Текст книги "Домработница царя Давида"

Автор книги: Ирина Волчок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Аня, а вы сами его видели? – неожиданно спросил Евгений Михайлович.

– Кого? – Аня сбоку подозрительно присмотрелась к выражению его лица. Да нет, кажется, не улыбается. – Евгений Михайлович, как же я могу видеть чужую галлюцинацию? Это же Алинин личный глюк, он не может являться по вызову к кому попало!

– Анечка, вы невозможно смешная, – грустно сказал Евгений Михайлович. – Может быть, согласитесь звать меня без отчества? Женей, например. Или хотя бы Евгением. И давайте на «ты», а?

Ну вот, мы так не договаривались… Аня помолчала, повздыхала, тщательно обдумывая ответ, вспомнила цитату из недавно читанного ею местного классика и с сожалением сказала:

– Не смогу. Меня душит уважение.

Местный классик писал так о своём отношении к нынешнему губернатору. Губернатор дал местному классику литературную премию имени себя. И никто не смеялся.

А Евгений Михайлович засмеялся. Ну, не всё потеряно, не такой уж он странный, как ей казалось. Правда, смеялся он опять как-то неумело, и опять закашлялся – так, что даже машина в сторону вильнула.

– Тихо, тихо, – заволновалась Аня. – Остановитесь на минутку, я вас по спине похлопаю.

Машина съехала на обочину, остановилась, и Евгений Михайлович послушно повернулся к Ане спиной. Она крепко похлопала ладонью ему между лопаток, озабоченно приговаривая:

– Ну, что это такое, в самом деле? Всё время кашляете! Вам обязательно надо показаться врачу!

Евгений Михайлович перестал кашлять, повернулся к Ане лицом и покладисто ответил:

– Ладно, я обязательно покажусь. А какому врачу мне следует показаться, как вы думаете?

Голос-то у него был покладистый, а взгляд опять стал подозрительный. Совершенно психиатрический взгляд.

– Лучше – сразу всем, – решительно посоветовала Аня. – То есть не сразу, а по очереди… Знаете, оказывается, столько всяких врачей бывает! А, да, вы же знаете. А я только недавно узнала. Справку для бассейна нужно было брать, так меня по всем врачам прогнали! Для каждой болезни – свой врач, можете себе представить? А, да, вы можете… Уже и не помню, как они все называются. Штук пятнадцать, наверное. Или даже больше. Из такого количества уж как-нибудь можно выбрать нужного. Логично?

– Логично, – рассеянно согласился Евгений Михайлович. – Я как-нибудь потом выберу нужного… Анечка, раз уж вы не хотите со мной поужинать, может быть, прямо сейчас заедем куда-нибудь, перекусим на скорую руку? Я страшно голодный. Это времени не займёт, все кафешки всё равно по пути.

– Всё равно уже некогда, – с сожалением сказала Аня. На самом деле – без всякого сожаления, но показывать это было бы невежливо. – И так ничего не успеваю. Спасибо, что вы меня до города довезли, а то ещё бы не известно, сколько времени потеряла… Евгений Михайлович, да вы ведь можете у любой кафешки меня высадить. Сами зайдёте, поедите нормально, а я дальше на автобусе.

– Ну, уж не до такой степени я оголодал, – ворчливо возразил он. – Я вас всё-таки до места доставлю. Да, а до какого места вас доставлять-то? До дома? Или на работу, в типографию?

И всё-то он знает, подумать только… Аня точно помнила, что не рассказывала ему ничего о своей работе в типографии. Значит – специально у кого-то узнавал. Наверное, у Алины. Это называется использованием служебного положения в личных целях. Или личные цели тут ни при чём? Может быть, лечащему врачу положено знать, из кого состоит ближайшее окружение больного? Вдруг – из таких же больных?.. Наверное, в таком случае нужно применять какие-нибудь другие методы лечения?

Эта мысль привела Аню к воспоминанию о беспризорных гениях Алины, и она спросила:

– А если вокруг больного всё время ошиваются тоже… ну, не очень здоровые, – это не опасно?

– Вы это о чём? – удивился Евгений Михайлович. – Анечка, вы совершенно здоровы. Так здоровы, что для нашего времени это даже странно. Да что я говорю, вы и сами это прекрасно знаете.

– Знаю, – согласилась Аня. – У меня даже справки сохранились, от всех пятнадцати врачей. Или даже больше. И все написали: «практически здорова». Так что я для Алины не опасна. Я насчёт гениев сомневаюсь… То есть не то чтобы сомневаюсь… Может быть, они нормальные. Но очень уж шумные. А некоторые – ещё и пьющие. Даже мне с ними очень тяжело. А как на Алину это действует? Они иногда месяцами у неё живут. Я понимаю, некоторым просто больше негде жить. Алина говорит, что они ей не мешают. Но ведь на самом деле это не слишком полезно?

– Ничего там особенного, – небрежно сказал Евгений Михайлович. – Видел я их. Графоманы и неудачники. Всё в пределах нормы.

– Как это – в пределах нормы? – удивилась Аня. – Живут все месяцами, считают себя друзьями, а когда Алина в больницу попадает, так ведь ни один даже навестить не придёт! И это вы считаете нормой?

– Считаю, – подтвердил Евгений Михайлович. – И не я один так считаю. Если всех нормальных халявщиков считать больными, так у нас никаких койко-мест не хватит. Эгоизм, равнодушие, неблагодарность – это не диагноз. А вот ваше гипертрофированное чувство ответственности, Аня, давно вызывает во мне профессиональный интерес. Шутка!

Его шутка Ане не понравилась.

– Вы правильно сделали, что предупредили. У меня нет чувства юмора, я шуток не понимаю, поэтому могла бы прийти к вам лечиться от чувства ответственности. – Она заметила, что машина сворачивает в знакомый переулок, и торопливо сказала: – Вот здесь можете остановиться? Вот здесь, прямо на углу. Я даже не заметила, как вы меня до самого дома довезли! Спасибо большое, теперь я много сделать успею.

– На углу нельзя, – виноватым голосом ответил Евгений Михайлович. – Но я сразу после поворота тормозну, ничего?

Машина свернула направо и через несколько метров остановилась – почти напротив кованого ажура ворот. Ну, вот, мы так не договаривались… Аня даже немножко расстроилась. Ей почему-то не хотелось, чтобы Евгений Михайлович знал её нынешний адрес. Ну, что ж теперь поделаешь.

– Спасибо, – ещё раз сказала она и полезла из машины. – Счастливого пути. Я вам в отделение позвоню, наверное, в понедельник, это ничего? Узнаю, когда Алину забирать.

– Аня, вы что, в этом доме живёте? – с непонятной интонацией вдруг спросил Евгений Михайлович.

Аня оглянулась – он пригнулся, цепляясь за полуоткрытую правую дверцу машины, напряжённо вытягивал шею и с явным недоверием смотрел то на дом, то на неё. Вот и зачем бы ему знать, в каком доме она живёт?

– Я здесь работаю, – осторожно сказала она. В конце концов, это ведь было правдой. Почти. – Вернее – надеюсь, что буду работать… То есть подрабатывать. Меня приняли домработницей к пожилому инвалиду. Но его ещё не привезли, так что я пока не знаю, останусь работать или нет. Вдруг я ему не понравлюсь?

– Зачем?! – потрясённо спросил Евгений Михайлович. – Аня, зачем вам это нужно?

А вот этого она объяснять уж совсем не собиралась. Алина недавно рассказывала, что Евгений Михайлович, разойдясь с женой, оставил той четырёхкомнатную квартиру в новом доме, а себе тут же купил другую, ничуть не хуже. Без проблем. Что можно объяснить человеку, который без проблем оставляет и покупает четырёхкомнатные квартиры? Наверное, он никогда не выбирал, где жить лучше – в парке на скамейке или на рабочем месте. Вряд ли он вообще догадывается, что есть люди, которым приходится совершенно всерьёз думать над таким выбором. Зачем, видите ли, ей это нужно!..

– Ну, Евгений Михайлович, вы сегодня такие вопросы задаёте, – сказала она укоризненно. – Или вы опять шутите? Так я же предупреждала: у меня нет чувства юмора. Меня ваши вопросы ставят в тупик. А этот вообще все рекорды побил… Что значит «зачем»? Как вы думаете, может старый человек в инвалидной коляске обойтись без посторонней помощи? А-а, то-то. Сами всё понимаете, а спрашиваете.

– Ну да, – растерянно согласился Евгений Михайлович. – Это, конечно… Да, понимаю. Нет, но почему именно вы?!

– Потому, что именно я прошла кастинг, – гордо сказала Аня, шагнула к воротам и нажала сразу три сердцевинки металлических цветов – на всякий случай, а то она опять забыла, какой из них работает звонком. – Знаете, Евгений Михайлович, на это место был страшный конкурс. И не кто попало, а солидные люди, профессионалы, с хорошими рекомендациями. Вот так-то. А выбрали меня. Разве это не повод для законной гордости?

На этот раз ворота не стали задавать ей никаких вопросов, щёлкнули и с тихим жужжанием поплыли в сторону. Аня вошла во двор, оглянулась, помахала заметно оцепеневшему Евгению Михайловичу рукой и пошла к подъезду походкой победительницы. Это она так надеялась, что сейчас у неё походка победительницы. Правда, она никогда не видела, как ходят победительницы. Ну, не важно. Может, Евгений Михайлович тоже никогда не видел, как ходят настоящие победительницы. Как любит повторять Людочка Владимировна, главное – это верить самой, тогда и остальные во что угодно поверят.

Наверное, охранник на посту поверил в её походку: дверь подъезда открылась перед ней тоже без всяких вопросов, а когда она вошла в холл, охранник даже не спросил, к кому и по какому вопросу она направляется этой своей походкой победительницы. Аня остановилась возле стойки, огораживающей стол с маленькими черно-белыми телевизорами и стул с охранником, и строго спросила:

– А вы почему у меня документы не проверяете? Вдруг я какой-нибудь злоумышленник? То есть злоумышленница.

– Ты уже в базе данных, – равнодушно отозвался охранник, даже не оглянувшись на неё. И совсем другим тоном добавил: – А тачка-то какая, а? Ишь, на какой тачке домработниц нынче подвозят… Богатенький папик, да?

– У меня нет отца, – на всякий случай сказала Аня. Кто их знает, может быть, в этом доме охране положено знать семейное положение всех наёмных работников. – У меня никакого отца нет, ни богатого, ни бедного. Это машина врача психиатрической больницы. Он просто меня оттуда до дома подвёз, по пути.

Охранник наконец оглянулся, уставился на неё очень хмурым взглядом – и тогда она его узнала. Это был тот самый почти офисный парень, который дежурил в день её первого визита к даме Маргарите. Олег? Да, зелёная Анна, няня вурдалакши Анюты, называла его «Олежек». Тогда он почему-то был очень сердитый. Сейчас, кажется, тоже сердитый.

– Вам бы всем только шуточки, – сказал сердитый Олежек и опять отвернулся к своим телевизорам. – Нет, но какая тачка… Конечно, если бы у меня такая была, так Анька мимо бы не пробегала. Как будто я пустое место.

Аня уже хотела сказать, что она и не пробегала мимо него, как мимо пустого места, но вовремя сообразила, что Олежек говорит вовсе не о ней, а о зелёной Анне. Ведь и в первый свой визит она сразу заметила, как этот Олежек вслед зелёной Анне смотрел… Ну, и при чём тут машина? Вот ведь глупый народ…

– Машина тут совершенно ни при чём, – укоризненно сказала Аня. – Машина – это просто вещь. А человек – это человек.

Почти офисный Олежек опять оглянулся и по-прежнему сердито сказал:

– Ну да, как же! Человек в такой машине – это уже не абы какой человек. Все вы одного хотите…

– Мне кажется, вы ошибаетесь, – возразила Аня. – Все хотят разного. Кроме счастья, конечно. Счастья хотят все. И лучше заранее понять, что другому человеку нужно для счастья, чем навязывать ему свои представления…

– Ага, а сама не на самосвале приехала, – саркастически пробормотал Олежек и опять отвернулся к своим телевизорам.

Аня вздохнула и направилась к лифту. Наверное, зелёная Анна правильно делает, что пробегает мимо этого Олежека, как будто он пустое место. Или потому и пробегает, что у него нет такой машины? Аня сама недавно слышала, как одна из верстальщиц говорила о своем парне: «Любить его можно, а замуж идти – это глупость. За кого там идти? Ни квартиры своей, ни машины приличной, ничего, пустое место». Можно любить пустое место! Очень странный народ бывает, очень странный…

От печальных мыслей о странном народе её отвлёк едва слышимый бой часов в соседней квартире. Уже четыре часа! В типографию она забежать уже не успеет, да пока почти и не с чем, только половина распечатки вычитана. Но продукты бомжам отвезти – самое время. То, что осталось от экзаменационного обеда, она еще утром аккуратно запаковала, так что можно прямо сразу выезжать, а если успеет вернуться быстро – так и шторы пропылесосит, и распечатку дочитает, а может быть, даже и холодильники вымоет. Вот только есть очень хочется… Нет, лучше потом, нельзя задерживаться, а то наверняка ничего не успеет. Паспорт с собой, ключи с собой, деньги… деньги не надо с собой брать, деньги надо оставить дома… Мало ли что. Чужие всё-таки. С собой надо взять только на транспортные расходы. Хоть бы уж транспорта не пришлось сто лет ждать…

На боевом посту сердитого Олежека не было, входная дверь стояла нараспашку, и Аня всерьёз задумалась, не означает ли это, что в дом могли проникнуть злоумышленники. Даже уже собралась кого-нибудь на помощь позвать, но не знала, кого звать и каким способом. Но тут в проёме распахнутой двери появился сердитый Олежек, увидел её и хмуро пробормотал:

– Конечно, через три минуты выскочила! К самосвалу не выскочила бы…

Аня не поняла, к чему это он, но уточнять не стала. Ну его, очень уж сердитый. Не тот у неё уровень социальной адаптации, чтобы с такими сердитыми общаться.

Олежек посторонился, пропуская её, вежливо – хоть и опять как-то сердито – придержал дверь, Аня вышла на крыльцо, с трудом волоча битком набитую большую тряпочную сумку, – и увидела за воротами машину Евгения Михайловича! И самого Евгения Михайловича увидела, он стоял у своей роскошной машины, весь тоже роскошный, курил и равнодушно посматривал по сторонам. Явно кого-то ждал. Её, что ли? Ну вот, мы так не договаривались…

– Ой, – растерянно сказала Аня, отступила назад в подъезд и попыталась спрятаться за Олежека. – Вот ведь как некстати… У вас здесь запасного выхода нет? С другой стороны? Например, на случай пожара?

– Типун тебе на язык! – Олежек, похоже, тоже растерялся. – Какой пожар? Где пожар? А ну пойдём, разберёмся! Ты пожарных вызвала? Стой, куда?.. Главное – обязательно в моё дежурство что-нибудь такое…

– Да ничего такого! – торопливо зашептала Аня, косясь через его плечо на улицу за воротами. – Никакого пожара, что вы, в самом деле… Я о запасном выходе спросила, а пожар – это так, для примера. У вас запасной выход есть? Понимаете, мне бы не хотелось сейчас встречаться вон с тем человеком, мне сейчас очень некогда, а он всё время в ресторан зовёт.

– Ну, так и скажи ему, чтобы отлез, – посоветовал Олежек. – Пошли куда подальше раз и навсегда, чтобы понял.

– Я не умею посылать, – призналась Аня. – И мне вообще не хотелось бы ему грубить. Он лечащий врач моей подруги, нельзя с ним отношения портить. Нам довольно часто приходится встречаться, и ещё придётся, наверное.

– Значит – судьба, – философски сказал Олежек. – От судьбы не уйдёшь. А запасной выход только из подвала через гаражи. Но у тебя ведь машины нет? Ну, вот и поезжай на этой. Всё лучше, чем такой мешок по жаре пешедралом волочь. Нет, но что за бабы бывают, а? Такая тачка – а она кочевряжится! Чего тебе ещё надо?

– Всё, уже ничего не надо, – расстроено пробормотала Аня. – Он меня уже увидел. Руками машет. Теперь сбежать потихоньку не получится, даже через гаражи… Невежливо. И чего он не уехал? Сам говорил, что страшно голодный. Ну, и ехал бы в свой ресторан.

Она вздохнула, поудобнее перехватила верёвочные ручки своей неподъёмной сумки и стала осторожно спускаться по ступенькам крыльца на гладенькие плитки двора. Эх, жаль, сейчас не получится никакой походки победительницы – с такой-то тяжестью в руках…

– Дай сюда, – вдруг сказал Олежек и вынул из её руки эту тяжесть, будто воздушный шарик. – Погоди, сейчас ворота открою.

Он нырнул в подъезд, через полминуты вышел, прихватил Аню за локоть и повёл к воротам, на ходу злобно приговаривая:

– Конечно, в тачке любой дурак такие мешки может возить… Тачка железная, не рассыплется. А как руками – так это пусть девчонка тащит… Ты учти: все они козлы, эти крутые.

Идти походкой победительницы под конвоем Олежека не очень-то получалось. Шагал он слишком широко и быстро, держал её за локоть слишком крепко – так не победительниц сопровождают, а выводят из класса хулиганов. С вещами. И с передачей родителям требования явиться в школу прямо завтра. Вон как Евгений Михайлович смотрит… Можно представить, что он сейчас должен думать.

Но представить, что должен думать Евгений Михайлович, Аня не успела. Олежек уже дотащил её до ворот, которые тихо жужжали, уползая в сторону, и Евгений Михайлович, кажется, собирался войти в эти ворота. По крайней мере – сделал пару шагов от машины. Поэтому Олежек решил, что охраняемый объект под угрозой вторжения, выпустил, наконец, Анин локоть, выступил вперёд и спросил официальным голосом:

– Вы к кому?

– Ни к кому, – помолчав, ответил Евгений Михайлович, глядя не на Олежека, а на Аню. Опять с каким-то непонятным выражением. – Я Аню жду… Анну Сергеевну.

Олежек обернулся к Ане, даже немножко наклонился к ней, сделал внимательное лицо и бдительно спросил:

– Анна Сергеевна, вы машину вызывали?

Аня удивилась, уже хотела напомнить, что пять минут назад говорила о том, что врач подвёз её по пути, но опять почувствовала пальцы Олежека на своём локте, посмотрела в ожидающее лицо Евгения Михайловича и сказала:

– Не беспокойтесь, Олег, это мой знакомый. Мы тут сами разберёмся.

– Ну-ну, – недоверчиво буркнул Олежек, выпустил Анин локоть, вышел за ворота и принялся ходить вокруг машины, демонстративно разглядывая номера – и сзади, и спереди.

Евгений Михайлович смотрел на эту демонстрацию бдительности с профессиональным интересом. Ане было неловко. Наконец Олежек решил, что произвёл достаточно сильное впечатление, остановился и обратился к Ане, будто хозяина машины вовсе не было:

– Так, куда багаж складывать?

Про багаж Аня поняла не сразу, поэтому пока придумывала, что надо отвечать, Евгений Михайлович быстро шагнул к машине, распахнул заднюю дверцу и уверенно сказал:

– Вот сюда, на сиденье. Анечка, там ничего бьющегося? На всякий случай ремнём надо пристегнуть, чтобы не опрокинулась…

И Олежек, уже ничего не спрашивая у Ани, устроил её сумку на заднем сиденье, важно кивнул и пошёл к дому с чувством выполненного долга. С демонстративным чувством выполненного долга.

– Садитесь, Анечка, – сказал Евгений Михайлович. – Ну, что же вы? Садитесь, садитесь… Куда мы сейчас?

Ну вот, мы так не договаривались…

Аня помедлила, оглянулась на идущего к подъезду Олежека – и всё-таки полезла в машину. Подождала, пока Евгений Михайлович устраивался за рулём, и решительно сказала:

– Мне до автобусной остановки. До ближайшей. Прямо за углом остановка есть. Вот до неё и… если не трудно. Раз уж так получилось.

– Анечка, вы что, боитесь меня? – удивился Евгений Михайлович, трогая машину с места. – Зачем автобус? Я вас довезу, куда захотите. Вы же сами говорили, что у вас времени совсем мало… А! Я понял. Вы просто не хотите, чтобы я знал, куда и зачем вы поехали. Аня, какие страшные тайны вы скрываете? Врачу можно рассказать всё.

Аня считала, что вот как раз врачу-то её страшные тайны рассказывать совсем не обязательно. Особенно – психиатру. Особенно – Евгению Михайловичу. Особенно – если помнить о его привычке задавать очень странные вопросы. Даже её дружба с Алиной вызывает у него недоумение. Чтобы не сказать – профессиональный интерес. Так что её дружбу с бомжами он вообще вряд ли поймёт…

Хотя, может быть, это было бы даже кстати. Может быть, он больше никогда не будет заговаривать об ужине в ресторане. И ждать её в своей машине у ажурных ворот не будет. Вряд ли царь Давид одобрит тот факт, что его домработницу кто-то катает в такой крутой тачке. Даже Олежек не одобрил, даже у Олежека это вызвало законное подозрение. Так всё неловко получилось… А она, между прочим, пока ещё замужем.

– Для психиатра может представлять интерес только одна моя страшная тайна, – сказала Аня, как следует обдумав возможные последствия своего признания. – Я дружу с бомжами. То есть, не то, чтобы вот так прямо домами дружу, у них же нет домов. Просто у меня есть знакомые бомжи, и я им иногда помогаю. Как раз сейчас собралась отвезти им кое-какую еду, а тут вы…

Она подождала реакции на своё признание, но Евгений Михайлович никак не реагировал, если не считать того, что посматривал на неё в зеркало заднего вида и слегка улыбался. Неумело. Может быть, опять подумал, что она шутит?

– Ну, ну, продолжайте, – наконец подал голос Евгений Михайлович. – А тут я… Дальше-то что?

– Откуда я знаю, что дальше? Я думала, что вы спросите, зачем мне всё это надо… – Аня помолчала и на всякий случай напомнила: – К тому же, вы собирались в ресторан ехать.

– Я передумал, – весело сказал Евгений Михайлович. – И в ресторан передумал, и спрашивать передумал. Всё равно от вас никакого ответа не дождёшься. Кроме кукареканья… Ну, так где у вас свидание с этими бомжами?

Аня помолчала, повздыхала, подумала – и наконец назвала свой адрес. Бывший свой адрес. Ладно, что ж теперь поделаешь. Всё равно он теперь не отвяжется. Похоже, он решил узнать побольше симптомов, чтобы поставить ей окончательный диагноз. Будут ему симптомы, сколько угодно симптомов будет…

Весь оставшийся путь они молчали, только возле самого дома Аня сказала, что во двор лучше не заезжать, лучше остановиться на углу, а то её бомжи могут испугаться машины Евгения Михайловича. Ну, не то чтобы испугаться, но… в общем, не надо лишний раз их смущать. На самом деле – Аня не хотела, чтобы кто-нибудь увидел её выходящей из этой машины. И бомжи пусть не видят, и никто…

– Правильно, – согласился Евгений Михайлович. – Действительно, зачем лишний раз людей травмировать? У них и так комплексы… Не будем тачку светить, вот здесь, за уголок, спрячемся. Очень правильное решение.

Он даже не догадывался, до какой степени это решение было правильным. Из-за угла дома вышел Вадик под руку с какой-то рыженькой полненькой дамочкой. Не очень молодой. Эту дамочку Аня никогда раньше не видела, но сразу почему-то подумала, что дамочка, скорее всего, из какой-нибудь администрации, комиссии или инспекции. Потому что дамочка была совсем не во вкусе Вадика, к тому же – что-то громко и беспрерывно говорила высоким пронзительным голосом, чего Вадик вообще терпеть не мог. Но сейчас он очень даже терпел, более того – сам молчал и слушал с выражением восторженного внимания, бережно вёл дамочку под локоток и на ходу с блудливой улыбкой заглядывал ей в лицо. Совершенно очевидно: нужная дамочка. Из тех, которые имеют право подписывать всякие бумажки. Или, на крайний случай, подсовывать эти бумажки на подпись тем, кто имеет право подписывать. Неужели Вадик эту дамочку домой приводил? В свою пустую, ободранную, да ещё и заложенную квартиру? А как же социальная адаптация и правила межличностного общения, не говоря уж об имидже серьёзного бизнесмена? Если Вадик будет делать такие ошибки, то не видать ему нужной подписи, ой, не видать…

Евгений Михайлович вышел из машины, открыл дверцу с Аниной стороны и ожидающе посторонился.

– Сейчас, – прошептала Аня, провожая взглядом удаляющуюся в сторону троллейбусной остановки парочку. – Сейчас, одну минуточку…

Евгений Михайлович проследил за её взглядом, оглянулся, ничего не понял и с недоумением спросил:

– Аня, мы от кого-нибудь прячемся?

– Уже нет, – ответила она, с облегчением глядя, как парочка скрывается за углом соседнего дома. – То есть что это я?.. Мы ни от кого и не прятались. Просто сейчас мне не хотелось бы встречаться с… одним человеком. Тем более что он не один.

– С мужем, наверное? – догадался Евгений Михайлович. – Впрочем, извините, это не моё дело.

– Да, – ответила Аня.

Подумала, что её «да» можно принять и как подтверждение того, что это не его дело, но уточнять ничего не стала. В конце концов, это действительно не его дело. Правда, это уже и не её дело. Почти.

– Конечно, – непонятно с чем согласился Евгений Михайлович, вытащил из машины её сумку, закрыл машину и бодро осведомился: – Ну, куда это нести?

– Ой, нет, вот этого уже совсем не надо! – Аня попыталась отобрать у него свою сумку, но он не отдал. – Дальше я уже сама. Вы и так уже много времени потеряли… И так и не пообедали… И неизвестно, ждут они или уже нет… Чего вы зря ходить будете? А если ждут, так ведь тоже… как бы это сказать… в общем, они вас стесняться будут.

– Ну, вас-то не стесняются, – возразил Евгений Михайлович.

– Что ж вы сравниваете, – беспомощно сказала Аня. – Вы – и я! Вы – совсем другое дело, совсем другое… Зачем вы заставляете меня объяснять очевидные вещи? Ведь и сами всё понимаете! Отдайте, пожалуйста, сумку, я дальше одна, а вы уезжайте.

– Ладно, – согласился Евгений Михайлович. – Уеду. Вот донесу ваш мешок – и сразу уеду.

Он повернулся и пошёл во двор, и Аня пошла за ним, что же ещё ей оставалось делать… Шла, а сама думала: бомжи, конечно, испугаются. Они вообще всегда очень мнительные, особенно Лёня-Лёня. Они даже её сначала опасались, даже имена свои не сразу сказали, вообще в разговор вступали неохотно… И то, что она приносила им, никогда при ней не ели. Брали – как правило, не благодаря, – и сразу уходили. Года полтора вот так привыкали, совсем недавно привыкли. А тут – новый человек, да ещё настолько другой человек, просто в глаза бросается, что другой. Другая порода. Другую породу бомжи боялись и не любили.

В самом дальнем углу двора на траве под забором сидели трое – Лев Борисович, Лёня-Лёня и совсем незнакомый старик. Может быть, и не старик, она так и не научилась определять возраст этих людей, все они выглядели стариками. Лев Борисович первый заметил её, с видимым трудом поднялся, толкнул в плечо Лёню-Лёню. Лёня-Лёня тоже вроде бы собрался подняться, увидел рядом с Аней чужого человека, что-то пробормотал и остался сидеть. И даже отвернулся. А совсем незнакомый старик неожиданно шустро вскочил и торопливо зашаркал прочь. Правда, через несколько шагов остановился, оглянулся и стал топтаться на месте, внимательно разглядывая чахлую траву у себя под ногами.

Ну вот, чего и следовало ожидать…

Аня обогнала Евгения Михайловича, заторопилась, замахала рукой и ещё издалека громко заговорила:

– Здравствуйте! Хорошо, что вы сегодня здесь, я боялась, что не застану. Извините, что долго не приходила, просто ни минуты свободной не было, честное слово. Зато я придумала, где нам теперь можно будет встречаться. А почему ваш товарищ уходить собрался? Даже не познакомимся?

– Здравствуй, Аннушка, – сказал Лев Борисович, настороженно поглядывая на Евгения Михайловича, который шёл за Аней и был уже близко. – А мы вот тебя каждый день ждём, да… А ты вот не одна нынче…

– Это мой знакомый, он сумку донести помог, он… – Аня хотела сказать, что Евгений Михайлович друг, но не решилась. Не надо заранее делать такие важные заявления. – Он нам не враг. Его опасаться не надо.

– Я не враг, – подтвердил подошедший Евгений Михайлович. – Я носильщик… Куда это ставить?

Лёня-Лёня приподнялся, молча вытащил из-под себя мятые газеты, ни на кого не глядя, бросил их на траву.

– Вшей не натряс? – деловито спросил Евгений Михайлович. – Всё-таки еду выкладывать.

– Вы, гражданин начальник, за нас не волнуйтесь, – гнусавым голосом сказал Лёня-Лёня и совсем отвернулся. – Мы люди привыкшие. Чего вошь? Тоже какое-никакое мясо.

– Да я не за тебя волнуюсь, – спокойно отозвался Евгений Михайлович. – Я за себя волнуюсь. Тоже хотел перекусить, а то с утра голодный мотаюсь. Мне много не надо, так, кусок хлеба – и ладно.

– Нам Аннушка прошлый раз мыла приносила, специального, от всяких насекомых, – подал голос Лев Борисович. – Мы ещё вчера помылись, жарко было, так мы и помылись за старой плотиной. И вещи все постирали. Там хорошо, там никого не бывает. Только мужик траву косил, но он ничего, он слова не сказал. Леониду даже две сигареты дал.

– С фильтром, – уточнил Лёня-Лёня, повернулся, наконец, лицом к народу и принялся, не вставая, разворачивать и расстилать на траве газеты.

Евгений Михайлович поставил на эти газеты Анину сумку, стал по-хозяйски доставать свёртки и банки, Лев Борисович, помедлив, начал открывать банки и разворачивать свёртки, Лёня-Лёня повёл носом и тоже присоединился к хозяйственной деятельности. Аня стояла в сторонке и чувствовала себя лишней. Оглянулась на незнакомого старика, который стоял ещё дальше, и шагнула к нему. Надо же познакомиться с человеком.

– Меня зовут Анна, – сказала она и выжидающе замолчала, глядя в его загорелое до черноты лицо, заросшее длинной полуседой щетиной. Еще пару недель – и будет уже не щетина, а настоящая борода.

Почти у всех бомжей были бороды. Но вот такой роскошной гривы чуть вьющихся волос она ни у одного бомжа не видела. Вообще ни у кого не видела. Только у Алины однажды видела, но потом Алина сделала стрижку, и с тех пор всегда коротко стриглась. И у Алины волосы были чёрные, как вороново крыло, а у этого бомжа – довольно светлые, да ещё и наполовину седые.

– Александр, – не сразу ответил бомж, внимательно глядя ей в глаза. – Александр Викторович, если угодно.

Что-то в этом бомже было неправильное. То есть, конечно, в них во всех было вообще очень мало правильного… И именно отсутствием этого набора правильного, нормального, необходимого все они друг на друга были похожи. Этот отличался от всех. Голос у него был молодой, низкий, сильный. Глаза ясные, взгляд уверенный и спокойный. А главное – запах. От этого бомжа, несмотря на старые, линялые и драные тряпки явно с чужого плеча, пахло чистотой и хорошим кофе. Аня не видела ни одного бомжа, от которого пахло бы чистотой, не говоря уж о кофе.

– Наверное, вы недавно оказались бездомным? – озвучила она свою догадку. – Я вас в этой компании раньше не видела. Вы из беженцев, да? Или из заключения освободились? Ой, извините, опять я болтаю, не задумываясь… Вы не обижайтесь, это у меня привычка такая, все уже знают, уже не обращают внимания, а вы человек незнакомый, так что… вот.

– Я не обижаюсь, – сказал бомж и улыбнулся.

Зубы у него были красивые. Ровные, белые, и все свои. Аня никогда не видела бомжей с такими зубами. И у стариков, которые даже и не бомжи, таких зубов она не видела.

А почему она решила, что он старик? Ну да, почти седой, горбится, и походка шаркающая – это она заметила, когда он почему-то поспешил прочь при виде Ани и Евгения Михайловича. Ну, так это у кого угодно может получиться и такая осанка, и такая походка. И даже такая седина может оказаться у кого угодно. Людочка Владимировна сама говорила, что уже лет десять седину закрашивает, а ей недавно тридцать четыре года исполнилось.