попытка заставить его испытать ту же боль, что терзала Илану, закончилась крахом.

Илана не знала, что с ней происходит, но была уверена, что Ливтрасир продолжает использовать магию. Иначе как объяснить, что с ним рядом ее раздражение гасло, а горечь от пережитых обид притуплялась, сменяясь спокойствием и ощущением радости.

Если бы чувство могло усмирить подозрительный разум, искавший ловушку, поездка могла быть чудесной. Однако рассудок упрямо стремился разрушить идиллию. Было непросто подпитывать чувство обиды, бороться с теплом и доверием, переполняющим сердце под взглядом волшебника. Но, раз решив для себя, что маг нагло использует чары, Илана никак не хотела расслабиться.

Когда дорожные кочки сменила лесная тропинка, Илана на миг испугалась, решив, что Ливтрасир попрощается с ней в этих дебрях.

– В лесах Гальдорхейма легко заблудиться, – сказал маг, почувствовав страх своей спутницы. – Я провожу тебя до нашей главной дороги. На ней не собьешься.

– Спасибо! Я добралась к вам сама. Значит, смогу найти путь в Фирод, – иронично сказала Илана, желая скрыть радость.

Волшебник не стал спорить и проговаривать вслух настоящие мысли Иланы. Он просто направил коня в чащу, пригласив ехать за ним. Очень скоро Илана решила, что маг предложил свою помощь, желая найти предлог, чтобы подольше побыть в лесу.

Шорох копыт по сухой хвое, давно покрывшей тропу… Терпкий запах смолы дроммов… Тусклый рассеянный свет, пробивавшийся сквозь вековечные кроны… Какие-то странные звуки… Треск, скрежет и свист… Хлопанье больших крыльев… Звон мелкой мошки, норовящей забиться под ткань или в волосы… Илане это не нравилось, а Ливтрасир наслаждался каждым мгновением. Илана видела, как взгляд правителя города жадно скользит по ветвям дроммов… Как дрожат ноздри, вбирая густой аромат листьев, хвои, смолы… Как рука норовит прикоснуться к шершавым стволам…

В Агеноре, среди беломраморных плит и колонн, золотых стен дворца, древних книгохранилищ, маг был отстраненным и замкнутым. Он принимал эту роскошь, как должное, совсем не думая о красоте драгоценных зеркал, ваз, подсвечников и драпировок. Ему это нравилось, но, в то же время, любой, оказавшийся рядом, мгновенно улавливал: вождь Агенора способен прожить и без этих сокровищ.

В пещерах, у темной реки, Ливтрасир вел себя совершенно свободно. Он видел во мраке, легко находил нужный путь, ощущал необычную жизнь подземелья, сражался с загадочным монстром. Но маг не любил этот мир. Он его принимал, уважал неизвестные правила и соблюдал осторожность. Он не хотел растворяться в энергии сумрака.

Здесь, в гальдорхеймских лесах, Ливтрасир ощущал себя частью глухой чащи. Он жаждал слиться с корнями и кронами, с благоухающим ветром, с клочками жесткой травы, пробивавшейся рядом с тропой. Он любил здесь все, от мелких блеклых цветов до зеленых стеблей, разукрашенных светло-оранжевой ягодой. Даже сухой бурелом, перекрывший однажды тропу, был ему дорог.

Когда, спустившись с коня, маг повел их в обход, Илана могла бы поклясться, что он благодарен препятствию, давшему повод пройтись пешком. Если бы не она, Ливтрасир давно бы уже снял сапоги, чтобы чувствовать тепло нагретой тропы. Глядя, как лучи солнца, пробившись сквозь ветви, скользят по лицу Ливтрасира, Илана подумала:

– Здесь он действительно счастлив!

Уйдя из гальдорских лесов, начав новую жизнь в Агеноре, волшебник лишил себя многого. Власть и почет, постижение Силы, борьба и любовь не могли заменить это мощное чувство единства с природой. Он, делая выбор, отрезал какую-то часть своей жизни, своей души. Маг расплатился гармонией.

Илана вдруг поняла, почему в катакомбах ей страстно хотелось его спровоцировать на жесткость, даже жестокость. Часть подсознания женщины в нем ощущала могучую силу свободного зверя гальдорских лесов. Ей хотелось добраться до этой природной энергии, скрытой покровом культуры и магии.

Еще она поняла, что была неправа, видя силу в агрессии. Именно дикая мощь Гальдорхейма, которая билась в его жилах, и заставляла волшебника быть осторожным. Он, зная себя, не нуждался в ее подтверждении. Его спокойствие и неизменная мягкость, которые, в силу привычки, люди могли посчитать проявлением слабости, были ее продолжением.

Здесь, в гальдорхеймских лесах, Ливтрасир до конца стал собой, растворившись в могучем потоке заветной энергии, мощной любви к жизни в каждом ее проявлении. В чувстве, которое переполняло его, были сила и теплота. И уверенность. И бесконечная радость от редкой возможности жить, ощущая единство со всем, что тебя окружает.

Сентиментальная слабость, зависимость, отказ от собственной воли, воспетые бардами как знаки высшей любви, совершенно не свойственны этому чувству. Они нарушают гармонию и ослабляют, мешая принять жизнь во всех ее красках. В любой душе скрыто зерно, из которого можно взрастить этот яркий цветок сопричастности с миром, однако не каждый способен понять и принять его ценность…

В этот момент и возникла реальная боль. Не протест, не бушующий гнев, не отчаянье от невозможности управлять тем, кто рядом, в своих целях, а понимание. Мысли о том, что она повстречала того, кто ей нужен, кого она ищет, кто может дать счастье, и чью жизнь уже не связать с ее собственной, были ужасны. Илане стало так плохо, что потемнело в глазах. Судьба вновь посмеялась над ней, показав, чем могла одарить, и лишив ее всякой надежды.

Лесная поляна была небольшой. Ручеек, вытекавший из узкой расщелины, был аккуратно расчищен. На камне у устья стояла круглая деревянная чаша.

– Охотники, – пояснил Ливтрасир, хотя Илана его ни о чем не спросила. – Здесь мы расстанемся. Тропа широкая, ты не заблудишься. За день доедешь до главной дороги. Сейчас мы построим шалаш, чтобы ты отдохнула.

– Не нужно, мне хватит плаща, – ровным тоном сказала Илана, впервые почувствовав, как измотали ее эти дни.

– Скоро будет гроза. Ты промокнешь.

– Откуда ты знаешь?

– Я чувствую.

– Значит, укроюсь под деревом.

– Нет, так нельзя.

Порыв ветра был сильным и резким. Высокие дроммы ответили шелестом веток и дружным гудением стройных вершин. Потемнело. Первые крупные капли упали на ветви и дружно запрыгали, мягко стуча по сухой хвое, тонким травинкам и листьям. Ливтрасир, бросив охапку ветвей внутрь зеленого «дома», позвал свою спутницу.

Ливень был долгим. Гальдорская буря казалась Илане куда лучше нудных дождей, моросящих над Лонгрофтом. Вода хлестала потоком, гремел гром. Блеск молний был так ярок, что свет зарниц пробивался сквозь тонкие стенки. Илане казалось, что хрупкий шалаш разметает в любой момент, но «домик» крепко стоял между толстых корней дромма.

– Это недолго, – сказал Ливтрасир, убирая сапог от большой лужи, натекшей неподалеку от входа.

– Мне нравится. В Лонгрофте редко увидишь подобное. Гудит земля, гремит небо… Будет о чем вспомнить.

– Я не успел закрыть вход должным образом.

– Ну и что? Там, где мы, сухо.

– А если из лужи получится озеро?

– Переживу.

Они оба замолкли, прислушавшись. Шелест дождя по ветвям звучал тише, чем раньше. А может, так только казалось. Потом Ливтрасир открыл сумку и вынул хлеб с сыром и яблоки, взятые в путь. Есть совсем не хотелось, однако Илана взяла одно, желто-зеленое, с красными пятнами.

– Здесь, в Гальдорхейме, таких не бывает. У нас они мелкие, как яйцо голубя, и очень кислые. С ними пекут пироги или делают сидр. Только дети жуют их сырыми. Они понимают, что может потом разболеться живот, но они все равно нарушают запреты родителей.

– Да? – откусив небольшой кусок, вяло спросила Илана. – В Лонгрофте такие, зеленые, варят или запекают. Едят только красные.

– Буду знать.

– Ладно уж, здесь не Лонгрофт.

Вероятно, она все-таки задремала под шум дождя, так как, очнувшись, Илана увидела, что оказалась одна. В шалаше никого нет. Открытие сразу встряхнуло, прогнав дремоту.

– Ливтрасир!

Ей никто не ответил. Поднявшись, Илана шагнула наружу, забыв про натекшую лужу. Сапог громко хлюпнул, но, к счастью, почти не промок.

Воздух был совершенно прозрачным и плотным. Илане казалось, что он странно, еле заметно, вибрирует и окружает предметы расплывчатым контуром. Солнце еще не садилось. Лучи, отражались во множестве капель, повисших на иглах и листьях, сверкали в траве серебристою россыпью бисера.

Красный… Оранжевый… Желтый… Зеленый… Голубой… Синий… И фиолетовый… Семь цветов короткой яркой полоски блестели в просвете ветвей.

– Радуга, – раздался рядом мужской голос.

Ливтрасир, стоя у дромма, смотрел в небо, на разноцветный кусок как на некое чудо.

– И что?

– Жаль, что это не радужный мост. Лишь фрагмент, но какой яркий…

– Лишь преломление света, игра лучей. Очень банально, – с досадой сказала Илана. – Не знаю, чем здесь восторгаться!

– Ребенком я очень любил наблюдать в небе радужный мост. Я стоял и смотрел, пока радуга не исчезала… Однажды мне даже приснилось, что я… Я пройду по мосту семицветных полос. Когда вырасту. Я сам создам его, чтобы найти… Обрести что-то важное.

– Глупости! – голос Иланы звучал раздраженно.

Минуты текли, а волшебник растрачивал их на какую-то чушь.

– Жаль, – взглянув ей в глаза, сказал маг, посылая волну теплоты, о которой мечтала Илана.

– Скажи, ты меня ненавидишь? – внезапно спросила она.

– За что? – улыбнулся в ответ Ливтрасир. – Я тебе благодарен. Не встреть я тебя, не пройди с тобой вместе весь путь…

– Почему ты не хочешь любить меня?

– Я люблю.

– Нет, ты не любишь! Никто не любит меня. Каждый раз, когда я… Я встречаю мужчину, с которым могла бы жить, рядом другая, а я… Почему я лишь прихоть, игрушка, подруга на час?

Слова были не те, что хотелось услышать Илане, хотя взгляд мужчины наполнился нежностью и состраданием.