Текст книги "Круговая подтяжка"

Автор книги: Ирина Степановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

2

Азарцев ездил теперь в свою клинику на «Пассате». «Фольксваген Пассат», не новый, но из последних моделей, он купил по случаю у знакомого, занимавшегося перегонкой машин из Германии. Для того чтобы развозить больных, была куплена новенькая японская машина. Ее водил шофер, который раньше возил домой Юлию, теперь работавшую в клинике в качестве заместителя директора и заведующей лечебным отделом. Теперь Юлия сама была за рулем хорошенького синего «Пежо».

– От меня не так просто отделаться! Так и знай! – говорила Юлия бывшему мужу. – К тому же у нас растет дочь, и твоя забота обеспечить мне стабильно высокие доходы. А ты хоть и директор, но тебя любой авантюрист может обжулить. За тобой нужен глаз да глаз, иначе все дело может пойти прахом! И если ты у нас единственный и ведущий хирург, то должен сидеть на месте, важно надувать щеки, уговаривая больных на операции, и хорошо их оперировать. А материальной частью предоставь заведовать мне.

Когда Азарцев разговаривал с Юлией, на него всегда находила какая-то вялость – он не мог обойтись без бывшей жены, но при этом отчетливо осознавал, что та его подавляет. Когда она смотрела на него, ему всегда чудилась в ее глазах какая-то затаенная усмешка.

«Я твоя жена…» – с этих слов она всегда начинала любой разговор и то по-хозяйски поправляла на нем галстук или воротник рубашки, то сдувала пылинку с его рукава. Он этого терпеть не мог.

Азарцеву всегда хотелось уточнить: «Бывшая жена!» Но Юля не давала ему вставить и слова.

– Я никогда не давала тебе плохих советов, – заявляла она. – И если бы ты слушал меня, тебя не подсидели бы на том, прежнем, строительстве. Ты не забыл, с чьей помощью ты чудом избежал тюрьмы?

– Ну при чем тут это? – сатанел Азарцев. – Подставить можно кого угодно.

– Однако же твой так называемый друг прекрасно царствует на твоем месте до сих пор, и его пока никто не подставил. – На этой неизменной ноте Юля поворачивалась на тонких каблуках и уходила, засунув руки в карманы до хруста, до озноба накрахмаленного халата.

Азарцев молча глядел ей вслед. В том, что он построил отличную больницу для другого, она была права. Его тогда действительно подставили, и он с трудом выкрутился, натерпелся страху. Не мог представить себе, что его посадят. Он всегда стремился быть честным, себе не взял ни копейки. Но как было не найти нарушений при наших законах и миллиардном строительстве?

А Юлия была хороша. Недавно она постриглась у какого-то знаменитого парикмахера и выкрасила от природы каштановые волосы в черный цвет. Теперь они лежали у нее на голове модной «шапочкой», блестящие, цвета воронова крыла. Быть женщиной-вамп редко кому идет. Юлии это подходило стопроцентно и было отражением ее жизненной сути. На ее постоянно и ненатурально загорелом лице ярко алела помада, распахнутые с помощью операции бледно-голубые глаза широко смотрели на мир. Через специальные линзы они проливали на собеседника потоки света, и под впечатлением этих брызг многие пациентки просто с ума сходили, мечтая о таких же глазах, о таком же потустороннем взгляде. Перед операцией они так и говорили:

– Сделайте мне такие же глаза, как у Юлии Леонидовны.

С помощью диет Юля довела свою талию до окружности шестьдесят пять сантиметров, а с помощью самого современного имплантата нарастила грудь до третьего размера. Сам Азарцев год назад потел за операционным столом над ее коленями и бедрами, ибо Юля улеглась под его скальпель первой, «для почину», как она сама говорила. И теперь она демонстрировала достижения современной косметологии – начиная с головы и почти до пят. Она склоняла Азарцева поработать в будущем году над ее лодыжками – что-то ей перестал нравиться их объем. Азарцев не мог разговаривать с ней на эту тему спокойно, но нужно было отдать Юлии должное: своей внешностью и поведением она очень умело привлекала в клинику новых пациентов, а самое главное – была матерью их общей дочери, девочки хоть уже и достаточно взрослой, студентки, но все еще не нашедшей своего места в жизни. И потом, Азарцев не мог отказаться от профессиональных услуг своей бывшей жены – пока они работали вместе, он держал связь и с дочерью. Личная жизнь Юлии его не интересовала, но она всегда говорила Азарцеву, что она у нее богатая. Когда она только ухитрялась? Врала, наверное. Насколько понимал Азарцев, время от времени появлялись у нее какие-то мужчины, но так же быстро и исчезали. Жизнь Юлии протекала на работе, времени на любовников было мало, а с учетом длительности всех ее послеоперационных периодов и того меньше.

Сама же Юля с маниакальной настойчивостью подчеркивала при коллегах свою близость к «директору», как теперь все называли Азарцева. Она же внушала всем без исключения сотрудникам женского пола, что Азарцев давно и прочно «занят». Женат. На ней. И поэтому у них одинаковые фамилии. Любые знаки внимания к «директору» Юля подавляла в самом зародыше. Азарцев хранил по этому поводу молчание – еще не хватало, чтобы в клинике начались разговоры, обсуждение его личной жизни.

– Только не обращай на Юлю внимания, – миролюбиво говорил он Тине, когда та все-таки согласилась работать у него. – Она баба бешеная, но тебе она не сможет причинить никакого вреда! Ведь я тебя люблю!

Как он был наивен! Для того чтобы сожрать Тину, Юлии не понадобилось долго работать вставными челюстями – оказалось достаточно одного жевка.

Хрусть – и Тина, никогда в жизни не встречавшая на своем пути таких женщин, как Юлия, тут же положила Азарцеву на стол заявление об увольнении. Случилось это спустя месяц после того, как она начала работать в его клинике.

– Я лучше буду по-прежнему торговать газетами в переходе, – сказала она, прощаясь. – Но положить всю оставшуюся мне жизнь не на дело, а на то, чтобы бороться против каких-то глупых интриг, я не намерена.

Юля встретила известие о ее увольнении громким хохотом.

– Кишка у нее тонка здесь работать! Даром в жизни ничего не достается. Хочет жить, и не только жить, но и кушать хлеб с маслом, пусть привыкает вертеться! – И она кокетливо распахнула во всю ширь свои бледно-голубые глаза. – Здесь не государственная богадельня, и за такую зарплату, которую ты ей назначил, ей пришлось бы в своей больнице пахать года три. Подумаешь, анестезиолог высшей категории! Вот уж великий специалист! У нас здесь все не ниже кандидатов наук!

Азарцев вспомнил, как Тина доказывала Юле, что новомодная процедура глобального очищения системы пищеварения – ГЛОСИП – вредна, что ее ни в коем случае нельзя делать пациентам.

– Основная заповедь врача – не вреди! – объясняла она свою позицию. – Я считаю принципиально вредным ставить больным клизмы объемом по восемь литров. И делать этого никогда не буду!

Юлия немедленно после этого разговора примчалась к Азарцеву.

– Да она клизму поставить не может! – кричала Юлия на весь коридор. – А чем она собирается заниматься? У нас операционные дни в лучшем случае два раза в месяц! Зачем она будет без толку на работе каждый день сидеть? На рояле играть? У нас не консерватория. Вот и пусть возьмет ГЛОСИП на себя! Без него теперь не работает ни одно уважающее себя учреждение! Вон сколько больных звонят и спрашивают, могут ли они после операции одновременно похудеть и «почиститься»? И из-за того, что она почему-то считает эту процедуру ужасно вредной, я должна отказывать пациентам? А деньги? Больные же платят! Если так разобраться, лечиться вообще очень вредно! И косметические операции, если хотите знать, делать тоже очень вредно! Наркоз, операционная травма, послеоперационный период, то да се, еще как вредно! Однако мы же их делаем! Еще надо разобраться, что для больного вреднее? Операционная травма и хорошее настроение потом десять лет или наш отказ в погоне за так называемой устаревшей заповедью «не вреди!» Все в мире относительно!

Тина, услышав этот крик, тоже пришла в кабинет Азарцева.

– Я, извините, врач. Клизмы ставить не буду, – сказала она. – Вы с Юлией Леонидовной можете делать здесь все что угодно, я в этом принимать участия не намерена.

– Ну, подожди, Тина. Не руби с плеча! Давай разберемся! – Азарцев потирал лоб своей твердой, суховатой рукой. – Ведь действительно, эту процедуру сейчас делают многие медицинские центры. А в нашей клинике пока некому, кроме тебя, взять это дело под свою ответственность. Не ссорься с Юлей, она ведь тоже болеет душой за нашу работу! Быть над схваткой гораздо проще. Но ведь надо и деньги зарабатывать. Зарплату людям надо платить! А руководить ГЛОСИПом должен только врач. В других местах, между прочим, эту процедуру выполняют медсестры.

– Мы не договаривались, что я буду ставить больным клизмы.

– Естественно, ты сама не будешь ставить, но ты будешь наблюдать! Представь, в других местах в таких кабинетах даже нет врача! А у нас будешь ты, мы делаем шаг вперед! Мы напишем это в рекламе.

– Если в других, как ты называешь, местах нет врача, – ответила Тина, – так можно хотя бы предположить, что люди ничтоже сумняшеся не представляют, что они делают! Кто им разрешает это делать, это другой вопрос! Но ты хочешь, чтобы я, доктор, дипломированный специалист, своими руками закачивала в кишечник пациенту против естественного тока жидкости восемь, а то и десять литров раствора? Изменяя при этом кислотно-щелочной баланс среды, нарушая целостность ворсин слизистой оболочки? Может быть тогда, в угоду моде, в погоне за деньгами мы перейдем к лечению куриным пометом, а в конце концов скатимся к тому, что над головами у пациентов будем разводить руками, совершая шаманьи обряды?

Азарцев со вздохом поджал губы.

– Роль шаманов, в конце концов, тоже не изучена… – устало проговорил он.

Но Тина не захотела его слушать.

– Нет, ты скажи, – кипятилась она. – У нас здесь медицинское учреждение или клуб по интересам, где каждый может дудеть в свою дудку, рекламируя все, что захочет: шаманство, йогу, роды в ванне, ужаление пчелами, стояние на голове и бег в мешках в качестве психологической разгрузки? Твоя Юля всю жизнь работала косметологом. Очевидно, она многое забыла. Пусть она откроет хотя бы институтский учебник физиологии и прочитает, как устроен кишечник, какие отделы его можно промывать, какие нет и что в нем должно быть согласно естественному ходу пищевых масс.

Азарцев не знал, как разрешить этот спор. Честно сказать, он устал. Клиника должна была приносить деньги. Пришло время платить проценты кредитору. Доход же по сравнению с расходами был пока совсем небольшим. С коммерческой точки зрения Юлия была права. ГЛО-СИП делают все современные медицинские центры.

– А чем они руководствуются, когда делают это? – стояла на своем Тина. – Когда ты делал резекции желудка, чем ты руководствовался? Пятидесятилетним опытом, описанным в учебниках, тысячу раз проверенными методическими рекомендациями. Наконец, научными статьями, опубликованными в официальных медицинских журналах, где есть компетентные рецензенты.

А чем руководствуются нынешние деятели, которые распространяют этот так называемый ГЛОСИП? Ты видел на эту тему хотя бы одну независимую научную статью? Я подчеркиваю – научную и независимую! А не глянцевые рекламные бумажки, распространяемые той фирмой, которая хочет впарить нам свое оборудование?

– Потерпи, потом мы откажемся от всех сомнительных методик, – пытался уговорить Тину Азарцев. – Но пока мы не можем по-другому существовать! Пока клиника не встала на ноги, мы должны бороться за каждого больного!

В разговор вмешалась Юлия.

– За деньги каждого больного! – уточнила она. – Если больной хочет что-то с собой сделать, он должен сделать это у нас, а не искать другое заведение, где ему предоставят более широкий комплекс услуг. Поэтому все самое новое, самое передовое…

– Самое непроверенное, самое опасное, – вставила Тина.

– Самое модное, самое современное. – Юлия ее будто не слышала. – Все это должно быть в нашей клинике. А некоторых я попрошу выключить тормоз. Особенно тех, кто привык у себя в больницах сидеть, ничего не делать и брать взятки за самую рутинную работу.

– Юля! – только и мог сказать на это Азарцев. Но призвать Юлию к вежливости было не в его силах.

– А что я такого сказала? Что, мы первый день на свет родились и не знаем, как лечат в наших бесплатных больницах? – Юлия широко раскрывала глаза, и Азарцев был совершенно уверен, что она действительно не понимает оскорбительного для Тины смысла своих слов. Объяснять Юлии это было бесполезно. Налет одержимости и сумасшествия явственно освещал ее лицо, и потом, она действительно приносила клинике реальный доход. Если слушать Тину и не делать ничего непроверенного, они останутся на мели. После очередного такого выпада Тина и подала заявление об уходе.

– Предатель! Иуда! Уговаривал идти меня к нему на работу, а сам… Обещал, что я буду получать нравственное и материальное удовольствие от этого труда и тут же бросил на растерзание какой-то стервозной недоучке! – шептала Тина сквозь слезы, когда, не разбирая дороги, бежала короткой тропинкой к воротам усадьбы, чтобы никогда, никогда, уже не возвращаться назад. На лугу, как всегда в середине лета, буйно цвели колокольчики, возносился к небу пирамидками иван-чай, еще звонко пели птицы, готовясь ставить птенцов на крыло, вдалеке за оврагом зеленел неподвижной гладью старый пруд. А Валентина Николаевна, не замечая всю эту красоту, горько плакала, вытирая лицо марлевой салфеткой. Она не успокоилась, даже когда оказалась в набитом дачниками автобусе, а красная кирпичная кладка ворот клиники с фонарями под старину скрылась в дорожной пыли за поворотом. Мраморная Афродита с лицом Юлии, стоящая на лестнице между колонн под сводом крытой галереи, у входа в дом, слепыми глазами равнодушно смотрела ей вслед.

3

«Господи, никогда с первого раза невозможно ее найти!» – ругался про себя Аркадий Петрович Барашков, плутая во дворах между старыми хрущевскими домами. Каждый раз, когда он навещал Тину – а было это достаточно редко, может быть раз-другой за прошедшие два года, – он не мог сразу отыскать ее дом среди других точно таких же серых кирпичных домов, стоящих в беспорядке среди зарослей сирени и черемухи, высоченных берез и старых тополей.

– Где здесь корпус три? – крикнул он девчонке лет десяти, возвращающейся из школы с тяжеленным рюкзаком за плечами.

– Вон там! – неопределенно махнула девочка и, перепрыгивая через лужи, побежала к своему подъезду. На все том же своем белом пикапчике Барашков медленно проехал в указанном направлении и завернул за угол.

«Кажется, этот дом, но может, и нет». Аркадий Петрович вышел из машины и зачем-то посмотрел вверх, будто ожидая, что Тина высунется из какого-нибудь окна и помашет ему рукой. Дождь, переставший было, опять разошелся вовсю. Барашков, поежившись, поднял воротник куртки и чертыхнулся.

За последнее время Аркадий Петрович сильно похудел, сбрил свою кудрявую бороду, состриг рыжие кудри, стал носить ежик. Новая прическа ему, в общем, шла, делала моложавее, но с рыжими кудрями ушла эпикурейская благодушность греческого бога, а в карих глазах доброта с оттенком цинизма превратилась в жесткость с большой долей скепсиса.

«Если стемнеет, вообще ничего не найду! Хоть бы вышел кто, не у кого даже спросить!»

И действительно, двор как вымер. Косой разошедшийся дождь поливал переполненную помойку, листья берез тут же утонули в лужах, разлившихся потоками вдоль бордюров. И единственное, кроме Барашкова, живое существо во дворе – худой черный кот, застигнутый дождем врасплох, выскочил из крайнего помоечного контейнера и со всех ног припустил к хорошо знакомому ему подвальному окну. В раздражении Аркадий Петрович машинально пнул попавший под ногу упругий зеленый плод неизвестного растения и не мог, несмотря на дождь, отказать себе в удовольствии посмотреть, закатится ли колючий шар от его пинка в водосточную ямку.

«Так это же плод каштана!» – вдруг догадался Барашков. Тина говорила, что выбрала квартиру, потому что ей понравился каштан, весной распускающий свечи прямо под ее окнами. Барашков огляделся. Он был небольшим знатоком флоры, но отличить березу от каштана все-таки мог. Возле подъезда, около которого он интуитивно встал, как раз и рос единственный во всем дворе огромный каштан, дотянувшийся роскошной макушкой до голубого балкона на пятом этаже, показавшегося Барашкову знакомым. Сейчас, осенью, каштан, естественно, не цвел, а был покрыт огромными желтыми листьями, сквозь которые виднелись шарики плодов, щетинившиеся шипами. Но даже при небольшой доле воображения любой человек мог бы представить себе, что весной, приблизительно в конце мая, огромные розово-мраморные кисти цветов как раз упирались в этот балкон.

«Наверное, здесь!» – Барашков решительно дернул за ручку подъезда. К счастью, никаких кодов на подъездных дверях здесь никто не завел, и он беспрепятственно поднялся по неожиданно чистой лестнице на последний этаж. По пути он отметил, что даже железные двери и то не везде были установлены в этом забытом богом краю развитого хрущевского социализма. Не было железного щита и на предполагаемой двери Валентины Николаевны. «Звонок не работает, стучите громче» было нацарапано фломастером на бумажке, прикрепленной чуть ниже звонка. Почерк этот был хорошо знаком Барашкову. Значит, действительно, здесь. Аркадий Петрович облегченно вздохнул и стал стучать.

Тина после ванны лежала в постели под одеялом. Приятная слабость владела ею. Заснуть ей опять так и не удалось. Она лежала, а в голове крутился цветной калейдоскоп обрывков событий, воспоминаний, давних сновидений. На постели рядом с ней в беспорядке горой лежали альбомы: «Третьяковская галерея», «Импрессионисты», «Русская кухня», «Десерты», «Двести блюд из картофеля», «Как стать красивой». Первые два были раскрыты, остальные валялись как попало. Было непохоже, что их вообще когда-нибудь открывали. Хотя нет, Тина точно помнила, что она с интересом разглядывала первые страницы этих изданий, на которых красовались дарственные надписи. «Как стать красивой» двадцать лет назад, еще до своей травмы, подарила ей сестра Леночка. «Десерты» – мама, когда Тина собралась замуж, а «Двести блюд из картофеля» с намеком, видимо, на нищую студенческую жизнь вручили однокурсники на свадьбу Альбомы с музейными репродукциями купила Тина сама.

«Если бы Чарли был жив и лежал бы тут, рядом со мной, мне было бы легче уснуть», – думала Тина. Кого ей было жаль из всей прошлой жизни, так это старого, преданного черно-белого друга. Она любила Чарли так, что даже не могла представить себе, что на его месте может появиться какая-нибудь другая собака. «Те люди, что после смерти одного питомца тут же заводят другого, любят не животных, а себя. Все равно что мужчины, которые, только похоронив одну жену, тут же женятся на второй, потому что не в силах перенести страх, тоску и, кроме всего прочего, бытовые неудобства, – думала Тина. – Никто не сможет заменить мне Чарли».

Она прикрыла глаза, и темный силуэт собаки вдруг возник возле нее на полу. Тина умела всматриваться в видения внутренним взором и ясно различила умную черную мордочку, живо подрагивающие светлые брови, вопросительный взгляд, белый воротник шерсти на шее, благородной формы вытянутые лапы.

– Милый мой, дорогой, – прошептала Тина. Вдруг ей показалось, что собака привстала, навострила уши, чудесные черные бархатные ушки со смешными, мягкими, чуть завернутыми внутрь кончиками. Но сейчас кончики ушей настороженно встали. Впрочем, Тине показалось, что собака не обнаружила особенного беспокойства. Она не стала лаять, а только развернулась корпусом к двери и слабо помахала хвостом. Тина ясно различила стук в дверь.

– А, черт бы вас всех побрал! – пробормотала она. – Я хочу быть здесь одна, только с Чарли. Но он ведь бесплотный дух, поэтому, я знаю, что все равно одна! Если только я встану, он исчезнет. Так уже было. А я не хочу, чтобы он исчез. Он ведь никогда не предавал меня. Это я виновата перед ним. Не пойду открывать!

Однако Чарли вдруг сорвался с места, завилял хвостом и умчался в полутемный коридор. Вскоре он там исчез. Рассеялся и приятный туман, который обычно сопровождал эти странные видения. Очертания комнаты встали на свои места. Стук в дверь стал навязчиво громким.

«Если это мама, – подумала Тина, – не надо, чтобы она видела меня в таком виде. Отец, я знаю, не может приехать, он на работе. Муж не приезжает никогда. Алеша? Он далеко, в Краснодарском крае». Она не видела сына почти год, с тех пор как он заходил попрощаться, прежде чем уехать жить к родителям мужа.

«Но, может, Алеша зачем-нибудь приехал в Москву! – с надеждой решила Тина и вскочила с постели. – Конечно! Он приехал и хочет повидаться со мной! Взрослые дети всегда больше скучают по матерям, чем подростки!» Быстро запахнув халат, она босиком ринулась в коридор.