Текст книги "Маэстро. Роман-путешествие со счастливым концом"
Автор книги: Ирина Голыбина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Глава 3
«Как ты решил, пусть так и будет,
Ведь я – твоя раба»
М. Чайковский, либретто к опере «Пиковая дама»
Марина вступила в гостеприимно распахнувшиеся перед ней двери театра, свернула направо, к кассам.
– Мне должны были оставить контрамарку. На фамилию Голубева.
– Да, есть.
Кассир подняла глаза, посмотрела Марине в лицо.
– От Олега Владимировича, правильно?
– Правильно.
– Подойдите к капельдинеру, вас посадят. Приятного вечера!
Марина кивнула, забрала листок, прошла через контроль. Поднялась в буфет с белыми диванами и панорамным остеклением, выглянула на улицу. Группками стояли у входа люди: все нарядные в основном, разве что туристы в кроссовках и джинсах. Порадовалась про себя, что купила платье и сделала укладку. Ощущение собственной привлекательности грело душу, подкупало: да, ты красивая, все получится у тебя. Тем временем прозвенел второй звонок, публика начала стекаться к дверям зала.
Марина подошла к капельдинеру, протянула свою контрамарку.
– Пойдемте, я вас провожу.
Посадили ее снова в первом ряду, ближе к центру. Хорошо было бы оказаться в ложе, но на новой сцене лож нет. Хотя и мечталось давно: сидеть в ложе одной, слушать Маэстро, расслабляться под оркестр. Жевать шоколадку – и желательно, чтобы он ее дал! От этой мысли Марина рассмеялась вполголоса, тряхнула головой, лишний раз вспомнив, какая чудесная у нее укладка. Раздался третий звонок, шум в зале стих. Марина спешно полезла за телефоном, проверила, выключен ли звук. Выключен, точно. Она уже не смотрела ни на дирижера, ни на оркестр, трепеща в предвкушении начала. Что за музыка! В увертюре, по сути, раскрывается весь сюжет: и история про Графиню, и ее характер – грозная, мстительная старуха, – и незадачливая любовь Германа к Лизе.
Занавес поехал в стороны, и началась та самая детская сцена, которую Марина видела на репетиции. Мальчик с ружьем держал все то же презрительное выражение лица, девочка с куклой, наоборот, изо всех сил улыбалась. Заходили по кругу их нянюшки, ближе к заднику – светская публика, одетая пышней и дороже.
Троица знакомых уже вспоминала Германа: «Какой он странный человек! Как будто у него на сердце злодейства крайней мере три»… И появился Маэстро, в цилиндре и сером плаще. «Как демон ада мрачен, бледен»… Марина вцепилась в него глазами, стараясь рассмотреть все до малейшей детали: высокий лоб, хмурые глаза, безвольно висящие руки. «Как, ты влюблен? В кого?»… И когда зазвучало, уже в исполнении Маэстро, «Я имени ее не знаю», Марина как будто улетела куда-то, потому что голос его казался физическим прикосновением.
Когда прозвучали последние аккорды и Герман признался Лизе в любви, зажегся опять свет в зале и публика стала выходить на антракт, Марине с трудом удалось подняться на ноги. В полной уверенности, что побывала сейчас и у решетки Летнего сада, и под грозовым дождем, и у Лизы в спальне, Марина не могла просто так взять и отправиться в буфет или на перекур. Волшебство захватило настолько, что кружилась голова и в глазах мелькали искры.
Но тут подошла капельдинер – та самая, которая устраивала ее в первый ряд.
– Вы хотите зайти в гримерную? Олег Владимирович сказал, вам можно.
Марина молча, все еще не решаясь заговорить, кивнула.
Через служебные двери капельдинер привела ее в знакомый коридор, и Марина сама постучала в гримерку.
– Да!
– Олег Владимирович, это Марина.
– Входите.
Он стоял у окна, перед раскрытой форточкой, с сигаретой в руке.
– Закрывайте дверь скорее! Не хватало, чтобы дыма натянуло! В театре нельзя курить!
Марина торопливо захлопнула дверь за собой, извинилась. Маэстро был по-прежнему в костюме Германа: белой блузе с галстуком-бантом, сером жилете, черных в обтяжку брюках и сапогах до колен.
– Я не знала, что вы курите, – вопросительно сказала Марина.
– Редко. Когда настроение плохое. Или очень хорошее, – добавил он, подмигнув.
– А мне можно с вами?
– Давайте.
Олег Владимирович протянул ей свою пачку, и Марина, обрадованная, взяла сигарету у него, хотя в сумочке лежали свои и красивая серебряная зажигалка. Ее она тоже доставать не стала, рассчитывая, что Маэстро даст прикурить. Он действительно взял с подоконника потертую «Зиппо», чиркнул, и в гримерке, кроме дыма, запахло еще и бензином. Марина поднесла сигарету к огню, наслаждаясь близостью его руки, с удовольствием глубоко затянулась.
Посмотрела Маэстро в глаза:
– Я никогда не слышала, чтобы Германа кто-то так пел! Вы потрясающий. Сегодня просто фейерверк!
– Думаете? Я, пожалуй, согласен. День хороший, да я еще и распелся от души. Связки к влажности адаптировались. Вчера все-таки не то было. Заметили?
– Честно? Нет. Совсем нет. Но сегодня я как будто в сказке. У меня даже голова закружилась в конце, еле с кресла встала.
– Боже, не хватало мне еще в зале чувствительных барышень с обмороками! Давайте, курите. Мне обычно помогает.
– Мне тоже, – кивнула Марина, присаживаясь на подоконник с ним рядом. Маэстро так и остался стоять, но не отстранился, хоть они и оказались совсем близко. Потер шею сзади рукой:
– Воротник этот дурацкий, еще и с бантом! Ладно, хоть не мундир, он вообще как картонный, еле шевелишься в нем. Меня сейчас переодевать придут, не пугайтесь.
И действительно, в следующую секунду в гримерку постучали:
– Олег Владимирович, костюмер! Можно к вам?
– Заходите.
Вошла девушка с еще одной точно такой же рубашкой. Кинула на Марину недовольный взгляд:
– Добрый вечер! Олег Владимирович, вы готовы?
– Минуту! Марина, – повернулся он к ней, – извините, мне пора. Вы как насчет ужина после спектакля? Встречаемся у служебного входа?
– Да, конечно. Я вас подожду.
– Я бы вас сюда пригласил, но мне грим надо будет снять. Это быстро, не беспокойтесь.
– Я поняла.
– И еще – у вас любимые места в Петербурге есть? Я тут вечно налетом, никуда особенно не хожу. Ем в гостинице или в театре в столовой. Так что закажите где-нибудь столик, на ваш вкус. Вы не против?
– Нет, само собой. Закажу.
Марина затушила в пепельнице сигарету, а Маэстро затянулся в последний раз и щелчком отправил окурок в форточку. Костюмер уже нетерпеливо переминалась с ноги на ногу:
– Олег Владимирович, пора!
Марина еще раз кивнула на прощание, развернулась и вышла в коридор. Костюмер уже стаскивала с Маэстро рубашку; он, морщась, отстранил ее руки и потянул воротник через голову сам. Мелькнула загорелая спина, дверь захлопнулась. Капельдинер помахала из другого конца коридора рукой, показала Марине, как выйти на лестницу.
Спустившись в фойе первого этажа, Марина вытащила телефон и поискала в интернете сайт любимого ресторана. Ага, вот он, можно звонить. Интересно, остались ли столики еще, все-таки вечер субботы…
– На сегодня? Подождите, я посмотрю, – ответила любезная девушка на том конце.
– Простите, все занято. Могу предложить столик в баре, у нас общая кухня.
– А в зале никак не получится? Понимаете, я буду с одним человеком… очень известным… это оперный певец, Калугин. Он редко в Петербурге выступает, сегодня вот поет в Мариинском. Может быть, вы как-то поможете?
– Даже не знаю… Хорошо, не кладите трубку.
До Марины донеслись обрывки разговора, потом заиграла музыка – линию поставили на удержание. Нетерпеливо притопывая ногой, Марина оглядывала фойе: вот-вот будет третий звонок.
– Алло, вы слушаете? Найдем столик для вас, приходите. Во сколько?
– В одиннадцать, на двоих. На имя Марина.
– Хорошо, ждем вас. На всякий случай оставите ваш телефон?
Марина продиктовала номер, девушка записала и отключилась. Пора в зал, надо торопиться.
Оркестр перед вторым действием приветствовали громче обычного. Дирижёр поклонился несколько раз, поднял музыкантов, они поклонились тоже. Олег Владимирович снова блистал: умолял Графиню открыть ему три карты так, словно от этого действительно вся его жизнь зависит. Потом читал в казарме, на железной койке, письмо Лизы, искренне страдая: «Бедняжка, в какую пропасть я завлек ее с собою»… Когда Графиня – призрак – появилась у него за спиной, лицо Маэстро исказил такой неподдельный ужас, что у Марины сжалось сердце. Пел он по-прежнему блистательно, весь зал сидел, словно зачарованный. Соседей Марина даже не замечала, хотя все места были заняты, зал полон.
В последней картине, когда звучит знаменитое «Что наша жизнь? Игра!», Марине показалось, что Маэстро смотрит прямо ей в глаза. Это ей он говорит: «Ловите миг удачи». Конечно, такую удачу она не упустит ни за что! И словно цветок, огромный пунцовый пион, расцветала у нее внутри тяга, мощная и непреодолимая, к этому мужчине, казавшемуся на сцене таким властным, величественным, что забывались и малый рост, и незначительная внешность.
Аплодисменты были долгими. «Пиковую даму» давали в серии последний раз, Маэстро уезжал. Многие кричали «браво», заставляя его кланяться еще и еще. Он по-прежнему старался скорей отойти к заднику, выставлял вперед себя дирижера или сопрано. Выводил за ручку Графиню, театрального ветерана, чтобы ей похлопали подольше. Она с достоинством кивала публике, тяжеловесно опираясь на подставленный Олегом Владимировичем локоть. Наконец, занавес закрылся, и Марина поспешила на улицу. Перед выходом взглянула на себя в большое зеркало в гардеробе, поправила платье, хоть в этом и не было нужды: сидело оно идеально. Растрепала немного кудри, тронула губы помадой.
Перед подъездом в этот раз было многолюдно. Несколько человек стояло с цветами, кто-то даже корзину принес. Тоже не захотели через капельдинеров передавать, чтобы вручить лично. Первой вышла сопрано, львиная доля букетов досталась ей. Она, довольная, собирала цветы, давала автографы. Выглядела отлично, подтянутой и стройной. Все-таки сцена крупнит: вечно журналисты ругают ее за полноту, а в жизни красивая девушка. Вот Маэстро этот эффект на пользу, добавляет роста. Полным его не назовешь, просто основательный сибирский дядька.
Появился Петя, кивнул Марине понимающе: знает, наверное, кого она тут дожидается. Маэстро вышел следом: снова в синей куртке, но уже без шарфа и зонта. Покрутил головой, высматривая ее. Марина сделала шаг навстречу, против воли преувеличенно широко улыбаясь. Неужели правда она встречается с ним, идет в ресторан? Неужели всерьез у них теперь знакомство? Что будет дальше: обменяются ли телефонами, контактами? Последует продолжение или все закончится сегодня?
Не успев додумать последнюю страшную мысль, Марина подхватила Маэстро под предложенный вежливо локоть.
– И куда мы отправимся? – обратился к ней он. – Руслан нас подбросит, потом отпустим его. Командуйте!
Маэстро подвел ее к «Мерседесу», помотал головой шоферу, собравшемуся открывать перед Мариной дверцу, и усадил ее сам.
– Руслан, нам на Бакунина. В «Итальянцев», знаете?
– Секундочку!
Шофер глянул в навигатор, пристегнулся и завел мотор. Олег Владимирович откинулся на спинку сиденья, с облегчением вздохнул.
– Устал как черт!
– Но пели вы божественно! А как публика принимала! Кстати, а букеты, которые в гримерку приносят: вы их что, с собой не забираете?
– Да обычно нет. Дарю сопрано. Сегодня вот Графине отдал. Семьдесят восемь лет, а все работает! Голос, конечно, достойный, но сил это у нее отнимает страшно подумать сколько. Хочет на сцене умереть. Решил порадовать.
– А Лизе подарили?
– Ей от дирижера все переходит. Его вообще цветы раздражают. Сразу говорит солисткам передавать или капельдинерам.
– А мой букет вчера вы куда дели? В машине оставили?
– Честно, не помню. Извините уж!
Руслан обернулся:
– Я их портье в гостинице отдал. Сказал, чтобы поставили вам в номер.
– Ну, значит, там и стоят.
Машина тем временем притормозила на перекрестке Бакунина и Второй Советской.
– Руслан, давайте мы здесь выйдем! Я еще покурить хотела. Вы не против? – обернулась Марина к Маэстро.
– Нет, идемте. Я тоже не откажусь.
Вдвоем они встали у ограды скверика, и Олег Владимирович снова протянул Марине свою пачку.
– Угощайтесь!
Прикурили, и он заметил, пожимая плечами:
– На кой черт было запрещать курить в ресторанах? Разделили залы, и все, нет проблем. У французов все проще решается: на юге столики на улицах круглый год, все с сигаретами…
– А вы давно во Франции живете?
– Уже лет двадцать. Ферму купил в глуши: кругом поля, персики зреют. Французы их на шпалерах выращивают. Такая красота, когда они цветут! И ароматы! Но главное – народу мало. Рядом деревня, можно дойти пешком: там и булочная, и ресторан. Я бассейн выкопал. Дети еще маленькие были, хотел порадовать. Вечно я и детей своих, и женщин балую!
– У вас же дочери, да? Сколько им?
– Старшей двадцать четыре. Кстати, в Петербурге учится, поет. Говорил ей: опера для женщины – гиблое дело, а она – нет, хочу! Ну, раз хочет… Младшая в Университете в Болонье. Ей двадцать два. Может, пойдем уже сядем?
Маэстро выкинул в мусорку окурок и, не дожидаясь Марины, направился к ресторану. Расстроился, наверное, от воспоминаний. А может, стоять устал. Марина его обогнала, чтобы войти первой, и он придержал перед ней дверь.
– Добрый вечер, – обратилась Марина к девушке при входе, – у меня на одиннадцать заказ, на имя Марина.
Девушка полистала толстую тетрадь с исчерканными страницами. Подняла голову, присмотрелась к Маэстро и, похоже, узнала. Действительно, афиши же на каждом шагу. А может, тоже поклонница оперы. Это Петербург, все-таки. Наклонилась к ним поближе и сказала тихонько:
– Я вас могу на диваны посадить, хотите? Только что место освободилось.
Марина обрадовалась: столик с двумя диванами по сторонам очень ей нравился.
– Хотим? – обернулась к Олегу Владимировичу.
– Давайте.
Следом за девушкой они прошли через первый зал, набитый до отказа, и уселись во втором, с «Веспой» в витрине и приглушенным освещением. Тут тоже было немало народу, но хотя бы толкаться не приходилось. Марина сняла сумку, положила на диван и уселась, удобно опершись о подлокотник. Маэстро со вздохом облегчения опустился на подушки. Конечно, человек три часа на сцене отработал, без сил, наверное.
– Закажете сначала напитки?
Это официант, пробегая мимо, спросил с итальянским акцентом. Марина и раньше знала, что в ресторан нанимают экспатов: студентов, например. Для придания колорита.
– Вы что любите? – спросил Маэстро повернувшись к ней.
– «Хьюго». Знаете?
– Нет. Что это, коктейль?
– Ну да. «Сен-Жермен», просекко, содовая. Мята и лайм. Мне очень нравится.
– Хорошо, тогда даме «Хьюго», а мне белое вино. Пино гриджо есть у вас?
– Конечно. Одну минутку.
Маэстро осмотрелся:
– Часто бываете здесь?
– Когда приезжаю, обязательно захожу. Мне нравится. Почти Италия.
– Любите Европу?
– Ну не всю. Италию конкретно. Францию меньше.
– Почему?
– Французы противные. Хотя, конечно, когда на французском начинаешь говорить, оттаивают. Думают, наверное: «Вот дурочка старается».
Марина рассмеялась, но Маэстро не поддержал.
– А вы знаете французский?
– Да. И в школе учила, и в институте. Я филолог по образованию.
– И занимаетесь переводами?
– Сейчас да. Хочется свободный график.
– У меня, вроде бы, свободный, а я вот занят все время, – поморщился он. – Продохнуть некогда. Правда, летом стараюсь хотя бы недельку урвать. После фестиваля в Экс-ан-Провансе.
– Ой, а вы в Экс едете? Программу-то еще не опубликовали, я не знаю.
– Еду. Опять Германа пою. Какую-то постановку затеяли оригинальную, боюсь себе представить. Даже репетиций не было еще. На фестивалях всегда вводишься в последнюю минуту, трясешься потом, как из зала будет смотреться. Драматургию побоку, запомнить бы, в какую кулису выходить.
Олег Владимирович обреченно вздохнул.
– Вы же в «Пиковой даме» как рыба в воде! – воскликнула Марина. – Эту партию никто и не знает так, как вы…
– Что правда то правда… Но эти режиссеры как напридумывают… Мне тут предлагали: Графиня в ванне сидит, а я на нее водичкой брызгаю, пока уговариваю карты назвать. Как так можно? И это еще не самое выдающееся.
– А вам вообще ваша работа нравится?
– Нравится, конечно. Просто сегодня устал, вот и ворчу. Я ж старый, шестьдесят два года. Пока голос не подводит, но все к тому идет. Контракты на десять лет вперед уже не заключаю. Зовут, я отказываюсь. Посмотрим, как будет.
Маэстро заметил в проходе официанта, взялся за меню.
– Чем тут кормят? Пастой, наверное?
– И пастой тоже, – кивнула Марина. – Еще салаты хорошие, и сыры. Как вы к итальянской кухне вообще относитесь?
– Положительно. Французская надоела. Две ложки того, одна сего – вот вам и обед. Я так не привык. Вон у нас в столовой в Мариинке рассольник варят – это еда. Или домашние котлеты. Таких во Франциях не делают.
Официант как раз принес напитки. Поставил перед Мариной высокий стакан, полный мяты и кубиков льда. Лед еще не начал таять, и коктейль был насыщенного золотистого цвета. Маэстро, в запотевшем ведерке, бутылку вина; бокалы для обоих, на всякий случай.
– Готовы заказывать?
– Так, давайте-ка нам сыры, оливки, ассорти салями, фокаччу, – начал Олег Владимирович. – Салат – Марина, вы какой будете?
– С пармой.
– Тогда два с пармой. Горячее позже.
– Вода нужна? С газом, без газа? – спросил официант.
– Да нет, спасибо. Сегодня пьем только алкоголь, – махнул Маэстро рукой.
Официант обернул бутылку салфеткой, налил вина ему в бокал. Маэстро отпил, кивнул одобрительно.
– Спасибо!
Парень убежал, и Олег Владимирович перевел взгляд на Марину.
– За знакомство? Спасибо, что составили компанию. С театральными никуда уже не хочется. Целый день глаза друг другу мозолим.
– Это вам спасибо! Я и не думала, что можно вот так познакомиться… Столько вас слушала, не представляете даже!
– Тогда чин-чин!
Маэстро аккуратно тронул ее бокал своим, сделал щедрый глоток.
– Правда отличное вино! Простенькое, но вкусное. Будете пробовать?
– Может быть, потом. А вы мой «Хьюго»? – осмелела Марина.
– Понюхаю только. Пахнет чем-то знакомым.
– Крапивой! То есть, мне так кажется.
– Точно, крапивой. Это как же?
– Там бузинный ликер. Наверное, от него.
Марина потянула свой коктейль через трубочку: пузырьки содовой побежали вверх, цепляясь за листики мяты. Ледышки позвякивали, стоило тронуть стакан. Опьянение пока не ощущалось, хоть Марина и знала, что оно не заставит себя ждать. Собственно, ей уже и хотелось его почувствовать, расслабиться немного. Напряжение от общения с незнакомым, по сути, человеком, который, к тому же, очень ей нравился, начинало утомлять.
На столе появились сыры, ароматная фокачча, блюдце с оливками. Маэстро допивал следующий бокал вина.
– Кстати, мы про французский с вами говорили: вы на нем свободно общаетесь?
– Да, конечно. Я училась в Швейцарии. Во Францию ездила работать, не раз.
– А еще знаете языки?
– Английский и итальянский. А вы?
– На французском разговариваю, конечно, но не сказать, что знаю в совершенстве. Итальянский неплохо, английский хуже. Мне тут на немецком предлагали петь. Вагнера. Отказался: мне и нынешнего репертуара на пятьдесят лет вперед хватит. Если понадобится.
Принесли салаты, и Марина набросилась на свой, словно неделю не ела. От коктейля, наверное, навалился голод. Официант спросил, не повторить ли ей «Хьюго», но тут Олег Владимирович вмешался:
– А может, выпьете винца со мной?
Марина согласилась, конечно. Вино и правда очень подходило к итальянской немудреной еде. Но самое приятное, что Маэстро сам подливал и ей, и себе. Теперь она чувствовала, что пьянеет. Случайно глянула в зеркало на стене: щеки уже розовые, глаза блестят. Но это ее, скорее, красит. В целом оставшись собой довольна, Марина предложила выйти на перекур. Маэстро взял было с вешалки куртку, потом пожал плечами и вернул обратно.
– Там же тепло?
Возле выхода обратился к официанту, попросив еще бутылку вина. Похоже, и он сегодня не собирался останавливаться. Вот и хорошо! «Поедем из ресторана в караоке дуэтом петь», – едва не пошутила Марина, но потом все-таки сдержалась.
Встали они перед окнами ресторана, в свете неоновых вывесок. На лицо Маэстро падали разноцветные блики, и снова казалось, что он на сцене, лицедействует и колдует. Марина, подпав под очарование момента, притихла.
– Расскажите про вашу дочь, – первым прервал молчание он. – Вы говорили, она во Франции, а где именно?
– Учится в Ницце. Сейчас устроилась на лето подрабатывать к знакомым, в антикварный магазин. Планирует сама торговлей антиквариатом заняться. Но она маленькая еще, передумает, наверное. Хотя толковая. Хозяева говорят, у нее получается.
– Ездите к ней? Или она сюда прилетает?
– Нет, я езжу. Она же занята, да и мне повод прокатиться.
– И как вы с документами разбираетесь? У нее вид на жительство?
– Да, студенческий.
– А у вас? Чтобы к ней ездить?
– У меня виза на пять лет. Кстати, только открыла новую.
– И часто получается вырываться?
– Раз в два месяца примерно. На неделю-две. Иногда надолго приезжаю, там работаю. Бывают интересные предложения.
– Например?
– Выставки сопровождать. С художниками договариваться, с разными фондами. С начальством городским.
– И как вам такая работа?
– Здорово. Каждый раз что-то новое. И для дочери практика, она мне помогает.
– Похоже, с мамой ей повезло.
– И с папой тоже. Он очень заботится о ней.
– Вы с мужем поддерживаете отношения?
– Конечно. Мы же не ссорились, не ругались. Расстались друзьями, вместе воспитываем Вику. Хотя она взрослая уже.
При мысли о дочери у Марины потеплело на сердце. Наверное, от Маэстро это не укрылось: он ласково тронул ее за руку.
– Любите дочь, да?
– Очень.
– И я своих. Каждый раз волнуюсь, когда у них что-нибудь не ладится. Старшая, которая в оперу подалась, жалуется, бывает: пап, ну почему это, почему то… Не хочется говорить «я же предупреждал», а что делать! У нас в профессии женщинам нужна крокодилья хватка и внешность, как у Моники Белуччи. Особенно теперь, когда такая конкуренция. Сами понимаете, опера – искусство убыточное. Денег ест много, а приносит пшик.
– Зато сколько удовольствия! Для зрителей, я имею в виду.
– Да для певцов тоже. Просто, когда начинаешь, все силы уходят на борьбу. А ты-то думал, что будешь творить! Замерзли? – внезапно перескочил он на другую тему. – Идем внутрь?
Снова оказавшись на диване за столиком, Марина поняла, что вечерняя прохлада разогнала ту легкую эйфорию, которая ощущалась поначалу. Маэстро подлил ей вина, себе добавил тоже.
– Может быть, за детей? Пусть будут счастливы!
– Да, за дочек! – подняла Марина свой бокал.
На середине второй бутылки заказали горячее: мясо, креветки. Марине стало весело, легко на душе. Олег Владимирович, не стесняясь, с аппетитом, ел, она не отставала. Покончив со второй бутылкой вина, решили переходить на коньяк. Марина, правда, пила его со льдом, дожидаясь, пока тот немного подтает. Маэстро смеялся, рассказывал какие-то истории с недавних репетиций. Как в Барселоне баритон-Грёмин перепутал в «Евгении Онегине» текст и пел: «Так я женат?». А Онегин, ошалевший, отвечал экспромтом: «Уж около двух лет». Или как известному басу-обжоре вместо муляжа курицы подкинули на тарелку настоящую, жареную, и она, вся жирная, выскальзывала у него из рук, а он ловил.
Чтобы не гонять за коньяком всякий раз официанта, нарушая их междусобойчик, Олег Владимирович попросил оставить бутылку на столе. Вместе с ней им принесли еще льда, сыр и печенье. Перевалило за полночь, но народ и не думал расходиться. Наоборот, появлялись еще люди, устраивались по пять человек за столик на троих, заказывали вино и пиццу, пировали.
Марине захотелось пойти куда-нибудь погулять – уже начинался лихой задор, подкатывало ощущение свободы.
– Может, в бар куда-нибудь на Рубинштейна? – не думая, спросила она.
– Давайте! В кои-то веки не надо завтра утром по будильнику вставать.
Марина сама удивилась, как легко Маэстро согласился. Почему-то казалось, что он начнет отнекиваться, скажет, что устал, но нет: сразу поднялся на ноги, набросил куртку.
– Минутку подождете?
Он отошел к бару, расплатился картой. Марина тем временем вызвала такси.
На Рубинштейна попросили шофера ехать медленнее – хотели присмотреться и выбрать бар, куда захочется зайти. Вылезли, заглянули в один, другой. Везде шум, у дверей толпятся люди. Заметили, как компания встала из-за столика у окна, и поспешили его занять. Марине хотелось еще коктейля, хотя, наверное, после коньяка это было некстати. Олег Владимирович заказал виски. Он, казалось, нисколько не опьянел. Марина, расхрабрившись, спросила, почему жена не приехала в этот раз в Петербург с ним.
– Она у меня сопрано. Позвали в Америку мастер-классы давать. От такой возможности не отказываются. Отпустил ее, скрепя сердце. Все-таки она моложе, должна расти. Какой смысл кататься со мной? Я, в целом, справляюсь. Хотя удобнее, когда она за секретаря. Пока что все мои контракты на ней. Если останется в Штатах, будем что-то думать.
– А она может надолго задержаться?
– На год-два. Я не препятствую. Пусть сама решает. Понимаете, сделал я когда-то ошибку с первой женой. Пытался при себе держать, ревновал, скандалы устраивал. Она европейка, другая совсем культура. Не потерпела. Так и развелись. Дочери жили на два дома, хорошего мало. Теперь я старше стал, может, чуток и умнее. Стараюсь больше не давить. Тем более, что сам постоянно в разъездах. По сути, нет у меня права женщин упрекать.
Где-то над стойкой бара лопнула с громким хлопком лампочка. Свет погас, Марина испуганно заозиралась.
– Не волнуйтесь, сейчас включат.
В темноте Олег Владимирович положил ладонь ей на руку, вроде как успокаивая, и Марина, воспользовавшись возможностью, вцепилась в нее изо всех сил.
– Ну что вы, честное слово! – усмехнулся он.
Взял второй рукой за локоть, ласково потрепал. Марина уткнулась лицом ему в плечо, молясь про себя, чтобы свет подольше не зажигался. Официанты начали разносить свечки, ставить на столы. Сразу пришла на ум только что виденная сцена из оперы, где Герман рассматривает при свече Графинин портрет. «Какой-то тайной силой я с нею связан роком»… Вот так Марина чувствовала себя сейчас: под властью тайной силы. Рок, наверное, слово слишком пафосное.
Руку Маэстро пришлось отпустить, держаться дальше было неудобно. Виски он уже допил, Марина разделалась с коктейлем. Кому-то из кухни вынесли торт: в темноте брызгали в разные стороны фонтанчики бенгальских огней. Гости запели нестройно «с днем рожденья тебя». Олег Владимирович повернулся посмотреть, и Марина, немного обидевшись, заявила:
– А у меня День рождения в июле. Когда в Эксе фестиваль. Буду праздновать там.
– Серьезно? – живо откликнулся Маэстро. – Прилетите послушать?
– Ну конечно! Вместе с дочкой придем.
– А где вы во Франции обычно останавливаетесь?
– Снимаю дом. Стараюсь с бассейном, чтобы Вика тоже отдохнула. Ездим с ней по городкам, по ресторанам. Она у меня молодец, хочется побаловать ее.
– Тогда свяжитесь со мной заранее, ладно? Вот, держите визитку.
Маэстро покопался во внутреннем кармане куртки, достал визитку и протянул Марине. Она глянула: электронный адрес и телефон.
– И вы возьмите мою.
Визитки Марине заказывало издательство, и адрес там был рабочий.
– У вас ручки не найдется?
– Есть. Всегда ношу с собой. Автографы-то просят, а ручки ни у кого нет.
Олег Владимирович подал ей ручку, и Марина подписала свой личный мейл и номер мобильного.
– Теперь не потеряемся, – взял карточку Маэстро. – Чем хотите дальше заняться? Может, погуляем?
С этими словами он положил руку на спинку ее стула и наклонился почти к самому лицу, Марина даже застеснялась.
– Да, пойдемте.
– Тогда надо на дорожку запастись.
Она не сразу поняла, о чем речь, но Олег Владимирович уже подошел к стойке и начал совещаться о чем-то с барменом. Повернулся к ней и потряс в воздухе полной бутылкой «Гленморанжи».
– Вуаля! Можем идти.
На Рубинштейна яблоку негде было упасть. Пользуясь внезапным теплом, весь город, казалось, высыпал на улицу. Из баров грохотала музыка, кто-то подпевал и подтанцовывал.
– Интересно, а если вы сейчас запоете, что будет? – спросила Марина.
– Думаю, никто не заметит.
– Не может быть! Вас на любой галерке слышно.
– На слабо берете?
– Немножко, – засмеялась Марина.
– Тогда надо заправиться.
Он открутил на бутылке пробку и отпил из горлышка щедрый глоток.
– Будете? – протянул он виски Марине.
– А тост?
– Тост? Да ради бога!
Даже не взяв дополнительно дыхания, Маэстро с легкостью вступил:
– Libiamo, libiamo ne' lieti calici, che la bellezza infiora!
Блестящая ария из «Травиаты» – «Высоооооко поднимем все кубок веселья» – вспыхнула в прохладном воздухе и воспарила вверх, подхваченная ночным ветром. Маэстро не стал включать обычный темный тембр, и из-за этого его голос казался совсем юным, чуть ли не ученическим. Марина отпрянула в изумлении, не веря собственным ушам. Люди вокруг стали оборачиваться, привлеченные очарованием и звонкого тенора, и мелодии Верди. Высокий парень в ярко-желтом свитере подхватил:
– Libiam ne' dolci fremiti, che suscita l'amore… – «Ловите счастья миг златой»…
Маэстро подмигнул ему, не прекращая петь, присоединились еще несколько человек – кто-то даже без слов. Толпа вокруг стала плотнее, Марину уже начали оттеснять в сторону, но тут Олег Владимирович подхватил ее, закружил, подняв бутылку в воздух торжествующим жестом. Толпа вокруг захлопала, зашумела:
– Бис! Бис!
Маэстро с достоинством опустил голову, потом вздернул, приветственно помахал публике бутылкой, но петь больше не стал. Вдвоем, под руку, они двинулись по Рубинштейна в сторону Невского проспекта. Люди оглядывались им вслед, и Марине льстило, что ее видят красивой, с таким необыкновенным кавалером. Интересно, узнали его эти ребята из бара? Похоже, парень в свитере, узнал: очень уж внимательно присматривался.
На подходе к Невскому они остановились и еще раз по очереди отпили из бутылки. Марине хотелось хохотать, орать во все горло, обниматься, но непонятно было, как отреагирует ее знаменитый спутник. Наверняка успел навидаться темпераментных поклонниц, за такую-то карьеру! Нет, надо держать себя в руках. Но когда было выпито еще несколько глотков, а впереди замаячил дом Зингера, Марина, забыв о смущении, закружилась на месте, декламируя в голос:
– …Там Невский в блеске и тоске,
В ночи переменивший краски,
От счастья был на волоске,
Ветрами рея без опаски…
Теперь уже Маэстро, изумленный, уставился на нее, а она, не стесняясь, обхватила его за шею и выкрикнула в темно-синее небо:
– …И как бы яростью объятый,
Через туман, тоску, бензин
Над башней рвался шар крылатый
И имя «Зингер» возносил.
