Текст книги "Горнист первой базы"

Автор книги: Ирина Шкаровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Слушай, Борька…

Он посмотрел на меня зло и презрительно, ударил палкой по ёлочке:

– Пошла вон…

Но я не испугалась:

– Борька, послушай… Давай вдвоём будем заниматься с моей тётенькой. День ты, день я. Ладно?

Борька медленно поднял руку с веткой и задумался. Вероятно, не решил, что ему делать: хлестнуть сосну или же меня… Дать мне «марафончик» или согласиться на моё предложение.

– Пошла вон… – но уже без прежней злости сказал Борька.

Когда же я отошла на несколько шагов, он догнал меня и вполне миролюбиво спросил:

– А как же мы её учить будем? Букваря нет, тетрадей и карандашей тоже, ни черта нет…

Но на следующее утро, когда мы пошли в село, Коля и Дима поехали в Киев, в правление общества «Долой неграмотность». Возвратились через два дня. Они привезли буквари «Червоний прапор», тетради, читанки для малограмотных, карандаши, ручки.

И закипела работа! Теперь у нас не было ни минуты свободной. То мы занимались со своими учениками, то готовились к занятиям, то ездили в город на консультацию в правление общества «Долой неграмотность».

Наша с Борькой ученица – Параска Ивановна Костенко, тетя Парася, как мы её называли, – была маленькая, худенькая и седенькая. Несмотря на то, что она была совсем одинокой и очень бедной, она не унывала, всегда шутила, сыпала всякими прибаутками.

Можно было бы написать целую книгу о том, как мы с Борькой ликвидировали неграмотность тёти Параси, и было бы в этой книге немало грустных и смешных страниц. Скажу только, что через полтора месяца наша ученица уже умела по складам читать и писать своё имя. И ещё что: как ни странно, но Борькой она была больше довольна, чем мной. У меня не хватало терпения и усидчивости. Часто наши уроки кончались тем, что я закрывала букварь и начинала ей вслух читать что-нибудь интересное. Борька же занимался по строго педагогической системе. Тётя Парася раскрывала букварь и медленно, почему-то нараспев, начинала читать:

– Ны, а – на… Ты, о – то… на току… бы, у – була робота.

Борька терпеливо слушал, кивая головой.

– Ну а теперь, тётя Парася, посчитайте, сколько слов напечатано. Посчитали? А теперь будем учить слоги. Возьмём слово «машина». Разобьём его на частицы.

– Ма, – начинал Борька. И тётя Парася и Борька, согласно кивая головами, дружно и старательно выговаривали:

– Ма-ши-на.

С тех пор, как Борька стал заниматься с тётей Парасей, у него пропал интерес к «марафончикам» и всяким обидным, оскорбительным прозвищам. Ведь нас теперь объединяла с ним одна цель, одна задача: научить тёмного, неграмотного человека читать и писать.

Однажды произошёл такой случай: было очень жарко, и все ребята побежали на речку. Я дежурила по лагерю и стояла на вахте у калитки. Чтобы скорее прошло время, я сочиняла стихи и так увлеклась этим занятием, что не заметила, как появилась мадам Полторак – Борькина мама. Приехала из города с сыном повидаться. На ней было платье из атласного шёлка, модная шляпка, на шее цепочка с золотым медальоном. Холодно кивнув мне, мадам Полторак повелительно произнесла:

– Позови сейчас же Борю. Быстро!

– А вы не командуйте! – разозлилась я. – Здесь вам не булочная, а лагерь пионерский. И посторонним вход воспрещён.

– Сопливая девчонка! Я тебе сейчас покажу – «посторонним». Зови Борю!

– Нет вашего Бори. На речке он. И не отвлекайте меня, пожалуйста.

Тогда мадам Полторак переменила тон:

– А скажи, детка, как мой Боречка питается? Какой у него аппетит? Ему, наверно, здесь скучно…

– Скучно! Да ему в жизни никогда так весело не было! Во-первых, он горнист. Горнист первой базы! А во-вторых, – ликвидирует неграмотность тёти Параси.

Мадам Полторак расстелила на траве газету и уселась. Вынула из саквояжа гостинцы для Бори – шоколад, халву, конфеты, крендели, пирожные, баночку компота. И сидит, веером от комашни отмахивается.

«Какой ужас! – подумала я. – Сейчас прибежит Борька с ребятами. Увидят они его мамашу, и Борька со стыда сгорит. Что делать?» – Но ни одна спасательная мысль в голову не пришла.

Вдруг послышалась песня. Наша лагерная, любимая:

 
В ряд палатки стоят,
И пылает костёр,
Пионеров отряд
На ночёвку пришёл…
 

С речки возвращались строем ребята. Впереди всех – Борька. Весёлый такой, руками размахивает, на голове майка чалмой повязана. Маму он ещё издали увидел. Остановился. И стоит как вкопанный.

Как я ему сочувствовала! Ребята сделали вид, что ничего не замечают, и разбежались в разные стороны.

Мадам Полторак, увидев Борьку, вскочила с места, всплеснула руками:

– Боже мой! Как он похудел! Прямо половина ребёнка! Говорила – не связывайся с этими голодранцами. Говорила – поедем к морю…

Бросилась она к нему, хочет поцеловать в щеку, а Борька стоит неподвижно, голову отворачивает.

– Возьми шоколадку, Боречка.

– Забери это барахло… А то как зафутболю! – Борька сжал кулаки, щёки и нос у него побелели. Мне даже страшно стало.

Трудно сказать, чем бы это всё кончилось, если б не появилась на горизонте тётя Парася. Подошла она к калитке и остановилась – худенькая, седенькая, в белом платочке, в одной руке букварь «Червоний прапор», в другой – узелок с белыми семечками – гостинец для учителя.

– Що з тобою, сынку? – тётя Парася с тревогой посмотрела на Борьку.

– Ничего, – пробормотал он. – Пропусти тётю Парасю, Инка.

– А меня… Меня пропусти, – рванула калитку мадам Полторак.

Я посмотрела на Борьку и, так как мы были теперь хорошими товарищами, прочитала ответ в его взгляде.

– Вам нельзя.

И я загородила дорогу мадам Полторак.

– Вы здесь посторонняя. А сын ваш сейчас занят.

Да, Борька действительно был очень занят. Они сидели с тётей Парасей за столом, склонившись над букварём. Он слушал, как она медленно читает:

 
– Ла-ны ора-лы,
сы-лы на-бу-валы…
 

Интернациональная копейка

На одной парте со мной сидел мальчик – Петя Прокопенко. Впрочем, ни по имени, ни по фамилии его никто не называл. За маленький рост мальчика этого в шутку прозвали Петей-Карапетей. Очень Пете было досадно, что он такой маленький.

Бывало, спросит кто-нибудь:

– Мальчик, ты в какой группе – в третьей или в четвёртой? – Петя сразу же вспыхнет, слёзы на глазах выступят, отвернётся и ничего не ответит. Наш школьный врач, Марья Тимофеевна, говорила:

– Ты, Петя, не огорчайся. Тебе ведь только одиннадцать лет, а года через два у тебя второй период вытяжения начнётся, вот ты сразу и вырастешь.

Петя с нетерпением ожидал этого самого второго периода вытяжения, потому что кому-кому, а ему-то необходимо было быть высоким. Ведь он решил стать капитаном. А где вы видели капитанов маленького роста? Во всех книгах о морских путешествиях всегда пишется: «Высокий, стройный капитан стоял на мостике…»

Однажды шли мы с Петей из школы домой. По дороге он начал рассказывать мне удивительную историю о затонувшем корабле. Я слушала, боясь перевести дыхание.

На самом интересном месте Петя оборвал рассказ:

– Завтра доскажу!

Он попрощался со мной и зашагал к своему дому, глубоко засунув руки в карманы латаных брюк, а я остановилась и долго смотрела ему вслед. Только у него одного, у Пети-Карапети, была такая славная походка вразвалку, походка старого, обвеянного солёными ветрами шкипера.

Но назавтра Петя-Карапетя не досказал мне историю о затонувшем корабле. Жизнь оказалась интереснее книг! В мире произошли необыкновенные, удивительные события! Дирижабль «Италия», на котором находилась экспедиция капитана Нобиле, пропал во льдах Арктики!

Все газеты мира были заполнены сообщениями об этом событии. С тех пор каждый день приносил какое-нибудь новое известие: на помощь Нобиле вылетел на самолёте «Латам» Амундсен. Самолёт «Латам» исчез. Тело Амундсена найдено у берегов Норвегии. Нет, нет – это ошибка! Амундсен жив и находится на английском пароходе…

Когда на помощь экспедиции Нобиле вышли советские ледоколы, мальчишки нашей группы окончательно потеряли покой. Они рисовали на обложках тетрадей, на промокашках, на доске самолёты и ледоколы, перекрикивая друг друга, сообщали все новые подробности и отчаянно, до хрипоты ссорились.

– Лётчик Бабушкин сбился с пути! Что теперь будет? – моргал близорукими глазами Лёня Царенко.

– Заткнись… – кричал ему Черепок. – Бабушкин вчера уже благополучно вернулся!

– Он белого медведя убил! – добавлял Сеня.

– С ледоколом «Красин» произошла авария. У него сломался винт! – сурово сообщал Дима.

– Ничего подобного! – решительно возражал Петя-Карапетя. Он подходил к доске, брал в руки мелок, и все враз умолкали.

– Не винт, – объяснял Петя-Карапетя, рисуя схему ледокола. – А только одна из четырёх лопастей винта. От такой поломки ему ничего не сделается. Пара пустяков.

Петя за последние дни очень изменился. Стал рассеянным и задумчивым, осунулся как-то, глаза даже помутнели.

Однажды на переменке меня отозвал в сторонку председатель школьного кооператива Вася Янченко.

– Что же это такое получается? – недовольно проговорил Вася. – Мы твоему Пете-Карапете (почему-то мне всегда говорили: твой Петя) каждый день из кооперативных средств двадцать копеек на горячий завтрак даём. А он ничего себе не покупает. Вот и сегодня – повертелся в буфете, постоял возле стойки и ничего не купил.

На уроке я тихонько спросила Петю:

– Ты завтракал?

– Ещё как! – глазом не моргнув, ответил Петя. – Котлеты с картошкой слопал и два пончика. Очень вкусные пончики.

«Ну ладно, голубчик», – подумала я про себя и стала с тех пор за Петей наблюдать. Вася Янченко оказался прав. Петя не завтракал. Не ел он ни котлет, ни пончиков, даже бублика себе не позволял никогда купить. Просто для отвода глаз повертится в столовой, постоит у стойки – и уходит. Как-то раз, когда возвращались мы из школы домой, я сказала:

– Ты мне фантазий, пожалуйста, не разводи, а честно объясни, почему не завтракаешь?

– А тебе что? – Петя исподлобья посмотрел на меня.

– Как это что? Мы тебе деньги кооперативный на горячие завтраки даём, а ты их тратишь неизвестно на что.

– Я не трачу, – медленно проговорил Петя. – Я коплю.

И он вытащил из кармана кошелёк, набитый деньгами. Кто мог подумать, что этот маленький Петя-Карапетя в коричневых брюках с чёрными заплатками такой богач!

– Ты думаешь, это от завтраков? – сказал Петя. – Много бы я насобирал по двадцать копеек… Я на пристани зарабатываю.

– Зарабатываешь? Чем же?

– Чемоданы пассажирам подношу, рыбакам помогаю. Ох, много мне ещё нужно копить… – вздохнул он.

– А зачем копить? Ты ведь не Плюшкин – накупил бы себе лучше на эти деньги пирожных, наполеонов, бизе всяких.

– Ерунда твои наполеоны… – на миг он задумался. – Даёшь пионерское, что ни одна живая душа не узнает, зачем мне деньги?

– Даю честное пионерское, что ни одна живая душа не узнает, зачем тебе деньги, – торжественно проговорила я.

– Я коплю деньги на лодку!

– На лодку! Так тебе придётся тысячу лет копить. Ведь она очень дорого стоит!

– Не так-то уж дорого, – возразил Петя. – Сын одного рыбака продаёт за пятнадцать рублей лодку. Правда, она старая, но я её отремонтирую, законопачу, и она лучше новой будет.

– А сколько у тебя уже есть денег?

– Два рубля пятьдесят копеек. Как до трёх рублей дойдёт, я их обменяю на цельную бумажку.

Некоторое время мы шли молча. Вдруг он сказал:

– На этой лодке можно будет куда хочешь доехать. Если запас продовольствия приличный взять, можно и до Ледовитого океана добраться. А там же наши люди. Лётчики Бабушкин, Чухновский…

Честно говоря, не очень-то я поверила, что можно на утлой лодочке по Днепру до Ледовитого океана добраться. Но разрушать Петину мечту мне не хотелось. И я спросила:

– А мне можно будет с тобой?

Петя-Карапетя серьёзно посмотрел на меня:

– А бояться не будешь?

Вообще-то я была отчаянной трусихой, к воде даже подойти боялась. Я и плавать не умела. Но глядя прямо в строгие глаза Пети-Карапети, я насмешливо сказала:

– Что ты! Я вообще ничего на свете не боюсь!

С тех пор мы вместе стали мечтать о лодке. Однажды Петя сообщил мне:

– Вчера на пристани заработал пятьдесят копеек.

И он показал мне трёхрублёвую бумажку.

– Видишь, обменял.

Никто в группе о нашей тайной мечте не знал. И это было очень интересно.

Между тем приближалось одно важное событие, к которому мы каждый год с большой радостью готовились – Восьмая Международная Детская неделя.

В один из дней после уроков пришёл к нам вожатый Коля.

Коля рассказал об отважном французском пионере Одене, которого на 9 лет заключили в детскую тюрьму за то, что он продавал коммунистическую газету; о пятилетних шанхайских ребятах, с утра до ночи работающих на спичечной фабрике. О том, что контрреволюционные китайские генералы расстреляли и замучили сотни пионеров.

Когда он закончил свой рассказ, в группе стояла тишина. Первым нарушил молчание председатель совета отряда Дима Логвиненко.

– Я предлагаю, – сказал он, – сделать ящик и повесить его на стене. Будем туда каждый день бросать по денежке. Кто сколько сможет. Это будет наш интернациональный фонд.

Через два дня на стене рядом с доской висел ящик. Справа плакат. Большими буквами было написано: «А ти внiс iнтернацiональну копiйку?» и нарисован пионер, который катит большую копейку. Тут же стихи, которые мы сочинили всем отрядом:

 
«Котися, дитяча копiйко, котися!
Нас, вiльних дiтей, мiльйон!
Котися, копiйко, в мiльйони зростися —
Для наших братiв за кордон».
 

С каждым днём ящик всё больше наполнялся.

Настал последний день Международной Детской недели. В этот день мы, пионеры, были хозяевами города. По улицам мчались грузовики, украшенные цветами и флажками. Мы выкрикивали коллективные лозунги, кричали: «Виват! Банзай! Вансуй!» – что означало «ура» на разных языках. И весело шагали с развевающимися алыми знамёнами, с плакатами, на которых было написано:

«Пионеры! Бейте буржуазию интернациональной копейкой!»

«Буржуазия Китая разгромила пионерскую организацию. Помогите пионерам Китая снова стать на ноги!»

«В детскую неделю пионеры СССР шлют пламенный привет детям рабочих и крестьян угнетённых национальностей и колониальных рабов».

Я и Петя несли транспарант, на котором было написано: «Да здравствует мир и счастье детей во всём мире!»

Гремели пионерские оркестры, рокотали барабаны, развевались знамена, взлетали в воздух разноцветные шарики.

К вечеру демонстрация закончилась, и мы сложили плакаты и лозунги, свернули знамёна, отнесли их в школу. Я уже собралась идти домой, как вдруг заметила, что Петя куда-то исчез. Заглянула в учительскую. Там его не было. Зашла в географический кабинет – и там его не нашла. Не было его ни в спортзале, ни в пионерской комнате. Может быть, он в нашей группе? Да, он был там. Один! Стоял спиной ко мне посредине комнаты, опустив голову. Я хотела крикнуть: «Петя, что ты здесь делаешь?» – но застыла с открытым ртом. Петя вытащил из кармана кошелёк, раскрыл его и вынул трехрублёвую бумажку. Потом медленно подошёл к ящику, постоял несколько секунд в раздумье и опустил в узкую щёлочку ящика три рубля. А я, сама не знаю почему, не позвала Петю, а тихо на цыпочках вышла из группы и бегом бросилась домой.

– Ну вот, – сказала я сама себе. – Ну вот и пропала наша лодка.

И мне захотелось плакать. Но совсем не из-за того, что погибла наша мечта и не будем мы теперь плавать по морям и океанам, а отчего-то другого, непонятного и хорошего…

Ребята-октябрята

На заседание совета отряда пришла учительница второй группы Елена Константиновна.

– Ребята! – сказала она. – Мы организовали три октябрятских звёздочки. Нам нужен вожатый. Выделите, пожалуйста, хорошего пионера…

Мы задумались.

– Желательно, чтобы он умел петь и играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, – продолжала Елена Константиновна. – И вообще, чтобы он был весёлым человеком.

– У нас есть такой, – нерешительно проговорил Дима. – Очень весёлый человек… На всех инструментах играет – на бутылке, свистульке, гребешке, в общем, на чём хотите…

Мы, члены совета, сразу поняли, кого имеет в виду наш председатель, и недоумевающе переглянулись.

– Кто же это? – спросила Елена Константиновна.

– Черепанов Владимир.

У Елены Константиновны сделалось испуганное лицо.

– Это Вовка, что ли? Тот, которого вы называете Черепком? Тот, который на руках ходит, учителям грубит и вообще самый недисциплинированный ученик?.. Да ты что, Дима, смеёшься?..

– Нет. Я вполне серьёзно. Я считаю, что, если мы дадим ему эту почётную нагрузку, он исправится.

– Что ж, возможно. Раз вы так считаете…

Елена Константиновна не ожидала, что дело примет такой оборот.

На другой день октябрята, не дождавшись, когда вожатый придёт к ним, сами прибежали в нашу группу после первого урока.

Вовка в это время ползал на четвереньках под партами. За ним с веником в руках гонялась дежурная по классу. Из-под парт доносился то собачий лай, то мяуканье. Октябрята с интересом наблюдали за этой сценой.

Наконец, Вовка, весь взъерошенный и растрёпанный, вылез.

– Это… Это ваш вожатый, ребята-октябрята, – отрекомендовала я и отошла в сторонку.

Ничуть не смутившись, Вовка поздоровался с каждым из октябрят за руку и сказал:

– Да, я ваш вожатый. Я вас буду воспитывать. И вы должны меня слушаться. Ясно? Иди сюда! – подозвал он мальчика Сашу. – Скажи, почему так гладко, а так нет? – И он провёл ладонью по его лицу от лба до подбородка и в обратном направлении.

Это была старая и не очень умная шутка, но Саша всё же вежливо улыбнулся и сказал:

– Не знаю.

– Тогда, может быть, дать вам, ребятушки, «солдатского хлеба»?

Это была ещё более старая и ещё более глупая шутка.

– Не надо! Не надо! – закричали октябрята и бросились наутёк.

– Это безобразие! – возмутилась я. – Разве мы для этого тебя назначили вожатым?

– Не вмешивайся, пожалуйста, – сказал Черепок. – Дети должны знать, что я не считаю себя вождём, я человек скромный, одним словом, «свой в доску», и вообще, это мой метод. Дальше всё пойдёт как по маслу.

И пошло как по маслу.

На другой день Черепок ушёл с последнего урока.

– Пойду организовывать младенцев, – сказал он старосте Вере.

Но не успел прозвенеть звонок с урока, как в класс к нам ворвались октябрята. И все вместе затараторили:

– Где наш вожатый?

– А мы его ждали-ждали целый урок.

– Он обещал нас на Владимирскую горку повести!

– Он сказал – будем на бутылках и на гребешках играть.

Мы не знали, как оправдаться. Когда на следующее утро Черепок явился в школу, его загорелое лицо красноречиво подтвердило наши подозрения.

– Я так и думал! – возмущённо вскричал Дима. – На Днепре был, на лодке катался?!

Ничего подобного! Я был с этими… с октябрятами… Так устал, так устал от этой ответственной нагрузки.

Чем ярче светило солнце и становилось теплее, тем Черепок стал чаще уходить на Днепр. Он пропускал уроки, хватал «неуды» и в ответ на упрёки учителей нахально оправдывался:

– Понимаете, у меня ответственная общественная нагрузка! Воспитание младшего поколения.

Мы возмущались Черепком, вызывали его на совет отряда, стыдили. И так мы были злы на него, что один случай, может быть не очень уж значительный, окончательно вывел нас из терпения. Черепок любил семечки. Он потихоньку щёлкал их на уроках, складывая шелуху в карман, на переменках, на улице, дома, – губы его постоянно были в движении. Как мы ни объясняли Вовке, что в стране объявлена культурная революция и щелкать семечки – это значит позорить пионерское звание – ничего не помогало. Вовка говорил, что это экономно и семечки заменяют ему обед, завтрак и ужин.

Как-то раз, на переменке, мы гуляли во дворе. По обыкновению, у Вовки карманы были набиты – в одном семечки, в другом – шелуха. Вовка прогуливался взад и вперёд, щелкая семечки и размышляя о том, под каким предлогом удрать с урока.

– Вова! – окликнула его октябрёнок Оля.

– Вова! – она стала перед ним, даже на цыпочки приподнялась, чтобы посмотреть ему в глаза, и тоненьким голоском пропищала:

– А разве пионеру можно есть семечки?

– Много будешь знать, скоро состаришься, катись отсюда, – рассердился Вовка.

Обиженная девочка убежала. Тогда Черепок сжалился, догнал её и насыпал полную горсть семечек.

– Видели, как она меня обожает? – спросил он нас.

– Да. Видели, – мрачно ответил Димка.

На этом педагогическая карьера Черепка закончилась. Мы освободили его от нагрузки вожатого октябрят и поставили ему на вид.

– Напрасно, – говорил Вовка. – У этих октябрят ни с кем не будет таких демократических отношений, как со мной. Лучшего вожатого вы не найдёте!

На экстренном совете отряда мы долго обдумывали вопрос: кого назначить вожатым октябрят?

Дима, наш суровый председатель, взял слово и, откашлявшись в кулак, сказал:

– Товарищи! Вы знаете, что международное положение сейчас очень напряжённое. Вы знаете, что Чемберлен послал нам ноту о разрыве дипломатических отношений. Капиталисты угрожают войной Советскому Союзу. Все свои силы и знания мы должны отдать укреплению обороноспособности нашей страны. Поэтому вожатым октябрят нужно назначить человека с военной подготовкой.

Мы все посмотрели на Сеню Линько. Он недавно начал заниматься в стрелковом кружке, кроме того, хорошо шагал в строю. Следовательно, именно его нужно было считать «человеком с военной подготовкой». Сеня покраснел от удовольствия, услыхав такую характеристику своей персоны, вскочил с места, и мы ещё не успели обмозговать это предложение, а он уже радостно кричал:

– Я согласен! Я начну военизацию. Я им покажу, этим октябрятам!

И начал. В отличие от Черепанова, Сеню обуревала жажда деятельности.

На другой день он созвал всех своих октябрят, повёл в зал и выстроил в ряд.

– Смир-ну-у! – оглушительно скомандовал Сеня, делая ударение на последнем слоге – «ну»… – Итак, я ваш вожатый! У нас должна быть железная дисциплина. Как в Красной Армии. Ясно?

– Ясно!.. – нестройно отозвалось несколько голосов.

– А теперь – направу! – снова загремел Сеня. – Раз-два, раз-два!

Ребятам это понравилось, и они весело шагали, потихонечку переговариваясь.

– Отставить разговорчики! – заорал Сеня. – На месте стой. Оля, выйди из строя!

– Я больше не буду, – бледнея, пролепетала Оля.

– На первый раз прощаю. Ну пошли, шагом марш.

Наконец, уставший от крика и вспотевший Сеня присел на низенькую скамейку. Ребята врассыпную бросились за ним.

– Кто нарушил строй? – гневно прокричал Сеня. – Встать на место и продолжать маршировку. Ать, два! Ать, два! – командовал он, сидя на скамейке, вытянув ноги. – Я уже закалённый, мне можно и отдохнуть немного. А вот вам нужно закаляться с детских лет.

На другой день Сеня с торжествующим видом сообщил нам:

– У меня дисциплинка – во! А как они меня боятся, если бы вы знали, просто дрожат от страха. Вы увидите, как я их закалю!

На очередном сборе он рассказал октябрятам о тайном революционном обществе в Китае, которое борется против богачей и капиталистов. Называется оно «Красные пики». Оказывается, в «Красные пики» не так-то легко поступить. Члены этого общества должны быть закалёнными и крепкими. Даже зимой, на холоде, новичок должен раздеться донага, облиться холодной водой и тут же выпить четыре-пять кружек холодной воды.

– К чему я это говорю? – спросил Сеня. – К тому, что вам нужно брать пример с членов общества «Красные пики». И тоже так закаляться.

– Мы боимся… – заплакали Оля и Поля.

– Отставить слёзы! – грозно крикнул Сеня. – Девчонок это временно не касается. А мальчики, то есть бойцы, я хотел сказать, должны сегодня же дома облиться тремя вёдрами ледяной воды. И сразу же выпить три кружки воды. На следующем сборе доложите мне о результатах. Ясно?..

– Ясно! – не очень дружно отозвалось несколько голосов.

Через несколько дней к заведующему школы явились мамы двух октябрят – Саши и Пети. Они кричали так, что в вестибюле и в группах звенели окна.

– Безобразие! Возмутительно! Мы будем жаловаться в наробраз.

– Мой Сашенька лежит с ангиной.

– А у моего Петеньки грипп. Температура 37,8.

– Саша сказал, что в школе ему велели вылить на себя четыре ведра воды.

– А Петенька пил воду. Кружками из крана. Он потом мне рассказал…

Елена Константиновна прибежала к нам в группу и устроила скандал Сене.

– А ты-то сам обливаешься ледяной водой? – возмущалась она.

– Я и так закалённый, – пролепетал Сеня…

Вся его военная спесь исчезла. Он перепугался не на шутку. Но Петя и Саша, как говорят, слава богу, выздоровели.

Сеню мы единогласно освободили от работы вожатого октябрят.

В третий раз мы подбирали кандидатуру вожатого для октябрят.

– Я думаю, – сказал Дима, – это должен быть человек с солидной политической подготовкой. Что нужно октябрятам? Им нужно политическое образование.

Дима не должен был называть фамилии человека с солидной политической подготовкой. Совершенно ясно было, кого он имеет в виду. Кого же другого, как не Лёню Царенко, редактора газеты «Красный школьник» и знатока эсперанто. Его ораторское искусство хорошо испытала на себе вся школа. Лёня мог закатить речь по любому поводу и говорить без остановки.

– Я буду всеми силами, – пообещал нам Лёня, – добиваться того, чтобы октябрята меня уважали.

Когда Лёня пришёл к октябрятам знакомиться, они играли в кошки и мышки.

– Поиграем мы в следующий раз, а сейчас я вам прочту доклад о текущем моменте, – сказал Лёня.

Ребята уселись, Лёня поправил сползающие на нос очки и начал доклад.

– Гегемония… диктатура… пролетариат… Макдональд, Чемберлен, дипломатическая нота… – сыпал он, как горохом из мешка, увлечённый своим красноречием. Что касается слушателей – о них нельзя было этого сказать. Оля и Поля вынули из сумки «жулики», выковыривали из них изюм и складывали изюминки на кучку. Саша и Петя играли в крестики и нолики, а остальные, положив друг другу на плечи головы, спали.

– Ты поняла мой доклад? – передохнув, спросил Лёня у Поли.

– Гармония… – радостно улыбнулась Поля.

– Я тоже хочу галмонию, – поддержала Оля.

Лёня не слыхал ответа. Вообще, у него была такая черта, – слушал он только себя.

– Вот и хорошо, – похвалил он девочек. – Если вы будете слушать внимательно мои доклады, то скоро придёте на смену нам, старым, утомившимся борцам – то есть пионерам.

Воодушевлённый своей деятельностью, Лёня сообщил нам, что октябрята относятся к нему с огромным уважением.

Мы не разделяли Лёниной уверенности. Наоборот, мы замечали, что малыши как-то сторонятся Лёни, а когда он обращается к ним, лица у них делаются постными и скучными. А вот когда появляется в школе наш старший вожатый Коля – октябрята тут как тут! Облепят его со всех сторон, на шее виснут, за пуговицы его кожаной куртки держатся и, как галчата, галдят.

– Товарищ Коля! Посмотри, какие мы картинки вырезали…

– Товарищ старший вожатый, а я самолёт сделал. Настоящий, из картона… Показать?

– Товарищ Коля! А у дяди Будённого усы досюда?.. Правда? Длинные-предлинные.

– А я песенку выучила!

Нам из-за октябрят просто невозможно было протиснуться к Коле.

Однажды Коля сказал Лёне:

– Скоро Первое мая. Нужно лучших октябрят передавать в пионеры.

– Они ещё недостаточно политически выдержаны, – возразил Лёня. – Я должен им прочесть ещё четыре доклада, провести три политигры и потом экзамен. У меня так запланировано.

Но Лёнины планы были нарушены самым неожиданным образом.

Перед днём Первого мая Коля созвал совет отряда.

– Я прошу поставить вопрос о принятии лучших октябрят – Саши, Пети, Оли и Поли в пионеры, – сказал Коля.

Двери открылись, и друг за дружкой вошли октябрята. Саша держал в руках какой-то рулон. Не дав нам опомниться, он развернул этот рулон и прикрепил его к доске. Это оказалась стенгазета. И какая злая, насмешливая, колючая! Сеня чуть не заплакал от досады, когда увидел карикатуру на себя: он сидит, развалившись на скамейке, и командует: «Ать-два, ать-два…»

Черепок, увидев себя с чернильной татуировкой на руках, и лицом, облепленным семечковой шелухой, растерянно произнёс:

– Смотри. Похоже…

Потом насупился и сразу протянул руку к стенгазете, чтобы сорвать её. А Лёня, узнав себя, покраснел и сказал, что ничего остроумного в этом не видит.

– Спокойно! – произнёс Коля своё излюбленное слово. – А теперь ребята-октябрята расскажут вам, как они подготовились к поступлению в пионеры.

Саша, Петя, Оля и Поля выстроились в ряд и по очереди стали рассказывать нам законы и обычаи юных пионеров. Оля рассказала, что такое пионерский салют и почему мы поднимаем его выше головы.

– Потому что интересы рабочих стран всего мира для нас превыше всего. Ясно? – спросила она Лёню. Изумлённый Лёня открыл рот. Ведь он об этом ничего не рассказывал малышам. Откуда они всё знают?

– Да откуда они всё знают? – уже вслух стали мы удивляться. Ведь по сути у них не было вожатого.

А Коля сидел в сторонке и улыбался. И вдруг нам всем стало ясно. Был у них вожатый, у ребят-октябрят. Да ещё какой хороший!