Текст книги "Драконов не кормить (СИ)"

Автор книги: Ирина Лазаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Как ты думаешь, они не обижаются, что я их оставляю? – взволнованно спрашивала драконица и подрагивала крыльями, словно сдерживалась из последних сил, чтобы не обнять яйца и не засюсюкать над ними. – Как ты думаешь, им не вредно такое жаркое лето? Тебе не кажется, что они сегодня не настолько чёрные, как были позавчера?

В человеческом облике Балита выглядела как сбежавшая от роскоши дочь владыки домена: высокая, тоненькая, длиннорукая и длинноногая, с королевской осанкой и копной блестящих светлых волос. У неё было чуть вытянутое скуластое лицо, аккуратный нос с веснушками, бледная кожа, тонкий рот и синие глаза со светло-зелёным ободком вокруг радужки. Илидор помнил, как поначалу, когда он только познакомился с семейством, ему всегда казалось, что тревожность Балиты – исключительно проявление странного чувства юмора драконицы. Никак не вязалась с её обликом эта постоянная взвинченность.

А Сххеакк, высиживавший яйца ледяных драконов, безостановочно ныл. Не потому что ему не хотелось высиживать яйца – нет, он всегда был таким, ледяной дракон Сххеакк. Он ныл из-за пересохших прудов и обмелевшей руки Буянки, страдал из-за того, что его семейство и приятели разъехались, и даже из-за того, что оставшимся в Донкернасе драконам велено было находиться в человеческом облике, чтобы расходовать меньше воды. Менять ипостась, чтобы размять крылья, разрешалось один раз, в полдень. Сххеакк, как большинство драконов, не любил подолгу оставаться в ипостаси человека, но именно от него никто этого и не требовал, ведь Сххеакк высиживал яйца, а это невозможно делать в облике человека. Однако не было предела негодованию этого дракона.

– Почему бы им не запретить себе распивать отвары? – бухтел Сххеакк. – Себя-то, небось, не сдерживают!

Или:

– Почему Теландон не может просто договориться с владыкой домена? Пусть возят нам воду из других мест! Мы важнее каких-то поселений на отшибе! Что они будут делать без нас, хочу я знать?

Или:

– Интересно, хоть кто-то в соседних доменах почешется? Как писать письма и выпрашивать драконов – так все сразу торопыги, а как помочь – так где каждый из них?

Способность углядывать в любых событиях недостатки и опасности делала Сххеакка настолько непонятным Илидору, насколько ему вообще мог быть непонятен другой дракон. Не то чтобы Илидор был склонен видеть в событиях и вещах только хорошее, но он решительно не понимал, какой смысл в вечных страданиях, как Сххеакку удаётся существовать среди боли и мрака каждый день и не удавиться на собственном хвосте от безысходности.

Золотой дракон, пусть и чуточку выбитый из колеи, всё равно оставался самым бодрым и довольным жизнью среди всех не разъехавшихся драконов Донкернаса.

– Вот чего ты такой радостный? – досадовал Сххеакк.

– А что такого страшного случилось-то? – не понимал Илидор.

Сххеакк раздражённо хлестал по траве длинным змейским хвостом и ничего не отвечал.

Илидор всегда предпочитал человеческую ипостась драконьей: в ней полнее ощущался этот удивительный окружающий мир, а когда Донкернас опустел, из родников удавалось собрать достаточно воды, чтобы речь не шла о каких-то особенных страданиях от жажды. Илидор обожал лето, и в кои-то веки никто ему не мешал наслаждаться жизнью: эльфы были слишком заняты, бегая кругами и вопя друг на друга, полянки и лужайки Айялы были свободны, не нужно изыскивать пути, чтобы не столкнуться с драконами, которые особенно явно недолюбливали Илидора. Вот даже Куа забрали в далёкий северо-западный домен Сейдинель!

Может, Илидору повезёт, и на Куа там свалится что-нибудь тяжёлое.

Владыка домена, хотя Сххеакку про это никто не доложил, озаботился поставками питьевой воды в замок Донкернас. Да, воды всё равно едва хватало, а нередко телеги просто не добирались до замка, таинственно пропадая по дороге: в домене хватало обезвоженных поселений, жители которых предпочитали рискнуть гневом владыки домена когда-нибудь потом, чем умереть от жажды сегодня. В попытках найти ещё какие-нибудь пути решения этой проблемы Донкернас покинули одновременно Теландон, его первый помощник Тарис Шабер и вторая помощница Альма Охто.

Драконы их не любили и могли бы порадоваться отсутствию всей донкернасской верхушки, но без этих эльфов замок остался на попечении мстительного Ахнира Талая и старших драконьих воспитателей, Флёда Жирая и Корзы Крумло, – всех троих драконы не любили ещё больше. Единственное хорошее, что в них было: они гораздо реже Теландона доставали драконов бухтежом про осмысленность жизни, пользу для мира и науки и счастье, которое драконы обрели в лице эльфов, которые не позволяют им лениться и просто быть драконами.

Илидор оставался бодрым и довольным жизнью. Он не умел погружаться в пучину уныния: впереди всегда было что-нибудь радостное и щекотно-любопытное. Сейчас, к примеру, оставалось всего два дня до поездки в Уррек, где золотому дракону предстояло изучить заброшенную шахту на предмет ценных ресурсов. Заброшенная шахта – это скучно, но впереди – новые места, новые лица, и рядом с Илидором останется только один из этих троих эльфов повышенной мразотности – Ахнир Талай. Илидор ждал предстоящей поездки, несмотря на то, что ему предстояло путешествие в клетке, в закрытой повозке – всё равно Илидор ждал. Всякий раз, когда золотой дракон подолгу не покидал Донкернас, ему казалось, будто жизнь снаружи утекла уже очень-очень далеко, он безнадёжно отстал от неё и никогда не догонит. Подумать только: три года назад он вообще никуда не ездил, весь его мир состоял из замка и Айялы, и тогда Илидору казалось, что Айяла – это почти бесконечно много!

Словом, своим довольным видом золотой дракон частенько раздражал Сххеакка.

Впрочем, в этом не было ничего нового. Ни в том, что Сххеакк был чем-то недоволен, ни в том, что Илидор кого-то раздражал.

Появление Льода Нумера, насколько мог судить Илидор, только добавит Донкернасу проблем – уже добавляет, а вот будет ли от него толк?

– Он использует магию слишком близко к нашей кладке, – говорила вчера Балита, нервно простирая крыло над четырьмя яйцами. – Как ты думаешь, им это не вредит?

Вдобавок из-за Льода сегодня в Айялу выпустили подростков, всех семерых драконышей трёх родов. Льод Нумер развил бешеную деятельность и решил, что ему позарез нужна помощь слышащих воду и ледяных драконов – хотя в день своего приезда, после долгой беседы с эльфами, Льод решил, что от драконов толку уже не будет, они сделали что могли ещё месяц назад, когда водные жилы начали иссыхать. И поскольку взрослых Хороших Драконов отослали из Донкернаса, теперь оказалось, что среди оставшихся есть только один слышащий воду, которому разрешено покидать замок – Уррайстрард – и его маловато для буйной активности Льода. Был ещё старейший слышащий воду Арромеевард, но его выпускать из камеры никак нельзя, дел он натворит таких, что ещё месяц заикаться будут все, а Льод Нумер с визгом сбежит из Донкернаса в свой Хансадарр, и все эльфы этого домена ещё сто лет будут пугать детей огромными бешеными драконами.

Арромеевард был злобной тварью, никто и никогда не мог сказать, чего от него можно ожидать. Этот дракон неустанно изобретал способы вредительства без нарушения данного эльфам Слова, на его совести было не менее десятка важных контрактов, которые Донкернас в лучшем случае не получил, а в худшем – потерпел по ним серьёзные убытки. Арромееварда не любили даже другие драконы, которые обыкновенно сочувствовали самому вредному из своих сородичей больше, чем добрейшему из эльфов. Но только не Арромееварду. Это чудище могло, к примеру, пнуть драконыша из собственного рода, если считало, что драконыш слушает его недостаточно внимательно. Мог рявкнуть на кого-нибудь, столкнувшись в коридоре, и погнаться за ним, злобно хохоча, звеня цепью, вырванной из рук эльфов. Лет десять назад он так пнул Илидора, что тот впечатался лбом в открытую дверь машинной. Арромееварду тут же досталось от стражих эльфов, конечно, но этой истрёпанной туше нипочём были несколько лишних шрамов. Старый дракон хохотал, как ненормальный, и говорил, что золотую шкуру Илидора нужно положить у входа в его камеру, дескать, это его развеселит. С тех пор Арромееварда выводили из его камеры только обездраконив предварительно его маршрут: эльфы решили, что он спятил достаточно сильно, чтобы всерьёз навредить какому-нибудь драконышу. Совсем не выводить из камеры старейшего дракона было, к сожалению, нельзя.

Другие драконы могли б уважать Арромееварда хотя бы за упёртость, поскольку лишь бесконечно упёртое существо способно вредительствовать столетиями, невзирая на кары и наказания, однако Арромеевард действовал скорее из желчной старческой вредности, чем из принципа. И его нисколько не останавливало, если его затеи вредили другим драконам, даже его собственному семейству слышащих воду.

Он ненавидел всех.

С него бы сталось устроить эти самые сложности с водой в Донкернасе, с него бы сталось это сделать хотя бы для того, чтобы насолить эльфам, пусть даже самому Арромееварду и другим драконам пришлось бы потом долго-долго страдать от жажды. Конечно, сил одного дракона, даже очень старого и опытного, не хватит и на десятую часть водоёмов Айялы, даже если бы этот дракон не находился максимально далеко от них, да ещё в камере, гасящей его магию. Но эльфы поначалу всё равно подозревали, что Арромеевард имеет к этому отношение, – просто потому, что старейший слышащий воду дракон был жуткой скотиной. И его нельзя было привлекать для решения каких бы то ни было проблем.

С ледяными всё было не столь бесконечно ужасно, но тоже нехорошо: перед Хшссторгой Льод терялся до оцепенения, и мало кто мог бы его в этом упрекнуть, а Сххеакку нельзя было надолго покидать кладку. Потому эльфам и пришлось подтянуть подростков-драконышей, ещё не умеющих менять ипостась, что было не принято, притом всех семерых сразу: Теландон не счёл бы правильным оставлять в замке двух ядовитых подростков, когда их ледяные и слышащие воду приятели вышли в Айялу. Разлука с привычной стаей плохо повлияет на всех подростков, включая тех, которые должны помогать Льоду, – так сказал бы Теландон, и в соответствии с этим поступил Ахнир. Всякий донкернасский эльф знал, что у драконышей в таком возрасте ещё сильны отголоски обострённой детской тревожности.

Конечно, сами драконы на это могли бы заметить, что эльфы делают всё, чтобы развить у их детей эту самую тревожность, но драконов никто не спрашивал.

Из-за всего этого эльфы нервничали не меньше тревожных драконышей-подростков и каждый миг ожидали какой-нибудь подлянки, но при этом в Донкернасе образовался такой бедлам, что драконышей умудрились оставить без присмотра. В обычное время они должны были ходить по Айяле только под присмотром не менее чем пятерых сподручников и одного мага или учёного. Но когда одновременно нужно организовать отъезд пары десятков драконов, приём питьевой воды, правдами и неправдами добытой в Хансадарре и Варкензее, изыскания Льода Нумера и все обычные процессы до кучи… Словом, получилось так, что три драконыша из семи остались без присмотра, и двое из них немедленно передрались.

Если что-то могло в эти дни расстроить эльфов ещё больше, то этим чем-то определённо была драка между драконами.

И Ахнир Талай определённо был не тем эльфом, который способен воспринять происходящее стойко и взвешенно.

– Что тут было, вашу ёрпыль, драконы подрались?!

Пятна сожжённой ядом полыни и гномьего зева невыносимо смердят тухлыми тряпками. Трава с другой стороны усеяна ледяными иголочками, они уже подтаивают и печально сползают к земле, оставляя слёзные следы на сухой сероватой траве. Там-сям выворочены комья земли. Поверх неё висят в жарком воздухе ленты зеленоватого дыма.

Конечно, тут подрались драконы. Что ещё оставляет такие следы, полёт медоносной пчелы?

Ахнир Талай стоял возле выжженного ядом пятна травы и громко желал знать, кому из драконов нужно надрать чешуйчатую задницу за загубленный гномий зев. За спиной Талая по-медвежьи переминались два сподручника с палками в руках. Илидор, улыбаясь до ушей, наблюдал за эльфами из своего излюбленного укрытия в ветвях старого дерева бубинга. Широкие и толстые густо растущие листья способны скрыть внутри целый отряд золотых драконов, вымахавшая по пояс крапива на десять шагов вокруг дерева надёжно защищает от нежелательных гостей, а в давешней драке Илидор участия не принимал, и это любой дурак поймёт, только лишь взглянув на следы. Потому сегодня у Ахнира Талая не должно возникнуть желания наорать на Илидора или «вырвать к шпыням заросли крапивы вместе с деревом и стащить с него эту наглую чешуйчатую жопу».

Во всяком случае, у Ахнира не должно возникнуть такого желания в большей степени, чем обычно. А обычно корчевать крапиву и стаскивать с дерева чешуйчатую жопу Илидора не разрешает верховный маг Донкернаса Теландон. Собственно, дело было не в Илидоре – Теландон пресекал любые бессмысленные разрушения и не позволял портить драконам настроение без нужды, потому дерево бубинга продолжало стоять где стоит, крапива продолжала расти всё выше и гуще, а Илидор продолжал ухмыляться из ветвей.

Не то чтобы Теландон был прекраснодушным ревнителем созидания и всяческого добра – просто считал, что нет смысла множить ненависть у себя на пути, ибо это удлиняет любую дорогу. Дерево бубинга растёт в холмах Айялы уже сотню лет, а драконы любят растения, потому их расстроит уничтожение дерева, пусть даже никому из драконов оно нашпынь не сдавалось до того, как несколько лет назад его облюбовал Илидор.

Другие драконы не шибко любят Илидора, но это Теландону не важно – того, кто уничтожит дерево, они не полюбят ещё больше.

Ответом на воззвания Ахнира был только вялый стрёкот кузнечиков и преданное молчание сопровождавших его сподручников, и Талай начал заводиться, как охранная машина на стене замка.

– Кто это сделал? Кто, вашу шпыню?!

Совершенно без толку ругаться, ведь даже в изрядно обездраконевшем Донкернасе Ахнир не сможет понять, кто из драконов здесь подрался, если только они сами не признаются.

Сподручники опускали головы, разводили руками. Илидор, беззвучно смеясь, ловко перетёк по ветке чуть ближе, чтобы лучше видеть пылающие уши Ахнира Талая.

– Где старейшие? – грозно вопрошал Ахнир и упирал руки в бока, становясь похожим на знак «∱» с пылающими ушами. – Где эти шпынявые драконы, жвару им в захухру, кто должен следить за драконышами? Где Вронаан?

Сподручники дружно указали на замок. Илидор нахмурился. Вронаан в замке? С чего бы это?

Ахнир кисло посмотрел в ту сторону и сложил руки на груди, видимо, по новой напрягая воображение. Запыхтел – вероятно, с этим звуком в нём боролось стремление немедленно наорать на Вронаана и нежелание возвращаться в замок, особенно с учётом того, что орать на старейшего дракона – всё равно что орать в никуда. Спина эльфа напряглась. Илидор стал отползать по ветке обратно. Кажется, Талай постепенно движется к состоянию ледяной ярости, и у золотого дракона не было ни малейшего желания в этот момент попасться Ахниру на глаза, вне зависимости от того, виноват Илидор в чём бы то ни было или нет.

Дело было, конечно, не столько в загубленном гномьем зеве, сколько в нагляднейшей иллюстрации, как весело всё в Донкернасе катится в бездну вверх тормашками и насколько эльфы не в силах сейчас это контролировать. Вот даже драконы дерутся неподалёку от замка и им за это, кажется, ничего не будет.

А Илидор, конечно, искренне злорадствовал.

И потому, что Донкернас куда-то там катится, и потому, что свидетельство этого, пованивая жжёной травой, раскинулось именно перед Ахниром Талаем, а не каким-нибудь другим эльфом, и потому что Теландона и его помощников нет на месте, потому драка и её последствия – проблема именно Ахнира, а не кого-нибудь другого.

Если подумать, то в Донкернасе было полно эльфов, которым Илидор почти не желал зла. Во всяком случае, о которых золотой дракон большую часть времени не вспоминал.

Наверное, теперь Ахнир Талай отдаст сподручникам указание разобраться, кто именно, шпынь его в бзырю, виноват в непотребстве, а сподручников хватит на то, чтобы задать по паре вопросов нескольким подвернувшимся драконам, ничего не выяснить и растащить всех подвернувшихся по малым машинным на ночь.

Малые машинные – это не очень страшно. Особенно когда ты подросток-драконыш. Когда ты ещё цепляешься за иллюзию, будто просто не разобрался до конца, как работает мир вокруг тебя, а как только ты разберёшься, мир тут же станет лучше и справедливее.

Маленькие драконыши совершенно в этом уверены. К подростковой линьке, когда они вступают в половозрелый возраст и получают возможность менять ипостась, от этой уверенности остаются главным образом лохмотья, но иногда эти лохмотья спасают от царапучей реальности.

И на кой Ахниру Вронаан? Он никогда не ходит к драконышам, которых растят в замке. Скорее всего, тех драконов, что подрались сегодня, Вронаан видел один раз в жизни – когда они вылупились на свет, и теперь понятия не имеет, кто их них мог подраться, а кто не мог. Скорее, спрашивать об этом нужно Хшссторгу и, быть может, кого-нибудь из эфирных драконов. Они точно приходили к драконышам много раз за эти годы, знали в лицо и по именам подростков, которых выпустили из замка сегодня.

Илидор видел драку издалека, успел вернуться на дерево бубинга до того, как следы побоища обнаружил Ахнир, и теперь его бессильная злоба очень веселила Илидора.

Что показывало, насколько плохо Илидор понимает Ахнира Талая.

Эльф молчал и понемногу переставал походить на взъерошенную курицу, всё больше становился привычным собой: внешне спокойным, занудным и сдержанным эльфом – перемена видна была даже по его спине, и это страшно не понравилось Илидору. Когда дракон пытался понять, как двигаются мысли в голове Ахнира, ему не придумалось никакого исхода или вывода, который мог бы так неожиданно успокоить и выровнять его.

В общем-то, Илидор очень плохо понимал не только Ахнира, а любого эльфа – просто потому что сам он никогда не был на месте эльфов.

– Драконов не кормить, – сухо бросил Талай, заложил руки за спину и как ни в чём не бывало зашагал по тропе дальше, к теплицам, – ни сегодня, ни завтра.

Илидор едва не сверзился с ветки. В каком это смысле не кормить, вы что, ополоумели от обезвоживания?

Сподручники переглянулись, бакенбардистый аж икнул.

– Но Теландон никогда такого не… – начало было другой сподручник, чуть повысив голос: Талай уже успел отойти шагов на семь.

Илидор отполз по ветке ещё дальше. Ахнир остановился, медленно обернулся к подавшему голос сподручнику и уставился на него, едва заметно изогнув одну бровь.

Этот смуглый лысый здоровяк появился в Донкернасе зимой и, видимо, тоже ещё не успел толком разобраться, что такое Ахнир Талай. Лысый здоровяк был смугл, кошачье-гибок, лицо его словно вытесали из пористого камня, а завиток правого уха был сплошь увешан серёжками. С острой верхней части уха к мочке спускалась витая цепочка. Удивительно, что никто из драконышей за полгода не оторвал эту цепочку вместе с ухом.

– Чайот Гарло, выразился ли я достаточно ясно? – скучным голосом осведомился Ахнир.

Здоровяк скривил толстые губы и неохотно пожал плечами.

– Драконов не кормить, – повторил Талай. – Всех. Они все наказаны за драку.

Степенно развернулся и зашагал по тропе дальше. Сподручники, исподлобья косясь друг на друга, последовали за ним на отдалении.

– Чтоб тебе на ежа упасть, – от души пожелал Илидор удаляющейся спине Ахнира. Подумал и добавил: – Три раза.

Золотой дракон, в отличие от сподручников, прекрасно понял, что последняя фраза Талая предназначалась не им. Эльф знал, что Илидор затаился в своём любимом убежище, в густой кроне дерева бубинга и рассчитывал, что услышанное одним драконом очень быстро станет известно всем остальным драконам.

Всё-таки эльфы были совсем не наблюдательны в том, что считали малозначимым для себя или Донкернаса. Например, невраждебных отношений между драконами.

Ахниру и в голову не приходило, что Илидор мало о чём рассказывает другим драконам, даже если те его изредка о чём-нибудь и спрашивают.

Глава 4

«Неважно, как быстро бегают наши сподручники. Драконы летают быстрее»

Из памятки для магов и учёных Донкернаса, выезжающих из замка

Людские земли Уррек, двадцать девятый день сезона восточного ветра

В повозке было душно и темновато – «даже для дракона», сказали бы некоторые, но на самом деле драконы видят в темноте не лучше людей или эльфов. В пути Илидора укачало, и сейчас, когда телега давно уже не двигалась, на дракона продолжала накатывать тошнота. Долгая дорога после двух голодных дней в Донкернасе – то ещё удовольствие, да и в пути Ахнир Талай частенько «забывал» сказать сподручникам, чтобы покормили дракона. Так что в животе у Илидора болталось только несколько кружек воды и тоскливые голодные кишки, основательно разболтанные ухабистой дорогой. Запах прелого сена вызывал дурноту, голова кружилась от качки и голода – как во время первого полёта, подумал вдруг Илидор и радостно улыбнулся, несмотря на дурноту и сварливое урчание в желудке.

…наконец-то золотой драконыш сумел выбрался на стену, которая выходит на самую тёмную часть Айялы. Золотая чешуя блестит в свете звёзд, шея вытянута вперёд и вверх, ноздри жадно ловят ночной воздух, он наполняет грудь ужасом и восторгом.

Сегодня с крыльев Илидора сняли верёвки, и он знает, что теперь может летать. Другие эфирные драконыши – не такие, как он, другие эфирные драконыши думают, будто дело было вовсе не верёвках, а в запрете эльфов, другие эфирные драконыши не смогут взлететь, пока эльфы этого не позволят. Так говорит Куа.

Илидор подпрыгивает, цепляется четырьмя лапами за стену между зубцами, перевешивается наружу, голова идёт кругом. Если он не взлетит, то переломает себе кости, а то и разобьётся насмерть.

Но он взлетит, потому что он дракон, и его крылья уже развернулись в нетерпении, наполнились воздухом. Голова кружится сильнее, кажется, будто звёздное небо сейчас окажется сбоку или под ногами, но Илидору совсем не страшно: сердце сильно-сильно колотится в грудь изнутри и восторженно кричит ему, что самое лучшее на свете – быть драконом и лететь!

Сильно оттолкнувшись задними лапами, золотой драконыш отбрасывает от себя каменную стену и, хлопнув крыльями, падает в звёздное небо, как в воду…

– Эй! – полог разошёлся, в повозку заглянула круглая голова с двумя вихрами на макушке. – У вас тут человек в клетке! Вы в Урреке, эльфы, здесь такое не считается нормальным!

– Это дракон, джа, – донёсся сквозь полог негромкий голос Ахнира Талая, прибитый пылью долгой дороги.

Пауза.

– А. Ну ладно тогда. А точно дракон?

«Цок-цок» ногтем по металлу: Ахнир стучит по знаку Донкернаса на дорожной куртке.

Илидор знает, что такое «джа»: одно из обращений к людям, принятое в землях Уррека. Только Илидор ещё не сумел разобраться, почему одних людей Ахнир Талай называет «джа», других «ра» третьих «до» или «кей».

Сейчас будет проверка документов. Никто не может просто так рассекать с драконами где ни попадя, то есть за пределами донкернасского домена. Это правило можно понять, а вот чего Илидор понять не мог – как бы все эти люди и эльфы узнавали, что в повозке сидит дракон, если бы сами донкернасцы об этом не сообщали.

Если бы они с Ахниром ехали, положим, верхом, то кто бы узнал?

Впрочем рано или поздно какие-нибудь стражники в каком-нибудь поселении всё равно спросили бы о дорожных грамотах, да и ездить верхом Илидор, разумеется, не умел.

Каким, в кочергу, образом, он собирается передвигаться после побега, минуя всех этих стражников? Ведь лететь, не привлекая к себе внимания, золотой дракон, надо думать, не сможет, даже если выберет самые ненаселённые с виду места – Илидор уже уяснил: если ты хочешь что-либо утаить, то можешь смело рассчитывать, что в самом глухом лесу, самом заброшенном селении и самой глубокой реке непременно найдётся праздношатающийся эльф или человек, который увидит, запомнит, запишет и в красках нарисует именно то, что ты пытаешься спрятать. А догнать одного дракона на другом – невеликая сложность.

С улицы доносились обрывки фраз Ахнира, бормотание сподручников, ещё какие-то незнакомые голоса. Потом повозка дрогнула и куда-то потащилась.

Илидор сделал глубокий вдох, отчасти чтобы прогнать дурноту, отчасти – пытаясь различить запахи этого места, которые должны были просочиться через неплотно задёрнутый полог. Должны же?

Всё растворялось в вони гнилой соломы, пота, долгой дороги. А всё, что можно было разглядеть через недозадёрнутый полог – это жёлтый солнечный день. Золотой дракон жадно смотрел в эту полоску солнечного дня, в которой плясали пылинки и временами мелькали силуэты людей, переходивших дорогу за проехавшей повозкой.

Золотой дракон знал, что это место, этот большой посёлок людей называется Кваф.

Какой он, Кваф? Людный, яркий, тесный, шумный? Чем он пахнет – свежим хлебом, степным ветром, деревом, дорожной пылью, жареным салом, сапожной смолой, лошадиным навозом? Какие дома вокруг, глиняные, кирпичные, из соломы, чурок или камня? Как держатся люди, как разговаривают, одеваются, что носят в руках, как приветствуют друг друга? Во что играют дети?

Илидору хотелось ходить по посёлку и впитывать его в себя, подмечать всякие мелочи вроде расписных кувшинов на подоконниках, уличных котов диковинной расцветки, странных словечек, которые, услышав, повторяешь про себя, едва заметно шевеля губами. Хотелось жмуриться от солнца и посильнее топать ногами, следя, как клубится и оседает пушистая дорожная пыль. И ещё, конечно, хотелось срочно съесть всё, что готовят в этом поселении, вместе с посудой и ложкой.

Но нет, он лишь доедет в закрытой повозке до какого-нибудь спального дома, и его клетку вытряхнут на сеновале или в пустом сарае, или в другом месте, где сподручникам будет удобно за ним присматривать и где он не увидит решительно ничего интересного. А может, его и из повозки доставать не посчитают нужным, если отъезд к шахте запланирован на раннее утро. Просто бросят в клетку краюху хлеба или холодный початок варёной кукурузы, а может, печёную репу – и баиньки, Илидор, встретимся утром.

Привезём тебя к заброшенной шахте и скажем: давай, золотой дракон, лезь под землю и скажи, есть ли там что-нибудь ценное. А потом возвращайся в клетку, под задёрнутый полог в душной повозке.

Из Донкернаса вывозили только Хороших Драконов, то есть таких, которые не попытаются сбежать при первом удобном случае, ну или при втором. И это кое-что говорило о судьбе Плохих Драконов.

Илидора мало волновали клетки или Плохие Драконы, а вот что ему причиняло невыносимую, почти физическую боль – так это неудовлетворённое любопытство. Вокруг был целый мир, огромный, удивительный, красочный и вкусный, ждущий, когда же золотой дракон его исследует, рассмотрит, обнюхает, потрогает, – но делать это из-под полога повозки невозможно!

От этой близкости интереснейшего и желанного мира кругом и от невозможности преодолеть последние разделяющие их шаги Илидор раздражался и расстраивался. А потом принимался напевать, поскольку долго оставаться раздражённым и расстроенным золотой дракон не умел, а от пения ему делалось немного легче. Вот и сейчас он сидел на полу клетки, положив одну руку на согнутое колено, прикрыв глаза, и довольно громко напевал только что придуманный мотив. В мелодии было много воздуха, свободы, воодушевления и ожидания открытий, щекочущих любопытный нос, и постепенно дракону делалось не так обидно из-за того, что он снова увидит одни ошмётки вместо огромного и прекрасного мира.

Как будто мало того, что золотого дракона не возят через города. Почему не дать ему в своё удовольствие изучить хотя бы посёлок? Хотя бы одну улицу? Да хотя бы что-нибудь помимо сеновала, сарая или конюшни! Ну что плохого от этого случится?

Илидор так увлёкся пением, что не заметил, как к повозке подошёл Ахнир Талай и стал смотреть на дракона через отдёрнутый полог. Смотрел, смотрел с непривычной задумчивостью, прислушивался к его голосу, а потом окликнул, раз, другой и почти рявкнул в третий раз:

– Илидор, твою захухру!

Золотой дракон вздрогнул и умолк, но глаз не открыл и позы не изменил. Ахнир мимолётно поморщился.

– Сегодня переночуешь в доме. Попытаешься что-нибудь выкинуть – пожалеешь про тот день, когда вылез из яйца, понял?

Илидор, разом превратившись из расслабленного, полного пренебрежения дракона в дракона очень внимательного и удивлённого, медленно кивнул, поднялся и подошёл к решётке.

– Ты чего это такой добрый, Ахнир?

Эльф не ответил, поджал губы с видом бесконечного презрения и пропал из виду, и до дракона донёсся его голос, совершенно ледяной голос, который Талай использовал, чтобы дать понять: «Я знаю, что тебе не нравится моё указание, но даже в пасть дракона не поместится тот хрен, который я кладу на твоё мнение по этому поводу».

В повозку влезли сподручники, два коренастых и очень мрачных эльфа, которым, собственно и предназначался Ахниров тон. Илидор был настолько взволнован неожиданным послаблением, что у него кровь шумела в ушах, и он даже не осознавал, что стоит в клетке, вытянувшись в нитку, вцепившись в прутья решётки так, что немеют пальцы, а крылья плаща, наполовину развернувшись, трепещут за его спиной, как голодные коты при виде колбасной шкурки.

Замок звякнул. Впервые – не для того, чтобы Илидор отправился из клетки прямиком на задание или спать на каком-нибудь соломенном коврике в амбаре, пока эльфы по очереди несут караул. Его отведут в самый настоящий дом! Он увидит что-топомимо Донкернаса, шахт, каньонов и обрывков солнечных дорог, которые можно разглядеть из-за неплотно задёрнутого полога повозки!

Дверь клетки открылась, и Илидор, едва веря своему счастью, отпустил прутья решётки, шагнул наружу. Он даже не подумал, что, выходя из клетки без ясно высказанного эльфского разрешения, вполне может получить тычок под рёбра, но сподручники смолчали и не тронули его, только смотрели исподлобья, тоскливо и свирепо, как цепные псы, которым хозяин скомандовал «Место».

И что им не нравится? Им же легче, если дракон будет ночевать в доме: не нужно нести караул, можно спокойно отоспаться – ведь не подстилки же они охраняют, когда по очереди бодрствуют в ночи.

Полураздёрнутый полог чуть покачивался от движения нагретого солнцем воздуха, а за пологом был новый удивительный мир, и, если бы Илидор не боялся, что всё это – дурацкая шутка, он бы сейчас орал, пел и вприпрыжку летел навстречу этому чудесному миру, и плевать, что там думают об этом сподручники.