Текст книги "После смерти Пушкина: Неизвестные письма"

Автор книги: Ирина Ободовская

Соавторы: Михаил Дементьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Уговаривая Наталью Николаевну вернуться, тетушка обещала оказывать ей всяческую помощь. Как видим, она сняла для нее дом (вероятно, квартиру). Несомненно, в решении этого вопроса не последнюю роль играла и Александра Николаевна. Екатерина Ивановна уже подготовила почву для принятия ее во фрейлины к императрице, и, конечно, легко можно себе представить, в какой восторг от подобной перспективы пришла Александра Николаевна и как она уговаривала сестру не лишать ее счастья устроить свою судьбу. Наталья Николаевна, нежно любившая ее, не могла ей отказать. И наконец, начатые Опекой хлопоты по выкупу Михайловского у совладельцев также требовали ее присутствия в Петербурге. Вот совокупность всех этих обстоятельств и заставила Наталью Николаевну согласиться на возвращение в столицу раньше, чем она хотела бы, хотя, конечно, как совершенно верно замечает Нина Доля, ей было тяжело принять такое решение. Но, как всегда, она ставила интересы близких выше своих чувств и переживаний...

Видимо, в начале ноября 1838 года Загряжская и сестры с детьми выехали в Москву, откуда Наталья Николаевна и Александра Николаевна ездили в Ярополец проститься с матерью, а Екатерина Ивановна, очевидно, ждала их в Москве.

12 ноября Наталья Ивановна писала старшему сыну: «...Твои сестры неожиданно приехали ко мне проститься перед отъездом в Петербург. Дай Бог, чтобы они не раскаялись в этой затее, которая в глазах здравомыслящих людей мало похвальна. Старшая, без сомнения, больше всех виновата, но это, однако, нисколько не оправдывает и младшую».

Недовольство Натальи Ивановны вполне понятно: дочери приняли это решение, не посоветовавшись с нею, а главное – под влиянием Загряжской, с которой она была в ссоре. Однако материнское сердце все же не выдержало, и расстались они дружески. Об этом писали Дмитрию Николаевичу сестры из Москвы, где они останавливались на некоторое время по дороге в Петербург.

«Дорогой Дмитрий, – пишет Александра Николаевна, – ты просил меня сообщить тебе о приеме, оказанном нам в Яропольце. Должна тебе сказать, что мы расстались с матерью превосходно. Она была трогательна с нами, добра, ласкова, всячески заботилась о нас. Мы пробыли у нее сутки».

«...Не говорю об матери, – приписывает Наталья Николаевна, – сестра уже все подробно описала; одним словом, она с нами обошлась как нельзя лучше и мы расстались со слезами с обеих сторон».

СНОВА ПЕТЕРБУРГ

По возвращении в Петербург в начале ноября 1838 года Наталья Николаевна жила очень скромно и уединенно. «Мы ведем сейчас жизнь очень тихую, – писала Александра Николаевна брату 24 ноября 1838 года, – Таша никуда не выезжает, но все приходят ее навещать и каждое утро точат у нас лясы». В эти годы просьбы о деньгах красной нитью проходят через многие письма сестер. Материальное положение их было трудным, а Дмитрий Николаевич очень неаккуратно высылал им деньги. Иногда между ними возникали недоразумения, которые очень тяжело переживала Наталья Николаевна.

«Послушай, дорогой Дмитрий, больше всего я не люблю ссориться с тем, кто мне особенно близок и кого я люблю всей душой. Давай немного поговорим. Скажи, разве это разумно так сильно на меня сердиться и говорить мне такие неприятные вещи из-за отказа, который даже нельзя назвать таковым, принимая во внимание, что не имея ничего, я ничего и не могу дать, не правда ли? На нет и суда нет, ты это знаешь. Должна признаться, что эта несчастная седьмая часть приносит мне большое огорчение: с одной стороны семья моего мужа сердится, что я не использую эти деньги на покупку псковского поместья, а с другой – ты меня упрекаешь в разорении всей семьи за то, что я их тебе не дала. Словом, со всех сторон только неприятности и огорчения из-за ничтожной суммы, которой я в действительности еще не имею и о которой даже больше не слышу и разговоров... Ответь мне на это письмо, чтобы доказать, что мы с тобою по-прежнему друзья» (июнь – июль 1839 г.).

«2 августа 1839 года

Твое письмо меня осчастливило, дорогой Дмитрий. Тысячу раз благодарю тебя за все те нежные и ласковые слова, что ты мне говоришь, я в них действительно очень нуждалась, так как сердце мое страдало от того разлада, что возник между нами. Ну раз уж с этим покончено, не будем об этом больше говорить, еще раз крепко обнимемся и будем любить друг друга в тысячу раз больше. Я также была счастлива узнать, что ты вышел из затруднительного положения; от всей души желаю тебе спокойствия и полного успеха в делах, да хранит тебя Бог и освободит от всех горестей и беспокойств. Еще раз повторяю, что если только я могу быть тебе в чем-либо полезной, от всей души предлагаю тебе свою скромную помощь, располагай мною, как тебе заблагорассудится».

Сестры имели право на известную долю доходов с гончаровских предприятий, но денежные дела семьи были, как мы говорили выше, в тяжелом положении. Наталья Ивановна, имевшая собственное довольно значительное состояние и поместье Ярополец в 1400 душ (оно, правда, было обременено долгами), мало помогала детям. После смерти Пушкина некоторое время она давала дочери 3000 рублей в год, а потом перестала, ссылаясь на свои финансовые затруднения. Семье Пушкина была назначена государственная годовая пенсия: 5000 вдове и по 1500 детям; сыновьям – до совершеннолетия, дочерям – до выхода замуж, всего 11 тысяч. Полученные от посмертного издания сочинений Пушкина 50 тысяч Наталья Николаевна положила в банк и ни в коем случае не хотела трогать, считая, что они принадлежат детям; проценты с этого маленького капитала составляли 2600 рублей; и, наконец, Дмитрий Николаевич должен был выплачивать сестре 1500 рублей. Таким образом, всего Наталья Николаевна имела 15 тысяч в год. Если принять во внимание дороговизну тогдашней жизни, то можно понять, что этого было совершенно недостаточно. Одна квартира в те времена стоила 3—4 тысячи в год. Нанять карету для поездки семьи из Москвы в Петербург стоило... 1000 рублей! В записных книжках Дмитрия Николаевича, скрупулезно записывавшего все свои расходы, значится, что он тратил на подобное путешествие 320—350 рублей. В «Архиве Опеки Пушкина» приведены данные расходов по дому при жизни Пушкина. Вот некоторые цифры за январь 1837 года. Было израсходовано: на дрова 210 рублей, по счетам аптеки – 84 рубля, на продукты – 775 рублей, на вино – 103 рубля, на прислугу, врача и пр. – 450 рублей, на извозчика – 300 рублей и т. д. Итого в месяц 1984 рубля! Таким образом, нам становится понятным то тяжелое положение, в котором часто находилась вдова поэта, ей действительно приходилось бороться с бедностью.

Несомненно, большую моральную поддержку имела Наталья Николаевна в лице тетушки Загряжской, которая принимала деятельное участие в ее делах, а помогала ли она ей регулярно материально, мы не знаем. Возможно, как это было и раньше, при жизни Пушкина, она заботилась о туалетах сестер, на которые у них не было денег. Но, во всяком случае, помощи этой было недостаточно, и нехватки, а иногда и просто нужда, часто бывали в доме. Пушкин был близок к истине, когда писал в 1833 году Дмитрию Николаевичу, что после его смерти «жена окажется на улице, а дети в нищете».

Вот что писала брату Александра Николаевна (письмо не датировано, но мы полагаем, что оно относится к 1839– 1840 годам):

«Дорогой Дмитрий, я думаю, ты не рассердишься, если я позволю себе просить тебя за Ташу. Я не вхожу в подробности, она сама тебе об этом напишет. Я только умоляю тебя взять ее под свою защиту. Ради Бога, дорогой брат, войди в ее положение и будь так добр и великодушен – приди ей на помощь. Ты не поверишь, в каком состоянии она находится, на нее больно смотреть. Пойми, что такое для нее потерять 3000 рублей (деньги, которые посылала мать). С этими деньгами она еще как-то может просуществовать с семьей. Невозможно быть более разумной и экономной, чем она, и все же она вынуждена делать долги. Дети растут, и скоро она должна будет взять им учителей, следственно, расходы только увеличиваются, а доходы ее уменьшаются. Если бы ты был здесь и видел ее, я уверена, что был бы очень тронут положением, в котором она находится, и сделал бы все возможное, чтобы ей помочь. Поверь, дорогой Дмитрий, Бог тебя вознаградит за добро, которое ты ей сделал бы. Я боюсь за нее. Со всеми ее горестями и неприятностями она еще должна бороться с нищетой. Силы ей изменяют, она теряет остатки мужества, бывают дни, когда она совершенно падает духом. Кончаю, любезный Дмитрий, уверенная, что ты на меня не рассердишься за мое вмешательство в это дело и сделаешь все возможное, чтобы прийти на помощь бедной Таше. Подумай о нас, дорогой Дмитрий, в отношении 1 февраля, и особенно о Таше. Я не знаю, что отдала бы, чтобы видеть ее спокойной и счастливой, это настоящее страдание».

В течение семи лет после смерти Пушкина Наталья Николаевна мужественно несла обязанности главы большой семьи. Над детьми Пушкина была назначена опека: в числе опекунов был и граф Г. А. Строганов, двоюродный дядя Натальи Николаевны. Опекуны привели в порядок дела Пушкина, приняли участие в издании собрания сочинений. По просьбе Натальи Николаевны они начали хлопотать о покупке у сонаследников Михайловского.

Ранней весной 1839 года в Петербург после длительного пребывания за границей вернулись граф и графиня де Местр, вместе со своей воспитанницей Натальей Ивановной Фризенгоф и ее мужем Густавом Фризенгофом. Супруги Местр будут играть некоторую роль в нашем повествовании, а потому скажем о них несколько слов. Софья Ивановна Местр была родной сестрой Натальи Ивановны и Екатерины Ивановны, следовательно, приходилась теткой сестрам Гончаровым. Ее муж, граф Ксавье де Местр, еще в 1800 году эмигрировавший в Россию, – офицер русской армии, принимал участие в кампании 1812 года и дослужился до чина генерал-майора. Это был широко образованный человек – ученый, писатель и художник. Общеизвестна его миниатюра – портрет Н. О. Пушкиной, матери поэта. В 1813 году Местр женился на С. И. Загряжской, и первые годы супруги, очевидно, жили в Москве. Местр часто посещал дом С. Л. Пушкина, отца поэта. Таким образом, связи этих двух семейств имеют давнюю историю, они были хорошо знакомы, когда Пушкин был еще ребенком. По-видимому, в 1816 году Местры переехали в Петербург, несомненно, бывали у переселившихся в то время туда родителей Пушкина и встречались с молодым поэтом до его ссылки в 1820 году.

В середине 20-х годов Местры уехали за границу и вернулись только в 1839 году. Однако они не прерывали связей с Россией и переписывались с родными и знакомыми, в частности, вели между собой переписку сестры Загряжские. Таким образом, Местры, а через них и Фризенгофы были в курсе жизни Гончаровых и Пушкиных, вплоть до гибели поэта. Об этом, например, свидетельствует и письмо Густава Фризенгофа к брату Адольфу от 7 марта 1837 года, где он пишет о подробностях дуэли, которые были сообщены Софье Ивановне Местр ее сестрой Екатериной Ивановной Загряжской. Приведем выдержку из этого письма.

«...Тетя (Софья Ивановна Местр) также чувствует себя не совсем хорошо; вчера они получили известие, которое очень ее взволновало. Познакомился ли ты в Петербурге с Пушкиным, который женился на тетиной племяннице? Сестра племянницы, барышня Гончарова, шесть недель тому назад вышла за племянника и приемного сына голландского посланника в Петербурге Геккерна. Между тем какой-то подлый аноним, вероятно из низкой мести, послал Пушкину и многим лицам из общества письма, в которых обвиняет его (Пушкина) жену в... (неразборчиво) связи с холостяком Геккерном. Пушкин был настолько убежден в невиновности своей жены, которая его страстно любила, что, начиная с первой минуты, и даже на смертном одре он не переставал уверять ее в этом; у него, однако, горячая голова, и, так как этим делом занялись сплетницы и толковали о нем по-своему – о чем ему стало известно, – он пришел в полное неистовство и принудил своего свояка драться на дуэли, легко его ранил и был им застрелен. Хотя тетя лично не знает этих двух племянниц, которые были воспитаны у своих родителей в деревне, ты легко поймешь, как ее взволновали обстоятельства, сопровождавшие столь отвратительную историю...»

Как мы увидим далее, эти очень тесные родственные отношения с Местрами поддерживала впоследствии и Наталья Николаевна, а в 1852 году овдовевший старик Местр жил у нее на даче, где и умер.

Приведем недатированное письмо Натальи Николаевны, но, несомненно, относящееся к апрелю 1839 года, в котором упоминается о Местрах, а также о свидании вдовы поэта с императрицей.

(Конец апреля 1839 года. Петербург)

«Дорогой Дмитрий. Вот уже и канун праздников, а денег нет, увы. Ради Бога, сжалься над нами, пришли нам их как можно скорее. Скоро уже 1 мая, это будет уже за три месяца, что ты нам должен. Саша, клянусь тебе, в самом стесненном положении. Я не получила еще ответа от тебя насчет просьбы, с которой к тебе обратилась мадам Карамзина (Е. А. Карамзина просила Д. Н. взять к себе на фабрику двух ее крепостных), она меня об этом спрашивает каждый раз как я ее вижу и ждет ответа с нетерпением. На этой неделе, седьмой, я говею и прошу тебя великодушно простить меня, если в чем-нибудь была перед тобою виновата. Как твоя жена, она уже родила? Кого она тебе подарила? Говорят, что здоровье бедной Мари (жена И. Н. Гончарова) очень плохо, она с трудом поправляется после выкидыша. Ваня будет проводить лето в Ильи цыне? Потребовал ли Ваня у тебя те 500 рублей, что я ему должна? Вот сколько вопросов, на которые сомневаюсь, что когда-нибудь получу ответ, противный лентяй. Мы не знаем еще, что будем делать этим летом, вероятнее всего, наш первый этаж, то есть семейство Пушкиных, расположится лагерем на Островах. Местры заявляют, что не поедут за город, но я этому не верю. В общем еще ничего не известно. Но я решила, что не останусь в городе ни за какие сокровища в мире.

Недавно я представлялась императрице. Она была так добра, что изъявила желание меня увидеть, и я была там утром, на частной аудиенции. Я нашла императрицу среди своей семьи, окруженную детьми, все они удивительно красивы.

Прощай, дорогой, славный брат, покидаю тебя, так как спешу, я должна сейчас уйти. Поздравляю вас с праздником Пасхи, желаю всяческого счастья тебе, твоей жене и детям. Сашинька тебя нежно целует, а также все твое семейство. Привет и нежный поцелуй от нас обеих Нине».

Итак, из этого письма мы видим, что в апреле 1839 года Местры уже были в Петербурге; летом они жили рядом с Пушкиными на даче.

А как сложились у Натальи Николаевны отношения с двором?

Сохранилось письмо неизвестной (очевидно, Нины Доля) от 10 апреля 1839 года к Екатерине Дантес, где она говорит о встрече, надо полагать, первой, Натальи Николаевны с императрицей в конце 1838 года:

«Натали выходит мало или почти не выходит, при дворе не была, но представлялась императрице у тетки, однажды, когда ее величество зашла к ней, идя навестить фрейлину Кутузову, которая живет в том же доме. Императрица была очень ласкова с Натали, пожелала посмотреть всех ее детей, с которыми она говорила. Это был канун Нового года».

Вряд ли эта встреча императрицы с семьей Пушкина была случайной. Вероятно, все было договорено заранее, и Наталья Николаевна привезла к Загряжской всех своих детей, чего, судя по письмам, она обычно не делала. Из письма мы узнаем и то, что был еще один «частный» визит Натальи Николаевны во дворец в апреле 1839 года. Императрице, вероятно, хотелось показать Наталье Николаевне и своих красивых детей.

До 1843 года Наталья Николаевна не бывала на дворцовых вечерах и приемах и почти не появлялась в великосветском обществе, и эти ее свидания с императрицей, возможно, были единственными за эти годы. О случайной встрече Натальи Николаевны с Николаем I в английском магазине накануне рождественских праздников в 1841 году сообщает друг Пушкина П. А. Плетнев: «Его величество очень милостиво изволил разговаривать с Пушкиной. Это было в первый раз после ужасной катастрофы ее мужа». По-видимому, этим и ограничились в 1839-1842 годах контакты Пушкиной с императорской фамилией. В вышеприведенном письме Нины Доля есть также такие строки:

«Александрина сделала свой первый выход ко двору в Пасхальное утро... но Натали не ездит туда никогда».

Но более того, мы имеем свидетельство самой Натальи Николаевны, что она совершенно не стремилась бывать при дворе. Вот что она писала в 1849 году П. П. Ланскому:

«Втираться в интимные придворные круги – ты знаешь мое к тому отвращение; я боюсь оказаться не на своем месте и подвергнуться какому-нибудь унижению. Я нахожу, что мы должны появляться при дворе только когда получаем на то приказание, в противном случае лучше сидеть спокойно дома. Я всегда придерживалась этого принципа и никогда не бывала в неловком положении. Какой-то инстинкт меня от этого удерживает».

Вряд ли можно переоценить эти строки, свидетельствующие об истинном отношении Натальи Николаевны к придворным кругам. Обратим внимание на ее слова: «Я всегда придерживалась этого принципа» – и отнесем их и к годам ее жизни с Пушкиным. Перед нами встает иной облик этой женщины – гордой и самолюбивой, боявшейся малейшего намека на неуважительное к ней отношение со стороны титулованных придворных. Следовательно, несправедливы упреки, которые ей бросали при жизни Пушкина и после его смерти, обвиняя в стремлении постоянно блистать на царских приемах и балах...

Лето 1839 года Наталья Николаевна провела на даче на Каменном Острове. Судя по одному из писем Г. Фризенгофа, Екатерина Ивановна сняла там особняк и пригласила к себе любимую племянницу с семьей. В соседнем доме поселилась тетушка Местр, которая, как и предполагала Наталья Николаевна, не осталась в душном городе на лето. Вместе с Местрами на даче жили и молодые Фризенгофы. О тех и других в письме от 10 июля 1839 года восторженно отзывается Александра Николаевна:

«...Ты знаешь, я полагаю, что приехала тетушка Местр. Мы видим их каждый день. Они исполнены доброты к нам, невозможно не обожать их, они такие хорошие, такие добрые, просто сказать тебе не могу. Фризенгофы также очаровательны. Муж – очень умный молодой человек, очаровательно веселый, Ната, его жена, также очень добра. Она брюхата уже несколько месяцев...»

Осенью семейства Пушкиных и Местров поселились вместе в доме Адама на Почтамтской улице, Наталья Николаевна на первом этаже, тетушка с мужем и, по-видимому, с Фризенгофами – на втором. Таким образом, их родственные связи стали еще более тесными.

«...Не могу ничего особенно хорошего сообщить о нас, – пишет Наталья Николаевна брату 15 декабря 1839 года. – По-прежнему все почти одно и то же, время проходит в беготне сверху вниз и от меня во дворец. Не подумай, однако, что в царский, мое сиятельство ограничивается тем, что поднимается по лестнице к Тетушке».

«Что сказать тебе о нас, – читаем мы в письме от 7 марта (1840 г.). – Мадемуазель Александрина всю масленицу танцевала. Она произвела большое впечатление, очень веселилась и прекрасна как день. Что касается меня, то я почти всегда дома; была два раза в театре. Вечера провожу обычно наверху. Тетушка принимает ежедневно и всегда кто-нибудь бывает».

Интересные сведения об этом периоде их совместной жизни с Местрами находим мы в письме Ивана Николаевича Гончарова от 12 ноября 1839 года:

«...Что сказать тебе о подноготной нашего семейства, которое я только что покинул; к несчастью, очень мало хорошего. Таша и Сашинька не очень веселятся, потому что суровое и деспотичное верховное правление не шутит (имеются в виду обе тетушки: Е. И. Загряжская и С. И. Местр); впрочем, в этом нет, пожалуй, ничего плохого, и я предпочитаю видеть, что есть кто-то, кто руководит ими, чем если бы они были одни в Петербурге, тогда было бы еще хуже. Они мало выходят и проводят почти все вечера в гостиной тетушки Местр, хотя и богато обставленной и хорошо освещенной, но скучной до невозможности. Бедная бывшая молодая особа (С. И. Местр) из всех сил старается делать все возможное, чтобы ее вечера были оживленными, но никто из общества еще не клюет на удочку скуки и бесцветности, которые там царят».

Мимолетные впечатления Ивана Николаевича о вечерах супругов Местр вряд ли в полной мере справедливы. Граф Местр, по свидетельству современников, был очень интересным собеседником. Вот что писал Плетнев о Местрах 22 сентября 1843 года: «...Он один из лучших в Европе живописцев, химиков и физиков. Словом, изумительный старик». «Граф и графиня живут одни – двое умных и живых стариков; нельзя изобразить, как интересно видеть 80-летнего гр. Местра, желающего со всею готовностью души участвовать в умственных занятиях. До сих пор он пишет брошюры по части физики и отсылает их в Париж. Еще за два года он написал несколько картин масляными красками».

Несомненно, привлекало гостей в гостиную Местров и присутствие Натальи Николаевны и ее сестры.

«Пушкиных мы видим ежедневно и постоянно, – пишет Густав Фризенгоф брату 1 августа 1839 года, – я привык к ним и в общем их люблю, они значительно содействуют тому, чтобы салон моей остроумной тетки, который по самой своей природе скучнее всех на свете, был несколько менее скучным». Как видно, и Фризенгоф иронически отзывается о вечерах Софьи Ивановны, но он, судя по его письмам, очень недолюбливал обеих тетушек, так что, вероятно, его суждение в какой-то степени пристрастно.

В ноябре 1839 года в Петербург приехал Сергей Львович Пушкин. Об этом мы узнаем из письма Натальи Николаевны от 2 ноября:

«Вчера я была очень удивлена: приехал мой свекор. Он говорит, что ненадолго, но я полагаю, что все будет иначе и он преспокойно проведет зиму здесь». И она оказалась права: и зиму 1839 года и следующие Сергей Львович жил в Петербурге. В письмах Натальи Николаевны за 1841 год мы неоднократно встречаем упоминания о нем. Сергей Львович часто обедал у невестки, по-видимому, были определенные дни, когда он приходил к обеду. Наталья Николаевна с сестрой иногда навещали старика. Вот что говорит она об одном из таких посещений (декабрь 1841 г.):

«На этот раз мы застали свекра дома. Его квартира непереносимо пуста и печальна. Великолепные его прожекты по размещению мебели ограничиваются несколькими стульями, диваном и двумя-тремя креслами».

Надо полагать, в силу давних дружеских отношений бывал Сергей Львович и на вечерах Местров и, конечно, часто навещал внуков. Наталья Николаевна поддерживала постоянную связь и с другими членами семьи покойного мужа. Она переписывалась с сестрой Пушкина Ольгой Сергеевной Павлищевой; сын Павлищевых, как мы увидим далее, жил у нее летом на даче. Через князя Вяземского Наталья Николаевна устроила Льва Сергеевича на службу в одесскую таможню. Со свойственной ей душевной щедростью она старается всем помочь, всех обогреть, приласкать. Много лет спустя, уже после смерти Натальи Николаевны, Александра Николаевна писала, что у покойной сестры была «горячая, преданная своим близким душа», и что все родные всегда могли найти в ней самого ревностного помощника и защитника. Эту горячую, родственную душу мы видим во всех письмах Натальи Николаевны.

Очень тепло относилась Наталья Николаевна и к другу Пушкина Петру Александровичу Плетневу.

Плетнев старался всюду защищать Наталью Николаевну от клеветы петербургских салонов. «Не обвиняйте Пушкину. Право, она святее и долее питает меланхолическое чувство, нежели бы сделали это многие другие», – говорит он. (Из письма к Гроту от 4 февраля 1841 года.)

В письмах Плетнева к Гроту мы часто встречаем упоминание о Пушкиной. Он постоянно навещал ее, бывала у него и Наталья Николаевна, искренне и душевно относившаяся к нему. Приведем несколько выдержек из этих писем.

«Вечер с 7 почти до 12 я просидел у Пушкиной жены и ее сестры, – читаем мы в письме Плетнева к Гроту от 24 августа 1840 года. – Они живут на Аптекарском, но совершенно монашески. Никуда не ходят и не выезжают. Скажите баронессе Котен, что Пушкина очень интересна, хоть и не рассказывает о тетрадях юридических. В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательно возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказывать».

«...Гораздо интереснее после был визит Натальи Николаевны Пушкиной (жены поэта) с её сестрой. Пушкина всегда трогает меня до глубины души своею ко мне привязанностью. Конечно, она это делает по одной учтивости. Но уже и то много; что она старается меня (не имея большой нужды) уверить, как ценит дружбу мужа ко мне...» (21 марта 1841    года).

«1 апреля 1842 года. С. Петербург.

...В понедельник я обедал у Natalie Пушкиной с отцом и братом (Львом Сергеевичем) поэта. Все сравнительно с Александром ужасно ничтожны. Но сама Пушкина и ее дети – прелесть».

«...Чай пил у Пушкиной (жены поэта). Она очень мило передала мне свои идеи насчет воспитания детей. Ей хочется даже мальчиков, до университета, не отдавать в казенные заведения. Но они записаны в пажи – и у нее мало денег для исполнения этого плана. Был там на минуту Вяземский, который, как папа, нежничает с обеими сестрами... (25 ноября 1842 года).

«...Зашел к Пушкиной. Она в среду приедет ко мне со всем семейством своим (семь человек) на вечерний чай» (22 сентября 1843 года).

«...На чай из мужчин пришли: Энгельгардт, Кодинец и Петерсон, а из дам – Пушкина, сестра ее, гувернанта и дочь Пушкиной с маленькими двумя братьями... Сперва накрыли чай для детей с их гувернантами. После новый чай для нас в зале. Кончив житейское, занялись изящными искусствами: дети танцевали, а потом Оля (дочь Плетнева от первого брака) играла с Фукс на фортепиано. Александра Осиповна очень полюбила Пушкину, нашед в ней интересную, скромную и умную даму. Вечер удался необыкновенно» (25 сентября 1843 года).

Петр Александрович Плетнев – поэт и критик, профессор российской словесности, а впоследствии ректор Петербургского университета, один из ближайших друзей Пушкина, которому тот посвятил свое любимое произведение «Евгений Онегин». Плетнев принимал самое деятельное участие в его издательских и литературных делах. Как мы видим, он очень тепло относился к вдове и детям Пушкина. Это был человек большой души, в высшей степени порядочный, и его характеристика Натальи Николаевны для нас очень ценна. Напомним еще раз его слова: «В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательно возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказывать». Вдумаемся в каждое слово этого искреннего отзыва о жене его друга, и мы еще раз найдем здесь подтверждение того, какою была эта женщина и с каким достоинством она себя вела.

Плетнев скромничает, говоря, что Наталья Николаевна так хорошо относится к нему «по одной учтивости». Можно не сомневаться в искренности ее чувств к другу покойного мужа. Совершенно очаровательно описание вечернего чая у Плетнева, который, по его выражению, «удался необыкновенно».

Очень важен для нас и отзыв о Наталье Николаевне писательницы Александры Осиповны Ишимовой, той самой Ишимовой, к которой обращено последнее письмо Пушкина, написанное перед дуэлью. А упоминание о Вяземском, «нежничающем» с сестрами! Это, по-видимому, иронический намек на его ухаживание.

Дружеские отношения Натальи Николаевны с П. А. Плетневым продолжались и после ее второго замужества. Для него она прежде всего мать четырех детей его покойного друга, и к ней самой он питал теплые чувства. Однако, по приводимому ниже письму, Плетнев, видимо, был обижен тем, что после свадьбы по возвращении с дачи Наталья Николаевна нанесла ему визит без мужа, с сестрой.

Мы не знаем причины отсутствия Ланского, может быть, он еще оставался с полком в Стрельне, а Наталья Николаевна спешила навестить старого друга. Но Плетнев, по-видимому, недолго сердился, или Ланской нанес ему визит позднее, во всяком случае из письма от 31 октября 1845 года мы видим, что Плетнев запросто заходит к Ланским и хорошо отзывается о муже Натальи Николаевны.

«21 октября 1844 года. С. ПетербургЧетверг (19 октября)

... на обед зван Ростопчиной. Между тем приехала ко мне с визитом бывшая Пушкина (ныне генеральша Ланская) с сестрою. Она непременно хочет, чтобы и нынешний ее дом был для меня тем же, чем был прежний. Хоть муж ее и показал свое с...(многоточие в подлиннике), не сочтя за нужное приехать с нею ко мне, но я намерен сохранить с ней мои старые отношения; она мать четырех детей моего друга».

«31 октября 1845 года

...На чай заехал было к Ф. Ф., но как их не застал, то пошел рядом к Ланской-Пушкиной. И муж ее был дома. Он хороший человек».

И Вяземский писал в 1845 году А. И. Тургеневу о Наталье Николаевне: «Муж ее добрый человек и добр не только к ней, но и к детям».

В гостиной Карамзиных Наталья Николаевна неоднократно встречала М. Ю. Лермонтова. В письме Плетнева от 28 февраля 1841 года мы читаем: «В 11 часов тряхнул я стариной – и поехал к Карамзиным, где не бывал более месяца. Карамзина встретила меня словом: revenant (привидение). Там нашлось все, что есть прелестнейшего у нас: Пушкина – поэт, Смирнова, Растопчина и проч. Лермонтов был тоже. Он приехал в отпуск с Кавказа». (В те времена, когда было несколько женщин с одинаковой фамилией, было принято называть и имя мужа. Напр., княгиня Владимир Пушкина, а Плетнев часто пишет: «Пушкина – поэт», чтобы отличить Наталью Николаевну от других Пушкиных).

 Лермонтов, видимо, находился под влиянием сплетен и толков в великосветском обществе, враждебно относившемся к вдове поэта, чуждался ее и избегал говорить с нею. А. Арапова в своих воспоминаниях пишет, что мать так рассказывала ей об их последней встрече:

«Слишком хорошо воспитанный, чтобы чем-нибудь выдать чувства, оскорбительные для женщины, он всегда избегал всякую беседу с ней, ограничиваясь обменом пустых, условных фраз. Матери это было тем более чувствительно, что многое в его поэзии меланхолической струей подходило к настроению ее души, будило в ней сочувственное эхо. Находили минуты, когда она стремилась высказаться, когда дань поклонения его таланту так и рвалась ему навстречу, но врожденная застенчивость, смутный страх сковывали уста...

Наступил канун отъезда Лермонтова на Кавказ. Верный дорогой привычке, он приехал провести последний вечер к Карамзиным, сказать грустное прости собравшимся друзьям. Общество оказалось многолюднее обыкновенного, но, уступая какому-то необъяснимому побуждению, поэт, к великому удивлению матери, завладев освободившимся около нее местом, с первых слов завел разговор, поразивший ее своей необычайностью. Он точно стремился заглянуть в тайник ее души и, чтобы вызвать ее доверие, сам начал посвящать ее в мысли и чувства, так мучительно отравлявшие его жизнь, каялся в резкости мнений, в беспощадности осуждений, так часто отталкивавших от него ни в чем перед ним не повинных людей.