Текст книги "Самый опасный возраст (СИ)"

Автор книги: Ирина Мясникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– А я чего, против? Я согласная. Бабуль, так ты плачешь из-за того, что тебе вспомнить нечего?

– Нет, заюшка, я плачу от того, что мне ничего хорошего не вспомнить. Всё испытания какие-то, преодоления. Битва за урожай, одним словом.

– Никакого чуда?

– Никакого, вот даже малюсенького, – Валентина Григорьевна тяжело вздохнула.

– Нет, но это же нечестно, – возмутилась Дашка. – Ты же хорошая! А всем хорошим людям обязательно должно быть чудо.

– И это, моё любимое, «откуда ни возьмись»?! – Валентина Григорьевна расхохоталась.

– Именно оно!

На душе как-то полегчало, и Валентина Григорьевна уже не маялась бессонницей, а заснула сладко и спала без сновидений, что в её возрасте тоже является некоторым чудом. Уже утром её разбудила эсэмэска от Трофимова следующего содержания:

«@ ghbdtn cnfhfz!

«Идиот!» – подумала Валентина Григорьевна, но подумала она это без особой злости и досады, а как-то даже ласково.

* * *

Ровно в час дня Елена Михайловна услышала под окнами характерное тарахтение снегохода.

«Пунктуальный!» – обрадовалась она и выкатилась на крыльцо.

– Это такие у вас ватные штаны? – вместо приветствия изумленно поинтересовался «Батя».

Елена Михайловна испуганно глянула на свои ноги, пожала плечами и сообщила:

– Ну да! А что вам не нравиться?

– Всё не нравиться! – сообщил «Батя». – Присаживайтесь, – он похлопал по сиденью позади себя, – если сможете, разумеется.

– Почему это не смогу? – Елена Михайловна хмыкнула и уселась на предложенное место. Правда, это оказалось не так уж и просто, так как Дашкин лыжный костюм ядовито розового цвета, оказался ей, мягко говоря, тесноват.

– Добрый день! – Она решила всё-таки намекнуть ему о правилах хорошего тона. Мало того, что не поздоровался, так ещё и раскритиковал её эффектный наряд. Честно сказать, наряд и самой ей не очень нравился, но на чердаке ничего более подходящего не нашлось.

– Добрый! – ответил «Батя» и нажал на газ. – Держитесь крепче.

Понеслись. В лицо швырнуло ледяным ветром и снегом. Елена Михайловна спряталась за спину водителя и осторожно взялась за его куртку. Потом на первом же бугорке, взялась покрепче, а потом и вовсе вцепилась. Снегоход метался по окрестным полям, как бешеный олень, двигатель ревел, как подорванный, а Елена Михайловна, крепко зажмурившись, вспоминала текст «Отче наш» и уже совершенно не беспокоилась о том, порвутся ли её тесные штаны. Иногда она открывала глаза, чтобы проверить, жива ли она ещё, потому как руки в перчатках уже практически не чувствовались. Но так как, открыв глаза, она всегда обнаруживала перед лицом всё ту же синюю куртку, то понимала, что руки у неё, видимо, заклинило и приморозило. Так что можно уже не бояться слететь на очередной кочке или буераке, или по чему он там носится, да это уже и не было важно. Носится и носится. Ведь остановится же, в конце концов! «Отче наш» вспомнился и был рассказан раз десять или двадцать, не меньше, а он всё ехал и ехал куда-то в снежную муть. Елена Михайловна поняла, что перестала чувствовать не только руки, но и лицо, поэтому уже просто воткнулась носом в эту синюю спину. Правда, когда снегоход подскакивал на очередном препятствии, Елена Михайловна больно ударялась, что тоже было неплохо, так как свидетельствовало о том, что она ещё жива, и мучения продолжаются. Наконец, остановились. Оказалось, что это всего лишь замечательный вид с обрыва на лес и залив, которым он непременно хотел с ней поделиться. Нет, если б они подъехали к этому обрыву на его большом автомобиле, или даже на её маленьком, она, может быть, и оценила всю красоту открывающихся перспектив, но в данный момент ей хотелось только одного – забиться под тёплое одеяло. Похоже, он понял, что прекрасный вид не произвел на неё должного впечатления. Насупился. У Елены Михайловны не было сил чего-то там изображать, она просто смотрела жалостно, предполагая, что этот её взгляд красноречиво свидетельствует о страстном желании вернуться домой как можно быстрее и лучше как-нибудь по ровному шоссе, без этих вот скаканий по полям и весям. Наверное, он всё же чего-то такое понял, потому что вдруг взял её руки, отодрал их от своей куртки и велел срочно спрятать в карманы Дашкиной фривольной курточки, из которой вполне себе обычного размера грудь Елены Михайловны, выпирала совершенно наглым образом, будто это какой-то там четвертый или даже пятый номер. Он попытался застегнуть ей молнию, но эта наглая грудь не давала этого сделать. Руки тоже в карманчики не засовывались.

– Так! – он отчего-то рыкнул, слез со снегохода, снял с него Елену Михайловну и попытался поставить её на снег. Она, конечно, встала, но как-то враскоряку. Он снял с себя шарф и замотал его вокруг лица Елены Михайловны, сложил ей руки на всё той же удивительно обширной груди и тоже примотал концами шарфа, потом усадил её впереди себя, практически на колени, и они опять понеслись. Тут уже Елена Михайловна не так боялась свалиться, так как мотылялась где-то в узком пространстве между его рук, поэтому даже позволила себе поглядывать на дорогу. Она быстро поняла, что занятие это бесперспективное, так как от встречного ветра ей резало глаза, и они сразу залились слезами. Разумеется, она подумала, как замечательно будет выглядеть ещё и с размазанной по морде тушью, но решила, что это уже никак не повредит ранее произведенному ею впечатлению.

Въехав во двор её дома, он выключил двигатель, слез, стараясь не потревожить Елену Михайловну, потом снял её со снегохода, перекинул через плечо и понес в дом. Разумеется, Дашкин комбинезон где-то там трещал по каким-то швам, но никого это уже не волновало. И конечно же ключи от дома оказались у неё припрятанными в маленьком кармашке на молнии, и кармашек этот располагался именно там, на этой вопиюще наглой, неизвестно откуда взявшейся груди.

Наконец он поборол дверной замок, занес Елену Михайловну в гостиную и посадил на диван.

– Не уходите никуда! – сказал он и исчез за дверью.

Уходить Елена Михайловна не собиралась. Да, даже если б и собралась, встать с дивана в Дашкином комбинезоне, ей было однозначно не под силу. Она и так-то с этого глубокого дивана вставала с трудом. Хороший, кстати, диван, заслуженный, привезенный в хибару с городской квартиры.

Вернулся «батя» с охапкой дров, растопил печь, хотя Елене Михайловне казалось, что в доме и без того тепло. Правда, в теперешнем состоянии ей наверное показалось бы, что и в медвежьей берлоге вполне себе тепло. Главное, чтоб ветер в морду не дул.

Надо отметить, что печь он растопил ловко и быстро, Елена Михайловна обычно возилась с этим делом не менее получаса, а тут раз, раз – и готово. Дрова весело трещат, а он уже размотал с неё свой шарф и стягивает перчатки. Курточку тоже расстегнул и снял, сразу обширная грудь Елены Михайловны, невесть откуда взявшаяся, туда же и подевалась. Растеклась как-то по организму, как и не было её. Стягивать с себя штаны Елена Михайловна не позволила, затрепыхалась, как пойманная рыба, попыталась было встать, потом поняла всю бесперспективность этой затеи и затихла. Он бесцеремонно вытряс её из штанов, хоть это и было очень непросто, и Елена Михайловна мысленно порадовалась, что под комбинезоном у неё не какие-нибудь кружевные трусы, а вполне себе приличные чёрные рейтузы.

– Спасибо! – поблагодарила она своего избавителя, потому как в Дашкиных штанах её внутренности чувствовали себя не совсем комфортно, вернее совсем не комфортно, и опять попыталась встать. Это ей удалось, она даже сделала несколько шагов в направлении своей комнаты, но запнулась за какую-то ерундовину и стала падать. Кто вообще эти ерундовины по полу разбрасывает? Упасть ей не удалось, потому что он её поймал на лету, и как так получилось, что они начали целоваться, Елена Михайловна даже не поняла. И как у неё в кровати потом оказались, тоже было не очень понятно. Как-то естественно всё получилось. Ну, а потом уже совершенно естественно получилось и всё остальное. Единственное, что мелькнуло в мозгу Елены Михайловны, так это вопрос, когда же это с ней случалось в прошлый раз? Вопрос так и остался без ответа. А вот уже после всплыл вопрос, правильно ли она поступила? Ведь если что-то пойдет не так, с работы в случае служебного романа, ещё можно уволиться, а вот хибару продать быстро ну никак не получится. И вообще, а вдруг он и правда женат? И завтра на дачу приедет его жена, и Елена Михайловна вынуждена будет с ней здороваться и улыбаться. Фу, позор какой! Как бы узнать всё-таки?

– Я вот хотела спросить…, – начала Елена Михайловна.

– Я не женат.

– Это хорошо, а то было бы неловко.

– И не говори.

Он опять на неё набросился, а она и не возражала. Кто б возражал на её месте? И опять всё получилось как-то естественно. Ладно и складно, как будто их специально создавали где-то там наверху, чтоб они вот так замечательно совпали. Вот только есть захотелось после всего просто немыслимо. Хорошо, что у неё есть обед. Или ужин. Вон, за окном уже стемнело.

– Где у тебя тут удобства?

– Напротив. Полотенце там возьми любое в стопочке, они все чистые.

На удобства Елена Михайловна в свое время потратилась изрядно. Зато теперь всё было: и душевая кабина, и ванна, и стиральная машина.

Он пошёл в указанном направлении, а она исподтишка посмотрела ему вслед и задумалась, отчего же это он не женат? Такой по всем параметрам должен быть женатым. Вон, плечищи какие, и попа ничего такая, поджарая рабочая попа. Интересно, может ли быть попа поджарой? Но эта была именно такой. Елена Михайловна накинула халат, глянула на себя в зеркало и охнула. Лицо, и правда, оказалось полностью умазано тушью для ресниц. И тушь дорогая, а вон… Она послюнила палец и потерла под глазами. Это ни капельки не помогло. Правильно, смыть дорогую тушь можно только специальной жидкостью, зато от снега она, оказывается, легко размазывается по лицу.

– Ох, как же жрать охота! – сообщил он, показавшись в дверях, обернутый полотенцем в нижней части тела. Елена Михайловна опять с удовольствием отметила все достоинства его фигуры.

– Один момент, только сполоснусь, – сказала она, направляясь к ванной комнате.

– Пойду пока снегоход припрячу, а то кинул посередине улицы.

– Правильно! Вещь дорогая, в хозяйстве незаменимая. – Елена Михайловна вспомнила недавнее катание и слегка вздрогнула. – Не ровен час, кто угонет. Идиот какой-нибудь. Больной на всю голову.

Когда он вернулся, у неё уже всё было разогрето, на стол накрыто, и сама она уже не пугала размазанной тушью, а выглядела вполне прилично, даже причесалась. Он принес собой коробку конфет, бутылку шампанского, бутылку вина и запаянную в полиэтилен нарезку ананасов.

– Вот! – сообщил он гордо. – Всё что с Нового года осталось.

– Сгодится, – Елена Михайловна сунула шампанское в холодильник, а вино поставила на стол.

– Ты уж меня прости, но я с твоими щами рюмку водки всё же выпью.

– Да ради Бога! Они сегодня должны быть ещё вкусней, настоялись.

Съели они всё очень быстро, быстрее, чем накануне, так как в этот раз и Елена Михайловна тоже мела всё подряд, как биндюжник после трудового дня. Приступили к шампанскому, заедая его ананасами. У Елены Михайловны, конечно, мелькнула мысль, что даром это им не пройдет. После кислых щей да ананасы с шампанским! Это вторичное брожение, всем вторичным брожениям брожение. Но почему-то в его присутствие даже это её не остановило. Настолько с ним всё казалось естественным, даже последствия вторичного брожения.

– Ну, и за что тебя жена выгнала? – задала Елена Михайловна важный вопрос.

– Почему ты решила, что выгнала? Может, я сам ушёл?

– Так не бывает! Мужчины сами не уходят. Они ведут себя безобразно и ждут, когда их выгонят. Ты не бабник, случайно?

– Ты уж определись, бабник я или алкоголик!

– Одно другому не мешает.

– Надо будет попробовать.

– Ну, правда, скажи. За что?

– Сначала я очень много работал и не уделял ей должного внимания. Ну, понимаешь, концерты, выставочные залы, гости, приемы. Короче, скучно со мной. Приду с работы, мне б поесть да выспаться.

– Так. А потом?

– А потом я без работы остался.

– Сел к ней на шею, а внимания опять не уделял?

– Ну, да! К ней сядешь, пожалуй! Она ж у меня на шее. Вот. Ну, и денег меньше стало.

– Это когда было?

– Год назад.

– Ты хоть развелся? Или когда деньги появятся, она тебя назад возьмет?

– Развёлся. Она при разводе квартиру себе забрала, сдаёт её, а сама в Таиланд уехала.

– А ты, значит, бомжуешь весь год?

– Не совсем, я у старшего сына прописан. Детей я жильём в свое время обеспечил. Недавно вот эту домину себе справил напротив тебя. Скромно, но всё имеется. Главное, участок хороший. Даст бог, найду работу, новый хороший дом есть, где поставить.

– А с работой чего?

– А ничего! Я ж директор наёмный. В стране кризис. Средний бизнес ликвидируется помаленьку. Директоры никому не нужны. Возраст, опять же.

– Так ты этот, топ-менеджер!

– Точно!

– Наконец-таки довелось увидеть! А сколько тебе лет?

– Пятьдесят.

– Ничего себе, так ты такой старый.

– В каком месте? Где это я старый?

– В паспорте. И чего ты целыми днями делаешь? На снегоходе носишься?

– Почему это?! Я книги умные читаю, учебники по управлению, работу ищу, ну, и между делом снег чищу да березы пилю. Как думаешь, если я у тебя заночую, это тебя не сильно напряжёт? У тебя вон в холодильнике яйца есть, я могу омлет тебе на завтрак сделать. А потом на станцию поедем, продуктов купим, да в ресторан тамошний сходим. Там хороший ресторан.

– Кто б возражал, а я не стану. Прекрасный план. Только в ресторан сейчас вряд ли попадем, место модное, сейчас каникулы.

– А я позвонил уже и столик заказал.

– А вдруг я бы отказалась?

– С чего бы ты отказалась? Я тебе ещё и цветов завтра куплю. Надо же как-то за тобой ухаживать.

– Надо, конечно.

– Вот. А завтра у меня заночуем.

– Почему это?

– А у меня лучше. Камин есть, телевизор большой, а главное посудомойка. Тебе понравится.

– Посудомойка мне точно понравится!

– Передник дай мне какой-нибудь.

– Зачем это?

– Посуду мыть буду. Я очень полезный в хозяйстве.

– Ну, если ты настаиваешь…

– Настаиваю.

Ночью Елена Михайловна думала о счастье. Но недолго. Определенно счастье мешало думать.

* * *

Трофимов всё-таки прислал нормальную эсэмэску вместо тарабарщины, и не одну. В результате выяснилось, что в конце новогодних каникул они-с по делам будут в Питере и приглашают Валентину Григорьевну во Дворец культуры Выборгский на антрепризный спектакль. Совместить, так сказать, приятное с полезным. Антрепризу Валентина Григорьевна любила, кроме того в последнее время все билеты на разные культурные мероприятия в культурной столице страны теперь стоили просто немыслимых денег, поэтому она не стала кочевряжиться и радостно согласилась. Трофимов встретил её у входа, выглядел он весьма и весьма импозантно, да и альпийский загар ему был явно к лицу. Валентина Григорьевна, разумеется, тоже оказалась не лыком шита. Во-первых, перед Новым годом она посетила косметолога, оставив там кучу денег, зато теперь лицо её буквально светилось при полном отсутствии морщин и каких либо неровностей. Губы были идеально обколоты и выглядели уж если и постарше Дашкиных, то ничуть не хуже Ленкиных. Кроме того Валентина Григорьевна регулярно смазывала их и кожу под глазами гормональным кремом, наплевав на все противопоказания. Если противопоказания к лекарствам читать, то в аптеку ходить не надо, надо сразу на кладбище ползти. Ну, и нарядилась она тоже не по возрасту. Как там у пенсионеров в телевизоре положено? Добротно, незаметно, в норковой шапке на всю голову. Фигушки вам! Валентина Григорьевна оделась модно, можно сказать вызывающе. Конечно, без мини-юбок и кожаных штанов, но сумку красную взяла и такие же красные сапоги на шпильке нацепила. Опять же шуба у Валентины Григорьевны имелась знатная, богатая такая шуба, белоснежная. Надевала она её исключительно на выход, берегла. Ну, не по универсамам же в такой шубе толкаться.

По глазам Трофимова сразу стало ясно, что и лицо, и шубу, и сапоги Валентины Григорьевны он оценил, так же, как оценил её платье и талию, когда они уже разделись. Всё норовил её за эту талию приобнять. Да, и ладно. Валентине Григорьевне не жалко, пусть обнимает. У его жены, небось, такой талии нет. Валентина Григорьевна это хорошо разглядела по фотографиям. Она, жена Трофимова, конечно, баба ничего себе такая, но совершенно без талии. Спортсменка.

Перед спектаклем пошли в буфет. Выпили шампанского.

– Ну, Малютина, как поживаешь? – поинтересовался Трофимов.

– Да, хорошо поживаю. – Валентина Григорьевна не стала вдаваться в подробности. С чего бы?

Места оказались очень хорошие, дорогие. Первое отделение Валентина Григорьевна хохотала от души со всем залом. Трофимов поглядывал исподтишка, как она веселилась, и она чувствовала на себе его взгляд.

В перерыве опять пошли в буфет, но там уже клубилась немыслимая очередь, поэтому вернулись на свои места. Валентина Григорьевна не знала, о чем с ним говорить. Помолчали. Потом обсудили увиденное в первом отделении, потом посплетничали про некоторых зрителей, выделяющихся из общей массы. Второе отделение опять хохотали. Потом пережидали вал публики в гардероб. Когда, наконец, оделись и вышли на мороз, Трофимов сказал:

– Что-то есть захотелось. Поехали на Петроградку, там ресторан хороший знаю. Ты где живешь теперь?

– У башни. – Валентина Григорьевна махнула рукой в белой перчатке в нужную сторону. За окружающими домами чуда инженерной мысли под названием «Башня Газпрома» не просматривалось.

– Это хороший район? Я ж не знаю теперь. Понастроили всего.

– Район хороший, – сообщила Валентина Григорьевна. – Приморский называется. Там и залив, и башня.

– Ты не волнуйся, я с водителем здесь. Он тебя отвезет потом, куда надо.

– А я и не волнуюсь. Могу и на такси сама доехать. Мне Дашка в телефоне приложение специальное установила. Тычешь пальцем, и такси сразу приезжает.

– Да, ну?

– Вот тебе и ну!

– Так поехали, что ли?

– Почему нет? – Валентина Григорьевна пожала плечами.

Он поднял руку кверху, и к ним тут же подъехал «Мерседес» с красными номерами. В отличие от автомобиля Валентины Григорьевны, оставленного дома в подземном паркинге, «Мерседес» этот был невероятно чист, аж сверкал.

– А чего номера красные? – удивилась Валентина Григорьевна. – Ты теперь дипломат? Я уже запуталась в твоих должностях.

– Правительственные номера, для особых делегаций, – пояснил Трофимов, открывая дверцу перед Валентиной Григорьевной.

– А! Ты, значит, особая делегация.

– Примерно так.

Разумеется, он её привез в известный и самый дорогой ресторан на Петроградке. Там было пусто и тихо. Валентина Григорьевна заставила себя не смотреть на цены в меню. Вспомнила, как в далёкой юности он водил её в мороженицу на Невском. Мороженица была самая крутая в городе и называлась «Лягушатник». Тогда она ему сказала, что совершенно не хочет есть, потом заказала один шарик крем-брюле, от шампанского отказалась и в конце концов настояла на том, чтобы заплатить за себя самой. Она вообще никогда не позволяла ему за себя платить. Зря, наверное. Надо будет Дашке обязательно рассказать, чтоб не была такой же дурищей.

Он спросил, какого бы вина ей хотелось. В винах она немного разбиралась, ляпнула «шабли» и только потом вспомнила, что белые вина из этого сорта винограда обычно самые дорогие, ужаснулась своей наглости, но виду не подала. Потом её уже понесло, как всем известного Остапа, и она заказала себе гребешков, и ещё чего-то, и ещё. То есть, набрала того, чего сама бы себе никогда не позволила. Правда, подумала при этом, что если что, то денег на карточке, чтобы заплатить за себя самой, у неё должно хватить. Тут же отругала себя, за это вот «если что», сидевшее у неё в башке всю жизнь, и взявшееся там невесть откуда. Наверное, от бабушки, та никогда не позволяла никому за себя платить, не хотела быть обязанной. Интересно, может быть, это и есть психология бедности. Из серии мы бедные, но гордые. И в чём гордость?

– Ну, рассказывай, как живёшь-то? Чем занимаешься целыми днями? Ты ж пенсионерка. Вроде не работаешь.

– Тебе и правда интересно, как обычные пенсионеры коротают долгие зимние вечера?

– На обычных пенсионеров мне наплевать. Меня необычные волнуют. На что живёшь? Смирнов твой помогает?

– Ещё чего! Я сама-сама. Всё сама. Всегда сама. Ты же знаешь. Обустроилась. Кой-чего в аренду сдаю. У меня всё хорошо. – Валентина Григорьевна вдруг почувствовала, что злиться на него. Ишь, сидит такой самодовольный барин, щёку ручкой подпер. Мол, расскажи, как выкручиваешься, и глянь на меня, чего упустила. Ага, сейчас! Думает, она жаловаться будет? Не дождётся.

– Это я уже понял. Расскажи, чем занимаешься. Многие на пенсию выходят, начинают картины маслом писать, музыку, стихи.

– Ага! А ты крестом вышиваешь, не иначе!

– Я не на пенсии. Я работаю.

– Зачем? Зачем тебе столько денег? Не треснешь?

– Не тресну. Я не из-за денег работаю.

– Ещё скажи, что ради блага Родины.

– И это тоже, – он ухмыльнулся. – Помнишь, в школе писали сочинение «как я провел лето»? Расскажи, как ты живёшь, что делаешь с самого утра, чем увлекаешься. Мне, правда, интересно, очень.

– Ну, я сплю столько, сколько хочу.

– До двенадцати, что ли? Налупишься таблеток и дрыхнешь полдня?

– Во-первых, не до двенадцати, а не меньше десяти часов в сутки. Женщинам это полезно.

– Ну, да! Если баба не выспалась, спасайся, кто может! Некоторым из вас, наверное, полезно все двадцать четыре часа в сутки спать. Не зря про спящую красавицу сказка есть. Пока спит, красавица. А дальше что? Куда красавица идёт, когда выспится?

– Потом я иду в фитнес клуб, занимаюсь танцами, плаваю, два раза в неделю массаж делаю.

– То есть, любишь себя.

– Исключительно. Кого еще? Потом по магазинам, готовлю чего-нибудь, у меня Дашка, внучка моя, периодически ночует, в кино хожу, на концерты, в театры, в рестораны иногда. В музеях тоже сейчас интересно стало. Новые музеи открываются, лекции разные.

– С кем ходишь? С подругами? Или с Дашкой?

– И с подругами, и с Дашкой иногда. И не с подругами тоже.

– Это с кем?

– А что?

– Ничего. Интересно.

– С кем надо, с тем и хожу. У меня друзей много. И так, и в Фэйсбуке, – тут она слегка приврала. Про вот это вот «с кем надо». Не хватало ещё с этими козлами, бабниками и болванами по музеям ходить. – За границу езжу иногда.

– Тоже по музеям и выставочным залам?

– Ещё чего! Что я в Питере музеев не видела? В Финляндию за продуктами езжу, за вещами хорошими, ну и в разные страны на пляж. Я пляж очень люблю. Лежишь, загораешь, купаешься, еще и кормят тебя по часам, и вина наливают.

– А я этот овощной отдых не понимаю. Лежат все, как сардельки и грилюются.

– Ну, я бы не сказала, что все на сардельки похожи. Некоторые вполне себе стройные попадаются. Стройные и загорелые, что может быть красивее? Нас, красавиц загар очень украшает! Но, разумеется, такой отдых не для вас, не для экстремалов. Вам бы на верблюдах по горам скакать.

– На верблюдах? По горам?

– Ну, не знаю, – Валентина Григорьевна махнула ручкой. – На чём вы там скачете. Непал, Тибет, сафари и всё такое.

– Ты всё в кучу свалила. Паломничество – это одно, а сафари – совсем другое.

– Плевать. Вам бы только зверюшек беззащитных убивать.

– Ты и против охоты что-то имеешь?

– Конечно, имею! Охотники блин! Вооружатся до зубов, прицел оптический, пулеметы, джипы, вертолёты и давай зверей мочить.

– Ну, что ты лепишь такое?

– А что не так?

– Не так!

– Ну, ладно. Тогда молчу.

– Не молчи. Расскажи ещё, что делаешь.

– Хорошо. Ещё я на митинги хожу. Съел!

– На митинги? Против власти?

– Ага! Против тебя и таких, как ты! За Навального!

– Вместе со школьниками? – Он заржал. – Пенсионеры и школьники объединяйтесь!

– Иди ты! – Валентина Григорьевна насупилась, и тут только обратила внимания, что они практически выпили целую бутылку вина. Этот гад ей всё подливал и подливал. Напоил, значит, и всё вызнал. Шпионская морда.

– А я недавно самолет освоил.

– В смысле?

– В смысле сам теперь за штурвалом могу.

– Никак обратно в Москву сам полетишь? Тебе бы еще паровоз освоить. Машинистом. На пенсии от голода точно не умрешь, подрабатывать будешь.

– Малютина! Я тебе говорил, что ты язва?

– Я гадюка!

– Ты даже себе не представляешь, как это здорово, летать самому! – Глаза Трофимова сделались мечтательными.

– И представлять не хочу. Я жизнь люблю. А тебе по возрасту за руль самолёта не положено. Сам-то угробишься, ладно, а вот людей безвинных на земле подавишь, вот беда. – Валентина Григорьевна удручённо покачала головой.

– И тебе меня не будет жалко, если я угроблюсь?

– Ни капельки! Чего тебя жалеть, раз ты такой дурак, сам в самолёт полез рулить. Какое вино хорошее, кстати.

– Давай ещё закажем.

– А давай. Я ж с тобой не полечу, с пьяным. Я на такси, культурненько.

– Думаешь, на такси безопасней? Там, говорят, такие джигиты снуют, – он изобразил рукой нечто, что должно быть, по его мнению, обозначало снующих джигитов.

– Это у вас в Москве джигиты, а у нас своих безработных полно. Пенсионеры вон, интеллигенция. «Бомбят» опять, как в девяностые, за милую душу. Вот до чего вы страну своей стабильностью довели.

– Не суди о том, чего не знаешь.

– А ты мне ещё про НАТО злокозненное расскажи. Как оно кольцо сжимает.

– Ты случайно не «Эхо Москвы» наслушалась?

– А ты случайно не телевизора насмотрелся? И вообще, скажи, какой у тебя, у настоящего патриота, ещё есть паспорт? Мальтийский? Еврейский? Или ты гражданин Америки? Чтобы, хоп, из нашей стабильности сразу за штурвал и тама. Загнивать вместе с Западом. Пожинать плоды пресловутой демократии?

– Лучше признайся, Малютина, что ты мне просто завидуешь.

– Чему завидовать? Ты ж даже на пенсию выйти толком не можешь, внуков нянчить, на самолете летать, сколько влезет, на сафари там, ну, как вы любите, на верблюдах. Ты вместо этого должен своё богатство стеречь, как Карацупа границу. Вот только собаки у тебя нету.

– От кого?! От кого мне стеречь своё богатство? Кто посмеет?

– От конкурентов, конечно, от этих, которым до чужого богатства всегда есть дело, которые спят и видят, чего б им ещё такого полезного отжать. И от общественности. Она ж возмущённая всегда, эта общественность. Спросит тебя, не ровен час, строго так спросит, – Валентина Григорьевна погрозила Трофимову пальцем, – а где вы были, мужчина, с восьми до одиннадцати? Тьфу ты!

– Я возмущённой общественности завсегда отвечаю честно! – Трофимов ухмыльнулся и подмигнул. – Не виноватая я! Это всё она, Танька!

– Какая Танька? – Валентина Григорьевна от удивления аж икнула.

– Жена моя Танька. Всё на неё записано, до копеечки. А я, разведенный бедняк, – он радостно гыкнул.

– Товарищ! Кого вы хотите обмануть?!

– Всех! – Тут Трофимов встал, облапал Валентину Григорьевну и поцеловал её в губы самым настоящим засосным поцелуем. Валентина Григорьевна дёрнулась было, но потом и сама увлеклась происходящим. Однако когда он, наконец, от неё оторвался, посчитала своим долгом заметить:

– Да вы пьяны, мужчина!

– Да! – он согласно кивнул, улыбаясь во всю свою довольную физиономию. – Поехали к тебе.

– Щас! – Валентина Григорьевна показала ему кукиш.

– Что, ко мне?

– Ага! На самолёте прямо полетим. – Она посмотрела на часы. – О! Мне пора спать. Я вызываю такси.

– Зачем? Мы тебя отвезем. С водителем.

– Знаю я вас с водителем. Отвезете, а потом вас хрен выгонишь. Чай, кофе, потанцуем. Я приличная пенсионерка. С женатыми мужчинами не это…

– Я ж тебе говорю, что не женатый.

– Это ты не мне, а общественности расскажешь. И Таньке своей.

– Ну, ладно, раз ты настаиваешь. – Он пожал плечами.

– Настаиваю, – Валентина Григорьевна вызвала такси. – И вообще, в твоем стариковском возрасте надо на печи лежать, а не к девушкам клеиться!

– А в твоем стариковском возрасте можно уже так и не выпендриваться, – сказал он, подавая ей шубу.

– И потом, зачем ты мне нужен, такой нищеброд?! – сказала она, садясь в такси. – С деньгами так к Таньке…

– Над этим стоит подумать, – он попытался сесть в такси вместе с нею, но она вытолкала его. – Не дерись, давай хоть попрощаемся по-человечески!

Он опять её поцеловал, да так, что совсем ещё не стариковское тело Валентины Григорьевны вдруг запело и затрепыхалось, вспомнив молодость.

«Где ж ты раньше был», – пела про себя Валентина Григорьевна старинную песню, пока таксист вёз её к дому.

Действительно! Где он был этот Трофимов, когда она выскочила замуж за этого придурка Смирнова? И где он был, когда этот придурок ушёл от неё к своей дешевой профурсетке? Нет, тогда конечно она увлеклась Гришей, но кто знал, что Гриша сдристнет в Америку? Да, кстати, где он был, когда Гриша сдристнул в Америку? И вот, здрасьте вам, в шестьдесят два года явился, не запылился с поцелуйчиками. Кстати, поцелуйчики-то ничего такие. Отменные поцелуйчики. Может, зря она его отшила?

* * *

После праздников в аптеке ничего не изменилось, даже цены не особо подскочили, хотя пришлось опять некоторые ценники переклеивать. Охранник Валера радостно сообщил, что с кем-то там договорился и опять будет своими дежурствами совпадать с Дашиными рабочими днями. Даша на это только фыркнула, а провизор Галина, когда Валера ушёл выполнять служебные обязанности, спросила:

– Даш, а чем он тебе не нравится? Симпатичный же парень, чувствуется добрый и порядочный.

– Симпатичный, – согласилась Даша. Тут не поспоришь. Валера не просто симпатичный, а очень даже симпатичный. – Только зачем мне нужен охранник в торговом центре? Что это за работа такая для мужика? Это для пенсионеров, которых уже никуда не берут.

– Ну, да, – в свою очередь согласилась Галина. – Не олигарх, это факт! Нам бы всем олигарха…

– Да причём тут олигарх? Разве в деньгах дело? В них, конечно тоже, но не до такой степени. Вот, скажи, о чем мне с ним разговаривать?

– Как о чём? – удивилась Галина. – О жизни, например. Говорят, что он писатель вообще-то.

– Скажешь тоже! Писатель, – усмехнулась Даша. – Кто говорит-то?

– Не знаю. – Галина пожала плечами. – Все говорят. И не только писатель, а ещё переводчик. Книги переводит с английского, или с французского. Не помню точно.

– Глупости какие!

Однако вечером, когда Валера как обычно провожал её до метро, Даша решила всё-таки выяснить, правду ли говорят эти все, которые всегда что-то такое говорят и знают, чего Даша даже не подозревает. Валера увлеченно ей рассказывал про Новый год, какой замечательный салют они там где-то с ребятами запускали, как после ездил к какому-то другу на дачу, и как ему понравилось за городом, и как хорошо было бы жить за городом постоянно в тишине, среди белок и зайцев, слушать, как тихо снег осыпается с ёлок, и чего-то там ещё в том же духе про природу. Даша слушала вполуха, потом, наконец, задала интересующий её вопрос: