Текст книги "Магия тени"

Автор книги: Ирина Лазаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Было во всем этом нечто глубинно-зловещее. Как будто девчонка – ведьма из старых сказок, которая живет на свете многие сотни лет, похищая тела молодых дев, и выдать ее может только взгляд – слишком древний, мудрый и горький для юного существа.

Вот и теперь она смотрела на Бивилку своими жуткими черными глазами, и казалось, будто она видит, как в голове магички носятся обрывки мыслей.

Бивилка отвела взгляд, не закончив говорить о маголовах, вязницах и правильных поступках.

– Поехали, – сказала черноглазая своим друзьям, отвернулась, и магичке показалось, что она чем-то разочарована, – дедушка ждет.

Услышав уютное слово «дедушка», Бивилка снова возмутилась. Умалишенное существо с колдовским взглядом, которое носится по округе с двумя клинками и убивает без разбору все, в чем лишь почудится опасность, – такое существо не имеет права на дедушку, дом, бублики с медом, теплое одеяло и тому подобное. Так считала магичка. Домов и одеял нынче другим людям не хватает, куда более достойным – во всяком случае, не отнимавшим жизней почем зря. И то, что у черноглазой девчонки есть дом и дедушка, а у переезжих семей – нет, рассердило Бивилку.

Кивнув на прощанье обоим магам сразу, девчонка стукнула свою лошадку пятками, и та, высоко поднимая тонкие ноги, аккуратно обошла Шадека. Девушка смотрела на него искоса, с полуулыбкой. Следом, столь же небрежно кивнув, проехал эльф, так и не сказавший ни слова, и Шадек вдруг подумал, что было бы здорово, окажись этот парень немым.

Тахар, ехавший последним, придержал своего коня.

– В Мирах что-то зреет, – очень тихо сказал он Шадеку. – Магоны пропали, давно, мы уж почти позабыли, как они выглядят. А до того, как исчезнуть, они перестали нападать на чужаков.

Шадек вскинул брови. Чтобы магоны, эти уроды бешеные, не кидались на путешественников? Да быть такого не может!

– Они тянулись к порталам, – еще тише добавил Тахар. Смешно выпятил нижнюю губу, – словно знали, что через порталы можно выйти.

– Бред больной лошади, – вежливо усомнился Шадек. – А даже если нет – они не могли выйти без амулетов. Да и с амулетами не могли, потому что ни животные, ни магоны не могут…

– А теперь порталы желтеют. – Тахар кивнул эльфу, который, обернувшись нетерпеливо постукивал пальцами по бедру и корчил другу страшные рожи. – Бдыщевая матерь разберет, что там, но вы в Мошуке придержите детишек. Чтоб не совались в Миры. Хорошо? Шадек, ты слышишь?

– Слышу, – неохотно протянул тот. – Ну, спасибо, наверное, что рассказал. Придется теперь переться к порталу, проверять – но если он вправду желтый, так это же… Эй! – опомнился Шадек, когда Тахар уже проехал дальше. – Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Магия! – не поворачивая головы, ответил тот и махнул на прощанье рукой.

* * *

Несколько лет назад вербяной поселок, возрожденный новым наместником, стал гордостью Мошука, а плетеные корзины, люльки, верши возили аж в Гижук и Меравию. Поселок разрастался, потихоньку превращаясь в еще один городок, появлялись у него собственные огородики, лавки, небольшая кузница. Три года назад даже призорец-вербянник завелся – это было удивительно для края, где призорцы все чаще теряли силы от людского неверия и уходили в Даэли, к дриадам, которые жалели и привечали любых существ, даже вредоносных.

Вербянник походил на оплетенную лозой корягу высотой по пояс человеку и передвигался на четырех ногах-корешках. Руки у него были длинные, тоже сплетенные из лозы, и заканчивались тремя пальцами-отростками. Лицо – большеносое, крутобровое, будто выложенное непослушными детскими руками из кусков коры и веток. Звался вербянник Охрипом и попервости пугал людей до икоты. Однако со временем к нему привыкли и взрослые, и детишки – последние даже полюбили призорца, потому как тот охотно с ними возился. Дело свое Охрип знал, вербяные поля держал в чистоте и порядке – при нем не то что мавки-визгляки перестали заводиться в зарослях, а даже тля стеснялась портить листья.

С наступлением суши дела в вербяном хозяйстве пошли на спад – Идорису стало не до корзин. Однако призорец почти не покидал свой поселок, потому теперь, увидев Охрипа перед восточными воротами, Бивилка и Шадек удивились. И еще больше удивились тому, как он разорался, увидев магов.

– Тролли! – голосил Охрип, потрясая длинными косами рук. – Средь дня белого! Тролли! Без присмотру!

– Где тролли? – Шадек спрыгнул с коня и направился к воротам, но Охрип ловко проскочил мимо него и забарабанил в створку:

– Отворяйте, бездельники сонные! Явилися наши драгоценные, не припылилися! Вовсе совести нетушки ни у когошеньки!

– Перестань голосить, – велела Бивилка, – и толком скажи, что случилось.

Но вместо призорца наперебой кинулись рассказывать стражники – они так рады были видеть магов, что распахнули ворота во всю ширь.

Оказалось, около полудня в вербяной поселок явился тролль – самый настоящий, огромный и с дубиной, и стал требовать «Чаровника, умеющий найдящая пропащая». Узнав, что такой «чаровник» в отъезде, тролль расстроился, но твердо решил дождаться его возвращения. Вел себя мирно и вежливо, а если и снес в поселке часть плетня – так ненароком, от неловкости. Но Охрип, конечно, взвился.

Второй гласный маг, Оль, уехал с наместником и старшиной городской стражи осматривать поля – там какая-то неустановленная нечисть мешала вспашке. Горожане, предоставленные сами себе, решили, что пусть все идет как Божиня на душу положит, и закрылись в своих домах. Жители поселка, не очень рассчитывая на одну лишь Божинину милость, угощали тролля лепешками и сливовым компотом, а Охрип помчался встречать магичку.

Пизлык, гигантский древний лес, родимым пятном протянулся от северо-западной до центральной части Ортая, в конце забирая к югу. Северные ворота Мошука были в полутора переходах от опушки Пизлыка, и тролли в голодные годы выходили к городу и селениям, меняли на муку и крупу всякие ценности из своей чащи – а встречалось там много чего, от диковинной темной древесины невиданной крепости до малахитовых каменьев. Мошукцы знали, что тролли не такие уж дикие и страшные, могут кое-как изъясняться на общей речи и даже ничего ломать без причины не станут.

Но кому понравится, что по родной улице бродит сутулое шишковатое существо, в полтора раза крупнее орка, с огромной дубиной и слюнявое?

Бивилка предубеждений против троллей не имела, но в другое время при встрече наверняка бы тоже ощущала неловкость. Однако вышло так, что этот первый тролль, с которым магичка столкнулась, нуждался в ее помощи – поэтому Бивилка видела не гору мяса в набедренной повязке, не выпирающие нижние клыки и не дубину размером с колодезный журавль. Она видела грустную морду, усыпанную хлебными крошками, нервные движения мощных рук и робкую надежду в маленьких глазах, блестящих под нависшими бровями.

– Щурова чарка! – взахлеб жаловался тролль, сграбастав худые плечи Бивилки своими лапищами. – Пропащая! Всегдашняя стоящая, теперь пропащая! Искащая, не находящая!

– Пропала чашка? – переспросила магичка. – Какая-то важная чашка?

– Щурова, – скрипуче повторил Охрип, – родовая, значится.

– Тотемная, – предложил Шадек.

Тролль воодушевленными кивками одобрил оба варианта и грустно добавил:

– Беда-а!

– Никакая не беда. – Магичка аккуратно вывернулась из огромных лап и ободрительно похлопала тролля по ладони. – Найдем мы твою чашку.

– Чаровница искащая, находящая! – обрадовался тролль. – Мы наградящая!

– Но ты должен помочь, – строго добавила магичка. – Ты поможешь? Тогда закрой глаза и представь эту чашку у себя в голове. Сумеешь?

Тролль закивал так охотно, что Шадеку показалось, будто его голова сей вздох сорвется с короткой волосатой шеи и укатится на середину улицы, прямо к ногам тех гномов, которые делали вид, будто просто прогуливаются неподалеку. Удивительно много жителей города и поселка «гуляло» по этой улице, и все с любопытством глазели на тролля. Что ж вы, такие любопытные, прятались по домам, пока не приехали маги?

Тролль долго стоял с закрытыми глазами, чуть покачиваясь, а Бивилка стояла напротив, зажмурившись и вцепившись маленькими ладошками в его большие пальцы. Потом она отпустила руки тролля и принялась наговаривать заклинания, а затем выбросила в воздух нечто невидимое и кивнула удовлетворенно: найдется, мол, пропажа, отправляемся!

Сопровождаемые троллем Бивилка и Шадек выехали из вербяного поселка и направились к пизлыкскому лесу. Жители слышали, как привычно пререкаются маги: девушка уверяет, что она не маленькая и в сопровождении не нуждается, а Шадек отвечает, что едет вместе с ней только по необходимости: ему до зарезу нужно посмотреть на любой подвернувшийся по дороге портал.

* * *

В отличие от своих многочисленных и безнадежно позабытых женщин, об учениках Дорал помнил и старался принимать в их судьбе участие. В прежние времена со многими переписывался и по возможности навещал бывших подопечных. Зачастую даже нарочно делал крюк.

Поэтому Дорал точно знал, где теперь живет лучший искатель из всех, кого воспитывала Школа на его памяти.

Дорал не видел магичку почти четыре года – с тех пор, как она стала вторым гласным магом Мошука. Всякий раз, оказываясь в городе, магистр встречался с Олем – но Бивилка неизменно оказывалась в отъезде. То по искательским делам, то по городским, то по своим собственным – навещала Умму в Эллоре. Гласники никогда не оставляли Мошук надолго одновременно, один из них обязательно оставался в городе.

Вот и в этот раз магистр застал одного Оля. Только вернувшийся с полей маг сидел в своем кабинете прямо на полу, обложившись книгами, книжицами и манускриптами. В кабинете все было по-прежнему: тяжелый стол у окна и столик поменьше – в углу, небольшой камин под стеной и уйма шатких стульев, в беспорядке расставленных по комнате. Белая кудлатая собачонка с острыми любопытными ушками лежала на своем излюбленном месте, между дверью и большим столом. Повсюду стояли свечи и плошки с жиром. Дорал припомнил, что меняет эти плошки какой-то призорец – то ли хатник, то ли банник, давно потерявший силы в человеческом неверии и прибившийся к ратуше услужливой тенью. Он прибирался в помещениях, кропотливо составлял травяные смеси для простеньких отваров, помогал заплутавшим посетителям найти нужные комнаты и делал прочую мелкую работу.

– Сидишь точно так, как полгода назад, когда я уезжал, – бодро поприветствовал гласника Дорал, – ты что, совсем не шевелился с тех пор?

– Зато тебя помотало по миру на славу, шляпа ты ношеная. – Оль с кряхтением поднялся на ноги, и маги крепко обнялись.

С годами Оль раздался вширь, но не столько растолстел, сколько окреп, и выглядел эдаким румяным боровичком. Светловолосый, улыбчивый, неторопливый, он казался бесконечно добродушным, но местные жители прекрасно знали: если будет нужно, так гласник зароет кого угодно по маковку в землю. Обстоятельно, со спокойной улыбкой и так глубоко, что умаешься раскапывать.

Оль с первого вздоха понял: что-то магистра гложет. Вон какая складка на лбу залегла, плечи сутулые и такой взгляд, словно у него живот болит. Вслед за Доралом вошли еще трое: женщина в плаще с капюшоном, смурной некромант средних лет и мужчина помоложе, улыбчивый и в странной куртке. По троице Оль мазнул быстрым взглядом, но ничего не сказал: магистр сам все поведает, когда нужно будет. Поглядел на собаку: та принюхалась, наклонила голову в недоумении и нерешительно мотнула пушистым хвостом.

– Решил обратиться к книжной премудрости, значит. – Дорал разглядывал названия книг. – Нечисть шалит?

– Шалит, – подтвердил Оль, – но я в толк не возьму, какая это нечисть. Навроде мошковиков или еще каких мелких призорцев, только одичалая и злобится почем зря. Но призорцы ж не дичают, а?

Магистр поморщился, будто Оль сообщил ему давно ожидаемую плохую весть, и обернулся к женщине в капюшоне. Она пожала плечами и ногой придвинула к себе стул.

– Да вы садитесь, – опомнился гласник, – сюда двигайтесь, к столу. Вот у меня туточки компотик из яблоков, лепешки берите, вот слива сушеная. Дорал, чего ты?

Трое незнакомцев с удовольствием уселись, потянулись за кружками и за угощением, а Дорал мялся среди комнаты с таким видом, словно ему смертельно требовалось отлучиться.

– Видишь, Оль, какое дело…

– Можешь утихнуть, – сипло сказала вдруг женщина. – Я сама начну.

И сбросила свой капюшон.

Несколько вздохов было тихо. Гасталла и собака изучали друг друга, побледневший Оль – Дефару, все остальные – Оля.

– Ага, – в конце концов сказал гласник, тоже уселся за стол и налил себе компоту. – Затейное дело. Я думал, животные подмечают демонов и как-нибудь это проявляют. А Мавка вон валяется и ухом не ведет.

– Я не демон, я ночница, – сухо сказала Дефара, и Дорал подумал, что ей, наверное, приходится повторять эту фразу чаще любой другой.

– Ага, – повторил Оль, – это все меняет, ясен день.

И Дорал рассказал: про Школу и столицу, про демонов, порталы и Кристаллы, про соглядатаев и драконов. Кальен его дополнял, Дефара дремала, откинувшись на спинку стула, – бодрствовать в дневное время ей было трудно. Гасталлу болтовня утомляла, поэтому он пересел на пол и играл с Мавкой.

Оль усвоил новости на удивление быстро. Слухи про столицу уже докатились до Мошука, от ректора гласники в последнее время не ожидали ничего хорошего, а истории про кочевых демонов маг слышал от деда и всегда считал их правдивыми.

– Что тут скажешь, – Оль медленно покачивал кружку с компотом, – Билка наверняка за такое ухватится. Спасать весь мир скопом. Всех людей кучей. Ну да, ну да.

– Кислый ты что-то, – блеснул наблюдательностью Дорал.

– Кислый, – согласился Оль. – Не нравится мне это. Никто ж не знает, где тех драконов шукать и чем такой путь может обернуться. Да и эта, – гласник кивнул на Дефару, – откуда мы знаем, кто она по правде? Пришла чучела рогатая и молвит: я, значит, призорец азугайский, вынесенный в Идорис через портал, прошу меня любить и не жаловаться. А нам откуда ведомо, призорец она или нет? Может, демон! Или еще какая поганка из дриадских лесов!

– Я давно ее знаю! – перебил Кальен.

– А тебе я ровно так же не верю, – Оль спокойно посмотрел Кальену в глаза, – хотя верю Доралу. А он – тебе, а ты – чучеле рогатой. Ну и чего, никто из нас не ошибается, не хватает лишку? Ай, да все мы тут малость не в себе, а ты – самый свихнутый из всех. Связался с этой штукой, с ночницей! Она ж тоже почти демон, а ты с ней…

– Поверь, она ничуть не коварней обычной женщины. А капризничает уж точно меньше.

– А мне это нравится, – заявил Гасталла. Он пытался поймать Мавкины уши, а собака шутливо клацала зубами возле его пальцев, – очень даже нравится: это такой редкий случай, когда самый подозрительный в группе – не я.

Оль насупился.

– Ну я-то предубеждений против тебя не имею. А вот Билка взовьется так, что до Неплужа будет слышно, у нее с вашим братом паршивая история была, до жути паршивая. И ежели в городе прознают, что ты некромант – тут такое начнется! Люди-то злющие стали, я нынче только и делаю, что гадаю, когда ж их с цепи сорвет и чего они крушить бросятся.

– Почему это они злющие? – возмутился Гасталла. – Вам тут живется вполне пристойно! Очень даже пристойно вам живется, ежели сравнить с той жутью, что на западе творится!

– Вот оттуда-то к нам народ и побежал! – Оль откинулся на спинку стула. – А чего ему еще оставалось, когда земля родить перестала? Мы попервости людей-то принимали, привечали, одеялка им носили, кормили-лечили. И знаешь, чего?

– Чего?

– А того, что давно уже не хватает на всех одеялков, еды и лечения! Да еще и работы в городе не стало, потому как плетения теперь никто не покупает, а с плетений половина домов кормилась! Так теперя местные думают, что переезжие с собой притащили чего-то навроде проклятия и что нам из-за него тоже паршивеет. И на переезжих глядят не по-доброму. А те тоже нерадостные, и их я тоже понимаю. Всех понимаю, только сделать всем хорошо не могу! Да еще эта нечисть свихнутая, поле распахать не дает – где сеять позимые, в палисадниках? А не посеем – так тут и взаправдашний голод настанет. Еще с птичником этим не пойми чего делается, тьфу ты, думать тошно! Горожане выступают: дескать, нужно вырезать птицу, потому как кормить ее зимою шибко дорого станет. А Террий, наместник наш, и его жена – они костьми лягут, а не дадут всю птицу резать, они там над каждым цыпленком с весны выплясывали, еще летом решили, кого на зимовье оставят. А теперь выходит, что людям-то еды едва хватает, где там на кур зерно переводить. Эллорцы могли б подсобить, да это снова же тьфу, прям-таки трижды тьфу на этих эльфов!

– А эльфы-то что?

– А то! У них же там маг на маге сидит и реликвиями погоняет, весь край волшбой обверченный. И погода завсегда какая надо, и земля родючая, и чужаков не шастает, да и сушь-то их не возьмет, небось! Они б захотели – могли б весь тутошний край кормить от пуза, хоть два урожая за год снимать, хоть три!

– И что же? – заинтересовался Дорал.

– Да не хотят. Боязно им. Мол, как увидят люди, сколько еды в Эллоре, так и попрутся туда всем Ортаем. А ушастые ж и так трясутся, вдруг кто-то прознает про гранич… – Оль запнулся и неловко закончил: – …прознает какие-нибудь эльфяческие тайны и порушит весь их тихонький уклад. Ушастым того не надо. Да нам, по правде, и взамен-то за зерно предложить почти нечего. Вот горожане и ярятся, зыркают на птичник. Нэйла, ну жена Террия, она того гляди кровать поставит на входе, чтоб и ночью стеречь своих кур, только боюсь я, народ одичает и сожрет ее вместе с курами. Некоторые уже на Мавку косо зыркают – мол, тут люди досыта не жрут, а я на собаку еду трачу.

Оль махнул рукой, поднялся и отошел к окну. Повозился со створкой, приоткрыл. В комнате сразу стало свежо и душисто – прямо под окном была большая клумба с астрами и златочником.

– А ты говоришь, я кислый, – полуобернувшись, продолжал Оль. – Конечно, кислый – кислее клюквы! Я не знаю, как людей спасти, как уберечь от этих напастей и от них самих. Понимаешь? Ты вот торочишь про драконов и про спасение всего мира. И я вижу, что у тебя глаза светятся, аж полыхают. А вот я не ведаю, как можно спасти весь мир, ежели не спасать каждого человека поодиночке, одного за одним, одного за одним. Даже если завтра эта поганая жизнь перестанет становиться хуже – как сделать, чтоб выжил каждый человек вразброску? Как их спасти от того, что уже случилось? От того, чем они делаются? Я не знаю.

Оль снова отвернулся к окну. Он видел недостроенную лавочку дальше по улице, кое-где выбитые и не замененные доски мостовой. И двери другой лавочки, запертые с лета. И пекарню, из трубы которой уже перестал идти дымок, хотя раньше валил целый день, до заката. И вялых людей, которые не перекрикивались друг с другом через пол-улицы, как прежде.

– Ты думаешь, я должен был вскипятиться, когда услышал, что все мы помрем, да? Так я давно это понял. Еще летом. С тех пор, как дар у меня отказал.

– Какой дар отказал? – Кальен подался вперед. – Магический?

– Прорицательский. Перестал я чуять будущее. Вначале не понял, отчего, а после скумекал: просто все мы вскорости помрем. У покойников будущего нет.

Довольно долго в комнате было тихо, слышалось только веселое ворчание Мавки, которая хватала за пальцы приунывшего Гасталлу, да похрапывание Дефары.

– Но мы еще можем все остановить, – заговорил наконец Дорал. – Конечно, никто не скажет, выживет твой город или нет, но гибнет-то весь мир! Ты можешь спасти Мошук сегодня, но лишь для того, чтобы люди умерли завтра. Разве не стоит заняться делами более значимыми, чем город, птичник или поле, а? Как считаешь?

– Да без разницы, как я считаю, мухомор ты вареный. – Оль сложил руки на груди. – Билку ты все равно увезешь, если она захочет в это ввязаться.

– А она захочет? – спросил Кальен.

Он уже спрашивал об этом Дорала в пути, но магистр не мог ответить с уверенностью. Правда, обещал увезти магичку в Недру в мешке, если она не пожелает спасать мир по собственной воле, но все понимали, что говорится это в сердцах: от подневольного искателя нет никакого толка.

– Я так мыслю, что да, – помолчав, решил Оль. – Но руку на отрубание не дам, в чужую башку не влезешь, а от Билки всякого можно ждать. К примеру, что она проедет по улице на шее пляшущего тролля.

Трое магов обалдело уставились гласнику в спину.

– Такого я никогда бы не придумал, – с тихой завистью сказал Кальен.

– Я тоже, – Оль обернулся, – но сей вздох я это увидел своими глазами.