Текст книги "Восьмое слово Киндры"

Автор книги: Ирина Вец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Я бы на месте вуйта засыпал вход в железнодорожный тоннель, – поделился своими соображениями Грошек. – Подвал пансионата более или менее под присмотром, а вот заброшенный рудник…

Пан Плах кивнул, соглашаясь с его мнением.

– Староста уже обещал на днях пригнать пару грузовиков со щебенкой и завалить дальний вход в тоннель. Это отобьет охоту у сорванцов лазить, где попало… Ведь по большому счету полиция не обнаружила в подвале костела ничего стоящего – пару ящиков с химическим оборудованием и раскореженый сундук с бумагами о хозяйственной деятельности объекта…

Короче, ужин прошел в дружественной доброжелательной обстановке. За исключением одного момента – Рушальский встретил нового постояльца несколько настороженно и за весь вечер в гостиной ни разу не пошутил. Впрочем, у пана спортсмена были все основания, чтобы косо поглядывать на Венцеслава Плаха, ведь дородный мужчина почти сразу переключился на Басю Ольшанскую, беспрестанно осыпая её комплиментами и прочими знаками внимания. Грошек такой сноровке в обращении с женским полом даже позавидовал. Для него флирт всегда оставался лишь пустой тратой времени, совершенно бесполезным элементом игры между мужчиной и женщиной. По наивности он все еще верил в любовь с первого взгляда, в ту самую искру взаимного влечения, что делает отношения между людьми более искренними и основательными. К слову сказать, может быть, именно поэтому его личная жизнь на протяжении двух десятков лет так и не трансформировалась в семейную – из всех возможных претенденток на роль мадам Грошек только Джульетта Капулетти и Кэтрин Бэлфур как-то соответствовали его романтическим запросам.

Когда над пансионатом сгустилась ночь, на частного детектива внезапно сошло озарение. Он даже вскочил с дивана, шепча себе под нос: «Ну, конечно… Виштынецкое озеро! Йезус-Мария! Как я раньше не догадался? Ведь тогда все становится на свои места!..». Перед его глазами вдруг в мельчайших подробностях предстала картина трагедии, произошедшей с четой австрийцев в подвале костела.

Грошек решил не терять ни секунды. Он выскользнул из номера, пробрался через полутемный коридор к окну и замер в ожидании дальнейших событий – ведь не прошло и получаса, как особняк погрузился в сон. Тишину нарушал лишь размеренный ход больших настенных часов, висящих на первом этаже. За окном темным расплывчатым пятном высился лес, фонарь у входных дверей скупо освещал часть террасы.

Из всех обитателей пансионата, казалось, только Грошек продолжал бодрствовать, пребывая на своем посту. Но это было обманчивое впечатление – еще через полчаса где-то недалеко что-то скрипнуло, потом негромко звякнуло, и напоследок прошелестело тихим шорохом.

«Скоро половина второго!» – отметил про себя Грошек. – «Удивительно, я же мог проморгать все самое важное!..»

Он прилип к окну, вглядываясь в ночную тьму, прореженную скупым светом луны.

У Сторожевой башни как будто произошло какое-то движение. Темная человеческая фигура быстро миновала еле освещенную часть пространства и мгновенно растворилась в зарослях бывшей липовой аллеи.

Частный детектив удовлетворенно потер руки и бросился к номеру Венцеслава Плаха.

Видимо, мужчина уже задремал, поскольку открыл не сразу. Заспанный, недовольно сдвигая брови к переносице, он поинтересовался:

– Вам всё не спится, Грошек? Что вам надо?

– Даю на сборы пять минут! – резко оборвал его Анджей. – В нашем распоряжении всего минут сорок, пан Плах. Ну, от силы – час! Или вы идете со мной, или я один устраиваю засаду в подвале костела!..

– В этом есть необходимость? – оживился собеседник. – Вам что-то стало известно по поводу…

Закончить фразу Грошек ему не дал, а просто постучал пальцем по наручным часам.

– Время дорого, пан Плах! Все разговоры потом…

Спустя полчаса они уже были у костела. Переход по ночному лесу от пансионата к виадуку дался спутнику Грошека с трудом. Грузный мужчина надсадно сопел, но вида, впрочем, не подавал, что уже изрядно утомлен.

– Что теперь? – лишь произнес он с одышкой, когда они оба вошли во двор храма.

– Поднимем сторожа и попросим открыть дверь в подвал! – сказал Анджей в ответ. – Он нас, наверное, запомнил, когда мы утром были здесь в компании со следователем Шильдом…

Предположение подтвердилось. Сторож, тусклый невзрачный мужчина лет пятидесяти, мельком взглянув на них, без проволочек провел важных персон к заветной двери, после чего, открыв её, по наказу Грошека отправился обратно в сторожку.

– За кем идет охота? – осведомился пан Плах у частного детектива, осторожно спускаясь в подземелье по крутым ступенькам.

– Сами увидите! – отозвался Грошек, прощупывая окружающую темень лучом от карманного фонарика. – Вы захватили с собой оружие?

– Оружие? – переспросил Плах. – Какое еще оружие?

– Когда мы с Басей наткнулись на вас в подвале, вы достали из кармана браунинг…

– Обыкновенная зажигалка! – ухмыльнулся в ответ спутник. – Кто я такой, чтобы иметь при себе огнестрельное оружие!..

– Ну, как же? – опешил Грошек. – Ведь Шильд на вас с опаской посматривал, а так взирают только на начальство! Я решил, что вы из какого-то специального комитета по расследованию… Занимаетесь делами вроде проекта «Легион»!

– Я действительно интересуюсь проектом «Легион», но я не являюсь членом спецкомитета или представителем официальных властей. В этом деле я выступаю больше как эксперт. Я… психиатр!

Последнее слово так озадачило частного детектива, что он чуть не кувыркнулся с лестницы. Чертов Шильд! Ну, откуда у некоторых людей такое подобострастно-заискивающее отношение к психиатрам? Следователь так расшаркивался перед паном Плахом, будто боялся, что тот по какой-нибудь обмолвке или неосторожному движению упечет его до конца жизни в психиатрическую больницу.

Грошек ступил на каменный пол подвала и проследовал к столу с ритуальными предметами. Подходящее место для засады искать долго не пришлось – как раз рядом у стены оказался пятачок свободного пространства. Анджей протиснулся туда, обогнув край столешницы, а вот дородному пану Плаху пришлось опуститься на четвереньки и пробираться в закуток, петляя между ножками стола.

Когда они оба прижались спинами к каменной кладке, психиатр вновь попытался заговорить. Грошек быстро прижал палец к губам и прошептал:

– После, пан Плах! Нельзя, чтобы нас услышали…

Ему очень не хотелось, чтобы операция сорвалась. Счет уже шел на какие-то минуты. Анджею даже померещился где-то поблизости перестук, напоминающий чью-то легкую поступь, однако это была ложная тревога. Тем не менее, терять бдительность все равно было нельзя. Пришлось выключить фонарик и на какое-то время совсем замереть.

А тут, как назло, пан Плах вознамерился чихнуть. Он стал, словно рыба, выброшенная на берег, глотать воздух и издавать вздохи, грозившие перерасти в маленький ядерный взрыв.

– Да чихайте же быстрее, – прошептал Грошек недовольно. – А то потом будет поздно!

В ответ раздалось громкое шипение, за ним последовал мощный выдох с характерным «хщи-и!» на конце, и тут же со стола на пол полетела какая-то посудина. Казалось, от её падения проснется половина жителей Станичков. Частный детектив зажмурил глаза и выругался про себя…

Но даже этот инцидент не спугнул ночного гостя. Всего через пять минут в соседнем помещении вместе с галереей, ведущей к подземному ходу, послышался скрип отодвигаемой доски и едва различимые шлепки шагов. Через несколько секунд, показавшихся Грошеку вечностью, отворилась ажурная чугунная дверца и в проеме блеснул луч фонарика.

Глава 13
Евангелие от Луки

Человеческая фигура, примеченная менее часа назад у Сторожевой башни, медленно выдвинулась в центр помещения, минуя стол, за которым прятались Анджей и пан Плах. По полу и стенам забегало яркое пятно.

Пришелец явно не подозревал, что на него устроена засада. Сундуки он просто обошел и сразу же направился к стеллажу, где в несколько рядов выстроились обветшалые корешки книг.

Пан Плах рукой коснулся запястья Грошека, как бы задавая немой вопрос: «Что будем делать?». Частный детектив в ответ тоже сжал руку психиатра, призывая к спокойствию. Ведь ему хотелось поймать злоумышленника с поличным, чтобы тот, в случае чего, не имел шансов отвертеться.

Ночной гость тем временем уже стал водить лучом фонарика по полкам, что-то выискивая среди книг. На стеллажах покоились не древние фолианты огромной ценности, а разного рода литература религиозно-философской направленности. Томики хоть и были старыми, но все же вряд ли бы привлекли внимание охотника за раритетами.

Наконец пришелец обнаружил то, ради чего пожаловал ночью в подземелье. В его руках оказалась книга, которую он, бегло пролистав, сунул в карман своей куртки.

Только после этого Грошек, вынырнув из-под стола, вырос перед ним.

– Что вы здесь делаете, пан Лучинский? – громко осведомился он.

Молодой мужчина резко дернулся и, отступив на шаг, замер у стеллажа. Пока он находился в некотором оцепенении, Анджей добрался до выключателя, и через секунду от стенных плафонов засочился тусклый рассеянный свет.

Лучинский, застигнутый врасплох, молчал, бросая затравленные взоры то на Грошека, то на Венцеслава Плаха, который уже выбрался из-за стола.

– Что вы сейчас положили в карман? – продолжил допрос частный детектив. – Не отпирайтесь, нам практически все известно!

Конечно, Грошек в значительной мере блефовал – у него не было в запасе надежных доказательств вины Стася в смерти австрийской четы, были только домыслы и предположения. Но, чтобы всё окончательно прояснилось, следовало ковать железо, пока оно горячо.

– Что вам известно? – наконец глухо произнес Лучинский.

Он не был вооружен, не предпринял попытки к бегству – всё это немного успокоило Грошека. Поэтому частный детектив обратился к подозреваемому более дружелюбно:

– Посудите сами, Стась! Вы ночью пробираетесь в подвал, где погиб Мартин Хайнштайн, завладеваете какой-то книгой… Вы же не будете утверждать, что это ваша книга?

– Нет, – выдавил из себя молодой мужчина.

– Разрешите взглянуть на неё…

Лучинский послушно вытащил из кармана небольшой потрепанный томик и передал его Грошеку.

– «Евангелие от Луки»… – прочитал тот вслух, мельком взглянув на титульную надпись. – Зачем она вам?…

– Подождите… – вступил в разговор пан Плах, заметно волнуясь. – Вы говорите, «Евангелие от Луки»?..

Психиатр чуть ли не вырвал из рук частного детектива неказистую книжицу. Лихорадочно листая её, он забормотал:

– Не может быть!.. Личный рабочий дневник Вейдемана!.. Тут только корочки от Евангелия… Понимаете, Грошек?..

– Кто такой Вейдеман? – полюбопытствовал детектив.

– Сподручный доктора Эффельхорта! Возможно, один из кураторов проекта «Легион». Погиб в конце войны – кажется, несчастный случай… Значит, и Каллер и Вейдеман действительно находились на «объекте А-12», то есть в бывшем особняке пана Жуевского!

Новая фамилия ничего Грошеку не сказала, и он снова обратился к Лучинскому:

– Вы пришли сюда за этим дневником, Стась?..

Вопрос какое-то время оставался без ответа. Наконец мужчина подал голос:

– Я все расскажу! Только прошу об одном – не впутывайте сюда полицию. Вы ведь не из полиции?

– Мы не из полиции, но рано или поздно объяснений вам все равно не избежать. Начинайте прямо сейчас!

– Хорошо, – кивнул Лучинский. – Что именно вас интересует?

– Ну, например, как вы узнали о том, что дневник Вейдемана находится в подвале костела?

– Я первый раз слышу эту фамилию… Когда к нам в пансионат приехали Хайнштайны, я случайно подслушал их разговор на террасе. Они говорили о каких-то ящиках, в которых могло оказаться то, что им нужно. Я не придал этому значения…

– Вы хорошо знаете немецкий?

– У меня университет за плечами. К тому же была небольшая практика…

– И что?

– Через несколько дней случилась история с привидением, которое в подвале особняка якобы увидел профессор. Я сначала подумал, что это дело рук Лешека. Однако на следующий день после завтрака мне пришлось убираться в номерах постояльцев вместо жены – она по делам отправилась в Станички. В гостиной Хайнштайнов было чисто, поэтому я всего лишь опрокинул в корзину пепельницу с двумя или тремя окурками и заглянул в спальню. Кровать была заправлена, вещи не валялись, как у Рушальского или Лешека, так что можно было спокойно уходить, не пылесося номер. И тут, проходя мимо кровати, я обратил внимание на то, что угол простыни слегка замаран. Еще несколько грязных пятен я обнаружил, когда откинул простынь на одеяло. Складывалось впечатление, что её специально волочили по полу, собирая пыль. На чистоплотных Хайнштайнов это было не похоже. Мысль, что жена Мартина могла обрядиться в простынь и под видом привидения явиться в подвал к профессору пришла чуть позже. Вечером я уже намеренно подслушал их разговор. Моника сокрушенно говорила, что им не хватит даже месяца, чтобы расчистить какой-то проход, а Хайнштайн успокоил её, сообщив, что уже отправил в офис просьбу продлить отпуск за свой счет. Связав одно с другим, я понял, что прибыли они в особняк вовсе не как обыкновенные туристы, и стал внимательнее наблюдать за ними. Уже на следующий день я проник в подвал и обнаружил там подземный ход…

– А заодно и свою лопату! – многозначительно заметил Грошек. – Но трогать её было нельзя, ведь тогда Хайнштайны догадались бы о том, что разоблачены…

– Ну, да… – согласился Лучинский, кивая. – Я оставил её у завала…

– Что было потом?

– Хайнштайны еще не отказались от идеи разгрести подземный ход, но параллельно этому плану продолжали разведывать обходные пути, маскируя поиски под обыкновенные конные прогулки. Я не понимал, что они ищут, поэтому, сознаюсь, во время их отсутствия проник к ним в номер и произвел тщательный осмотр всех вещей.

– Наткнулись на бумаги и карту? – помог Стасю Грошек. – Прочли письмо письмо Лемке, в котором говорилось, что ночью перед отступлением немецкие солдаты из охраны особняка перетащили по подземному ходу несколько ящиков в какое-то неизвестное помещение?..

– Верно… Я подумал, что в них нацисты прятали какие-то драгоценности, и Хайнштайнам стало известно об этом. Но Мартин больше беспокоился о каком-то наследии доктора Эффельхорта. По обрывкам фраз я догадался, что им нужны то ли научные труды, то ли какие-то записи. За них, по словам Мартина, можно было заполучить солидную сумму с шестью нулями…

– Речь шла о миллионе?

– Просто Мартин сказал, что, имея пару миллионов, можно открыть собственную небольшую лабораторию и заняться любимым делом.

– Эта сумма вас взбудоражила? – сочувственно произнес Грошек. – Вы решили избавиться от Хайнштайнов?

– Вовсе нет! – горячо заявил Лучинский. – Глупости! Мне просто уже понравилась эта игра в тайну. Мартин и Моника наткнулись в заброшенном руднике на продолжение подземного хода и проникли в подвал костела. Они не смогли открыть несколько сундуков и наметили вернуться сюда на следующий день, чтобы попробовать вскрыть их еще раз. Ну, а то, что произошло потом, вы знаете…

– Мартин всыпал какую-то смесь из пороха, позаимствованного из ваших патронов, в прорезь замка на сундуке и поджег её?

– Ничего не могу сказать. Я при этом не присутствовал…

– Тем не менее, взрывное устройство в сундуке сдетонировало, и Хайнштайнов накрыло взрывом!

– Наверное, произошел несчастный случай…

– Охотно верю, – отозвался Грошек. – Вот только вы врете, что вас здесь не было! Вы все время были поблизости, вам очень хотелось взглянуть на папку с бумагами, стоимостью в несколько миллионов.

– Вы этого никогда не докажете! – усмехнулся молодой мужчина, презрительно глядя в глаза частному детективу.

– Зря вы сказали мне, что Хайнштайны поехали в Виштытис, – пожурил Лучинского Грошек. – Дело в том, что, если бы Мартин собирался тайно посетить подвал костела, то он никогда бы не сказал, что отправляется с женой на Виштынецкое озеро! Мартин был человеком неглупым. Он должен был прекрасно понимать, что, если бы, например, сторож услышал подозрительный шум из подвала и вызвал полицию, то их могли задержать. В этом случае у них была возможность прикинуться какими-нибудь любителями-диггерами или просто исследователями всяких пещер и тайных ходов. Но, дав ложную информацию вам, они лишались этого прикрытия, ведь полиция опросила бы вас с женой, а вы бы сказали, что они отправились на Виштынецкое озеро! Выходит, ложь навлекла бы на Мартина излишние подозрения.

– Чушь! – пробормотал Лучинский. – Я ничего такого вам не говорил…

– Более того, – назидательным тоном добавил Грошек, – только вам было выгодно распространить слух о том, что Хайнштайны поехали в Виштитис. Вы намеревались отвести внимание от их реального местонахождения, потому что уже решили с ними разделаться и завладеть наследием доктора Эффельхорта! Пара миллионов вскружила вам голову. Вы скрытно прошли за австрийцами до подвала костела. Вы были недалеко и, возможно, наблюдали за ними из соседнего зала через полуприкрытую чугунную дверцу. Но тут раздался взрыв. Когда дым чуть рассеялся, вы убедились, что Мартин мертв. Его жена не подавала признаков жизни. Оставаться в подвале было опасно, и вы вернулись в особняк. Но Моника не погибла при взрыве, она нашла в себе силы вылезти наружу из костела и добраться до дороги. Там её обнаружили и отвезли в больницу. С этого момента в дело вступила полиция и этим спутала вам все карты – еще раз посетить подвал костела вы не решились. Сочли разумным отложить визит на несколько дней. А сегодня, когда вам со слов пана Плаха стало известно, что в подвале полиция не нашла ничего особо ценного и то, что подземный ход собираются засыпать, вы рискнули пробраться сюда. Правда, вы уже знали, что искать…

– Я должен был раньше догадаться! – подал голос Венцеслав Плах. – Я ведь читал письмо Курта Лемке. Он все достаточно подробно описал. Как их разбудили посреди ночи, как они несли ящики по подземному ходу… Лемке вскольз заметил, что в руках у офицера было «Евангелие от Луки».

– А на самом деле это был рабочий дневник Вейдемана в другой обложке? – домыслил Грошек.

– Вот именно! – кивнул психиатр. – Надо полагать, начальство объекта решило спрятать важные записи отдельно среди тысячи старых, никому не нужных книг. Но посудите сами – «Евангелие от Луки» в руках эсецовца! – Плах обернулся к Стасю. – Вы, Лучинский, сразу обратили на это внимание?

Молодой мужчина уже полностью овладел собой и не удостоил пана Венцеслава ответом.

– Все, что здесь прозвучало, – обратился он к частному детективу, – всего лишь плод вашего больного воображения. Я не замышлял и не планировал смерти австрийцев. Вы этого никогда не докажете. А потому мне больше не о чем с вами говорить. Прощайте!..

Лучинский быстро поднялся по ступеньках наверх, отпер засов входной двери и выбежал на улицу.

– Довольно скользкий тип! – со вздохом резюмировал пан Плах, нарушая гнетущую тишину подвала.

– Возможно, я в чем-то перегнул палку, – задумчиво ответил Анджей. – Наверняка, у него своя правда… Представьте молодого человека без гроша в кармане и с университетским дипломом на руках. Найти работу с приличной зарплатой не удается. Тысячи сверстников отправляются в Штаты или колесят по Европе в поисках лучшей доли. Стась даже на это не решается. Потом брак с девушкой из состоятельной семьи. Им покупают особняк в глуши и предлагают развивать гостиничный бизнес. Не каждому это по нутру. А тут такой соблазн огрести сразу пару миллионов! Искушение сильно велико… Впрочем, к гибели Хайнштайнов он не причастен, а что у него было в планах, одному богу известно…

Глава 14
Эта странная штука – память…

Поезд в Треубург прибыл поздно вечером.

Генрих Каллер вышел на перрон, миновал жандармский патруль у входа в вокзал и, не заходя в здание, направился прямо к черному «хорьху», стоящему около фонаря. Больше машин не было – только у выезда с площади застыл бронетранспортер со свастикой на борту, да еще в отдалении по очертаниям угадывались брички и простые телеги.

Ночная прохлада быстро пролезла Каллеру под пиджак. Весна сорок четвертого в заштатном польском городишке, оккупированном с начала войны, встретила его крайне нерадушно – шел мелкий противный дождь, а у него при себе не было ни зонта, ни плаща.

Дверца автомобиля отворилась, и из салона навстречу ему выбралась женская фигура, обтянутая во все черное. Это была фройляйн Кнапп, знакомая Каллеру по Вильбенау – некрасивая очкастая шатенка с ярко накрашенными губами. Ассистентка Вейдемана внимательно изучила его анфас и, явно скупясь на приветствие, произнесла всего два слова:

– Вас ждут!

Генрих молча залез в машину.

В дороге фройляйн Кнапп большей частью смотрела в лобовое стекло и морщилась, когда «хорьх» подбрасывало на очередном ухабе. Возможно, она получила инструкции не вступать с Герихом в разговоры, а, может быть, просто стеснялась откровенничать при водителе, добродушном белобрысом парне. Лишь на подъезде к «объекту А-12» она отважилась подать голос:

– Вы не захватили с собой коньяку, Каллер?.. В этой дыре я даже забыла вкус настоящего баварского пива! Знаете, иногда так хочется напиться, что готова пить чистый спирт…

– Не думал, что у вас здесь плохое снабжение, – посочувствовал ей Генрих.

– Ерунда! – бросила в ответ Магда Кнапп. – Снабжение здесь отличное, просто Вейдеман запретил выдавать спиртное. Все мысли только о работе. С утра до ночи – работа, работа, работа… Даже радио послушать некогда. Если американцы с англичанами откроют второй фронт, ей богу, мы узнаем об этом последними…

Особняк на берегу озера, обнесенный колючей проволокой, Каллер естественно не заметил – в свете фар распахнулись ворота, к машине подошел ефрейтор в непромокаемой накидке и наклонился к приспущенному окошку:

– Пустая формальность… Ваш паспорт, пожалуйста!

Через минуту фройляйн Кнапп распахнула перед ним дверь парадного входа и иронично продекламировала:

– Добро пожаловать в замок Тирберг!

– Замок Тирберг? – удивился Каллер.

Женщина упругой походкой пантеры двинулась на второй этаж, увлекая за собой спутника.

– Вейдеман раскопал в подвале какой-то сундук со старинными документами! – по секрету поведала она. – Оказывается, на этом месте раньше стояла крепость Тирберг, возведенная тевтонами. Теперь перед сном Вейдеман читает исторические хроники. Не исключено, ищет в них своих древних предков…

У дверей в кабинет они расстались.

Вейдеман встретил Генриха как старого знакомого. Усадил в кресло и даже плеснул в бокал рому. Но дружеский прием не поднял настроения. Тяжелые темно-вишневые шторы безжизненно свисали с гардин, свет падал только от настольной лампы – готическая обстановка комнаты вряд ли уступала по мрачности преисподней.

– Не спрашиваю, какие новости, – сказал Вейдеман, переходя сразу к делу, – после Сталинграда они почти всегда малоутешительные. Тем больше нам всем предстоит поработать… Ваша последняя партия «ментазина-пять», присланная из Вильбенау, по эффективности уступает предыдущим!

– Аминовая группа в бензольном кольце не оправдывает себя, – задумчиво сообщил коллеге Каллер, покусывая ус. – Видимо, теряется ассоциативная связь нейронов с зонами Брока и Вернике.

Вейдемана ответ не устроил.

– Теряется не только эта связь, но и прямое воздействие препарата на корковые структуры мозга! Нам нужна качественная амнезия, а не амнестические и семантические афазии… Не нарушения речи, а избирательная потеря памяти у наших подопечных!

– Правильнее сначала использовать для опытов обезьян, – попытался оправдаться Генрих. – У них легче нащупать слабое звено… Юрген Фляйн работает над этим…

– К черту обезьян, кошек и крыс! – отрезал Вейдеман. – Поймите, время дорого! С завтрашнего дня мы возвращаемся к «ментазину-три». С ним у нас были более приемлемые результаты… Наша лаборатория находится в подвале. Жду вас там завтра с утра, а пока отдыхайте…

В правом крыле здания на втором этаже Генриху отвели комнату, её окно выходило на озеро. Луна отражалась на гладкой водной поверхности круглой головкой сыра, но и это забавное сходство Каллера не развеселило. Скорбное предчувствие, что в этой дыре ему суждено провести несколько месяцев, основательно притупило естественные человеческие эмоции.

Генриху Каллеру шел тридцать шестой год, девять из них он проработал ассистентом профессора на кафедре биохимии Венского университета. С захватом Австрии Германией для него настали тяжелые времена. Исследования в области адаптогенов пришлось свернуть и перейти на частные заказы фармацевтических фирм. Новый режим, вещая о величии немецкой нации, вводил повсеместно новые порядки, очищал официальные учреждения от представителей неарийской расы, готовился к быстрым победоносным войнам, мечтая о покорении всей Европы. Университет эти перемены коснулись тоже. Бывший научный руководитель Каллера, будучи отставленным от должности, уехал в Швейцарию. Сам Каллер удержался на своем посту, но лишился независимости. После всего этого о какой-либо сносной карьере ученого пришлось забыть – надо было привыкать чувствовать себя винтиком большого сложного механизма. А еще бояться, что какой-нибудь бюрократ из надзорных служб докопается до того, что за кровь течет в его жилах. Он как еврей-полукровка должен был скрывать свое происхождение.

Мировой пожар, раздутый фюрером, не стал для Генриха неожиданностью, ведь вся Европа дышала войной. Мобилизации удалось избежать – концерну «Фарбениндустри» потребовались специалисты. Семья осталась в Вене, ему самому пришлось устраиваться на новом месте. В Вильбенау он попал летом сорок третьего года. Доктор Эффельхорт сразу же поручил ему работу над психодизлептиками – химическими веществами, обладающими разрушительным влиянием на функции головного мозга. Особенно Эффельхорта интересовали амнезии – проект «Легион» уже был запущен. Поначалу Генрих был в полном неведении относительно целей порученной работы. Все усилия были сосредоточены на создании препарата, способного избирательно выключать память у людей, при этом сохраняя в порядке мыслительный и эмоциональный аппарат. Так появился «ментазин-один» и чуть позже «ментазин-два». Юрген Фляйн, проводя опыты на крысах, забраковал оба. Крысы лишались не только памяти, но и какой бы то ни было сообразительности. Тогда на свет появился «ментазин-три». Этот препарат был явной удачей Каллера – его действие на корковые структуры мозга отличалось четкой направленностью на потерю мозгом способности удерживать в себе важную информацию, как требовал того доктор Эффельхорт. Правда, при этом напрочь отключалась волевая сфера – крысы становились вялыми, апатичными и заторможенными. Путь до кормушки с едой они не запоминали, и двигались всегда чрезвычайно медленно и лениво. Даже смертельная опасность в виде кошки не могла принудить их к бегству или самообороне. И тем не менее Эффельхорт признал существенные сдвиги в работе. Для Каллера похвала начальства означала нечто большее, чем признание его заслуг. За этим Генриху виделись тысячи спасенных жизней. Препарат, например, наверняка бы помог обгоревшим и тяжелораненым солдатам выходить из шоковых состояний, сопряженных с психической травмой. Временная потеря памяти позволила бы им не кричать во сне от ночных кошмаров, не биться в конвульсиях, вспоминая как тебя обдает нестерпимым жаром в горящем танке, не слышать беспрестанно гул, пикирующих на тебя штурмовиков. Но Эффельхорт не остановился на достигнутом, он уточнил Каллеру следующую задачу и сообщил подробности проекта. От нового препарата он ждал выраженный эффект деперсонализации у людей – невозможность вспомнить биографические данные и события собственной жизни. «Фюрер не решается формировать дивизии из пленных солдат вражеских армий, изъявивших желание служить рейху, – поведал он. – Велика вероятность того, что выданное им оружие в какой-то момент будет использовано против великой Германии. Еще сотни тысяч военнопленных находятся в концентрационных лагерях, даром проедая хлеб и отвлекая силы на их охрану. Нужно более рационально использовать человеческий материал! Из всей этой огромной армии Иванов, Жанов и Анджеев можно получить боеспособных солдат. Наша задача – с помощью „ментазина“ вычистить их память и лишить всякого представления о своих родных и о своей родине. У настоящего солдата нет родины! У него есть командиры и готовность отдать жизнь по их приказу…»

Конец сорок третьего года и начало сорок четвертого Каллер безвылазно провел в Вильбенау. На восточном фронте, в далекой Африке и на Тихом океане гибли солдаты, принося себя в жертву Аресу. Но даже безумие войны с её лишениями и неустроенностью отходило на второй план перед желанием бесчеловечного режима управлять сознанием людей. Отказаться от порученной работы Генрих не мог – тогда бы его точно ждали застенки гестапо и трудовой лагерь. Оставалось проводить исследования, не вызывая при этом излишних подозрений в намеренном саботаже. И «ментазин-четыре» и «ментазин-пять» он синтезировал, отчетливо понимая, что препараты уступают по эффективности «ментазину-три». В Вильбенау он открыл свой личный фронт Третьему рейху.

На «объект А-12» Каллер попал по распоряжению Эффельхорта, чтобы на месте устранить все недочеты, которые мешают получить качественный психодизлептик. Теперь он перешел в подчинение Карлу Вейдеману, такому же фанатику нацистского режима, как и его шеф.

Утром, бегло осмотрев лабораторию в подвале, Генрих за Вейдеманом направился на первый этаж в левое крыло здания. Небольшие помещения напоминали кельи монахов – на кроватях, застеленных белыми простынями, лежали молчаливые небритые мужчины. В каждой комнатке по одному человеку. Всего их оказалось семь.

– Фамилия! – резко спросил Вейдеман одного из них по-русски.

– Ку… ку… ку… ра… тов… – вставая, промычал парень в серой больничной пижаме.

– Возраст!

– Два… дцать… три… три… года… – запинаясь, ответил допрашиваемый.

– Место рождения!

– Село… Бо… бо… ро… вое… Ча… лов… ско… го… го… го… рай… о… на…

– Звание!

– Ря… до… о… о…. вой!

Вейдеман вышел из палаты.

– Никакого эффекта! – сердито сообщил он Каллеру. – Три недели внутривенного введения вашего последнего препарата, а какой результат?

В последней комнате лежал спящий мужчина. Санитар с военной выправкой быстро разбудил его.

– Фамилия! – задал вопрос Вейдеман.

– Не знаю… – щурясь от яркого света, исходящего из зарешеченного окна, по-немецки сказал пациент.

– Когда и где вы родились? Кем работали? Если служили в армии, то в каких частях?

– Нет… Ничего не помню…

– Что это? – осведомился Вейдеман, показывая мужчине ложку.

– Ну… чем едят… – послушно ответил пациент.