Текст книги "Магия тени"

Автор книги: Ирина Лазаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Гасталла и Дорал переглянулись. Стылый Жар, разгоревшийся в полную силу, бросал на их лица отблески: желтые, алые, красные, и в этих отсветах казалось, будто лица искажаются страшными болезненными гримасами.

– Мне, сынок, трудно было решиться. Но что я за ректор, если не позабочусь о людях и магах в такое страшное время? Последним росчерком… Мы не можем противостоять этому, сынок. В Идорисе больше нет надежды. Пусть все это поймут, прямо сей вздох пусть поймут – тогда хоть сколько-то народу уедет отсюда. И ты уезжай, сынок, слышишь? Ты ничем тут уже не поможешь.

Со стороны другого крыла Школы послышались мощные хлопки, словно чьи-то гигантские руки трясли огромный отрез плотной ткани. Толпа на улице закричала испуганно и удивленно, и тут же галерейку накрыла крупная тень.

– Не могу взять тебя с собой, сынок. Выбирайся отсюда, открывай портал в город, там пусто, все люди здесь собрались. Выбирайся и уезжай, за Южное море или за Эллорское, слышишь, сынок?

Существо, висящее в воздухе перед галерейкой, выглядело орлом-переростком, сросшимся с дикой кошкой. Только что это за кошка такая, в полтора раза крупнее лошади? В отсветах пламени было непонятно, какого цвета у него перья – то ли серые, то ли грязно-белые.

– Грифон! – завопил Гасталла. – Нет, ты понимаешь, демонов подарок! Дриады не продают грифонов людям! Ах ты паскудный мерзкий тролий брат!

Сложив руки на груди, Дорал молча смотрел, как ректор ловко, привычно перебирается на грифонову спину. Оттуда, удерживая нетерпеливо гарцующее в воздухе животное, ректор уже почти кричал:

– Уезжай, сынок! Божининым именем прошу, спасай себя! И меня не кори, постарайся понять…

За забором возмущенно орали и визжали. Теперь-то уж не обратить внимания на галерейку люди не могли, и ректора они наверняка узнали. И видели, как он улетает от горящей Школы на грифоне, хотя дриады не продают своих питомцев чужакам.

Наверное, в глазах людей, собравшихся у школьных ворот, все это выглядело еще хуже, чем было на самом деле, хотя куда хуже-то?

Топать ногами и орать во всю глотку, совсем как в детстве, – вот чего хотелось Доралу в тот вздох, когда грифон и ректор улетали на запад, в сторону Даэли.

* * *

– Теперь в Ортае станет трудно быть магом.

Из блекло-голубой рамки, покачивая бедрами, выступила высокая тень. В первый вздох показалось, что женская.

Длинная сорочка из тонкой ткани без ворота перехвачена на бедрах струистым широким платком, поблескивают амулеты на шее, звякают браслеты на тонких руках. Как живые, переливаются в отблесках факела длинные локоны медового цвета. Глаза огромные, раскосые, взгляд с прищуром. Движения почти человеческие. Подчеркнуто человеческие.

Из вихря медовых локонов вздымаются два маленьких крутых рога прямо надо лбом, бодливо выступают вверх и круто уходят к затылку.

– Какого демона здесь делает демон? – поразился Гасталла и обернулся к Доралу. Увидел выражение лица магистра и безнадежно уточнил: – То есть она не всегда тут была, да? Это не учебное вспоможение, не школьный питомец…

Демоница склонила голову набок, словно примеряясь, как бы половчее начать жевать некроманта. Гасталла смешался и умолк.

– Сам ты демон, – наконец проговорила она. Голос был глухим и с хрипотцой, как будто слова приходилось выталкивать из горла, сразу и не поймешь – говорит она или шипит, – а я – ночница.

Маги смотрели не по-доброму, почти одинаково держали за спинами правые руки, на которые были подвешены какие-то заклятия. Люди за забором уже не кричали, а возбужденно перекликались, слышались глухие стуки и скрежет, по улицам таскали что-то тяжелое. Огонь на башне оттягивал на себя весь свет в округе, и с галерейки улица выглядела мутным пятном с дымчатыми силуэтами в нем.

– Я не демон, – с непонятным раздражением повторила ночница, – я сберегатель. Призорец, по-вашему.

– И за чем ты в таком виде призорствуешь? – вежливо спросил Дорал.

– За магонами, – просипела ночница и нетерпеливо обернулась на рамку портала, из которого появилась.

Гасталла сделал полшага в сторону, чтобы хорошо видеть портал и того, кто выйдет оттуда. Конечно же, кто-то должен выйти, иначе с чего б эта сберегательница стала оглядываться? Словно не заметив его движения, ночница приложила к груди ладонь с тонкими длинными пальцами:

– Я Дефара. Кальен сказал, у вас есть искатель.

Дорал закрыл глаза, закинул голову и несколько вздохов стоял недвижимо, глубоко и шумно дыша. Потом открыл глаза и сердито сказал:

– Я устал ошалевать. Того и гляди, во все это поверю: в демонов, призорцев за магонами и ректора, который сжег Школу.

– А я понял, отчего выпускники ортайской Школы такие тугодумные остолопы, – заметил Гасталла, – они только и могут, что вырастать тугодумными остолопами, потому как у них наставники именно такие. На кой тебе искатель, ты, призорица?

По ограде загрохотали. Дорал подумал, что теперь, когда ректор бросил Школу и удрал, у места не стало хозяина. Потому и открылся портал для ночницы, и, кажется, забор перестал быть неразрушимым.

Из портала к ногам Дефары выкатились двое сцепившихся мужчин, в одном из которых уже без удивления Дорал узнал Кальена. Тому повезло оказаться сверху и хорошенько приложить второго мужчину затылком о каменный пол.

– А еще лекарь, – только и сказал ему Гасталла.

Кальен виновато развел руками и пробормотал что-то насчет увязавшихся, а потом – насчет башни, которая того и гляди свалится наземь к демонам собачьим. Про ночницу он ничего не сказал, но по нежным взглядам, которыми обменялись маг и сберегательница, Дорал и Гасталла поняли все, что предпочли бы оставить невыясненным.

Дефара взяла один из висевших на шее амулетов, и маги узнали в нем костяной свисток, такой же, какой был у ректора. Ночница дунула в него дважды и скупо бросила:

– Нужно найти Стража.

– Это самый старший дракон, – Кальен немного повысил голос, чтобы его было слышно за гудением Стылого Жара, – его нужно найти и упросить растолкать других драконов. Тогда, может, Идорис еще выживет, а сберегатели смогут убраться назад в Азугай. Но найти главного дракона сможет только очень одаренный искатель! То есть, может быть, сможет.

Горящая башня загудела, из глубины каменной кладки раздался треск.

– Конский конь! – Кальен схватил Дорала за руку, потащил дальше, к краю галерейки. Сверху послышалось мощное хлопанье двух пар крыльев. – Ну так что, есть такой искатель у тебя?

– Есть. – Дорал высвободил руку и перехватил запястье Кальена. – Но сначала я хочу увериться, что вы оба говорите правду. Или хотя бы сами верите в то, что говорите. И что вы не спятили сильнее, чем кажется. Ясно?

* * *

К этому вздоху все, кто был в городе, собрались на улице перед Школой, облепили ближайшие деревья, заборы и крыши. Люди хорошо разглядели двух светлокрылых грифонов с четырьмя всадниками на спинах – грифоны заложили широкую дугу перед оседающей наземь школьной башней и, мощно взмахивая мохнатыми совиными крыльями, полетели на восток.

Глава 3
Заложники пути

Людей стало столько, что Божиня уже не могла уследить за всеми. Тогда она отыскала самых достойных человеческих детей своих и одарила их могучей колдовской силой. И назвала их магами, и повелела им спасать людей там, куда сама не поспевает.

Предания, следоуказательный текст

Всадница на серой лошадке отъехала перехода на три от Эллора, когда дорогу ей преградил молодой мужчина на чалом коне. Девушка никак не выразила своего отношения к такому нахальству, объехать всадника не попыталась и даже в лице почти не изменилась, только прищурила ореховые глаза.

Мужчина улыбался, и возле его губ появлялись тонкие морщинки, укоризненно качал головой, и длинные темные волосы блестящим покрывалом колыхались на широких плечах. Серо-голубые глаза на ярком свету казались почти синими, и в них угадывалась та самая плутовская искорка, которая, по мнению многих женщин, обладает особой магической притягательностью.

Возможно, в Ортае была всего одна девушка, которая бы отказалась повстречаться на дороге с таким мужчиной, и эта девушка сей вздох находилась прямо перед ним.

– Давай угадаю: ты ее нашла.

Голос у него тоже был хоть куда: красивый, глубокий. Таким голосом только сердечные песни под окнами распевать. Да он и распевал, наверное: за спиной у него болтался музыкальный инструмент, похожий на лютню, но меньше и длиннее, сделанный из диковинного черного дерева.

– Нашла, – неохотно подтвердила девушка.

– И я снова угадаю: после этого тебя малашка укусила в зад, поэтому ты никак не могла дождаться меня в Эллоре.

Девушка мотнула головой, и короткие соломенные волосы, на вздох взметнувшись, сделали ее похожей на одуванчик. Подсвеченное солнцем лохматое облачко волос так не вязалось с сердитым выражением ее лица, что мужчина рассмеялся.

– Я не маленькая, Шадек. Не нужно меня опекать.

Улыбка исчезла, сменившись нахмуренными бровями и строгим взглядом.

– Как раз потому и нужно, что не маленькая. Не уследишь за тобой, поганкой. Ты знаешь, что на дорогах опасно? Ты знаешь, что с тобой сделают маголовы, если поймают?

– То же самое, что с тобой, – поморщилась девушка, – но ты же ездишь один.

– Лишь потому, что ты меня вынуждаешь. Я так и знал: не дождешься, пока мы со стражниками приедем, помчишься домой, как ужаленная. Пришлось проявлять благородство и переться сюда в одиночестве.

– Стражники не с тобой? – удивилась магичка.

– Со мной, – кивнул Шадек, – сей вздох из карманов достану. Сама не видишь, что я один? Вчера переезжие в вербяном городке учинили бедлам, стражники заняты, а Хон – он думал, ты лишний денек подождешь в Эллоре. Но я-то тебя, занозу, знаю. Я-то понимаю, что ты лишнего вздоха не пробудешь вдали от своей жуткой любимой работы! И летний лес тебе не в радость, и покой тебе в тягость, и подруга любимая не занимает. Нет, скорей, скорей в свою стихию! Туда, где болячки, свары, гам и жизнь впроголодь. Вот это дело, это мы понимаем!

– Не стоило ехать одному, – смутилась девушка и легонько пнула лошадку пятками. Та охотно пошла вперед, и пара всадников поехала бок о бок по пыльной, испещренной глубокими рытвинами дороге.

Со стороны это могло сойти за неспешную прогулку молодой пары – красивой пары, потому что невзрачное личико магички с мелкими чертами удивительно гармонировало с яркой внешностью мага, словно напоминая: так заведено в природе, что броскими и заметными бывают самцы, а не самки.

Закончился желтотравень, но днем еще было тепло почти по-летнему. Солнце подсвечивало светлые листья редких верб и последними прикосновениями ласкало загоревшие лица. Мягкий свет лился на неухоженные поля, с которых мало что удалось убрать в хлебородне и сгребне. Легкий беспокойный ветерок играл клубами пыли и щекотал придорожную траву, в зеленых кочках которой густела седая осенняя сухость.

– Так, значит, девочку ты нашла, – заговорил Шадек. – Но мордашка у тебя мрачная. Все плохо?

– Девочка утонула. Забрела к озерцу с красными рыбками, там вода холодная, ты знаешь. Она, верно, захотела поплавать, было жарко...

– Озерцо с красными рыбками? – переспросил Шадек. – Она что, была в Эллоре? Прошла за граничный морок?

– Ну да, – девушка поморщилась, – как-то прошла. Родителям я этого не сказала, конечно, а в Эллоре теперь переполох. Если все переезжие, что живут в окрестных шалашах, узнают, что там просто морок, что по дороге в Эллор любой болван может пройти, а не только приглашенный эльфами… Представляешь, что там начнется?

– Представляю, – совершенно не впечатленный, скривился Шадек, – эльфам придется потесниться и возиться с людьми, которые потеряли кров. Остроухие не переживут.

Дорога пошла в горку, и оба мага замолчали, оглядываясь по сторонам. По теперешним временам за полдня пути от Эллора до Мошука можно было наткнуться на две-три разбойничьи банды: больно уж им полюбился восточный Ортай, пока не затронутый сушью, куда жители западных селений перебирались целыми семьями.

Без атакующих заклятий, подвешенных на обе руки, маг нынче и за порог не выходил.

В последний год ортайцы все чаще обвиняли магов в том, что сушь надвигается – дескать, «от их извечного колдунства растряслась сама ткань мироустройства, а теперя расползается так, что получаются сплошные прорехи». Жрецы вначале напоминали, что маги – любимые дети Божинины и не могут чинить людям вред по сути своей. Но вскоре жрецы, утверждавшие так, разделились на таинственно исчезнувших и стыдливо примолкнувших. А отряды садистов-маголовов обрели повсеместную и дурную славу: если им удавалось изловить «мерзкого чаровника», то ему оставалось только убить себя самому. И как можно быстрее, потому что первым делом маголовы ломали «мерзким чаровникам» пальцы.

– Ты напрасно так говоришь про эллорцев, – заявила магичка, когда пригорок был преодолен. Дальше шел длинный прямой участок дороги. – Они много помогают переезжим, и еду несут, и одежду, и охрану выставили. Даже вместе с ними латают избы в старой дровосековой зимовке…

– Конечно. – Шадек привычным движением дернул за ремешок свой диковинный музыкальный инструмент, пристроил его на седле и принялся перебирать струны. – Зима идет. Либо эльфы помогут переезжим с зимовкой, либо те перемерзнут насмерть в шалашах, и тогда по весне будет вонь стоять на весь Эллор.

– Шадек, это несправедливо! – повысила голос магичка. – Эльфы делают для них все, что могут! Нельзя требовать, чтобы они стали пускать к себе посторонних, это разрушит весь уклад жизни в Эллоре – ну зачем это нужно, а?

– Подумать только, – после продолжительного молчания негромко сказал маг, – подумать только, как ты стала рассуждать с некоторых пор. В прежние времена ты первая бы требовала, чтоб эльфы взяли к себе столько переезжих, сколько получится напихать в Эллор. Чтобы кормили их, поили и в гамаке качали. А теперь говоришь, что держать страдальцев за пограничным мороком – очень даже правильная мысль.

– Ты бы рассуждал точно так же, если б лучше знал прежний Мошук, – резко ответила магичка. – Если бы ты видел, как он меняется с появлением переезжих. Как быстро они начинают думать, что жители менее пострадавших поселений чем-то им обязаны…

– А ведь ты возишься с ними, – перебил Шадек. – Целыми днями носишься по вербяному городку среди переезжих да ищешь, где бы добро причинить. Как же ты сдерживаешься, чтобы не развешивать по деревьям этих неблагодарных, ужасных людишек, а?

– Я не сдерживаюсь. Иногда убиваю кого-нибудь особенно вонючего.

Шадек рассмеялся, но тут же умолк, увидев, каким непроницаемым остается лицо магички.

– Надеешься спасти всех?

– Надеюсь. Жаль, что нельзя спасать их скопом, поодиночке очень долго получается.

– И вот ты несешься к ним, презрев все прелести своего любимого Эллора, – повторил Шадек.

– Конечно, несусь, – Магичка раздраженно хлопнула ладошкой по седлу. – Я гласный маг города! Людям плохо, и они смотрят на меня с надеждой – что мне остается, не обращать на них внимания? Зажать уши и убежать? Переселиться в Эллор, отгородиться мороком от всего Ортая и любоваться бабочками?

– Я бы так и сделал, – кивнул Шадек, перехватил музыкальный инструмент второй рукой и промурлыкал:

 
Там пахнет грибами и вечно-лукавым оранжевым летом,
Басом сердится шмель, заползает от солнца под крышу.
Что тебе снится в Эллоре? А впрочем, не нужно ответа.
Он мне не понравится, знаю, я и не хочу его слышать.
 

Магичка вдруг рассмеялась:

– Так что ж не уезжаешь? Тебя ведь тоже пускают туда, как друга Кинфера. Вон, даже отметили особо, подарили эту жуткую бренчалку. Ты когда-нибудь видел вещи из илфредского дерева за пределами Эллора?

– Эта жуткая бренчалка называется «бузука», – в сотый раз напомнил Шадек, – и я не могу перебраться в Эллор, пока мои друзья надрываются гласниками в Мошуке. Вас же там сожрут без меня! А вот как вы с Олем образумитесь – так все вместе и уедем. Уедем же, правда? В Ортае нечего делать, поверь мне, переезжих скоро станет столько, что никакой город не справится, да и Школа, по сути, теперь так, только для вида. Когда ректор в последний раз весточку слал, а? Бросил он нас, вот ухом клянусь!

Магичка снова посмурнела.

– Может, еще обойдется, – проговорила неуверенно, почти просительно.

– Размечталась, – безжалостно припечатал Шадек и начал негромко наигрывать грустную мелодию.

Два года назад новоявленные противники «гадских чародеев», объединившись, собрались двинуться на Тамбо и сжечь его дотла вместе с магами. И даже внутри города нашлось немало людей, поддавшихся новым предубеждениям и поддержавших поджигателей. И, хотя магистры обещали «показать дурным огнеманцам, как мавки кочуют», ректор решил закрыть Школу. Остались только маги пятого-шестого года обучения и их опекаторы, а ученики помладше разъехались по домам или отправились со своими магистрами в Меравию: тамошняя Школа согласилась приютить ортайцев. Остальные магистры уехали кто куда.

В начале нынешнего лета Школу Ортая покинули последние полтора десятка обученных магов. А меравийская Школа полгода назад была разрушена ночным землетрясением и погребла под развалинами всех, кто находился внутри.

– И все-таки, – через некоторое время снова заговорил Шадек, – ты убегаешь из Эллора так быстро, будто тебе там не интересно…

– Неправда, очень даже интересно!

– …или тебя там что-то тяготит. То есть тяготит еще сильнее, чем в Мошуке, хоть он и похож на обитель умалишенных.

Магичка отмалчивалась.

– Как там Умма? – зашел Шадек с другой стороны.

Девушка фыркнула. Маг вздохнул, задвинул бузуку обратно за спину. Придирчиво оглядел подозрительные деревья справа от дороги.

– Ты что, даже не зашла к ней, поганка?

– Ну и не зашла! – повысила голос магичка. – Можешь быть уверен, она даже не заметила!

Обращенная к Шадеку щека и часть уха, которую было видно под короткими волосами, покраснели. Маг улыбнулся.

– Нечего зубы скалить, – сердито заявила девушка. – Ты будто сам не видишь, какая она стала, Умма, после того как…

– После того, как Кинфер погиб.

– После Кинфера она грустила, но хоть была сама на себя похожа. Хотя после той дурацкой выходки с прахом, когда она заявила, что Кинфера убил демон, а никакой не мрыг…

Шадек пожал плечами. Он был согласен с Бивилкой: обычный человек не будет всерьез слушать семилетнего ребенка, который уверяет, будто прах усопшего ему там чего-то нашептал. Но после смерти Кинфера Умма была словно перевернутая, могла еще и не тому поверить.

– Но когда умерла Яниса, – продолжала Бивилка, – когда родители Кинфера забрали Умму в Эллор к племяннику – вот после этого она так переменилась, что я уж и не знаю, кто она такая. Как будто чужой человек. Ты что, сам не замечаешь?

– Не очень, – рассеянно ответил Шадек, с прищуром разглядывая поле. Там бродили маленькие хрюшки или показалось? Откуда им тут взяться, теперь ведь ни один хозяин не бросит скотину без присмотра и на вздох? – Но мне-то она не была задушевной подругой. Как по мне – Умма и Умма, ну выкидывает что-нибудь эдакое иногда. Но ведь ей больше всех досталось как ни крути. Было бы удивительно, если б она совсем не изменилась.

– Но не так же, чтоб наплевать на школьных друзей! – вскричала магичка. – Она теперь вообще не пойми куда смотрит, только эллорские байки, предки, леса, только племянник, родители Кинфера, какие-то эльфийские друзья да еще Тахар. Вот что у них может быть общего с Тахаром?!

– Это кто еще такой?

– Маг, – скривилась девушка. – Самоучка из какой-то северной деревни. О чем ей дружить с самоучкой, скажи мне?

Шадек пожал плечами. По его мнению, ничего удивительного тут не было: кто водится в эльфийском пределе, с тем Умма и общается.

– Кто-то едет, – сказал он вместо ответа.

Маги подобрались, придержали лошадей, внимательно рассматривая троих всадников. Едут верхом, без вещей, детей не везут, скотину не тащат – значит, не переезжие. Не торопятся, выглядят расслабленными – как будто нынче нечего бояться на дороге. Может быть, оттого, что это их все пугаются?

– Кажется, там одна девушка, – бормотал зоркий Шадек. – И у мужчины что-то висит за спиной. Лук? Давай подъедем. Точно лук, смотри, какой здоровый!

Оба немного успокоились: «здоровый лук», скорее всего, означал, что всадники были эллорцами, ортайцев же учили обращению с мечами, топорами или копьями. И хвала Божине: умей маголовы пользоваться луками, число магов в Ортае уменьшалось бы с еще более пугающей быстротой.

– Кажется, у девушки мечи, – удивленно добавил Шадек. – Два меча на поясе, в жизни такого не видел!

Магичка застонала так, будто у нее заболел зуб. Или два.

– Что? – не понял Шадек.

– Про серого речь – а серый навстречь, – процедила девушка. – Здоровенный лук у эльфа и девчонка с двумя мечами – это значит, сюда прется Тахар со своим… балаганом страховидлов.

– Да? – заинтересовался Шадек и пнул своего коня пятками – ему интересно было посмотреть и на нового друга Уммы, и на страховидлов.

Магичке ничего не оставалось, как направить лошадку следом, чуть подотстав: не то что встречаться с этой троицей, а даже смотреть на них не хотелось. Кажется, единственный раз в жизни ей довелось повстречать людей, которые стали ей ненавистны в единый вздох, безоговорочно и в полном составе.

Троица приостановила коней, едва узнав магичку, которая упрямо держалась чуть позади Шадека. С ее слов маг сделал вывод, что эти трое путников – ужасные и омерзительные, станут ругаться и бросаться гнилыми яблоками, однако выглядели они мирно. Выражение лиц при виде магички у всех троих сделалось одинаковым, приветливо-насмешливым – как у взрослых людей при встрече с задиристым подлетком.

И страховидлами они тоже не были. Вот этот высокий худой паренек – наверняка и есть маг Тахар, с которым подружилась Умма. У него длинные беспокойные руки с большими ладонями, резкие черты лица и жесткие белобрысые волосы. Брови и ресницы намного темнее волос, рыжевато-русые, и из-за них веселые карие глаза кажутся яркими. Шадек припомнил, что даже видел этого парня раньше – на городском рынке, у прилавка травника. Тахар придирчиво рассматривал корешки, а травник, сухощавый и громогласный морщинистый старик в извечном мятом балахоне, перед которым даже гласные маги чувствовали себя нашкодившими котятами, – так вот, этот самый травник угодливо подсовывал Тахару другую вязку корешков, заискивающе заглядывал в глаза и тихоньким тонким голосочком просил сварить какое-то сложное зелье. Шадек не помнил, видел ли тогда Тахара одного или вместе с друзьями, но отчего-то из слов Бивилки он заключил, что эти трое могут быть только вместе и никак иначе.

Эльф выглядел как самый что ни на есть эллорец, родившийся не в Эллоре. С виду обыкновенный мужчина – рослый, в ортайской дорожной одежде, волосы у него длинные, темные, стянутые в хвост на затылке. Только по открытым ушам и поймешь, что эльф. А что эллорец – по надменному взгляду убийственно-зеленых глаз. Еще одной заметной чертой в лице эльфа был подбородок – такой квадратный и упрямый, что сразу становилось понятно: его невозможно убедить или переспорить, проще сразу бить в лицо, чтоб хоть душу отвести. Почему-то эльф не носил в ухе серьги, как все эллорцы. Если он еще не заслужил права на знак принадлежности к исконцам, то почему у него за спиной висит лук из илфредского дерева, который достается далеко не всякому даже урожденному эллорцу?

Шадек заметил, что эльф смотрит за его плечо, на музыкальный инструмент из того же илфредского дерева. И морщит лоб, спрашивая себя, как подобная вещь оказалась в руках человека.

– Здравствуй, Бивилка, – все с той же добродушной усмешкой поздоровался Тахар.

– И тебе не чихать. – Девушка все-таки подъехала ближе, встала вровень с Шадеком, но смотреть на кого-либо из троицы избегала. Мазнула взглядом по плечу Тахара и снова уставилась в сторону, как будто за спиной мага происходило что-то более интересное. – Какой ветер вас унес так далеко от дома?

– Северный, – он продолжал улыбаться. – Порталы, Бивилка.

– А что порталы?

– А то, что все Миры у нашей Лирмы мы уже обшарили, – охотно объяснил Тахар, – и вообще все обшарили, что северней Эллора. В самом Эллоре порталов нет, так что теперь нам остается забирать на юг и на запад, к Мошуку. В Мирах-то теперь много удивительного творится, ты ж знаешь.

Магичка так удивилась, что посмотрела наконец прямо в его веселые карие глаза.

– Не знаю. Почему я должна знать?

Он пожал плечами.

– Ну, я думал, Умма тебе рассказала.

Бивилка засопела и не ответила, но взгляд не отвела. Тахар улыбался. Шадек смотрел на него и думал, что как друг Бивилки должен бы, наверное, сказать этому самоучке какую-нибудь гадость. А то и с лошади его уронить. Но Шадеку больше хотелось улыбнуться Тахару в ответ, а Бивилку обнять за плечи и посоветовать не расстраиваться из-за ерунды.

– Будьте осторожны на дорогах, – сказал наконец Шадек, чтобы прервать затянувшееся молчание и отвлечь внимание троицы от розовеющих щек подруги, – стражники говорят, в этих краях появилась шайка маголовов.

Предупреждение было пустым: маголовы на группы не нападали. Для двух-трех путников больше опасности представляли разбойники, вылупившиеся из разоренных сушью селян, – маголовы же предпочитали храбро сражаться с одиночками, восполняя свою трусость изощренной жестокостью.

– Маголовы? – Тахар наморщил лоб, и Шадеку почудилось в этом что-то нарочитое. – Ну да, ну да. Они были неподалеку, это правда.

– Больше не будут.

Только теперь маг рассмотрел вблизи третьего человека в этой необычной группе – девушку с двумя мечами. Странно, что после того, как всадники подъехали, Шадек даже вскользь не взглянул на нее – обычно-то на девушек он смотрел как раз в первую очередь.

Невысокая, с Бивилку ростом, но не такая щуплая, обычные штаны с рубашкой и поясом из плотной ткани выглядят на ней чуть ли не праздничным нарядом. Черные волосы отливают серебром в солнечных лучах, глаза тоже черные, большие, блестящие – в точности как у жительниц Меравии, но кожа – светлая, а на щеках пестрят яркими точками редкие веснушки, крупные, будто нарисованные. Большой рот с бледными губами добавляет лицу той замечательной неправильности, из-за которой от него нельзя отвести взгляд.

– Хотите сказать, что перебили шайку маголовов?

Услышав голос Бивилки, Шадек понял, что уже довольно долго сидит и молча пялится на девушку. А та каким-то непостижимым образом умудряется смотреть на магичку, но улыбаться Шадеку.

– Ты прямо на лету все схватываешь, – говорила она негромко, чуть растягивая слова, и было не понять – это такая манера разговора или особый тон, взятый в отношении Бивилки. – Быть может, мы спасли твою шкурку от редкостно паскудной гибели, что скажешь? Но ты не выглядишь довольной. Ты выглядишь раздувшейся, как жаба. У тебя был свои виды на эту шайку? Ты хотела покончить с собой самым придурочным способом из всех?

Магичка поджала губы.

– Я просто не знала, что вы еще и людей убиваете. Я думала, только зверушек.

Девушка повела плечами.

– Брось. Это были ненужные люди.

– Их следовало доставить в Мошук, – стараясь говорить спокойно, возразила магичка, – преступники должны помещаться в вязницу, а их дальнейшая судьба…

Тахар и эльф одинаково закатили глаза, да и Шадек едва не сделал то же самое. А черноглазая девушка смотрела на Бивилку спокойно и вызывающе, как тогда, в Эллоре, когда… Когда Бивилка поняла, что эта девчонка пугает ее.

Эллорцы тогда готовились отмечать один праздник летнего начала. Тахар и его друзья нарочно приехали в Эллор, и их даже допустили к подготовке торжества – ни Бивилка, ни жившая в Эллоре Умма такой чести пока не были достойны, но болтались на полянке неподалеку.

Тогда все случилось очень быстро: из густой листвы высоченного дерева к черноглазой девушке бросилось что-то большое и лохматое, надрывно крича. Сама Бивилка, повернувшая голову на визг, успела только охнуть и прижать ладонь ко рту. А девчонка – пригнуться, выхватить мечи и ударить двумя руками снизу, по рукоять вонзив клинки в тело… большой обезьяны, которой в недобрый вздох пришло в голову поиграть с новым человеком. Живность в Эллоре почти вся была такая: ручная, дружелюбная, общительная. Эльфы любили ее, а обезьян держали почти что за друзей.

Обезьяна охнула, посмотрела на девчонку недоверчиво и обиженно, схватилась ладошкой за торчащий под ребром клинок и нелепым мохнатым кулем осела наземь. Черноглазая тут же сделала широкий шаг назад – плавное, выверенное движение, не вязавшееся с растерянным выражением ее лица. Обезьяна хрипло застонала, выхватила пук травы из рыхлой земли, бессильно скребнула когтем по рукояти клинка и затихла.

– Девочка, это было вовсе не обязательно, – болезненно поморщившись, сказала тогда Имэль, старшая эльфийка, а черноглазая состроила подчеркнуто-скорбную мину и отошла в сторонку. Уселась у ручья и принялась сосредоточенно отмывать окровавленные руки.

Умма и Бивилка были потрясены. Если бы эллорскую обезьяну убила одна из магичек – ей пришлось бы покинуть край исконцев немедля и навсегда, да хорошо еще, если без отпечатка эльфийского ботинка пониже спины. А эта сумасшедшая девчонка отделалась укоризненным «Вовсе не обязательно», произнесенным чуть ли не извиняющим тоном.

Чуть погодя Бивилка подошла к девушке. Та сидела на траве, спокойно и тщательно отчищала от крови клинки. Ее друзья под присмотром Имэль давно утащили труп обезьяны в лес, но перед глазами Бивилки все еще стояли нелепо вытянутые мохнатые ноги, длинная лапа, вцепившаяся в траву, задранный подбородок. И торчащие под ребрами клинки – хозяйка их не вытащила сразу, чтобы не уляпаться в крови еще больше. Бивилка уже не помнила, что именно тогда сказала ей – что-то о том, как не следует обращаться с милыми зверушками, и что, выхватывая клинки при любом шорохе, можно навлечь на себя большую беду.

Девчонка тогда посмотрела на нее внимательными черными глазами, в которых не было видно зрачков, и задумчиво спросила:

– Тебя когда-нибудь убивали?

Бивилка только рот открыла. Девчонка еще несколько вздохов смотрела на магичку так, словно собиралась что-то добавить, что-то такое же непонятное и странное – но тут рядом возник Тахар, кончиками пальцев провел по плечу подруги и тихо попросил:

– Аль, не надо.

Она скорчила рожицу и отвернулась, и больше в тот день не глядела на Бивилку.

А магичка поняла, что черноглазая девчонка всерьез ее пугает. Ведь не может обычный человек скучающим тоном задавать такие вопросы. Не может ортайская девушка носить мечи и отмывать окровавленные руки в тихом светлом ручье. Не бывает у девушек с картинно-красивыми лицами такого пронзительного и тревожного взгляда, от которого выворачиваются наизнанку мысли…