Текст книги "Качели судьбы"

Автор книги: Ирина Глебова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ГЛАВА 11

Когда рано утром знакомый силуэт всадника стремительно промчался мимо замка, маркиза увидала, как граф, чуть натянув поводья, махнул ей шляпой с белым пером… Она улыбнулась и стала надевать синий халат. Была половина восьмого утра – начало рабочей смены. Лариса стояла у своего стола, а Валерий прошёл по центральному проходу. На ходу повернул голову и приветственно поднял руку.

Встретились они позже, при дворе короля.

– Маркиза, – сказал он, – сегодня утром я видел, как из окна своего замка вы улыбнулись мне. И я был счастлив.

Лариса, опираясь спиной на его рабочую тумбочку, смотрела, как ловко крутил он ручки станка, как потом снимал деталь, в секунду замерял её и складывал в ряд. Подошёл мастер, спросил что-то. Граф состроил недовольную гримасу, сказал ей:

– Ох уж эти мне повара! Надоели. Но они стараются угодить вам, обед должен быть отличным.

– О нет, граф, сожалею. Сегодня я приглашена к королю.

– Тогда позвольте, я подгоню свою карету в двенадцать, и мы поедем вместе?

– О лучшем провожатом я и не мечтаю…

В полдень начинался перерыв. Если Лариса и Валерка шли перехватить что-нибудь по-быстрому в буфет, это значило – «у королевы». Если в свою цеховую столовую – «у короля». Была ещё центральная столовая в другом конце завода. Туда, «за Ла Манш», в Лондон, ездили редко: английский король слыл не очень гостеприимным. Да и дорога небезопасная – бури, кораблекрушения…

Граф работал на шлифовальном станке в одном конце цеха, она – в другом, контролёром. У него было хорошее зрение, и часто, через весь цех, он смотрел туда, где стоял её стол. Однажды попросил:

– Маркиза, заезжайте в мой замок, когда будет свободное время.

Ларису не удивили ни слова Валерия, ни просительная интонация его голоса, ни неуверенный взгляд. Она-то знала, что так и будет, вот только он сам недавно стал догадываться. А то всё по инерции подходил к Любаше, глазки строил. Хотя всё чаще и чаще, сказав девчонке пару шутливых фраз, подсаживался к ней, Ларисе. И вот: «Заезжайте в мой замок».

Он работал сдельно и не мог надолго отходить от станка. Она же иногда целыми днями почти ничего не делала: на её участке продукция шла обычно в конце месяца. Они стали часто видаться, правда, только в цехе. Когда она подходила к его станку, он говорил, что у него повышается производительность труда.

– Знаете, я стараюсь поскорее закрепить деталь и включить станок, чтобы потом говорить с вами.

В перерыве, когда было ещё тепло, они вдвоём гуляли на улице. Длинные аллеи заводского сквера засыпаны жёлтыми листьями, и лишь в этом ощущается осень. А так солнце греет ещё жарко и высокие тополя зелены. Они говорят о чём-то тихо, спокойно, медленно ступая по шуршащим листья: черноволосый парень в клетчатой ковбойке и большеглазая девчонка в синем халате и белом свитере.

– Ваши фрейлины кидают на нас убийственные взгляды, – сказал он однажды, – но вы не обращайте внимания.

А она и не обращала. Ей интересно с ним, это главное. «Вот уж право – близнецы-братья!» – смеялась Лариса про себя. Но иногда смех этот замирал на удивлённо-восторженном: «Надо же!» В детстве они читали одни книги, играли в одни игры, и даже на самые мелочи у них оказывались одни и те же взгляды. Это было странно, а иногда даже страшновато. Скоро они начали понимать друг друга с полуслова, даже с полумысли. До посторонних, слышавших их разговоры, мало что доходило.

Познакомились граф и маркиза недавно. Шёл второй год работы Ларисы на заводе, в инструментальном цехе. Почему она пропустила и это лето, не стала никуда поступать? Её литературные дела шли неплохо. Уже не раз стихи Ларисы Тополёвой появлялись в газетах, напечатал её подборку столичный журнал. Вышел в городе сборник молодёжной поэзии – и в нём были её стихи. Теперь она занималась ещё в одной литературной студии, которая называлась «центральной» и работала при городской организации Союза писателей. И там её привечали. Казалось бы… Но нет, вновь поступать в литературный институт ей не хотелось. Не то, чтобы она боялась снова получить оскорбительный отказ. Не хотела! Можно было бы как Танюша Волкова – на журфак. Это ведь тоже профессия для пишущих. Но факультета журналистики в своём университете не было, а ехать в чужой город, скитаться по гостиницам и квартирам – рассказов Татьяны она наслушалась! – нет, это не по ней. Не в пример подруге, Лариса была домоседкой. Филфак тоже не прельщал, стать учительницей – не её призвание. А на заводе ей нравилось! Цех молодёжный, много приятных ребят и девчонок, атмосфера весёлая, дружная, туристские вылазки к реке, комсомольские поездки по местам боёв, вечера в заводском клубе… Работа не затрудняла, оставляла время и силы для чтения, студии, стихов.

Участок её назывался «сложные штампы», и не даром. Но эти самые штампы – сложные комбинации из сложных деталей, и такие же непростые чертежи, ей просто доставляли удовольствие. Мастер как-то сказал: «У тебя, Тополёва, ярко выраженные технические способности. Поступай в политехнический институт, завод даст тебе направление. Вернёшься к нам инженером, а там, глядишь, и главным специалистом станешь». Она отшутилась и про себя посмеялась: «технические способности!» Ей хотелось писать и только писать!

Сентябрь она вновь провела в колхозе. Это был не тот прошлогодний памятный колхоз, но тоже подшефный завода. Копали картошку и свеклу. А когда вернулась, ещё долго не обращала внимание на этого новенького парня. Позже собственное невнимание казалось Лариса странным. Ведь он, высокий, грациозно-стройный, со жгуче-чёрной шевелюрой, был очень заметен. Она знала, что его зовут Валерка, что он только что демобилизовался, до армии работал здесь же, в цехе, и опять вернулся на своё место. Но всё это было ей безразлично, даже то, что стал, не скрывая, «подбивать клинья» к её хорошенькой напарнице Любаше. Миловидная простушка Любочка млела, закатывая глаза и заливаясь хохотом на каждую его незамысловатую шуточку. А Валерка кокетничал со знанием дела. Лариса изредка удивлённо поглядывала в их сторону – чувствовалось, что парень умнее и интереснее, чем кажется. Но потом снова опускала глаза к страницам: по школьной привычке в часы простоя читала, пряча книгу под столом. Когда Валерий, бывало, пытался втянуть её в разговор, отвечала скупо, чтобы не мешать им.

Но, когда она приняла детали и расписывалась на чертеже, он заглянул через её плечо и спросил:

– Послушай, что у тебя за роспись? Похоже на «д΄Артаньян»!

Лариса обернулась, словно заново увидела его: парень стоял, чуть склонив голову, высокий, с сильной красивой фигурой, в солдатской гимнастёрке.

– Ты единственный человек, кто это разгадал, – сказала наконец. – Надо же!

– Еще в недавнее время мушкетёры были для меня кумирами. Бесконечно перечитывал все пять книг, представлял себя Атосом, благородным графом де ля Фер!

Девушка изумлённо качнула головой. С нею не так давно происходило то же самое. Одноклассники прозвали её д´Артаньяном, и она невероятно гордилась своим прозвищем. Сначала полушутя, полуиграя стала так расписываться, но потом настолько привыкла, что по другому просто не умела. Когда получала паспорт, рука сама машинально поставила росчерк – д`Артаньян. Но понимание того, что это всё-таки игра, с самого начала смущало Ларису, и она, расписываясь, маскировала мушкетёрское имя замысловатыми завитушками. Со временем стала выводить их с автоматической лёгкостью. Не раз знакомые говорили ей: «Ну ты и расписываешься! Ничего не понять!» Однако все были убеждены, что видят фамилию «Тополёва». И только этот парень, глянув мельком, разглядел истину. Сразу! Она улыбнулась ему так, как давно никому не улыбалась – волшебно загорелись глаза и лицо стало прекрасным.

– Я тоже была поклонницей мушкетёров. Все мои увлечения от них: фехтованием занималась, верховой ездой. Одноклассники до сих пор зовут меня д´Артаньяном.

Он смотрел на неё, словно не мог отвести глаз. А потом сказал хрипловато и тихо:

– Это детское прозвище. Но время прошло… маркиза…

* * *

– Стой около него, Ларочка, стой, – сказала ей однажды одна из «фрейлин» – контролёр с соседнего участка. – А он вот скоро женится.

Она пожала плечами и насмешливо сощурила глаза. Маркиза терпеть не могла, когда кто-то из посторонних говорил ей о графе. Но всё же спросила его:

– Ходят слухи, что скоро в вашем замке появится молодая хозяйка.

Он за секунду замер с деталью в руке, коротко взглянул на неё, положил блестящую штучку рядом с тремя такими же, долго протирал их тряпочкой, сказал, словно бы шутя, но не понимая глаз:

– А до вас не доходило, что я уже из армии вернулся с женой? Ах, маркиза, и охота вам слушать всякие сплетни!

Больше этой темы они не касались.

Но граф сказал неправду. Он любил эффекты и хотел, чтобы для неё его свадьба оказалась неожиданностью. Однако соврал он не только поэтому. Отчего в миг, когда он бросил короткий взгляд на её лицо, такое близкое и… да, пусть смешно, но… родное! – ему показалось, что девчонка эта отступает дальше, дальше, заволакивается туманом, уходит прочь… И язык у него не повернулся сказать: «Да, это так». С некоторых пор жизнь его стала неспокойной, а мысли невнятными. Твёрдо был убеждён, что любви на свете не существует. Пробовал доказать это и маркизе, но добился только её удивлённого взгляда и слов: «Да вы циник, граф».

«Ну что ж, значит она ещё не обжигалась», – подумал он тогда. Сам Валерий считал, что познал жизнь через разочарования. Девушка, которую он любил, перестала отвечать на его армейские письма после первого года службы – вышла замуж. С тех пор он решил больше не обжигаться. А жениться-то ведь всё равно придётся. Так надо жениться на той, что будет верна. И он сделал предложение девушке, с которой познакомился на танцах в первые же дни по возвращении из армии. Симпатичная девчонка, по уши влюблённая в него. Она будет хорошей женой, а больше чего и ждать!

Предсвадебная машина – родители, родственники, друзья, хлопоты, покупки, – уже крутилась вовсю. Но с некоторых пор мысли и чувства графа стали тревожными.

… Снег выпал ранний. Граф, возвращаясь из Дувра, где он обедал вместе с маркизой у английского короля, скатывал мягкие снежки и бросал в неё. Они весело смеялись, а девчонки, многим из которых он очень нравился, проходили мимо, высокомерно вздёрнув головы. Но с некоторых пор на их лицах стали появляться насмешливые улыбки, которые словно говорили: «Всё равно и твоим он тоже не будет!»

Милый граф! Для неё уже давно не был секретом его секрет. Она знала, и кто невеста, и что свадьба – в ночь под Новый год. Неисправимый любитель эффектов! Именно ей торопились сообщить все сведения доброжелатели. Она слушала равнодушно и оставалась с ним такой же весёлой и спокойной. Маркиза не знала, как относится граф к своей невесте, но она сама ему бесспорно нравилась. И было у неё ещё предчувствие: никуда им друг от друга не деться! Это предощущение судьбы не то, чтобы тревожило или радовало её. Оно просто было – что тут поделаешь! Но, странное дело, Лариса принимала эту мысль как должное, но как-то отстранено. Без волнения и желания что-либо исправить.

Один случай особенно укрепил их дружбу, хотя, казалось, должен был отдалить друг от друга. Тогда Лариса заканчивала проверять сложный штамп – узел из множества деталей, а расточник Коля, притащивший этот штамп, помогал ей. Граф, уже минут десять стоящий рядом, находил любую зацепку, чтобы вышутить её добровольного помощника. Еще бы! Давно заметил, что симпатичный светловолосый паренёк в неизменной синей футболке всё чаще и чаще задерживается у Ларисиного стола. В конце концов, заканчивая сборку, Коля поднял тяжёлый штамп и, уходя, бросил:

– Шёл бы ты, Валера, работать. Чего тут торчишь, на чужом участке?

– Слушаюсь, товарищ комсорг! – съёрничал граф ему вослед и сказал раздражённо уже Ларисе. – Ему бы что-нибудь попроще, а он циркачку полюбил…

Был Валерка какой-то угнетённый, и когда обратился наконец с просьбой, Лариса почувствовала, что ему неловко. Развернул перед ней промысленную тряпку, там лежало несколько блестящих деталюшек.

– Упёрлась мой контролёр: «Не приму, и всё!» А тут всего на два деления микрометр зашкаливает. Это же ерунда! Ну ты же знаешь Сергеевну – у неё всё под настроение. Могла бы подмахнуть не глядя. А сегодня с мужем поругалась, что ли? – он хохотнул неестественно и отвёл глаза. – Переделать уже нельзя. И как назло конец месяца: зарплата срежется и премия полетит. Прими ты, Ларисочка, и печать свою поставь. Ведь два микрона никакого значения не имеют!

Пока он говорил, Лариса машинально гладила пальцами аккуратные детальки. Подняла на него удивлённые глаза. Видимо было нечто в её взгляде такое, что Валерий вдруг быстро свернул тряпку и ушёл, не оглядываясь. Два дня не подходил к ней. И Ларисе неловко было встречать его. Но потом всё вернулось на круги свои. Только разговоры их стали ещё откровеннее.

– В жизни человека бывают разные этапы. Я же сейчас дошёл до той границы, после которой жизнь не предвещает ничего нового и интересного. Что делать?

– Мне тебя жаль. Что-то слишком рано ты дошёл до границы. А я всегда утешалась тем, что многое из сегодняшнего – не навечно.

– Да, но чем утешаться мне?..

Однажды после смены, отыскав взглядом мелькающую впереди фигурку Ларисы, Валерий прибавил шаг. И почти догнал у турникета, но толпа выходящих слегка оттеснила его. А когда проскочил вертушку, ещё через стеклянные двери проходной увидел: рядом с ней – высокий красавец с шикарным букетом роз. Это в ноябре! Боясь, что маркиза посмотрит в его сторону, но, не имея силы отвести глаз, граф медленно прошёл мимо. Она его, похоже, не заметила.

… Лариса глянула на Костин греческий профиль. Все её подружки восторгались: «Ах, какой парень!» Куда же тут деваться, приходилось быть счастливой.

Впереди, среди спешащих со смены заводчан, она увидела графа. Его карета двигалась медленно, нерешительно. Их поджидает, что ли? Но тут, словно почуяв приближение, граф рванул вожжи… Хотя нет, не в карете он был, а скорее верхом – так дал шпоры коню, что в миг умчался с глаз. Лариса прослушала, что говорил ей Костя, переспросила и снова не расслышала. Радостное возбуждение прошло, и Костина осмелевшая рука, уже обхватывающая плечи, стала раздражать.

На другой день, в цехе, граф подошёл к ней.

– Ларисочка, могу я задать один нескромный вопрос?

– Спрашивай?

– Это кто был с тобой? Вчера у проходной?

– А ты как думаешь? – спросила она вместо ответа.

Валерий засмеялся так, что было ясно – над собой смеётся.

– Ну что ж, прости. Иногда и мужчины бывают так же любопытны, как и женщины…

Парень с цветами был Костя, и в тот день Лариса никак не ожидала его появления у проходной. Он улетел в отпуск к родителям в Батуми. А вот оказалось, всего неделю и выдержал там, вдали от неё. Явился в новом пальто на меховой пристежной подкладке и с чудесными розами из собственного сада – не скромненькие три цветка в целлофане, а штук двадцать.

– Мама срезала сама, для тебя, – сказал, расцветая от её радостного взгляда. И не обнял, хотя не робкий был парень, и право имел – полгода уже встречались, дома о ней, небось, как о невесте рассказывал. А вот застеснялся: народ валил из проходной, все смотрели на них, стоящих с букетом – по-доброму смотрели.

Лариса взяла Костю под руку. Приятно, когда тебя так любят, просто боготворят! Она познакомилась с ним ещё весной на стройке – куда только не гоняют холостую рабочую молодёжь! Этот видный, с тонкими усиками парень был в команде соседнего завода. Почти сразу он стал катать за неё тачку с кирпичом, подметать мусор, крутить ручку бетономешалки. Ей понравилось его необычное имя – Костас, а потом и он сам, высокий, гибкий, весёлый. Да как же было не ценить парня, который, отработав вторую смену и поспав пару часов, вставал рано утром, встречал её, идущую на завод? И это всего лишь, чтобы пройти рядом короткий путь до проходной!

… Последнее время граф постоянно ловил себя на мыслях о той девчонке, которую называл маркизой. Работая, он считал минуты до того, когда можно будет снять готовую деталь и повернуться за новой. Тогда он может бросить взгляд в её сторону. Обычно он видел её склонённую тёмную голову. Но иногда она вскидывала глаза и встречалась с его взглядом – почти через весь цех, через пять широких пролётов и десять рядов гудящих станков. И он не улыбался, как ещё недавно, а быстро отворачивался. Однажды в перерыв подошёл к чьему-то фрезерному станку и украдкой передвинул толстый шланг для эмульсии: этот шланг мешал её видеть.

Если Ларисы не оказывалось на месте, графа охватывало странное беспокойство. Непонятно зачем он направлялся к автомату газированной воды – в её конец цеха. По пути, сам того не замечая, доставал из нагрудного кармана расческу, причёсывался. Когда всё-таки видел девушку на месте, успокаивался… Но потом ему забили голову предсвадебные хлопоты. Он всё ещё подгонял свою карету к её замку, шутил и смеялся, но был особенно возбуждён в эти свои последние холостяцкие деньки. Да плюс ко всему, работать приходилось чуть ли не в три смены – на свадьбу нужны деньги.

ГЛАВА 12

В самом начале июня у графа родился ребёнок. Об этом шумно говорили в цехе, комсорг Коля собирал деньги на подарок новорожденному. Лариса тоже сдала свои три рубля, а мастер Лукьяныч сказал ей тихонько сочувственно: «Ты, Тополёва, теперь уж поосторожнее дружи с ним. Он отцом стал, дело серьёзное». Этот совет был отголоском недавнего собрания, на котором профсоюзный актив – мастер и три женщины-контролёрши, – призвали её к ответу за «соблазнение» женатого мужчины. Да, да, с женитьбой графа их взаимная симпатия не оборвалась. Наоборот.

Поначалу, после свадьбы, он лишь издали кивал ей, не подходил. Но когда в марте сошёл снег и ветер так нестерпимо повеял весной, маркиза однажды увидела, как карета графа свернула с накатанного пути, остановилась у её крыльца, и он приветственно взмахнул шляпой с белым пером. И они поехали в Дувр, обедать к английскому королю, по старинке, словно всё было как прежде.

Но всё уже было по-другому. Граф всё чаще и чаще, в рабочее время, отключал станок, подходил к ней, говорил:

– Тоскливо, маркиза, сил нет. Не могу работать. Пойдёмте, погуляем.

Она кивала головой, понимая, что влетит ей от мастера, что идёт уже вторая половина месяца, работы прибывает, уходить надолго нельзя. Но не могла смотреть в его печальные глаза, говорила:

– Только на полчасика, граф.

Но он уводил её в какой-нибудь закуток заводского сквера, садился рядом, брал за руку и говорил о чём угодно, лишь бы подольше не отпускать. Вот только его молодой жены и семейной жизни разговор не касался – словно этого не было. И, как она и предвидела, неприятности не заставили себя ждать. Контролёры – сначала Любаша, потом Мария Сергеевна, – стали предупреждать: «Брось, Лариса, гулять с женатым! В цехе уже об этом вовсю судачат!» А потом Лукьяныч и собрал актив – надавили, видно, на него цеховые блюстители морали. Однако на том собрании Лариса не позволила сделать себя обвиняемой, сама стала обличать.

– Мы с Сарматовым дружим давно, все это знают. Именно дружим! У него была невеста, стала женой, у меня есть парень, может я тоже скоро замуж собираюсь! Ведь мы с Валеркой видимся у всех вас на глазах, на заводе. За проходной никаких отношений не поддерживаем, нам это не нужно. Так что же значит: с неженатым дружить можно, а с женатым уже нельзя? Это по-советски?

Оставили её в покое и страсти вокруг них поутихли. Но и граф, узнав об этом собрании, зол был на весь свет, однако, через время, взял себя в руки, сказал ей: «постараюсь не компрометировать вас, маркиза…» А потом у него родился ребёнок. Лариса подсчитала на пальцах месяцы, усмехнулась. Теперь ей было ясно, что не мог граф, как честный человек, отменить свадьбу, даже если бы и понимал к тому времени то, что понимала она: они созданы друг для друга.

Два дня новоявленного отца на работе не было. А на третий они столкнулись утром, на центральном цеховом пролёте. Граф был смущён и радостен одновременно.

– Наследник, – пробормотал он в ответ на её поздравление и заторопился к станку.

А Лариса, сев за свой стол, достав книгу, не стала читать, задумалась. И вдруг решила: «Хватит дурака валять! Пора учиться! Бог с ним, с литинститутом, и филфак мне не нужен. Предлагал Лукьяныч направление от завода в политехнический, что ж, так тому и быть. Стану инженером».

Как обрадовало её решение родителей! Девушка знала, что они переживают: такая умная, талантливая их дочь, её ровесники все учатся, а она застряла на заводе.

– Правильно, Ларочка! – говорил отец. – Инженер, это верный кусок хлеба. Не жирный, правда, но ты человек способный, пробьёшься!

Мама тоже радовалась, обнимала, гладила по голове, утешала:

– Стихи, доченька, у тебя и так печатаются, и в газетах, и в журналах, и вот по радио областному передавали! Может и не нужно ей учиться, этой поэзии, коль тебе от Бога дано. А профессия, это профессия, это всегда нужно…

За три недели до экзаменов Лариса взяла отпуск, сидела готовилась, вспоминала позабытую школьную программу. И сдала всё легко: математику и физику на «4», а историю и сочинение – на «5». Сыграло свою роль и заводское направление. Когда вывесили списки зачисленных на первый курс студентов, она тут же увидела там и свою фамилию «Тополёва».

В отделе кадров ей вручили обходной лист. С этой бумажкой нужно было обойти различные службы, прежде чем окончательно распрощаться с заводом: получить свою трудовую книжку и сдать пропуск. Когда все пункты обходного листа были подписаны и проштампованы печатями, Лариса зашла в цех и прямиком направилась к станку графа. Он стоял к ней в профиль, сосредоточенно склонив голову. Тёмная волнистая прядь лежала на лбу, рубаха в зелёную и красную клетку обтягивала литые плечи. Лариса сама не заметила, что замедляет шаги, любуясь им, оттягивая минуту прощания.

Она оперлась спиной о его рабочую тумбочку: привычная поза, привычное место. Он вздрогнул, но сейчас же осветился счастливой улыбкой. Радовался и её появлению, и тому, что она вновь подошла к его станку – так давно этого не делала. Показалось на миг, что ничего не изменилось, что будут их отношения такими, как прежде…

– Маркиза, Бог мой! Вы воротились из дальних странствий! наконец-то!

Он знал, что у неё отпуск – и только. Чувствовал, что отпуск почему-то затягивается, но стеснялся спросить у кого-либо.

Лариса покачала головой, положила на тумбочку обходной лист:

– Будем прощаться, милый граф. Покидаю двор, отбываю в провинцию, в свои дальние поместья.

– Не понял… – сказал он обычным голосом. Весь камуфляж слетел с него мгновенно, Валерка Сарматов смотрел на неё растерянно. – Почему, Ларочка?

Когда она объяснила, он как-то сразу потускнел, ссутулился. Не обращая ни на кого внимание, взял её за руку, попросил:

– Подожди, не уходи, я сейчас с тобой, отпрошусь у мастера… Хоть провожу…

Он убежал, она осталась ожидать. Ларисе было жаль графа. Так же точно было жаль ей Алика при их последней недавней встрече.

Они с Костей шли тогда по центральной улице. Как всегда в воскресный день здесь было многолюдно. Постоянно встречались знакомые, с кем на ходу перебрасывались: «Привет!», с кем на минутку останавливались. Вообщем, гуляли. Лариса почувствовала на себе чей-то неотступный взгляд, завертела головой и увидала Алика. Он шёл по параллельной аллее, вёз перед собой лёгкую коляску с ребёнком, а рядом шла молодая женщина. Их глаза встретились, он смотрел напряжённо, не отрываясь, и она кивнула ему… Лариса не видала Альберта после их печальной и недоброй встрече в колхозе. И не интересовалась им, хотя, конечно, слыхала от одноклассников: женился, бросил училище, вернулся в город, учится в каком-то институте, своя квартира, родился ребёнок…Длинная цветочная клумба разделала две аллеи, но обе пары шли туда, где клумба кончалась, а аллеи сходились на площадку с фонтаном. Там они встретились и остановились. Жену Алика звали Римма. Копна кудрявых, подобранных красивой заколкой волос, серые крупные глаза – симпатичная девушка. Фигура, однако, насколько грузновата. Гибкая, в сереньких брючках и пёстрой футболке Лариса рядом с ней казалась подростком. Ах, какое радостное злорадство испытала она, когда уловила, что жене Алика её имя знакомо: у той дрогнули полные губы, рука непроизвольно легла на ручку коляски, рядом с рукой мужа. И Костя тоже словно почуял какую-то угрозу в этом «однокласснике». Еще бы: Алик смотрел на них обоих не отводя глаз, отвечал не сразу, а после долгой паузы – как сомнамбула. И Костя – что за прелесть этот парень! – наклонился к малышу, пощекотал пальцем его животик, сказал весело Алику: «Молодец, быстро сыном обзавёлся!» А потом обнял Ларису за плечи: «Но мы тебя нагоним, правда, Ларочка?» Она увидела, как судорога искривила лицо её бывшего жениха, а глаза его – Бог мой! – наполнились слезами. И тогда впервые острая жалость вонзилась ей в сердце, и что-то ещё… сознание вины?.. Но они уже шли с Костей дальше по проспекту, весело смеялись, и чувство вины ушло. Нет, не она виновата в происшедшем, а он. Мог бы не жениться по указке родителей, а попробовать вернуть её любовь. А он, слабак, отступил… Но жалость с тех пор жила в ней.

И вот сейчас так же жалела Лариса другого мужчину, тоже слабака, тоже самого виноватого и от своей вины страдающего.

Граф всё-таки отпросился с работы, и они вместе вышли за заводские ворота. Когда Лариса оставила пропуск на проходной, вдруг по-настоящему поняла: сюда больше не вернётся, целый пласт жизни позади. Так грустно стало ей! И после весь этот день-прощание, каждая фраза, сказанная графом, и каждый её ответ, и молчаливое сидение в беседке тихого детского садика, и его щека, трущаяся о её ладонь, и долгие, безмолвные их взгляды – всё было окрашено в грустные тона. Домой пришла, когда уже спускались сумерки. Простилась с графом у подъезда и подумала, взбегая по лестнице к себе на второй этаж: «Теперь он знает, где я живу. Завтра придет». Была уверена и пугалась этой своей уверенности. И очень удивилась, когда граф на другой день не появился.

Он пришёл через день, вечером. Резкий звонок застал Ларису на кухне. Отец с матерью смотрели телевизор, и она крикнула:

– Я открою!

Пошла, вытирая руки полотенцем, распахнула дверь. И столкнулась с ним лицом к лицу. Она не успела ни о чём подумать, как он схватил её за плечи, притянул к себе и припал к её губам своими сухими и горячими, словно умирающий от жажды – надолго, до головокружения…

Всё. Это конец. Конец и начало. Так предстал этот день перед девушкой: как чёткая граница между двумя жизнями – прежней, хорошей, но уже минувшей, а значит неинтересной, и новой, неведомой, но такой манящей, рядом с любимым навек и суженым судьбой человеком. Он понял, он решился, а значит теперь, набирая скорость, помчатся дни к тому мигу, когда грянет свадебный марш… Впрочем, ей эти торжества особенно и не нужны. Он ведь будет жениться во второй раз, а повторные свадьбы, как она слыхала, принято играть скромно. Так даже лучше…

На другой же день Лариса рассталась с Костей. Через много лет, вспоминая об этом, она испытывала неловкость и стыд. Славный парень, от которого она видела только хорошее. Он с радостью исполнял все её прихоти и пожелания, его ничего не раздражало и не тяготило. Был он нежен и робок. Через некоторое время, когда Костя заговорил с ней о женитьбе, и она как будто даже поддерживала эти разговоры, хотя и не торопилась с ответом, он попытался склонить её к близости. Они сидели на диване у Ларисы дома, одни, и Костя, сначала шутя прижал её плечи к диванной подушке. Но потом, распаляясь и уже почти себя не контролируя, стал целовать девушке шею, тело в вырезе лёгкого платья бòльными, оставляющими следы поцелуями. Мускулы его ног напряглись, а руки лихорадочно гладили её бёдра уже под платьем. Он шептал что-то ласковое, полубредовое: «Всё равно будем вместе… Не могу… Люблю…» Сначала Лариса испуганно и взволнованно звала его по имени, пытаясь остановить. Но, надолго замолчав, вдруг сказала спокойно и отчётливо:

– Если ты сейчас не остановишься, сюда больше ногой не ступишь…

И Костя замер, тяжело перевёл дыхание, сел, закрыв лицо ладонями, с дрожью переборол себя. Больше он никогда не повторял подобной попытки. Лариса догадывалась: Костя считает её невинной девушкой. По сути, думала она, он прав. Она не ощущала своего женского естества. Ей очень нравилось целоваться с ним, но и только. И разочаровывать парня она не собиралась: пусть заблуждается, ей так даже удобно. Ведь серьёзно о Косте Лариса не думала уже давно и продолжала встречаться с ним просто потому, что был он славный и весёлый, удобный спутник для прогулок, походов в кино и кафе, не жмот – не возражал, когда она брала с ними за компанию одну-двух подружек. Но его шуточки, анекдоты, над которыми он от души смеялся, были глуповатыми. Он не интересовался книгами, читал мало – то, что случайно попадалось под руку. Знал, что Лариса пишет стихи, но относился к этому так безразлично, словно ничего и не было. Наверное оттого, что последнее время девушка тяготилась их встречами, скучала и злилась, она и сказала ему без подготовки, прямо и резко:

– Больше мы встречаться не будем.

Костя растерялся, хотя, конечно, сразу всё понял.

– Почему, Ларочка? – спросил он.

– Я люблю другого человека.

Но Костя не хотел этому верить, искал другую причину.

– Если ты не хочешь выходить ещё замуж, считаешь, что рано, я ничего, я подожду. Давай и дальше просто так встречаться…

Сердито отвернувшись, Лариса пошла от него через сквер, бросив на ходу, полуобернувшись:

– Больше ко мне не приходи!

Она отошла довольно далеко, когда услыхала вслед торопливые шаги: Костя бежал вдогонку. Непонятно почему, гнев захлестнул её. Оттого ли, что он не хочет оставить её в покое, всё на что-то надеется, оттого ли, что свою вину, себе в том не признаваясь, ощущала… Однако, резко обернувшись ему навстречу, она зло крикнула:

– Отстань от меня, слышишь, отстань!

Он остановился и протянул ей ладонь с двумя ключами на брелочке:

– Вот, возьми…

Это были ключи от её квартиры. Лариса любила гулять со свободными руками, без всяких сумочек, на платье тоже не было карманов. И она, как часто это делала, в этот день тоже отдала ключи Косте. И забыла о них. А парень протягивал ладонь навстречу её злому окрику, и губы его дрожали, а в глазах стояли обида и укор.

Именно этот жест и этот взгляд вспоминала Лариса, повзрослев, с чувством вины и стыда. Но тогда иные мысли, ожидания и мечты владели ею. И она точно знала: нельзя встречаться с двумя сразу, одного любя, а другого жалея. Однако в следующие долгие четыре года граф развеял её наивные убеждения. Мучаясь сам, жил двойной жизнью, и её обрёк на раздвоенность, легкомыслие и ошибки – от желания вырваться из плена, отомстить, причинить боль. От страстного желания быть счастливой…